Глава XI
Зикали
Спустя десять дней я очутился у входа в Черное ущелье, логово колдуна Зикали. Путешествие в страну зулусов прошло скучно и без происшествий. Как ни странно, по пути нам попалось не так много местных жителей. Как будто население подверглось неожиданному истреблению. Даже проходя мимо крупных деревень, мы никого не встретили. Я спросил у Номбе, что бы это значило. Она и три ее молчаливых спутника служили нам проводниками. Один раз она сказала, мол, люди ушли на поиски пищи, так как сезон выдался засушливый и неурожайный, а в другой раз – что их созывают в королевскую резиденцию, близ Улунди. Так или иначе, людей не было, а те, кто изредка попадался, с любопытством нас разглядывали.
Причем, кажется, им запретили вступать с нами в разговор. Хеда оставалась в повозке, и Номбе настояла на том, чтобы опустили задний край брезента и прикрыли повозку одеялом со стороны Энскома, сидящего на козлах. Вероятно, с целью спрятать девушку от посторонних глаз. Вскоре, когда мы ступили в страну зулусов, Номбе попросилась в повозку к Кетье и Хеде, ссылаясь на усталость от долгого пути, на самом же деле она просто не спускала с них глаз. Мы ехали непроходимыми тропами, останавливались на ночь в безлюдных местах, где нас неизменно ждало угощение. Надо полагать, не случайно.
Удалось перекинуться парой слов с давним знакомым. Он меня тоже узнал, спросил, что на сей раз привело меня в землю зулу. Узнав о визите к Зикали, посоветовал остерегаться его.
Вдруг нас прервали, появился слуга Номбе и сделал знак моему собеседнику. Я даже не успел ничего понять, как тот мигом исчез, оставив меня в недоумении.
Нас будто изолировали от внешнего мира, однако на мой вопрос Номбе лишь улыбнулась:
– О Макумазан, об этом ты должен спросить Зикали. Я ничего не знаю и делаю только то, что велел Учитель. Он ведь знает, как лучше.
– Я подумываю убраться из земли зулу, – возразил я сердито, – в саванне, куда ты ведешь нас, царит лихорадка, чего доброго, болезнь или мухи цеце сгубят лошадей.
– Макумазан, мне неведомо, какие люди пользуются дорогой, указанной Учителем, и все же послушайтесь меня и не пытайтесь покинуть землю зулу.
– Хочешь сказать, мы в ловушке?
– В стране полно солдат, а все белые давно сбежали. Поэтому, даже если тебя самого и отпустят, – ведь зулусы любят Макумазана, – твоим спутникам, возможно, придется остаться, и боюсь, они уснут вечным сном. Мне, как и тебе, будет жаль их.
Я промолчал, прекрасно сознавая, что она пытается меня предупредить. Мы уже и так впутались, теперь придется идти до конца, к победе или поражению.
Что же до Энскома и Хеды, то они казались абсолютно счастливыми. Новизна ощущений поглотила их целиком, и влюбленные ни о чем не тревожились, безоговорочно вверив себя моим заботам. Кроме того, мало-помалу радость любви помогала Хеде облегчить боль утраты и забыть все пережитое. Девушка очень привязалась к молодой знахарке и общалась с ней на зулусском языке, который, прожив столько времени в Натале, знала достаточно хорошо. Когда я посоветовал ей не слишком откровенничать с нашей провожатой, она рассердилась и ответила, что прожила среди туземцев всю жизнь и прекрасно разбирается в людях, а Номбе, мол, внушает ей доверие. Тогда я прикусил язык и ни словом не обмолвился о своих опасениях. Что толку, если Хеда не желает меня слышать, а Энском превратился в ее эхо?
Бесконечно тянулась унылая дорога. На пару дней нас задержала разлившаяся река, оставалось только ждать и курить, а поохотиться так и не пришлось, даром что крупная дичь водилась тут в изобилии, да только Номбе попросила не шуметь. Наконец саванна сменилась живописными нагорьями близ Нонгомы. Оставив их по правую руку, мы направились в местечко под названием Джеза, природную цитадель в виде плоской равнины на вершине в обрамлении кустов. У подножия горы лежало Черное ущелье.
