Ребекка Баучер Полсон была замужем за Джо Полсоном, одним из двоих почтальонов Хейвена и одним из троих работников местной почтовой службы. Джо обманывал свою жену, о чем уже знала Бобби Андерсон. Теперь это стало известно и Бекке. Ей обо всем рассказал Иисус. В течение последних трех дней он поведал ей кучу интересного, хоть и ужасного, и невероятно горького. От этих сведений Бекку тошнило и выворачивало, ей не спалось по ночам, она опасалась сойти с ума… И в то же самое время пребывала в каком-то восторге. Может, стоило заткнуть уши, перевернуть Иисуса вниз лицом или крикнуть, чтобы он замолчал? Да ни за что на свете! Эти знания были подобно темному непреодолимому влечению. И потом… Он же как-никак ее спаситель.

Иисус у Полсонов находился на телевизоре «Сони». Вот уже шесть лет. А до того – поверх двух «Зенитов». То есть, как подсчитала Бекки, не трогался с места примерно шестнадцать лет. Реалистичное трехмерное изображение им подарила на свадьбу Коринна, старшая сестра Ребекки, живущая теперь в Портсмуте. Когда Джо как бы невзначай заметил, что у сестрицы-то, наверное, туго с деньгами, Бекка посоветовала ему помолчать. Не то чтобы она сильно удивилась тогда: где уж этому Джо понимать, что истинно прекрасное деньгами не измеряется.

Иисус был изображен в простом белом одеянии, с пастушеским посохом в руках. А волосы он зачесал ну почти как Элвис после армии. Да, точно: как Элвис с обложки альбома «Солдатский блюз». Карие глаза и кроткий взгляд. А позади него паслись идеально расставленные вплоть до самого горизонта овечки – белоснежные, как из телерекламы нового мыла. Кому как не сестрам, выросшим на ферме в Нью-Глостере, было знать, что нормальные овцы никогда не напоминают пушистые облачка в ясный день, спустившиеся на землю. Впрочем, рассудила Бекка, если уж Иисус умел превращать обыкновенную воду в вино и воскрешать мертвецов, то, наверное, ему ничего не стоило при желании заставить исчезнуть какашки, присохшие к шерсти какого-нибудь ягненка.

Пару раз Джо пытался убрать картинку с телевизора; теперь-то жена поняла почему. О да-а-а! Мать его! Разумеется, ему было что скрывать.

– Мне просто кажется неправильным, что Иисус стоит на телевизоре, когда мы смотрим «Частного детектива Магнума» или «Полицию Майами», – сказал он тогда. – Давай переставим его на твой письменный стол, Бекка? Или… О, знаю! Пусть стоит у тебя на столе всю неделю, а по воскресеньям, когда ты смотришь Джимми Сваггерта или Джека Ван Импе, может возвращаться на телевизор. Спорим, Джимми Сваггерт ему по вкусу гораздо больше, чем полицейские из Майами?

Она отказалась.

В другой раз он заявил:

– Когда настает моя очередь приглашать всех на вечер покера, приятелям это не нравится. Им просто неловко становится блефовать под пристальным взглядом твоего Иисуса.

– А может, им неудобно оттого, что азартные игры – потеха дьявола? – возразила Бекка.

Тут Джо, лучше всех приятелей игравший в покер, не удержался от замечания:

– Дьявольская потеха? Да на нее был куплен твой любимый фен и твое любимое колечко с гранатом! Давай тогда продадим их, а деньги переведем Армии спасения! Где-то у меня валялась их квитанция…

И Бекка позволила переворачивать трехмерную картинку по четвергам, раз в месяц, когда эти раздувшиеся от пива похабники являлись к ней в дом, чтобы резаться в карты… Но и только.

Теперь-то она понимала истинную причину, почему мужу так не терпелось избавиться от картинки. Джо все это время подозревал, что она – волшебная. Или нет, лучше сказать: «священная». Волшебство – для язычников, каннибалов, охотников за скальпами, католиков и прочего люда, но сводится-то все примерно к одному, так ведь? В любом случае Джо явно чувствовал, что в этой картинке присутствует нечто особенное и что именно благодаря ей однажды будет открыт его грех.

