Мне совсем не хочется рассказывать об ужасном путешествии в Зулуленд в подробностях, даже если бы я смог их припомнить, несмотря на все испытания. Кажется, сперва у меня появилась бредовая идея пойти в Улунди и просить у Кечвайо милости под предлогом того, что я принес ему новости от белых. Однако в паре часов езды от города с вершины холма я заметил маячившее впереди войско с захваченными фургонами, – очевидно, их везли к королю. Прекрасно зная, как могут обойтись со мной эти воины, я спустился с другой стороны, рассчитывая достичь границы в обход. Тут мне опять не повезло, нарвался на сторожевой пост другого войска или полка, выставленный на скалах. Один зулус, взглянул на килт, принял меня за своего, позвал, и зычным голосом, присущим всем кафрам, спросил, есть ли известия с места сражения в полумиле отсюда. Крикнув в ответ что-то о победе и полном поражении англичан, я умолк и скрылся в густом кустарнике.

Все остальное как в тумане. Припоминаю, что спешивался несколько раз за ночь, жутко голодал, прикончив все съестное. Пес Потеряш загнал молодую лесную антилопу, и я жадно съел кусок мяса, зажарив его на костре из валежника. Последнее воспоминание – это случилось спустя два дня – как я ехал ночью в грозу, и особенно яркая вспышка молнии осветила знакомые места, что сильно потрясло меня, а затем наступило полное беспамятство.

Наконец я пришел в себя, словно заново родился, медленно и мучительно, из недр смертельного ужаса. Кругом текли реки крови, я слышал победные крики и предсмертные стоны. Я, единственный, кто остался в живых, стоял посреди мрачного поля, усеянного мертвыми телами. Бесконечное одиночество снедало меня, изо всех сил я умолял, чтобы мне позволили присоединиться к погибшим. Однако душа моя была сильна, не хотела умирать и покидать этот мир. Тогда я впервые осознал, что такое вечность и бессмертие души. Она все еще цеплялась за свою грешную оболочку, этот сгусток глины, чувств и желаний, который ей приходилось оживлять, и все же помнила о своей обособленности и вечной неповторимости. Стремясь покинуть землю, душа вынуждена ходить по ней, как дух или призрак, и ненавидит тело, к которому прикована, подобно прекрасной бабочке, по своей природе черпающей силы из падали, и потому не в силах воспарить к бескрайним небесным просторам.

Моей руки что-то коснулось, и мне спросонья подумалось, что раз уж я еще жив – в чем не был уверен, – то это, должно быть, язык собаки. С величайшим усилием подняв руку, я открыл глаза и оглядел пальцы на свет, казалось, тонкий лучик солнца просвечивал их насквозь, и тут же уронил. И подумать только, рука опустилась на голову пса, который принялся ее лизать.

Собака? Откуда она взялась? И тут вспомнил, как нашел ее на поле боя, – выходит, я все еще на этом свете. Тогда я заплакал, слезы горечи, а не радости струились по моим щекам, ведь я больше не хотел жить среди постоянной борьбы, кровопролитий, лишений, страха и тому подобного. Мне уже не терпелось расстаться с жизнью, уснуть благодатным сном и обрести вечный покой, без пустых надежд и чаш радости, которые отнимают, стоит только сделать глоток.

Послышалась чья-то шаркающая поступь. Пес зарычал, но тут же убежал, поджав хвост, словно чего-то испугался. Снова открыв глаза, я пригляделся и в страхе зажмурился, ибо увидел подтверждение тому, что все-таки умер и, кажется, попал в ад, который сулят нам ревностные христиане как возмездие за пороки, коими нас с рождения наградила природа и родители. Рядом стоял некто странный, седой и ужасный, будто сам дьявол пришел забрать меня в свое подземное царство на вечные муки. Впрочем, я знал его и раньше, когда еще был жив. Как его звали? А, вспомнил: Тот, кому не следовало родиться. Он заговорил низким голосом, не похожим ни на какой другой.

– Привет тебе, Макумазан, – сказал он, – вижу, ты возвратился из обители мертвецов, где провел больше одной луны. Глупо с твоей стороны, а впрочем, я рад был помериться силой с самой смертью, и моя взяла. Теперь тебе есть что мне порассказать о царстве мертвых.

