Утомленной и молчаливой толпой они в полумраке брели к ангару вслед за Кубоголовым. Военный человек Петрович попытался было создать подобие колонны, но в ответ на его команду кто-то вяло послал его подальше — и Петрович притих, уяснив, видимо, неосуществимость своей затеи и решив, что лучше не нарываться. Зарево на горизонте сжалось до узкой полоски и в воздухе посвежело. Видимо, скрытое облаками второе светило уползло освещать другой бок планеты. Наличие этого второго светила безоговорочно свидетельствовало о том, что пленники находятся не только вне пределов Земли, но и вне пределов Солнечной системы. На планете у какой-нибудь двойной звезды — Кастора, Сердца Карла или Альбирео (других двойных звезд Белецкий не припоминал — увлечение астрономией, в общем-то, осталось в прошлом). А может быть и не на другой планете, а в одном из тех самых широко рекламируемых параллельных или перпендикулярных миров. В пятнадцатом измерении, буквально за углом привычного пространственно-временного континуума.

Приближалась, все более вырастая, темная громада ангара. Рядом с ним белели фигуры «саботажников».

— Загоняют, как скотину в хлев, — тихо и недовольно сказали в толпе. — Хоть бы стойла отдельные сделали, что ли..

— Вот-вот, — поддержал другой голос, — действительно, обращаются как с животными. Фашисты какие-то…

«Если будут обращаться как с рабочими животными — это еще ничего, подумал Белецкий. — Рабочих животных берегут и холят, без них ведь не посеешь, не вспашешь, не соберешь урожай. Может быть, нас мобилизовали только на время, привлекли, так сказать, для участия в сельхозработах, а потом отпустят с Богом? А может и прощальное торжественное собрание устроят с вручением грамот и ценных подарков от имени всех касториан или там альбирейцев?»

— Привет трудящимся! — Копатель погреба помахал рукой приближающейся толпе, не обращая внимания на возглавляющего шествие Кубоголового. — Как у Высоцкого в песне: «Мы славно поработали и славно отдохнем».

— А ты, Толик, славно отдохнул? — спросили из толпы.

— О, по голосу слышу — Тамара! — оживился Толик. — Я, соседка, не отдыхал. Пока вы там вкалывали, мы с ребятами в разведку ходили. И Жека ходил. — Он кивнул на босоногого плевальщика.

— Ну и как? — Петрович оживился, протиснулся к Толику. — Какие данные?

— А хреновые данные, земляк, — ответил Толик. — Взаперти мы оказались. Вокруг сплошные стенки прозрачные, их не видно, а пройти нельзя. Как в кино. Разве что самолет из фанеры сколотить и смываться к едрене фене. Так ведь и фанеры-то нет.

— Зона, в натуре, — подтвердил босоногий Жека. — Сделали они нас, козлы поганые.

Кубоголовый остановился у ангара. Люди полукругом застыли метрах в десяти от него. Никто не решался подходить ближе, помнил народ об отпоре, учиненном бесшабашной торговке. Передняя стена ангара внезапно окуталась легкой дымкой, растворилась — и изнутри ангара хлынул свет. Стоявшему сбоку Белецкому было хорошо видно, как изменилось помещение, не так давно похожее на станцию метро. Теперь от станции остался только высокий сводчатый белый потолок. Вдоль обеих стен тянулись длинные строения с плоскими крышами и множеством дверей; у дальней торцевой стены возвышалась кубовидная постройка — точь-в-точь голова надзирателя, только размером побольше — без окон, но с открытыми дверями по бокам. А посреди зала стоял длинный-предлинный стол с длинными-предлинными лавками. На его белой ничем не покрытой поверхности расположились в два раза какие-то посудины — миски не миски, тарелки не тарелки — почти до самых краев наполненные чем-то зеленым.