Конечно, Бекка и раньше подозревала неладное. Джо больше не приставал к ней по ночам, что было огромнейшим облегчением (секс оказался, как и предупреждала мать, отвратительным, грубым, порой болезненным занятием, и всегда унизительным), а кроме того, его воротник начал время от времени пахнуть духами, а это уже отнюдь не радовало. Она бы, наверное, проигнорировала взаимосвязь между этими фактами (а ведь аромат появился как раз тогда, когда муж перестал ее лапать), но этого мы уже не узнаем, поскольку седьмого июля картинка на телевизоре «Сони» заговорила. Бекка могла бы даже упустить из виду третий момент: как раз перед тем, как приставания прекратились, а воротник начал благоухать, старый Чарли Эстабрук уволился с почты, а его место заняла приехавшая из Огасты дамочка по имени Нэнси Восс. Судя по всему, этой Воссихе (в последнее время Бекка мысленно звала ее просто Шалавой) было лет на пять больше, нежели чете Полсонов – то есть, пятьдесят, но смотрелась она ухоженно и привлекательно. Сама же Бекка признавала, что за время брака поднабрала лишний вес, фунтов этак семьдесят семь, в основном после того, как Байрон, их единственный птенчик, покинул родное гнездо.

Она бы все это пропустила мимо ушей, на все бы закрыла глаза, может, даже испытала бы облегчение и смирилась с ситуацией; в конце концов, если Шалаве по душе эти скотские забавы, это хрюканье и извивание, эта финальная струйка липкой гадости, пахнущей как треска, а по виду напоминающей дешевое средство для мытья посуды, – это только доказывает, что она и сама недалеко ушла от животных. В общем, Бекка могла притвориться, что ничего не заметила, если бы вдруг не заговорила картинка с Иисусом.

В первый раз такое случилось в четверг, после трех. Бекка зашла из кухни в гостиную, чтобы «чуть-чуть подкрепиться» половиной кофейного кекса и целой пивной кружкой вишневого сиропа и посмотреть «Главный госпиталь». Конечно, она больше не надеялась на возвращение Люка и Лауры, но не могла просто так потерять надежду.

Ребекка уже наклонялась включить телевизор, когда картинка сказала:

– Бекка, твой Джо засаживает этой Шалаве по самое не хочу почти в каждый обеденный перерыв, а иногда еще и после смены. Однажды он так распалился, что пристроился к ней, когда Воссиха должна была помогать ему сортировать посылки. И знаешь, она даже не сказала: «Давай сначала хотя бы первый класс отсортируем». Но это еще не все… – Иисус прошел полкартины в развевающихся у лодыжек одеждах и присел на камень, выступающий из земли. Затем зажал посох между коленей и мрачно посмотрел на нее. – В Хейвене много чего происходит. Ты и половине бы не поверила.

Бекка с воплем рухнула на колени.

– Господь мой! – вскричала она.

Одно из колен приземлилось прямо на кофейный пирог (размером и толщиной напоминающий семейную Библию), и малиновая начинка брызнула в морду Оззи, коту, который как раз вылез из-под плиты полюбопытствовать, что здесь такое творится.

– Господь мой! Господь мой! – не унималась хозяйка.

Оззи с шипением убежал на кухню, забрался опять под плиту и целый день не показывался, слизывая красную жижу с усов.

– Впрочем, никто из Полсонов никогда не стоил доброго слова, – продолжал Иисус. Одна из овец приблизилась, и он не глядя огрел ее своим посохом. Этот нетерпеливый жест заставил Бекку даже в остолбенелом состоянии вспомнить о покойном отце. Овечка побрела прочь, немного переливаясь волнами из-за 3D-эффекта, а потом и вовсе исчезла за краем картинки, слегка искривившись в последний момент… Хотя нет, это была всего лишь оптическая иллюзия, точно. – Да уж! – провозгласил Иисус. – Двоюродный дедушка Джо, как тебе известно, был убийцей. Пролил кровь жены и ребенка, потом свою. Знаешь ли, что Мы сказали, когда он заявился на небо? «Мест нет!» – вот что Мы сказали. – Тут он наклонился вперед, опершись на посох. – «Ступай-ка ты вниз, к своему дружку с копытами. Будет тебе обитель, как пить дать. Только не удивляйся, если новый домовладелец потребует адски высокую ренту и станет без передышки топить во всех комнатах». Так Мы ему и сказали.

