«И каждый день проживи, как последний…»

Слова гимна тронули меня до глубины души – спасительное напоминание о том, что прошлое было настоящим всего мгновение назад. Настоящее существует лишь миг, а потом принадлежит истории.

Тони явно сам выбрал гимны для своей панихиды.

Я незаметно поглядывала вокруг, рассматривая скорбящих и внутреннее убранство. Это была довольно красивая серая церковь, величаво возвышавшаяся рядом с оживленной Олдгейт. Я несколько раз проходила мимо, но зайти все не получалось. Теперь я об этом жалею: здесь удивительно мирно, и есть прекрасный витраж с изображением Девы Марии. Я спохватилась, что молюсь за Тома, и за Дэниэла, и за Эда, и за себя.

Мне и в голову не приходило считать Тони образцовым прихожанином, но из надгробного слова викария я узнала, что он не пропускал ни одной воскресной службы и щедро жертвовал на благотворительность, особенно обществам, которые помогают больным рассеянным склерозом.

Мы молча смотрели на светло-серый гроб, который несли шестеро мужчин разного возраста. Друзья? Коллеги? Неужели в этом гробу лежит тело блестящего адвоката, человека острого ума, которым я когда-то безмерно восхищалась? Того, кто произвел на меня, юную и наивную, огромное впечатление? Того, кто поддерживал тайную связь с Франческой, матерью Карлы?

Воспоминание кольнуло меня, когда вдова Тони благосклонно приветствовала нас после похорон в зале, примыкавшем к церкви. Она сидела в инвалидном кресле очень прямо, высоко подняв голову, как королева на троне.

– Спасибо, что пришли, – сказала она, точно речь шла о коктейльной вечеринке. Я обратила внимание, что у миссис Гордон мелкие черты лица и почти прозрачная бледная кожа, как у какой-нибудь «красотки за шестьдесят» из статьи в глянцевом журнале. Колени вдовы были укрыты шелковой шалью цвета фуксии (в приглашении было особо указано: «Не в черной одежде». Я сама была в серо-голубом дизайнерском костюме с широкими белыми отворотами).

Над вдовой покровительственно склонилась молодая женщина, видимо, дочь Тони – носом она определенно вышла в папашу.

– Иди обойди наших гостей, дорогая, – сказала ей миссис Гордон.

– Я Лили Макдональд, – представилась я. – Я раньше работала с вашим мужем.

– Знаю, он о вас рассказывал. – Взгляд вдовы стал жестким. Она огляделась – остальные гости держались на почтительном расстоянии – и подалась ко мне. – Мне известно, что мой муж совершал опрометчивые поступки. На смертном одре он рассказал мне о той итальянке. К вашему сведению, она была не первой, но жил он со мной, а это главное. Буду очень благодарна, если вы воздержитесь от сплетен.

Я была шокирована ее прямотой. Казалось, вдова только и ждала встречи со мной для своего демарша.

– Знаете, ведь он все для меня делал, – продолжала миссис Гордон. Она приподняла руки, и я увидела, что ее пальцы сведены и скрючены, как когти. – Когда я уже не могла резать то, что у меня на тарелке, Тони делал это за меня. – На губах вдовы Тони играла улыбка, но взгляд остался ледяным. – По утрам он меня одевал, каждый вечер наливал ванну и помогал мне в нее лечь.

Мне живо вспомнилась комната для посещений, Джо Томас, любивший наливать ванну Саре, и мелькнувшая у меня мысль о том, что Тони Гордон не стал бы набирать ванну своей жене. Как сильно можно ошибаться…

– Я вас понимаю, – сказала я, не покривив душой.

В каждом браке есть свои солнечные и ненастные дни, но все равно можно найти способ быть счастливым. Взять хоть нас с Эдом.

– Спасибо. – Вдова наклонила голову.

Тут же, будто по неслышному зову, подошла ее дочь, и миссис Гордон поехала по залу – общаться с другими гостями, с достоинством благодарить их, гадая, кто из них еще знает о похождениях ее покойного мужа, твердо придерживаясь собственной версии верности Тони. Как легко мы себя обманываем…

На выходе из церкви я столкнулась с высоким человеком в темном костюме, ходившим туда-сюда по тротуару. По спине у меня пробежал холодок. Темно-карие глаза. Волосы короче, чем в прошлую встречу, – почти как армейский «ежик».