Вот мы и пришли. В лучах потрясающего заката, предвещающего бурю, открылся пейзаж, точь-в-точь такой, каким он запечатлелся в моей памяти двадцать лет назад, когда я побывал тут впервые. Мы будто очутились у врат ада, кругом так уныло и пустынно. Нагромождения валунов образовали причудливые колонны, на крутых склонах попадались редкие деревья вперемешку с алоэ, которые походили на человеческие фигуры. За много веков наводнения отполировали каменистое дно ущелья почти до блеска, и теперь по нему струился маленький ручеек. Вот то самое место, где однажды я распрягал фургоны, готовясь к ночлегу, тогда еще мои слуги клялись, что видели имикову, то есть призраков умерших людей, вызванных колдуном. Те якобы проплыли мимо по воздуху в облике принцев и тех, кто вскоре погиб в битве у реки Тугела. Мы продолжали подъем. Я ехал верхом, а Номбе слезла с повозки и теперь шла рядом, поглядывая на меня.
– Ты какой-то грустный, Макумазан, – наконец промолвила она.
– Верно, Номбе, мне невесело. Это место навевает грустные воспоминания.
– Место, Макумазан, или мысли о той, кого ты повстречал здесь однажды и кого уже нет в живых?
Я взглянул на нее, изобразив недоумение.
– Меня иногда посещают видения, Макумазан, таково мое ремесло, и порой я вижу призрак женщины. Она появляется в этом ущелье и как будто кого-то ждет.
– В самом деле? Как же она выглядит? – спросил я с напускным равнодушием.
– По счастью, я вижу ее прямо сейчас, она парит в воздухе перед тобой. Высокая и стройная, прекрасно сложена. Кожа светлее, чем у людей нашего народа. Глаза у нее большие, как у лани, и горят не от солнца, а внутренним светом, лицо нежное, и она так величава, что даже страшно. Одета в серую меховую накидку и перебирает пальцами синие бусы у себя на шее. В моей голове звучат ее слова: «Уже давно я жду в этом мрачном месте, высматривая день и ночь, когда же возвратится ко мне Бодрствующий в ночи. Но вот ты пришел, и моя изголодавшаяся душа сможет хоть ненадолго насытиться твоей душой в этом зачарованном месте. Благодарю тебя, я больше не одинока. Ничего не бойся, Макумазан, клянусь нашим поцелуем, пока не пробьет твой час и ты не присоединишься ко мне, я буду щитом и копьем в твоих руках». Вот все ее слова, Макумазан, теперь она ушла, и я больше ничего не слышу. Точно твой конь наехал на нее, а она прошла сквозь тебя.
С этими словами Номбе вернулась в повозку, словно желая избежать расспросов. Там она принялась безучастно болтать с Хедой. Едва мы въехали в ущелье, ее слуги открыли брезент и опустили одеяло. У меня вырвался стон. Само собой, Зикали знал, как выглядит Мамина, и научил Номбе, о чем говорить со мной. Вероятно, он хотел произвести на меня впечатление по какой-то одному ему известной причине. Впрочем, ловко у него вышло. Мамина вполне могла произнести такие слова, а ее великий дух жаждал бы возвращения на землю. Только возможно ли подобное? Нет, вряд ли. Между тем, казалось, все вокруг пропитано ее аурой, воспоминания о былом и слова Номбе подстегнули мое воображение, и я почти ожидал появления Мамины.
Пока я раздумывал, лошади обогнули небольшой изгиб сужающихся утесов, и прямо перед нами под нависшей скальной глыбой оказался крааль с камышовой оградой. Калитка была отперта, а за ней перед большой хижиной на табурете сидел Зикали. Даже издалека его невозможно спутать с кем-то другим на свете. Плечистый и крепкий карлик с огромной головой, глубоко посаженными глазами и седыми волосами, рассыпанными по плечам. В целом его фигура и лицо дышали древностью, однако благодаря гладкости и свежести кожи, как порой случается у стариков, он выглядел моложаво.
Таков был великий колдун Зикали, живущий дольше любого из соплеменников и известный по всей стране как Открыватель – титул за способность к прорицанию, и Тот, кому не следовало родиться. Так Чака, первый и величайший король зулусов, прозвал колдуна за его уродливый вид.