Невероятно: при этих словах Иисус подмигнул. И тут Бекка с визгом выбежала из дома.

Задыхаясь, она остановилась на заднем дворе. Бесцветные белые волосы свесились ей на лицо. Сердце колотилось ужасающе быстро. К счастью, никто не слышал ее отчаянных воплей: слава богу, они с Джо проживали на Ниста-роуд. Ближайшие соседи – семья Бродских – ютились в неопрятном фургоне в полумиле от них. Это хорошо. Услышав подобные крики, кто угодно решил бы, что в доме Полсонов завелась сумасшедшая.

«А что, разве не так? Только безумцы слышат, как разговаривают картинки. Папуля поставил бы тебе сейчас три больших синяка – один за ложь, второй – за то, что поверила, третий – за то, что устроила шум. Нет, Бекка, картинки не разговаривают».

«А ничего и не было, – проговорил вдруг еще один голос. – Тебе это показалось. Бекка. Не представляю себе, как такое возможно… И откуда ты знаешь подобные вещи… Но только случилось именно это. Ты просто сама с собой говорила, используя нарисованного Иисуса, как Эдгар Берген общался со своей куклой Чарли Маккарти на «Шоу Эда Салливана»».

Но почему-то вторая мысль испугала сильнее и показалась еще более безумной, чем допущение, что картинка заговорила сама по себе, и Бекка решительно отвергла ее.

В конце концов, чудеса случаются каждый день. Вспомнить хотя бы того мексиканца, обнаружившего изображение Девы Марии в запеченной на завтрак энчиладе, или как там ее… А исцеления в Лурде? Не говоря уже о детишках, которые плачут камнями: еще недавно о них кричали все крупные заголовки в желтой прессе. Все это самые настоящие чудеса (хотя, конечно, дети, плачущие камнями, – это жутковатое зрелище), возвышенные, прямо как проповедь Пэта Робертсона.

«Говорящее изображение – это же бред».

«Но именно это с тобой и произошло. К тому же звучащие голоса в голове для тебя – не новость, ведь правда? К примеру, ты уже слышала Джо. Вот где собака зарыта. Это был вовсе не Иисус, а Джо».

– Нет, – всхлипнула Бекка. – Не слышала я никаких голосов.

Она стояла у бельевой веревки, устремив невидящий взгляд к лесу по ту сторону Ниста-роуд. Тот был окутан легкой знойной дымкой. Менее чем в полумиле, там, куда полетела ворона, Бобби Андерсон и Джим Гарденер терпеливо вели раскопки гигантского корабля.

«Ты свихнулась, – послышался безжалостный голос отца. – Свихнулась от этой жары. Поди-ка сюда, Бекка Баучер, я засажу тебе три синяка за эту полоумную болтовню».

– Нет у меня в голове никаких голосов! – простонала Бекка. – Картинка сама по себе говорила, клянусь, я же не чревовещательница!

Лучше пусть будет так. Если это картинка – значит, случилось чудо, а все чудеса – от господа. От них, конечно, тоже можно свихнуться (боже милосердный, она так и чувствовала себя, словно вот-вот лишится рассудка), но это еще не значит, что человек с самого начала был безумным. А вот слышать голоса в голове или верить, будто читаешь чужие мысли…

Опустив взгляд, Бекка вдруг увидела, как у нее из колена хлещет кровь, и с воплем вбежала обратно в дом. Надо срочно вызвать врача, или «Скорую помощь», да хоть кого-нибудь, все равно кого. И вот она снова в гостиной, подносит к уху телефонную трубку… Но тут Иисус произнес:

– Это просто малиновая начинка из пирога, Бекка. Может, остынешь немного, пока тебя не хватил удар?