– Что вы здесь делаете? – От страха я охрипла.

– А почему мне нельзя здесь быть? – Его слова прозвучали жестче, чем гладкие, отрепетированные речи других гостей. – Мы с Тони были добрыми друзьями.

Я хотела отойти, но толпа была слишком плотной. Казалось, весь мир собрался отдать дань уважения покойному.

– Он был вашим адвокатом и вытащил вас на свободу, хотя вам полагалось гнить за решеткой до самой смерти, вот и все.

– Пожалуйста. – Он взял меня за руку повыше локтя. – Не так громко.

Я попыталась стряхнуть руку Джо, но его хватка вдруг стала железной.

– Да как вы смеете? – задохнулась я.

Джо ухмыльнулся. Так же как ухмылялся после вынесения вердикта, когда мы вышли из здания суда под вспышки камер и вопросы осаждавших лестницу журналистов.

– «Сметь» имеет общий корень со смелостью, не правда ли? Вот вы, допустим, отважны. Иногда даже задиристы.

«С меня достаточно», – подумала я.

– Прекратите играть со мной в шарады.

– Я только хочу кое-что прояснить, вот и все. Это для вашей же пользы, Лили, я убежден, что вы не захотите обнародовать это перед публикой.

– Что обнародовать?

Мы подошли к самому краю тротуара. Мимо с шумом проносились машины. Мне захотелось убежать и спрятаться.

– Я много помогал Тони после освобождения. Это была моя благодарность.

– Не понимаю. – На самом деле я понимала. Вернее, начинала понимать.

– Я подбрасывал Тони информацию по делам, которые он вел. – Джо Томас потер нос сбоку. – Не в последнюю очередь поэтому он так бился за меня. Я обещал быть ему полезным и сдержал слово. Я много чего узнал, пока сидел. Кое-какие мои знания оказались просто бесценными.

– Что конкретно?

– Я не могу сказать, что конкретно, Лили, вы не можете этого не понимать. И не делайте вид оскорбленной невинности – вы тоже не в убытке.

– Что?!

– Бросьте! Вспомните анонимного информатора в деле водителя грузовика!

Я похолодела. У нас не было никакой уверенности, что мы добьемся оправдания подзащитного, пока в бюро не поступило анонимное письмо в конверте без марки. Там было только имя дилера, продававшего наркотики погибшей девочке-подростку. Это стало главной уликой, поколебавшей жюри. Я тогда еще убеждала себя, что анонимные информаторы не редкость и что помочь мог кто угодно, необязательно связанный с моим прошлым.

– Откуда вам известно, над каким делом я работала?

Он опять коснулся носа:

– Может, я встречаюсь с одной из секретарш?

– С какой же?

Джо принял мой вопрос за интерес.

– Не все ли равно? – Он пожал плечами. – Она для меня ничего не значит. Она просто средство.

– Вы ведь жили за границей!

– Не постоянно.

Я смотрела на Джо в упор.

– Зачем вы это делали?

– Потому что вы вытащили меня из тюрьмы. Хотелось вас отблагодарить. Я не терял вас из виду. Узнал, что у вас проблемы с этим делом, и решил протянуть вам руку помощи.

– Откуда узнали?

– Не скажу.

Не «не могу сказать», а «не скажу».

– Кроме того, есть же еще и Том, – продолжал он. – Помогая вам, я помогал ему.

– Мне не нужна ваша помощь, – сказала я, вновь почувствовав давнее ощущение – почти магнетическое притяжение к человеку, которого я презираю, однако побороть влечение к которому не могу.

– А я считаю, нужна. – Лицо Джо Томаса оказалось так близко, что мы едва не касались друг друга. – Признайте, между нами что-то есть.

Я чувствовала его дыхание. Запах его кожи. От него пахло опасностью, но я не могла шевельнуться.

– Я хочу знать, Лили, – продолжал он, едва не касаясь губами моего рта, – как там наш сын?

Наш сын?! Я отпрянула.

– Я вам уже сказала, он не ваш.

И я торопливо пошла прочь, забыв о высоких каблуках. По улице, мимо супермаркета и кинотеатра, где обычные люди проводили часть своей жизни. Стремясь максимально увеличить расстояние между мною и Джо Томасом, прежде чем совершу какую-нибудь глупость. Снова.