«А вот вам и стойла, — подумал Виктор, разглядывая преобразившийся интерьер ангара, — и столовая бесплатная». Да, похоже, их действительно умыкнули из родных пенатов дабы использовать в качестве рабочей скотинки…

— Жратва, гадом буду, жратва! — пробравшись в первый ряд, воскликнул Жека и бросился к входу. — Ох, блин! — охнул он, когда его отшвырнуло назад с такой силой, что он не удержался на ногах.

Только сейчас Белецкий обнаружил, что Кубоголовый куда-то исчез. То ли ушел за ангар, то ли растворился.

— А ну-ка, а ну-ка! — Петрович крадущимися шагами пробрался к входу, осторожно шагнул за невидимый барьер и оказался внутри ангара. Назидательно сказал, обращаясь к обескураженному атлету Жеке: — Я же предупреждал: не будешь работать — и на довольствие не поставят. Это вам наука на будущее.

Теми же крадущимися, скользящими шагами он приблизился к столу, наклонился над посудиной, понюхал ее содержимое и призывно махнул рукой.

— Заходи, кто работал. Провиант вроде бы годится.

Белецкий еще не успел усвоить это сообщение, как оказался в привычной обстановке штурма автобуса в часы пик. Стиснуло, сдавило, понесло — с оханьем и сдавленными ругательствами, несущимися со всех сторон. Толпа, забыв об усталости, ломилась в клетку за харчами. Отчаянно ругаясь, вовсю работая здоровенными ручищами, пробивался к входу Жека; в кильватере, защищенные его широкой спиной, следовали Толик и остальные мужички-неповиновенцы. Белецкого внесло под высокие своды и он вновь получил возможность свободно дышать. Люди устраивались на лавках, придвигали к себе тарелки, озирались в надежде, что вот сейчас припорхнут вышколенные официанты в смокингах и с галстуками-бабочками и принесут им вилки или ложки. Но официанты явно не спешили.

Белецкий втиснулся между наголо обритым мужиком с хмурым лицом, покрытым красноватым дачным загаром, и пареньком в очках. То, что лежало в тарелках, было похоже на холодец, только зеленый — нечто застывшее, подернутое по краям белесым слоем, прошитое коричневыми волокнами то ли мяса, то ли стеблей каких-то растений.

— Козлы недоделанные! — кричали у входа. По знакомому лексикону Белецкий сразу распознал Жеку.

Саботажники так и остались снаружи. Они сгрудились у входа, отделенные невидимой стеной от всех остальных, и сверкали глазами в сторону стола.

— Вдарили им, видно, здорово, — сочувственно сказал бритый сосед Белецкого. — Видал, как их расшвыряло? Только сейчас и очухались…

— А вдруг нас отравить хотят? — Сидящая наискосок от Виктора по другую сторону стола женщина с кроваво-красными длинными ногтями отодвинула тарелку. — Мавра сделала свое дело — и пусть уходит. На тот свет.

— Маша, перестань! — Ее сосед вернул тарелку на прежнее место. Во-первых, там еще пахать и пахать, а, во-вторых, убить нас могли и без кормежки. Ешь, Маша.

Люди недоверчиво вглядывались и внюхивались в содержимое тарелок, кое-кто осторожно пробовал «холодец» пальцем и языком. Неподалеку от Маши и ее супруга Белецкий увидел светловолосую девушку, которой помог выполнить норму — девушка сидела очень прямо, смотрела поверх голов, и глаза ее были полны слез.

— Не дрейфь, товарищи! — раскатился над столом призывный голос Петровича. — Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Делай, как я!

Петрович запустил в тарелку пятерню, вырвал кусок «холодца» и отважно отправил в рот. Все затаили дыхание. Петрович прожевал, закатил глаза, анализируя свои ощущения, вытер усы и потянулся за следующим куском. Бросил его вслед за первым и изрек, оттопырив большой палец:

— «Сникерс»: съел — и порядок! Райское наслаждение!

— Заглотал — и в рай без пересадки, — мрачно заметил бритоголовый сосед Белецкого, однако, поколебавшись, последовал примеру Петровича.