Она посмотрела на «Сони», и трубка с треском упала на стол. Иисус, как и прежде, сидел на камне. Кажется, только ноги скрестил под одеждой. Просто удивительно, как он сейчас напоминал ей отца… Только не грозного, готового взорваться в любую минуту. Взгляд у него был хоть и сердитый, но терпеливый.

– Потрогай и сама убедись, что я прав.

Она осторожно коснулась колена, заранее морщась от боли. И, как оказалось, напрасно. Потом она заметила косточки в красной жиже и совершенно расслабилась. Даже слизнула малиновую начинку с пальцев.

– А теперь, – продолжал Иисус, – выбрось из головы эти мысли о голосах или сумасшествии. Это просто я, и я говорю с кем мне будет угодно, так, как это мне угодно.

– Ведь ты – спаситель, – прошептала Бекка.

– Правильно. – Иисус опустил взгляд. Под ним, на экране, две анимированные салатницы приплясывали в ожидании обещанного им соуса «Хидден вэлли ранч». – И пожалуйста, выключи эту гадость, если тебя, конечно, не затруднит. Как можно говорить под этот шум? К тому же реклама щекочет мне пятки.

Бекка приблизилась к телевизору и отключила его.

– Господь мой, – шептала она.

Утром следующего воскресенья Джо Полсон крепко спал в гамаке на заднем дворе, а на его обширном животе покоился Оззи. Бекка подсматривала за мужем в окно гостиной, придерживая штору. Тот преспокойно дрых в гамаке. Наверняка ему снилась эта Шалава: как он разложит ее на куче из каталогов и рекламных проспектов «Вулко», а потом – как любят выражаться Джо и его свиньи-дружки по покеру – пришпорит эту кобылку.

Она придерживала штору левой рукой, потому что в правой сжимала горсть квадратных девятивольтовых батареек. Потом отнесла их на кухню, где собирала что-то на рабочем столе. Бекка пыталась сказать Иисусу, что не умеет ничего собирать. Что у нее руки кривые и не оттуда растут. Папаша всегда это утверждал. Она хотела еще прибавить, что иногда отец удивлялся, как его дочь ухитряется подтереться в уборной без самоучителя, но потом решила: это не те слова, которые будет приятно услышать спасителю. В ответ Иисус посоветовал не глупить, а четко следовать указаниям. Мол, подобная мелочь даже ей под силу. И, к неописуемому восторгу Бекки, оказался совершенно прав. Все получалось не просто легко, но и весело! Гораздо веселее, чем, например, готовить; впрочем, к этому занятию она тоже никогда не питала особенной склонности. Ее пироги опадали, а тесто для хлеба не поднималось… Так вот, небольшой прибор Бекки начала собирать еще вчера, взяв за основу тостер, моторчик от старого блендера марки «Гамильтон бич» и забавную панель с разными электронными штучками, которую оторвала от ненужного радиоприемника, валявшегося в сарае. Она надеялась управиться задолго до двух часов дня, когда Джо проснется и придет смотреть матч «Ред сокс». Она взяла маленький пропановый паяльник и ловко зажгла его при помощи спички. Еще неделю назад Бекка рассмеялась бы в лицо любому, кто сказал бы, что ей придется иметь дело с пропановой горелкой. А все оказалось просто. Иисус объяснил, как и где подсоединять провода к плате от старого радио.

Впрочем, это далеко не все, что он рассказал ей за эти три дня. От его рассказов Бекка лишилась сна, стала бояться ходить в деревню по пятницам за покупками (а вдруг все прочтут постыдное знание у нее на лице? «Я всегда пойму сразу, если ты что-нибудь натворишь, – говорил отец. – Не с твоим лицом хранить секреты…») и даже – впервые в жизни – утратила аппетит. Джо, с головой погруженный в свою работу, матчи «Ред сокс» и мечты о Шалаве, едва замечал эти перемены… Лишь однажды вечером, когда они вместе смотрели «Блюз Хилл-стрит», обратил внимание, что жена начала грызть ногти. Странно: раньше такого с ней не случалось ни разу; на самом деле это она изводила мужа по поводу вредной привычки. Джо Полсон размышлял об этом ровно двенадцать секунд; потом он опять уткнулся в экран и предался грезам о вздымающейся белой груди Нэнси Восс.

