Через несколько дней после того, как Карла побывала в гостях у Марии, та подняла руку на перекличке и спросила, нельзя ли ей пересесть за другую парту.

– Почему? – прошептала Карла с упавшим сердцем, уже догадываясь о причине.

Мария проигнорировала вопрос, будто Карла ничего и не говорила.

– Кто хочет сидеть с Карлой? – спросила беззубая монахиня.

Никто не вызвался. Все отодвинулись. Одна из девочек – с хвостиками, обычно приглашавшая Карлу играть в классики, – приставила ладошку к уху соседки и что-то прошептала. Та еле слышно ахнула.

Карла будто снова оказалась в прежней школе – она была так расстроена, что не могла решить примеры, хотя по математике уже выбилась в лучшие. Цифры витали в воздухе с огромными знаками вопроса. Что происходит?

– Они послали тебя в Ковентри, – сказала самая нелюбимая в классе девочка, которую монахиня усадила рядом с Карлой. Она всегда ходила с грязными волосами – мать позволяла ей мыть голову не чаще раза в месяц, ибо, как она доверительно сообщила Карле, так лучше сохраняются «естественные масла». На играх эту девочку всегда выбирали в команды последней. Сидеть рядом с ней было тяжелейшим оскорблением.

– В какое Ковентри? – не поняла Карла. – Почему в Ковентри?

Девочка пожала плечами:

– Бойкот тебе объявили. – Она тронула ее за локоть. – Как хорошо, теперь мы будем вдвоем!

Но Карла не хотела дружить с грязнулей, которую все презирали. Она хотела дружить с Марией, мама которой позвала ее на чай в прекрасный большой дом на широкой улице, где никто не гонял пивную банку вместо шайбы.

На большой перемене Карла подошла к Марии на игровой площадке.

– Скажи, что я сделала не так! – взмолилась она.

В первый раз за день Мария взглянула на Карлу. Ее красивые голубые глаза были полны холодного презрения.

– У папы есть дядя, который живет в предгорье, недалеко от Флоренции. – Мария говорила так, будто от Карлы плохо пахло. – Он знает твоих деда и бабку. Их все знают. Там говорят, что твоя мать – дурная женщина.

Мама – дурная женщина? Мама с ее теплой доброй улыбкой и запахом «Яблоневого цвета» и всех других духов, которые она продает каждый день в дорогом магазине для жен чужих мужей? Это не может быть правдой!

– Мария! Мария! – позвала беззубая монахиня, направляясь к ним торопливой походкой. Распятие на ее шее болталось, тонкие губы были поджаты. – Твоя мама просила меня не разрешать тебе общаться с этой девочкой.

Глаза Карлы наполнились слезами.

– Почему?

Монахиня быстро перекрестила свои огромные груди, над которыми Карла с Марией хихикали не далее чем на прошлой неделе.

– Скоро узнаешь. Перед уходом не забудь взять в школьной канцелярии конверт для твоей матери.

Мама выла и билась в рыданиях, читая письмо.

– Настоятельница требует предъявить твое свидетельство о рождении, – всхлипывала она, уронив голову на руки, за шатким кухонным столом. – Ей нужны доказательства, что у тебя был папа. Ну зачем я отправила тебя в католическую школу! В прежней никто бы и не спросил!

Карла обняла маму за плечи:

– Может, доказательства лежат под твоей кроватью, среди особых вещей?

Мамины губы судорожно искривились. Секунду она напоминала злую ведьму из любимой библиотечной книжки Карлы.

– Как ты посмела там лазить?

Карла вспомнила о красивом мужчина в смешной шляпе, которого она разглядывала, когда мамы не было дома. Он всегда улыбался ей с такой добротой!

– Мама, это же просто фотографии. Мне было любопытно.

Мама застонала:

– У тебя есть право знать… Там, на фотографии, твой папа.

Папа! Так вот как он выглядел!

– Может, – попыталась помочь Карла, – он забрал нужные бумаги с собой на небо?

– Нет, не забрал! – Мама поднялась во весь рост, отбросив назад роскошные черные волосы. Слезы сменились гневом. – Если бы ты не болтала языком в гостях у Марии, ничего бы этого не было!

Рыдание вырвалось у Карлы, словно сильная икота:

– Но я не знала, что делаю что-то дурное!

Это не помогло – мама ушла в свою комнату и, впервые на памяти Карлы, заперлась.

– Мама, открой! – просила девочка.

Но из-за двери доносились только рыдания.

Может, сказала себе Карла, мамины слезы высохнут, как после Рождества? Может, в понедельник девочки снова начнут с ней общаться?

Но она ошиблась. С каждым днем становилось только хуже, а потом настоятельница передала маме письмо, где говорилось, что свидетельство о рождении необходимо представить до марта, иначе Карлу отчислят. Такие документы вообще предъявляют при поступлении в школу, но с Карлой был допущен «просчет».