Зикали застыл в молчании, выпучив глаза на красный диск заходящего солнца, словно бесформенная статуя, а не человек. Появились его слуги с жесткими и решительными лицами. По-моему, двадцать три года назад меня здесь встречали они же, только теперь постарели. Пожалуй, так и есть, ведь они приветствовали меня по имени и салютовали копьями. Я спешился, а уже вполне здоровый Энском помог Хеде выбраться из повозки, которую слуги тут же убрали. Ему стало немножко жутко, и он заметил, что это место производит довольно странное впечатление.
– Верно, – согласилась Хеда, – так это же чудесно! Мне здесь нравится.
Тут она заметила перед хижиной Зикали и побледнела.
– Какой жуткий человек… – прошептала она, – если это человек.
Горничная Кетье глянула на старика и вскрикнула.
– Вам нечего бояться, моя дорогая, – утешил Энском Хеду, – он всего лишь старый карлик.
– Ну да, наверное, – нерешительно произнесла девушка, – но, по-моему, это сам дьявол.
Номбе прошла мимо нас, сняла накидку из звериных шкур и предстала перед нами обнаженной, если не считать мучи и украшений. Она встала на четвереньки и в этой смиренной позе поползла к Зикали. Оказавшись перед ним, коснулась лбом земли, затем подняла правую руку над головой и приветствовала его как макози, великого колдуна, в котором будто бы обитает тьма духов. Но старик не обращал на нее никакого внимания. Номбе подползла ближе и присела на корточки у его правой руки. Тут из-за дома появились его слуги и встали между ним и дверным проемом, держа копья наготове. Минуту спустя Номбе подозвала нас к себе. Мы пересекли двор. Я чуть опередил остальных. Когда мы подошли ближе, Зикали открыл рот и разразился громким жутким смехом. О, мне хорошо знаком этот смех. Впервые я услышал его в пору моей молодости, во владениях правителя Дингаана, после гибели Ретифа и его спутников.
– Похоже, вы правы, этот старик действительно дьявол, – согласился с Хедой Энском.
Воцарилась тишина.
Решив не заговаривать первым, я принялся набивать трубку табаком. Зикали наблюдал за мной, не сводя при этом глаз с заходящего солнца. Он сделал знак, слуга убежал, но вскоре вернулся с горящей головешкой и предложил ее мне для разжигания трубки. Затем снова ушел, принес три резных стула из красного дерева и поставил перед нами. Взглянув на свой, я сразу узнал его по узорам. Когда я впервые встретился с Зикали, мне предложили этот же самый стул. Наконец старик заговорил своим тихим низким голосом:
– Многие годы минули, Макумазан, с тех пор, как ты сидел на этом стуле. На ножке, которую ты держишь, остались зарубки, можешь их сосчитать.
Я рассмотрел ножку стула и насчитал двадцать две или двадцать три зарубки. На других ножках зарубок оказалось гораздо больше, и я сбился со счета.
– Не смотри на другие зарубки, Макумазан, ты тут ни при чем. Они остались с тех пор, как первый предводитель дома Сензангаконы сел на этот стул. Сначала Чака, потом Дингаан, а среди прочих и Мамина. Много воды утекло с того дня, когда ты на нем сидел. Ты ушел далеко от дома, повидал немало диковинного, побывал там, где другие давно бы простились с жизнью, ибо таков твой удел, но об этом мы после потолкуем. Теперь, когда голову покрыла седина, ты вернулся, как предсказывал Открыватель, и привел новых спутников. Даже под старость ты не растерял дар заводить друзей, а это дано не многим. Где же твои прежние попутчики, Макумазан? Где Садуко, Мамина и остальные? Никого не осталось, кроме Того, кому не следовало родиться. – При этих словах он громко рассмеялся.
– И Тот, кто никак не умрет, – прервал я наконец молчание.
– Верно, Макумазан, ведь я не хочу умереть, пока не завершу задуманное. Благодаря духам предков и моим я все еще живу, снедаемый жаждой мщения. И вот развязка близка, Макумазан, и ты непременно внесешь свою лепту, как я обещал в дни беспросветной тьмы.
Помолчав, колдун продолжил, по-прежнему глядя на закат, как будто не видел нас, потому от его слов становилось немножко жутко.