И вот какие истории, среди прочих, поведанных Иисусом с картинки, заставили Бекку плохо спать по ночам и начать грызть ногти в сорок пять лет.

В 1973 году Мосс Харлинген, один из приятелей Джо по игре в покер, убил своего отца. Это произошло в Гринвилле, во время охоты на оленя, и было всеми расценено как трагическая случайность, но Авель Харлинген погиб вовсе не случайно. Мосс просто залег с винтовкой за поваленным деревом и терпеливо ждал, пока отец перейдет через ручей ярдах в пятидесяти вниз по склону. Целиться в него было проще, чем в глиняную уточку в тире. Сам Мосс убедил себя, что делает это из-за денег. Его предприятие, занимавшееся строительством Большого канала, задолжало двум разным банкам по векселям. Срок истекал через шесть недель, и ни одна из сторон, зная о другой, не желала давать отсрочку. Мосс отправился к Авелю, но тот отказался помочь, хотя вполне мог бы. Поэтому сын пристрелил отца и унаследовал кучу денег – сразу после того, как получил от юристов заключение о смерти в результате несчастного случая. Векселя были в срок погашены, и Мосс уверил себя (впрочем, в глубине его темной души оставались сомнения), что пошел на убийство исключительно ради корысти. В то время как настоящий мотив был совсем другим. В далеком прошлом, когда ему самому едва исполнилось десять, а братику Эмори – семь, их мать уехала далеко на юг, на Род-Айленд, на целую зиму. Там у нее внезапно скончался брат, и его вдове требовалась поддержка. В отсутствие матери в доме Харлингенов произошло несколько актов инцеста, но с ее возвращением все прекратилось и никогда уже не повторялось. Мосс даже не вспоминал об этом. Он забыл, как лежал в темноте без сна, в смертельном ужасе ожидая, когда в дверном проеме возникнет отцовский силуэт. Разве помнил он, как зажимал себе рот рукой, как соленые слезы стыда и злости бежали по ледяному лицу из горячих глаз, пока Авель Харлинген с хрюканьем и придыханиями совал свой намазанный салом член в задний проход сына? Все это произвело на Мосса столь слабое впечатление, что он и не вспоминал, как прокусывал свою руку до крови, лишь бы не вскрикнуть. И уж точно вылетели у него из головы тоненькие, словно у задыхающейся птички, мольбы Эмори с соседней кроватки: «Папа, не надо, пожалуйста, пап, только не меня, не сегодня, папа…» Разумеется, дети легко обо всем забывают. Но, видимо, какая-то часть произошедшего все-таки задержалась в памяти, потому что, когда Мосс Харлинген нажал на курок и выстрелил в сукина педераста, когда эхо прокатилось вдаль по холмам, потом вернулось обратно и наконец растворилось в нерушимой лесной тишине местных дебрей, он шепнул: «Не сегодня, Эм. Не тебя».

Эллис Кимвалл, учительница начальной школы, была лесбиянкой. Картинка поведала об этом в пятницу, после того как эта крупная леди, очень эффектная и солидная в своем брючном костюме зеленого цвета, заглянула к ним в дом собрать пожертвования для Американского общества борьбы с раковыми заболеваниями.

Дарла Гейнс, миловидная семнадцатилетняя девчушка, разносившая по воскресеньям газеты, прятала у себя под матрацем пол-унции марихуаны. Об этом Бекка узнала в субботу, как только Дарла ушла, забрав плату за пять недель (три доллара плюс пятьдесят центов чаевых, которых теперь было жаль). Еще Иисус рассказал, что она курит травку вместе со своим парнем перед каждым сношением – правда, сношения они почему-то называли «горизонтальным бибопом». И так – почти каждые выходные, с половины третьего и примерно до трех. Родители Дарлы работали в Дерри и домой возвращались не ранее четырех.