Стало быть, это Зикали, палач моих друзей.

– Оставь меня, убийца! – пробормотал я чуть слышно. – Дай мне умереть или убей, как остальных.

Он рассмеялся, не обычным ужасным смехом, а тихонько, пару раз повторив за мной слово «убийца». Затем осторожно, по-матерински, приподнял мою голову своими большими руками.

– Смотри, Макумазан.

Меня окружали стены какой-то пещеры. Лучи заходящего солнца проникали внутрь, и в их сиянии я увидел два силуэта, мужчины и женщины. Они шли рука об руку и не сводили глаз друг с друга, а когда прошли мимо входа в пещеру, я узнал их. Это же Энском и Хеда!

– Взгляни на мертвецов, Макумазан, любитель бросаться словами.

– Всего лишь уловка, – пробормотал я, – Кетье видела их тела и могилы.

– Верно, а я и забыл. Эта глупая толстуха и правда видела их мертвыми и похороненными. Ну что ж, порой для благого дела мертвецы снова оживают. Кому, как не тебе, знать об этом, ведь ты послушался света некой Мамины и забрел сюда, а не отправился вдогонку за зулусами.

Я хотел возразить, но ничего не смог придумать.

– А как я тут очутился? Что со мной?

– Ты ехал с непокрытой головой и получил удар, сначала солнечный, а затем и молнии. Тогда разум покинул тебя, но Великий направлял твою лошадь по верному пути. И Небесам не удалось убить тебя, – видно, моя магия оказалась им не по зубам, Великий прислал к нам твоего пса, и он привел моих слуг к тому месту, где ты лежал. Они нашли и принесли тебя сюда. Теперь спи, а иначе уйдешь туда, откуда даже я не смогу вернуть тебя обратно.

Колдун держал руки у меня над головой и вдруг сделался выше, его седые волосы касались потолка пещеры. В тот же миг я будто провалился в пустоту.

Наступил долгий период забытья, когда мне снились разные люди, живые и мертвые, к примеру леди Рэгнолл, мой добрый друг и спутница в странном приключении, произошедшем в племени белых кенда. В будущем нашим путям снова довелось пересечься в еще более странном путешествии, назовем его духовным поиском. Уж не знаю, удастся ли мне облечь его в слова. Впрочем, тогда я об этом не знал. Во сне мы как будто постоянно обедали наедине, и между делом она рассказывала мне какую-то чепуху. Подобные наваждения, вероятно, случались во время того, когда меня кормили.

Наконец я проснулся и почувствовал прилив сил. Пес Потеряш смотрел на меня с вселенской преданностью. Даже самые прекрасные глаза женщины не сравнятся со взглядом собаки! Он лежал у моей постели, кровати с каркасом из грубо сколоченных жердей с ремнями или полосками кожи, натянутыми на него, словно струны, а рядом сидела знахарка Номбе и гладила его по голове. Прекрасная, воплощенная женственность с изящными округлыми формами и неизменной загадочной улыбкой, говорящей о тайнах, недоступных простым смертным.

– Здравствуй, Макумазан, – произнесла она нежно, – сколько всего ты пережил с нашей последней встречи, когда Гоза увел тебя в Улунди.

Припомнив все, я разозлился на эту лгунью:

– Номбе, последний раз мы виделись, когда ты играла роль умершей женщины в Долине костей.

Она взглянула на меня с сочувствием и покачала головой:

– Макумазан, ты очень болен, и разум играет с тобой злые шутки. Никогда я не играла роли никакой женщины, ни в какой долине. Мои глаза не видели тебя ни там, ни в другом месте, пока слуги не принесли сюда твое бездыханное тело, ты был сам на себя не похож.

– Ты лгунья! – ответил я грубо.

– Белые люди всегда называют правду ложью, если не в силах ее понять? – спросила она невозмутимо. Затем, не дожидаясь ответа, погладила по руке, как капризного ребенка, и протянула мне суп в бутылочной тыкве. – Поешь, он очень вкусный. Инкози-каас Хеддана сама приготовила его по рецепту белых людей.

Наевшись, я вернул ей тыкву. Суп и правда оказался вкусным.

– Кетье сказала, что Хеддана умерла. Разве мертвые умеют готовить?

Обдумывая ответ, Номбе скармливала псу Потеряшу куски мяса, которые остались на донышке тыквы.