– Твой белый спутник храбр, знатен и любит сражаться, а дева прекрасна, мила и жизнерадостна. Про себя она думает, что я старый колдун, и хотела бы узнать свою судьбу, если бы так не боялась меня. Видишь, она поняла меня и вздрогнула. Что ж, однажды я ей расскажу, а пока открою лишь немногое: у нее будет пятеро детей, двое умрут, а один доставит много тревог, и она пожалеет, что и он не умер. А кто станет их отцом, я не знаю. Номбе, дитя мое, проводи белую женщину и ее служанку в хижину, приготовленную для нее. Смотри же, она наша гостья и пусть ни в чем не испытывает недостатка. Белый вождь Маурити пойдет следом к соседней хижине, где они с Макумазаном будут спать, – заодно убедится, что гостье ничего не угрожает. Он может позаботиться о лошадях, если пожелает, позади хижин есть привязь, а твой слуга поможет ему. Макумазан присоединится к ним, когда мы потолкуем вдвоем, и тогда они смогут утолить голод перед сном.
Я перевел его распоряжения Энскому, и он весьма охотно пошел с Хедой. Оба побаивались старого карлика и не горели желанием сидеть рядом с ним в наступавших сумерках.
– Солнце совсем скрылось, Макумазан, – заметил старик, когда они ушли, – и похолодало. Пойдем в мою хижину, я стар и промерз до костей, а в очаге жарко пылает огонь. Там нам никто не помешает.
Сказав это, Зикали вполз в хижину, как гигантский жук с белой головой. Помнится, однажды мне уже приходило на ум его сходство с насекомым. Пришлось тащиться за ним с древним стулом в руках. Старик расположился на своей меховой накидке в стороне от огня, а я пристроился напротив. В огне потрескивали какие-то корни или поленья, они давали яркое пламя и не дымили. Колдун низко склонился над очагом, казалось, он почти сунул свою большую голову в огонь и уставился на него, не моргая, как до этого на солнце. Такая привычка добавляла жути к его облику и наводила меня на мысль о некой области и ее обитателях.
– Макумазан, зачем ты вернулся? – спросил он, понаблюдав несколько минут за мной сквозь огненную завесу.
– Ты сам привел меня, Зикали, посредством своей вестницы, Номбе, и сна, который ты послал мне. Так она сказала.
– В самом деле? Должно быть, я забыл. Снов не счесть, как комаров у воды, во сне они нас кусают, а просыпаясь, мы тут же о них забываем. Впрочем, глупо верить, будто человек может посылать кому-то сны.
– Тогда твоя посланница солгала, Зикали. Тем более она заявила, что сама принесла мне этот сон.
– Конечно солгала, недаром я учил ее с малых лет. Да как ловко, догадалась, какой сон тебе приснится, когда ты раздумывал, отступить ли в землю зулу.
– Зачем ты играешь со мной в прятки, Зикали, разве мы дети малые?
– О Макумазан, тут ты ошибаешься, как бы мы ни были стары и мудры в своих глазах, в руках судьбы мы всего лишь дети. Ну, полно, полно, я расскажу тебе правду. Такому, как ты, глупо пускать пыль в глаза. Мне ведомо, что ты проходил по земле Сикукуни, мои шпионы следили за тобой. А в последние годы ты нигде не бывал, тогда я не посылал к тебе шпионов. Скажем, араб по имени Харут, первый, кого ты встретил в королевской хижине далекой страны. Это я его подослал, а недавно он пришел ко мне и многое порассказал о твоих делах. Не спрашивай о нем сейчас, у меня к тебе другой разговор…
– Разве Харут еще жив? – перебил я старика. – Нашел ли он нового бога вместо Дитяти?
– Макумазан, будь он мертвец, как он мог прийти и говорить со мной? Я следил за тобой у реки Элефантес, где на вас напали люди Сикукуни, и позже, в мраморной хижине, где умер белый старик, а ты нашел его в кресле, взял письмо и положил в свой карман. В нем написано о деве Хеддане. Потом твой белый друг убил доктора и тот утонул в болотной жиже, а басуто украли его волов и фургон.
– Как ты обо всем узнал, Зикали?
– Говорю же тебе, от моих шпионов. Не было ли с тобой метиса по имени Футсек? Разве не ходили туда-сюда басуто между Черным ущельем и городом Сикукуни, принося мне вести?
– Да, Зикали, подобно ветру и птицам.