Хэнк Бак, еще один закадычный приятель Джо, служил в большом супермаркете в Бангоре и настолько люто возненавидел своего шефа, что как-то раз, покупая для него ленч в «Макдоналдсе», подсыпал в шоколадный коктейль пол-упаковки слабительного. После этого босс не просто сходил по-большому; он устроил настоящее представление, когда отложил в штаны целую атомную – или «сраную», если хотите, – бомбу, аккурат когда делал мясную нарезку в деликатесном отделении супермаркета в Штате Попутного Ветра. Хэнк умудрился сохранить каменное выражение лица до окончания смены, но зато когда сел в машину, чтобы ехать домой, – чуть сам не обгадил штаны от хохота. По дороге он дважды выруливал на обочину, чтобы насмеяться вдоволь.

– Он заливался и заливался, – закончил историю Иисус. – Что ты на это скажешь?

Бекка сказала бы, что считает подобную шутку подлой и низкой. А ведь это было только началом. Пожалуй, о каждом, с кем она общалась, Иисус знал что-нибудь непривлекательное.

Она не могла дальше жить с подобными откровениями.

Но и без них не могла.

Ясно было одно: надо что-то делать.

– Ты уже делаешь, – произнес Иисус с картинки, стоявшей на телевизоре «Сони».

Разумеется, это он говорил. Идея о том, будто голос идет изнутри ее собственной головы, или будто Бекка умеет… как бы это сказать… умеет читать чужие мысли… была всего лишь мимолетной зловредной иллюзией. Да, наверняка. Потому что альтернатива слишком пугала.

Проделки сатаны. Колдовство.

– Вообще-то, – напомнил о своем существовании Иисус сухим, деловым тоном, прямо как у ее отца, – ты уже почти справилась. А теперь припаяй красный провод слева, вон к той длинной штуковине… нет, не здесь… ага, правильно. Хорошая девочка! И меньше припоя, помни! Это как с «Брилькремом», Бекка: «Чуток – и все прекрасно!»

Странно было слышать, как Иисус цитирует рекламный ролик «Брилькрема»…

Проснувшись без четверти два, Джо стряхнул с себя Оззи, почистил от шерсти футболку, прошел в глубь сада и там с комфортом отлил на заросли ядовитого плюща. Затем направился в дом. «Янки» против «Ред сокс» – то, что нужно. Джо полез в холодильник, мимоходом взглянув на обрезки проводов на столе для готовки и мысленно удивившись, что эта бестолочь Бекка могла с ними делать. Но тут же отмахнулся от этой мысли. Куда интереснее было думать о Нэнси Восс. Вот бы кончить ей между грудями. Может быть, в понедельник попробовать?

Временами они с ней цапались, ух и цапались! Прямо как две бродячих собаки в душный августовский день. А вообще, в последнее время все вокруг, казалось, ходили на взводе. Зато когда дело касалось секса… Провалиться на месте! Джо не чувствовал себя таким озабоченным с восемнадцати лет, да и Нэнси тоже. Оба никак не могли насытиться. Он даже по ночам спускал пару раз, как в шестнадцать.

Итак, Джо взял кварту «Будвайзера» и пошел в гостиную. Бостонцев сегодня почти наверняка ожидала победа. Он поставил на них восемь к пяти. В последнее время Джо страшно везло со ставками. В Огасте он знал одного букмекера и заработал на этом только за три недели чуть ли не пятьсот баксов… О чем Бекка и не догадывалась ни сном ни духом. Джо их припрятал. Забавно: он заранее точно представлял себе, кто и почему победит, однако, приезжая в Огасту, забывал «почему», помнил только «кто». Но ведь это важнее, правда? Кстати, в прошлый раз знакомый недовольно ворчал, отдавая трехкратный выигрыш с двадцатки. «Метеоры» против «Пиратов», Гуден на насыпи – казалось, верная победа за «Метеорами», однако Джо поставил пять к двум на «Пиратов» – и не прогадал. Неизвестно, сколько еще парень будет принимать его ставки, но если откажет – в запасе всегда остается Портленд. Там точно есть две или три конторы. Правда, достаточно было отъехать от Хейвена, и Джо начинала мучить мигрень (возможно, настало время обзавестись очками), однако такая игра определенно стоила свеч. Набрав достаточно денег, они просто уедут вдвоем. А Бекка пусть остается с Иисусом. В конце концов, за Него ей и надо было выходить замуж.