– Макумазан, я не знаю, умеют ли мертвые готовить, как живые люди. В следующий раз, когда дух посетит меня, я спрошу у него об этом, а потом передам тебе ответ. Однако ты странный человек, всегда отвергаешь правду и готов так легко поверить лжи. Почему ты поверил словам Кетье о смерти инкози-каас Хедданы, ведь я поклялась защищать ее даже ценой собственной жизни? Нет, не отвечай. Завтра, если будешь достаточно здоров, сам все увидишь и поймешь.

Она укрыла меня шкурой, снова по-матерински погладила руку и ушла, не переставая улыбаться. Тогда я уснул, и на удивление крепко, наверное, в супе было какое-то снадобье.

По прошествии двух дней слуги Зикали, обычно делавшие уборку в моей «больничной палате», если можно так выразиться, пришли и сказали, что на время вынесут меня из пещеры, если я не возражаю. Еще бы я возражал, ведь мне так хотелось глотнуть свежего воздуха. Они подняли мое ложе, осторожно вынесли через узкий проход и поставили в тени нависшей скалы. Даже такое короткое путешествие утомило меня, и лишь переведя дух, я огляделся. Как и следовало догадаться, меня принесли в Черное ущелье, там стояли те самые хижины, в которых нас поселили, когда мы пришли из страны свази. Я лежал и наслаждался сладостным воздухом, как драгоценным нектаром. А что, если все это только сон? К примеру, мог ли я в самом деле видеть у входа в пещеру Энскома и Хеду или опять мой ослабевший разум стал жертвой видения, появившегося по воле Зикали? В слова старика и Номбе мне ничуть не верилось. Размышляя таким образом, я задремал и в забытьи будто услышал шепот. Открыл глаза – и о чудо! Передо мной стояли Энском и Хеда. Она заговорила первой, потому что я будто онемел и не мог рта раскрыть.

– Милый, милый мистер Квотермейн, – прошептала она нежно.

– А я-то думал, вас обоих нет в живых, – наконец смог я вымолвить. – Неужели вы и вправду живы?

Хеда наклонилась и поцеловала меня в лоб, а Энском пожал руку.

– Ну, теперь убедились? – спросила она. – Мы оба живы и здоровы.

– Слава богу! – воскликнул я. – Кетье клялась, что видела ваши тела и могилы.

– В Черном ущелье чего только не увидишь, – впервые подал голос Энском. – После того как мы с вами расстались, много всего случилось. Однако вы еще слишком слабы для таких длинных историй. Поправитесь, вот тогда и поговорим. Скорее идите на поправку.

После этого я, кажется, потерял сознание, а очнулся уже в пещере. Прошло дней десять, прежде чем я смог встать на ноги, выздоровление шло медленно и трудно. Недели спустя я едва начал ходить и только через полгода полностью окреп и стал таким, как прежде. В те дни мы часто виделись с Энскомом и Хедой, правда, всякий раз не больше нескольких минут. Иногда меня навещал Зикали, говорил мало, в основном о былых временах и чем-то подобном, но никогда не упоминал войну и ее итоги.

– Макумазан, – сказал он наконец однажды, – теперь ты будешь жить, а ведь я сомневался в этом, даже когда тебе стало лучше. Ведь три раза ты испытал потрясение, но сегодня я могу поговорить с тобой о них без опаски. Во-первых, ты стал единственным белым человеком, оставшимся в живых в битве при Изандлване.

– Откуда ты знаешь, Зикали?

– Не важно, знаю, и все. Разве зулусы не бросались от тебя врассыпную с непонятными криками, когда ты проезжал мимо? Один даже отсалютовал тебе копьем.

– Так и было. Скажи, Зикали, почему они убегали и что кричали?

– Нет, Макумазан, я не скажу тебе. Обдумай все сам и к концу жизни реши, во что тебе верить. Вряд ли твой выбор будет так же прекрасен, как правда. Во всяком случае, все вышло так, как тебе предрекла моя переодетая кукла там, в Долине костей. Она по советовала тебе ехать в Улунди, а не возвращаться к реке, где бы ты встретил свою смерть вместе с другими белыми людьми.

– Зикали, а кто эта кукла?