– Верно! О Макумазан, мои шпионы так же хорошо наблюдали за тобой, как ты за повадками животных. Так я узнал о твоей беде, когда умер белый человек, и о твоем друге. Ты всегда был мне дорог, потому я и отправил мое дитя, Номбе, чтобы она привела тебя ко мне. Ведь ты скорее пошел бы за умной и красивой женщиной, а не за мужчиной, у которого нет ни того ни другого. Я велел ей убедить тебя, что здесь вы будете в большей безопасности, чем в Натале. Ты послушался ее и пришел. Вот так-то.
– Да, я послушался и пришел. Но это не все, Зикали, сам знаешь, ведь ты привел меня сюда с каким-то умыслом, а не просто так.
– Макумазан, кто помешает иголке проткнуть ткань, если она в твоих руках? Твой ум слишком остер для меня, Макумазан, твой взор проникает в мои мысли, спрятанные под покровом хитрости. Ты прав, я позвал тебя ради нас обоих. Мне нужен твой совет, Макумазан, и королю Кечвайо тоже. Вот почему я хотел повидать тебя, прежде чем ты предстанешь пред ним. Вот и вся правда.
– Какой тебе нужен совет, Зикали?
Старик склонился еще ближе к очагу, и, казалось, его седые лохмы смешались с языками пламени, а глаза засверкали, как угли.
– Помнишь, Макумазан, давным-давно я рассказал тебе историю?
– Прекрасно помню, Зикали, ты говорил, как ненавидишь дом Сензангаконы и всех королей земли зулу. Во-первых, ты потомок племени ндвандве, которое зулусы истребили и заставили склониться перед собой. Во-вторых, Лютый Зверь Чака прозвал тебя «Тот, кому не следовало родиться», и убил твоих жен. Вот почему ты стал причиной его гибели, давая ему плохие советы. В-тре тьих, ты много лет орудовал против всего могущества королевского дома и все-таки ухитрился остаться в живых. В особенности когда Панда во время суда над Той, что ушла в царство теней, пригрозил тебе в моем присутствии. Тогда ты предложил ему про верить, хватит ли у него смелости убить тебя. А теперь торжествуешь, ловко одержав победу над королевским домом.
– Все так, Макумазан. У тебя крепкая память, особенно касаемо той женщины, ушедшей в царство теней. Моих рук дело, Макумазан, но я совсем запамятовал ее имя, ведь я так стар, и мой разум словно проваливается в черную яму, как и эта женщина. Как же звали Ту, что ушла в царство теней?
Зикали умолк, и наши взгляды встретились сквозь пелену огня. Я не ответил, и он продолжал:
– О, теперь я вспомнил, ее звали Мамина. Разве не ее голос звучит в завывании ветра? Внемли, и ты услышишь.
Я прислушался и вздрогнул, вот-вот наступит кромешная тьма, лишь в скалах Черного ущелья стонет и завывает ветер, нарушая ночную тишину.
– Ну, хватит о ней. Что проку беспокоиться о мертвецах, когда нам самим впору к ним присоединиться. Час пробил, Макумазан. По моему совету глупец Кечвайо поссорился с твоим народом, англичанами. Он посылал своих людей через реку в Наталь, и те убивали женщин, или позволял другим поступать так. Его вестники приходили ко мне за советом. Вот мой ответ: «Пре стало ли потомку Чаки бояться и оставлять злодеев без возмез дия, раз они перешли на другой берег реки, и при этом называть себя королем зулусов?» Тогда этих женщин притащили обратно и убили. Теперь у слуги королевы с мыса Доброй Надежды большие требования, король должен отдать большое стадо волов, выдать убийц и распустить зулусскую армию, чтобы воины отбросили копья и, как старухи, взялись за мотыги.
– А если король откажет?
– Тогда, Макумазан, люди королевы объявят зулусам войну. Они уже собирают солдат для сражения.
– А Кечвайо согласится?
– Я не знаю, его ум колеблется и так и сяк прикидывает, он словно жердь, уравновешенная на гребне скалы. На обоих концах доводов поровну, и если даже кузнечик сядет на один, то сразу решит исход дела.
– И ты хочешь, чтобы я стал этим кузнечиком, Зикали?
– Кто же еще? Поэтому я и привел тебя в землю зулу.