Ледышка чертова. А Нэнси… О, это горячая штучка! А какая умница! Буквально сегодня она затащила его на склад, чтобы показать кое-что.

– Смотри, смотри, до чего я додумалась! Это надо запатентовать, Джо! Верно! Я так и сделаю!

– Ну и что там? – обронил Джо.

По правде сказать, он немного злился. Честно говоря, его сейчас куда больше интересовала грудь Нэнси, чем все ее замыслы, вместе взятые. При этом, сердился он или нет, ружье в штанах всегда было готово к бою. Ну точно как в юности. Однако то, что подружка ему показала, заставило Джо позабыть о своем ружье аж на целых четыре минуты, если не больше.

Нэнси Восс каким-то мудреным образом соединила игрушечный поезд-трансформер с большой горстью батареек и семью просеивателями для муки. Просеиватели лежали на боку с выбитыми сетками. Как только Нэнси включила трансформер, связки тонких, точно нити, проводов, подключенных к блендеру, принялись выхватывать письма первого класса из стопки, бросая наугад (как могло показаться) в жерла просеивателей.

– Что тут творится? – удивился Джо.

– Идет сортировка почты. – Она стала тыкать пальцем в одно решето за другим. – Здесь – для деревни… Это – бесплатная сельская доставка, Дерри-роуд, ну, ты знаешь… Это – Ридж-роуд… Ниста-роуд… Это для…

Сначала Джо не поверил. Он подумал, что это дурацкая шутка. Интересно, как Нэнси понравится подзатыльник? «За что?» – заскулит она. И Джо ей ответит, подражая Сильвестру Сталонне в картине «Кобра»: «Есть люди, которые понимают шутки, но я к ним не отношусь». Вот только прибор-то работал по-настоящему. Прибор как прибор, все на месте… правда, звук проводов, скребущих по полу, вызывал неприятное чувство. Резкий, скользящий, будто бы от гигантских паучьих ног. Да, но работает. Черт его знает, каким образом, однако работает – это точно. На глазах у Джо провода подхватили письмо для Роско Тибальта и забросили в нужное жерло – для Хаммер-Кат-роуд, хотя на конверте стоял неправильный адрес.

Хотелось прямо спросить, как действует эта штука, но не показывать же себя полным придурком. Поэтому Джо поинтересовался только, откуда Нэнси взяла провода.

– Разобрала телефоны из магазинчика в Бангор-Молл, – пояснила она. – Я попала на распродажу! Тут и другие детали из телефонов задействованы. Пришлось, правда, все поменять, но это оказалось проще простого. Знаешь, меня как бы… осенило. Ну, ты понимаешь, да?

– Ага, – кивнул Джо, вспомнив, как вытянулось лицо букмекера, когда он явился забрать свои шестьдесят баксов после победы «Пиратов» над Гуденом и его «Метеорами». – Неплохая работа. Для женщины.

Ее лицо на миг помрачнело, и он подумал: «Хочешь что-то сказать? Может быть, рвешься в бой? Давай же. Вперед, я не против. Как первого, так и второго».

Но тут Нэнси снова повеселела и улыбнулась:

– Теперь у нас будет еще больше времени, чтобы заниматься этим. – Ее пальцы скользнули по твердому рубчику у него на брюках. – Ты ведь хочешь этого, правда, Джо?

Еще бы он не хотел. Они повалились на пол, и Джо в мгновение ока позабыл свою недавнюю злость и странное, невесть откуда свалившееся везение во всех денежных пари: начиная от бейсбольных матчей до конных скачек и турниров по гольфу. А когда он скользнул в нее и услышал стон наслаждения, то сумел позабыть даже зловещий шелест проводов, сортирующих почту первого класса.

Бекка сидела в кресле-качалке и притворялась, будто читает последний выпуск «Сионской горницы». Буквально за десять минут до того, как Джо вошел в гостиную, она присоединила устройство, которое ей было велено собрать, к задней стенке «Сони». Бекка тщательно следовала инструкциям и соблюдала особую осторожность, копаясь во внутренностях телевизора. «Осторожнее, не поджарься», – предупредил Иисус.