«Скотина — она и есть скотина, — удрученно думал Виктор, погружая пальцы в липкую массу. — Скотине вилок не положено, сожрет и так…»

«Холодец» оказался на удивление приятным в употреблении, этаким «Вискасом» для любимой киски. Он напоминал по вкусу лимон, только не был таким кислым, он освежал, пощипывая язык наподобие фанты, он таял во рту, почти мгновенно утоляя голод и жажду. Тарелки быстро опустели, и кто-то вытирал руки о штаны, кто-то стеснительно облизывал пальцы, а кто-то (среди них и светловолосая девушка, отметил Виктор) держал руки перед собой в слабой надежде очистить их каким-нибудь другим способом. Белецкий, мысленно плюнул на все, тщательно обсосал пальцы и подул на них для скорейшей просушки. Не графья, чай…

— Козлы! — вскричал у входа неугомонный Жека. — Да я лучше с голодухи подохну, чем буду вкалывать на козлов недоделанных!

— А им бы чего-то оставить! — спохватился бритоголовый, сокрушенно глядя на свою вылизанную тарелку.

— Во-первых, все равно передать не сможем, — успокоил его супруг Маши, — а во-вторых, им полезно: поголодают до завтра и поймут, что отлынивать не надо. Что они, лучше других?

— Ой, смотрите! — воскликнула Маша, вытаращившись на свою тарелку.

Тарелка подернулась дымкой и исчезла. Как и все остальные.

— Т-телепортация, — заикаясь, стеснительно сказал паренек в очках, сосед Белецкого справа. — Как в ф-фантастических произведениях.

«Если бы это было в фантастическом произведении! — Виктор вздохнул. Увы… Только одна и надежда на то, что надышался чем-нибудь на балконе, дряни какой-нибудь от соседей, и теперь галики меня замучили». Он еще раз вздохнул, потому что на галлюцинации уповать не приходилось; скорее уж, чьи-то галлюцинации стали реальностью…

Подкрепившись, народ оживился и повеселел, и отправился занимать «стойла», а также обследовать кубовидную постройку у дальней стены. В постройке обнаружились раздельные туалеты и душевые комнаты, правда, без мыла и мочалок, но с непрерывно льющейся с потолка теплой водой.

— Соображают, сволочи! — почти восхищенно говорили размякшие под душем голые мужчины. — Если бы еще полотенцами обеспечили…

— Ага, и пивком!

— И бабу посисястей!

— Баб хватает, бери да пори.

Белецкий, блаженствуя, подставлял лицо под теплые струи, слушал шуточки распалившихся мужиков и чувствовал, как, оттаивая, сползает с сердца тяжелый ледяной ком. Судя по последним событиям, звездные захватчики не были лишены гуманности и уж, скорее всего, не ставили своей целью уничтожение пленников.

А когда при выходе из душевой он вместе с другими попал в зону сильного потока горячего, но не обжигающего воздуха, обсушившего кожу и волосы не хуже полотенца, то окончательно уверовал, что ситуация сложилась не самая плохая. Пусть даже о них заботились только как о «рабсиле», но все-таки заботились…

Финальным аккордом, почти примирившим его с действительностью (конечно, примирившим только на сегодня, когда ужасно хотелось спать), стала маленькая узкая комнатка, в которой едва умещался топчан. Тем не менее, это было отдельное помещение, в котором можно было уединиться, отгородиться от всех и отдохнуть.

Он, не раздеваясь, повалился на мягкий топчан, от которого, как показалось ему, едва уловимо приятно пахло сеном, перевернулся на спину, вытянулся и подложил руки под голову. Он собирался просто немного полежать, а потом пойти к Петровичу и обсудить ситуацию, и наметить варианты дальнейших действий… но Петровича нужно было еще найти за многочисленными дверями… Петрович мог уже спать… И можно было поприсматриваться еще и завтра… И вообще, куда спешить? Утро вечера мудренее…

Мысли спутались, размазались, исчезла…