– Ты хочешь, чтобы я посоветовал Кечвайо лечь в могилу, которую для него выроют англичане? Что ж, буду только рад, если он последует моему совету. Не сомневаюсь, поспать ему не мешает.
– Зачем ты дразнишь меня, Макумазан? Пусть Кечвайо бросит упрек в лицо королевского подданного и развяжет войну с Англией.
– Тогда зулусам придет конец, погибнут тысячи, и не только они, но и люди из моего народа. Останется лишь мучиться угрызениями совести. Думаешь, я совсем выжил из ума, или считаешь таким дурным, раз предлагаешь мне подобное?
– Нет, Макумазан, ты получишь кое-что получше. Я мог бы показать тебе, где спрятан скот короля. Англичане нипочем его не найдут, а после войны ты забрал бы столько голов, сколько пожелаешь. Правда, я тебя знаю, и думаю, это ни к чему, ведь ты сразу передашь скот британскому правительству, как однажды передал Бангу, предводителю амакоба, ибо так всегда поступает великий Макумазан!
– Допустим, я соглашусь, Зикали, а что я за это получу?
– Подумай вот о чем. Поверженные в сражении, зулусы никогда более не помешают белым людям творить великие и благие деяния.
– Возможно, хотя я не вполне уверен. В чем я не сомневаюсь, так это в том, что не собираюсь совать голову в ваш улей, не то английские шершни придут в волнение и украдут оттуда мед. Лучше я всецело доверюсь королеве и ее правительству. Поэтому, Зикали, не трать речей понапрасну.
– Так я и думал, – ответил старик, покачивая огромной головой. – Вряд ли ты преуспеешь в этом мире со своей честностью, Макумазан. Что ж, я найду другой способ положить конец дому Кечвайо, злой и жестокий король этого заслужил.
Колдун говорил без удивления и досады, и я убедился окончательно, что он и не рассчитывал, будто я соглашусь повлиять на решение зулусов объявить войну. В то же время он не говорил впустую, нет, в дряхлом мозгу этого карлика созрел какой-то хитрый план, просто он его от меня утаил. Я не мог взять в толк, зачем вообще он завлек меня в страну зулусов. Расспросы ничего бы не дали, и я решил, если удастся, завтра же чуть свет покинуть Черное ущелье.
Зикали сменил тему и заговорил тихо и монотонно, будто сам с собой, о том, как горестна участь тех, кто подобен Садуко, этому призраку смерти, который предал своего господина, принца Умбелази, ради женщины. Похоже, старик был в курсе мельчайших подробностей.
На расстоянии вытянутой руки стояла Мамина с бесконечной тоской в глазах.
Я не отвечал и только ждал удобного случая покинуть хижину, не желая вспоминать о тех событиях. Зикали умолк и погрузился в размышления.
– Тебе надо поесть, Макумазан, – сказал он вдруг. – А я ем мало, больше сплю, ведь тогда меня посещают сонмы духов и приносят вести издалека. Ну вот, я рад, что мы с тобой поговорили, кто знает, когда еще свидимся. Впрочем, скоро мы встретимся в Улунди, где судьба уже расставила свои сети. О чем я говорил? А, вспомнил! Есть некто, кто всегда в твоих мыслях, и кого ты желал бы увидеть, и кто желал бы увидеть тебя. Ты увидишь ее в награду за все лишения, выпавшие на твою долю в таком долгом путешествии к бедному старику Зикали. А ведь когда-то я был для тебя всего лишь мошенником…
Он снова умолк, и, сам не знаю почему, вдруг силы меня покинули и захотелось убежать.
– Холодно в хижине, верно? – заметил старик. – Гори, огонь, разгорайся! – Он сунул руку в свой мешок для снадобий, достал щепотку порошка и бросил на угли. Огонь тут же вспыхнул ярким пламенем. – Гляди, Макумазан, – сказал колдун, – гляди внимательно.
О небо! На расстоянии вытянутой руки стояла Мамина с бесконечной тоской в глазах. Такой я видел ее в последний раз, когда возвращал ей обещанный поцелуй, а она приняла яд. Пять секунд я смотрел на нее, такую живую, замечательную и все же нереальную в ярком свете пламени. Огонь немного угас, и она исчезла, а я тут же выбежал из хижины, подгоняемый жутким смехом Зикали.
Назад: Глава X Номбе
Дальше: Глава XII В ловушке