Теперь телевизор был выключен, и Джо раздраженно буркнул:

– Могла бы прогреть его к моему приходу.

– Думаю, ты и сам еще не разучился включать свой треклятый ящик, – ответила Бекка, и это были ее последние слова, обращенные к мужу.

Тот приподнял брови. Что-то, мать его, странное творилось с этой, мать ее, Беккой. Может, пора ей как следует шею намылить? Ладно, пусть немного побесится. Недолго ему терпеть возле себя эту старую жирную клячу, скоро одна останется.

– Я-то, пожалуй, не разучился, – произнес Джо, и это были его последние слова, обращенные к жене.

Он нажал на кнопку, включавшую «Сони», и получил удар в две с лишним тысячи вольт переменного тока, который усилился, переключился на смертельный постоянный и вновь усилился. Глаза Джо выпучились, раздулись и лопнули, точно виноградины в микроволновке. Перед этим он собирался поставить пиво на телевизор рядом с Иисусом; теперь пальцы судорожно сжались и раздавили бутылку. Осколки коричневого стекла вонзились в ладонь и в пальцы. Пиво вспенилось, побежало на пластмассовую крышку «Сони», уже начавшую пузыриться, и в комнате резко запахло дрожжами.

– ЭЭЭЭЭООООООРРРРУУУКАААААААА! – завопил Джо Полсон.

Лицо его начало обугливаться. Из ушей и над волосами завился голубоватый дымок. Палец намертво прирос к проклятой кнопке.

На экране возникла картинка: Двайт Гуден совершил мощную подачу на две пробежки; камера проследила за тем, как он мчится, обогащая Полсона на сорок долларов. Изображение моргнуло, и вот уже Джо с Нэнси Восс сношаются на полу почты, среди разбросанных каталогов, новостных листков для прихожан и рекламок разных страховых компаний, сулящих покой и защиту даже тем, кому за шестьдесят пять лет: дескать, «в вашу дверь никогда не позвонит агент по продажам, никто не подвергнет вас принудительному медицинскому освидетельствованию, ваши близкие будут в полной безопасности всего лишь за несколько пенни в день».

– Нет! – воскликнула Бекка, и картинка снова переменилась.

Мосс Харлинген лежал за поваленной сосной, смотрел на отца сквозь прицел «винчестера» и бормотал: «Не сегодня, Эм. Не тебя».

Изображение дернулось – и вот мужчина и женщина копают в лесу, она – за рулем диковинного ковшового погрузчика, напоминающего машину Руба Голдберга, а он обвязывает цепью кряжистый пень. За их спинами из земли торчит какой-то предмет гигантских размеров – серебристый, но не блестящий. Ни одной искорки, даже под прямыми солнечными лучами.

Между тем одежда Джо Полсона ярко вспыхнула.

Комнату наполнил запах электричества и вскипевшего пива. Трехмерная картинка с Иисусом задрожала, покрылась рябью и взорвалась.

Тут Бекка закричала, поняв, что все это время, хочется ей этого или нет, виновата была она, она, она, и она только что прикончила своего мужа.

Ребекка бросилась к нему, поймала дергающуюся, лихорадочно сжимающуюся руку… и сама получила электрический удар.

«Иисус! О, Иисус! Спаси его, спаси меня, спаси нас обоих», – успела подумать она, изгибаясь под переменным током на цыпочках, словно самая ловкая в мире балерина, вставшая на пуанты. А в голове прохрипел сердитый отцовский голос: «Ох и обдурил же я тебя, Бекка! Славно обдурил! Будешь знать, как обманывать! Раз и навсегда отучишься!»

Ослепительный голубой всполох – и задняя крышка «Сони», которую Ребекка прикрутила на место после того, как встроила внутрь прибор, вдруг отлетела к стене.

Бекка повалилась на ковер, увлекая за собой Джо, уже мертвого.

К тому времени, как от дымящихся обоев за телевизором занялись прозрачные занавески, Бекка Полсон тоже была мертва.