– Не спрашивай. Может, Номбе, а может, и нет. Не помню, ведь я уже стар и память начинает подводить меня. Припоминаю лишь, как она была хороша в своей роли, вылитая умершая Мамина, я бы мог и спутать их. О, какой великолепный спектакль я разыграл в Долине костей, не правда ли, Макумазан?

– Правда, Зикали, вот только зачем? До сих пор никак в толк не возьму.

– В тебе еще играет молодость, Макумазан, хоть волосы и посеребрила седина, а молодым свойственно нетерпение. Подожди, не торопись, скоро ты все поймешь. Итак, ночью ты лежал на верхушке горы Изандлвана и наблюдал удивительные дела. Слышал, как приехали белые солдаты и легли спать среди тел своих мертвых собратьев, а на рассвете уехали целые и невредимые. Ну и олухи эти нынешние зулусские полководцы! Они отправили войско в атаку на людей, укрывшихся за стеной, с копьями против ружей, и потерпели поражение. Если бы они придержали войско и напали на англичан, угодивших в ловушку, ни один белый человек не остался бы в живых. Разве могло подобное случиться во времена Чаки?

– Думаю, нет, Зикали, но я рад, что так получилось.

– Вот-вот, Макумазан, не могло. Что ж тут скажешь, у ничтожных людей ничтожный ум. И я тоже доволен, ведь я ненавижу зулусов, а не англичан. Теперь же белые люди извлекут урок и больше в ловушку не попадутся. О, эти пустомели, капитаны зулусов, нынче сдулись, как рыбьи пузыри, и даже победа, как они это называют, дорого им обойдется. Попомни мои слова, Макумазан, за каждого павшего солдата белые люди убьют двух зулусов. Значит, утром ты спустился с холма… Ты, кажется, удивлен, Макумазан? Может, те капитаны, сидящие под тобой на скале, позволили тебе уйти по собственному почину, а может, ими кто-то управлял. Пусть я слаб, Макумазан, но еще на многое способен, а позже мне обо всем рассказали. Затем ты очутился среди убитых совсем один, будто последний человек на земле, и тогда появилась собака, а за ней и лошадь. Может, это я прислал их, а может, тебе просто повезло. Этого я и сам не знаю, ведь у меня так плохо с памятью. Вот первое потрясение, Макумазан, ты боялся остаться один в целом свете. Ты ведь так себя чувствовал, верно?

– Надеюсь, мне больше не доведется пережить подобное, ведь я чуть с ума не сошел.

– Верно, ты был на волосок от потери рассудка, хотя со мной случались дела и похуже, а я только смеялся, и, будь у меня время, я порассказал бы тебе. Далее ты получил солнечный удар, ведь в это время года особенно сильно припекает, а белому человеку опасно оставаться в долине с непокрытой головой. Твой разум помутился, но, к счастью, дар Небес, собака и лошадь, оставались с тобой. Вот второе потрясение. Потом внезапно разразилась гроза, ударила молния и прошла через ружье в твоих руках. Сам увидишь, как ствол раскололся. Может, я отвел грозу, ведь я великий заклинатель погоды, а может, это сделал тот, кто могущественнее меня. Вот третье потрясение, Макумазан. Тогда-то тебя и нашли, ты был еще жив; белый человек, твой друг, расскажет, как это случилось. Береги своего пса, Макумазан, он предан тебе больше, чем многие люди. И так как в тебе теплилась жизненная сила или же твой земной путь еще не завершен, ты пережил все эти ужасы и со временем совсем поправишься.

– Надеюсь, Зикали. Правда, я не совсем уверен, хочется ли мне жить.

– Знаю, Макумазан, религия белых людей заставляет их бояться смерти и загробной жизни. Вы верите, будто за грехи вас обрекут на вечные муки, и не понимаете, ведь дух будет судим не за дела плоти и не за то, чего дух желал делать, но не мог. Злой человек – тот, кто желает делать зло, а не тот, кто, желая делать доб ро, снова и снова оступается и совершает зло. Я-то знаю, наслушался ваших белых проповедников.

– По твоим меркам, Зикали, ты и есть злой, раз желал войны и наконец добился своего.

– Ха-ха-ха! Вот как, Макумазан? Видно, тебе и невдомек, что добро часто принимают за зло. Верно, я желал навлечь на зулусов войну и навлек, и может статься, причиной тому пережитые мной горести. Посуди сам, Макумазан, ты знаешь цену зулусской власти, видел, как убивают женщин и детей, дабы насытить ее утробу, и видел, на что способны англичане. Разве же я совершил зло, пожелав, чтобы дом зулусских королей пал, а его место занял дом английских королей и даровал черным людям свободу?

– Ты мудр, Зикали, но твой разум помутился от пережитых горестей. Вспомни череп, который ты поцеловал в Долине костей.

– Может, и так, Макумазан, но мои горести – это и горести народа, и я думал о них. Уж во всяком случае, смерть не страшит меня так, как белых людей. Слушай же, скоро ты все узнаешь от друзей. Хеддана расскажет тебе, как я использовал ее в одном деле, ведь затем я и привел вас троих в землю зулу, а иначе как бы мне вызвать войну, если Кечвайо все время колебался. Когда ты услышишь ее историю, Макумазан, не суди меня слишком строго, ведь у меня была благородная цель.

– Как бы там ни было, ты поступил со мной дурно, Зикали, мучил своей сказкой и заставил женщину Кетье лгать мне и клясться, будто она видела моих друзей мертвыми.

– Она не лгала тебе, Макумазан, неужто я не силах заставить глупую толстуху поверить в то, чего на самом деле не было? Как бы не так! Сумел же я убедить тебя тогда, в моей хижине, что глаза твои видят то, чего на самом деле не видят.

– И все же зачем ты так издевался надо мной, Зикали?

– Право слово, Макумазан, ты слеп, как летучая мышь в солнечный день. Когда друзья все тебе расскажут, ты поймешь, зачем мне все это понадобилось. Признаюсь, не все получилось так, как я задумал. Ты должен был услышать эту историю до того, как Кечвайо приведет тебя в Долину костей. Однако глупая женщина оплошала, она задержалась, и когда пришла в Улунди, ее приняли за шпионку и захлопнули ворота перед самым носом. А когда открыли, было уже поздно, и ты нашел ее, только когда вернулся с Совета. Зная об этом, я осмелился предложить, чтобы ты выстрелил в женщину, стоящую на скале. Услышь ты сказку Кетье пораньше, чего доброго, прицелился бы как следует, и меня мог убить из мести за гибель тех, кого любил. Хотя в таком случае все кончилось бы совсем по-другому. На самом деле я верил, что ты не станешь стрелять в сердце той, кто могла оказаться белой женщиной, и не убьешь меня, ведь от меня зависела и ее жизнь, и твоих друзей.

– Как ты проницателен! – воскликнул я в изумлении.

– Тебе так только кажется, а на самом деле я очень прост, и умею читать в душах людей, и многое понимаю. Впрочем, если бы ты не поверил в смерть своих друзей, ни за что не покинул бы землю зулу. Ты бы попытался сбежать и спасти их, не так ли? Тогда бы тебя наверняка убили.

– Да, Зикали, я бы обязательно попытался им помочь. Но зачем ты держал их в плену?

– Затем же, зачем до сих пор держу эту парочку и тебя взаперти, чтобы не дать им присоединиться к миру призраков. Если бы я отпустил твоих друзей на следующий день после объявления войны, их бы убили, не дав проехать и часа пути. О Макумазан, я не так плох, как ты обо мне думаешь, и никогда не нарушаю данное слово. Теперь мы в расчете.

– Как там идет война? – спросил я, когда он поковылял к выходу.

– Как и полагается, весьма плачевно для зулусов. Они оттеснили белых людей, и те собирают силы у Черной воды, а скоро вернутся и уничтожат зулусов. Советник Умнямана побуждал Кечвайо атаковать Наталь и опустошить его. Король бы так и поступил, но я послал к нему вестника со словами самой богини Ном кубулваны, что, если он так поступит, все духи ополчатся против него. И он меня послушался. В следующий раз, когда поду маешь обо мне дурно, Макумазан, вспомни мои слова. Теперь это лишь вопрос времени, и придется подождать, пока все не закончится. Тебе будет полезно немного отдохнуть, хотя твои друзья уже скучают. А им следует радоваться, глядя, как зреют плоды на древе их любви, ведь от этого они станут только слаще. Зато теперь эти двое знают, каково это – жить вместе. Ха-ха-ха! – И он поковылял прочь.