Никто не хотел играть с Карлой на переменах. Всю неделю шел снег; девочки прижимались носами к оконному стеклу и оживленно щебетали, как дома будут лепить снеговиков. У Марии уже появилась новая лучшая подруга – красивая девочка, которой дядя подарил серебряное распятие. Девочка очень им гордилась и всячески щеголяла. Даже ученица с грязными волосами сторонилась Карлы, когда им пришлось играть в спортзале, потому что во дворе было слишком сыро.

– А одна девочка сказала, что ты бастард, – тихо сказала грязнуля.

Карла смаковала новое слово на языке весь день, пока не пришла домой. В «Детском словаре» его не было.

– Мама, а что такое бастард? – спросила она, когда мама вернулась с работы в красивом форменном белом платье.

– Они так тебя теперь называют?! – Мать опустилась на табурет, уронила голову на стол и била по нему кулаками с такой яростью, что одна из ножек треснула, и ее пришлось подпереть телефонным справочником.

Прошел день. Потом другой.

– Еще не прислали свидетельство из Италии?

– Нет, cara mia.

Даже когда мама наконец призналась, что такого свидетельства не существует, они обе все равно ждали почтальона.

– Тогда мы сможем честно сказать, что ждем, когда его пришлют, – объяснила мама, расчесывая Карле волосы на ночь, как всегда. – Ах, если бы я могла сказать Ларри… Он бы нам помог.

С этим возникла проблема: Ларри сейчас много работал. Так много, что совсем не заезжал к ним в гости.

– Он важный человек, – часто говорила мама. – Он помогает королеве решать, что правильно, а что неправильно.

Но однажды вечером, уже лежа в постели, Карла услышала голос Ларри в общем коридоре. Обычно Ларри приходил с черного хода, к тому же сегодня была среда, а он приезжал только по вторникам и четвергам и иногда по воскресеньям (хотя с недавних пор его визиты по дням Господним участились). Карла сразу поняла: что-то случилось. Она тихо встала с постели, вышла в пижаме и увидела, как Ларри подхватил маму на руки и кружит ее по коридору, не заботясь о том, что их увидят. Фу-у-у!

– Люблю тебя… Мы выиграли дело… Хотел тебе первой сказать, а уже потом ехать домой…

Слова звучали и будто уплывали – Карла половину не понимала. И тут послышался другой голос:

– Тони?

Это же Лили!

– Это не Тони. – Карла выбежала в коридор. Ей не терпелось все объяснить. – Это Ларри, он дружит с моей мамой. Они встречаются по воскресеньям, когда я хожу к вам в гости… – Девочка зажала рот ладошкой – ой, Лили же думает, что мама в выходные на работе, а не лежит в постели с Ларри!

Теперь мама снова рассердится… Однако мама стояла в недоумении:

– То есть как это?

– Тони, что вы делаете? – Лили смотрела на Ларри со странным выражением.

В голосе мамы прозвучал страх.

– Его зовут не Тони, вы ошиблись. Ларри, скажи же ей!

Но Ларри оттолкнул ее руку и двинулся к Лили. Его шея побагровела.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказал он.

Трудно было расслышать, о чем они говорили в углу коридора, но Карла уловила слова «признателен» и «конфиденциально». Девочка отлично знала, как они пишутся, потому что уже прошла эти буквы в своем словаре.

– Хотите, чтобы я молчала о вашей отвратительной интрижке? – сорвалась на крик Лили. Затем она повернулась к маме – Карла никогда не видела, чтобы глаза у ее взрослой подруги так сверкали: – Да как вы смеете подкладываться под чужого мужа? Последний стыд потеряли? Тони, если я еще раз увижу вас с этой женщиной, сразу же позвоню вашей супруге.

Карле вспомнилось, как в окне опустились шторы, когда они стояли у дома Ларри на Рождество.

– Это не ваше дело.

– Это касается вашего ребенка, Тони. Предупреждаю, я не шучу! – Лили гневно ушла в свою квартиру и с грохотом захлопнула дверь.

– Почему она рассердилась? – спросила Карла, когда Ларри втолкнул их домой.

– Откуда ты знаешь Лили? – Мама нахмурилась, потянув Ларри за рукав.

Ларри был уже не красный, а белый.

– Пусть она, – он указал на Карлу, – идет в свою комнату.

– Нет! – Мама топнула ногой, совсем как во время вечерних танцев, которые Карла много раз слышала через стенку, лежа в постели. Но сейчас мама танцевать не собиралась. – Моя дочь тоже послушает. Лжешь мне, лжешь и ей. Мы заслуживаем правды.

Мы? Прекрасное теплое чувство наполнило Карлу. Впервые с тех пор, как в их жизни появился Ларри, девочка ощутила, что они с мамой снова заодно.

Ларри стоял со злым лицом.

– Как пожелаешь. Ты знаешь, что у меня семья, я тебе это сразу сказал.

Мама опустила голову, будто услышав то, чего не хотела знать.

– Я работаю с Лили. Она не знает о… о моей жизни. Никто на работе не знает. Я представился тебе Ларри, чтобы сохранить некоторую анонимность. – Он глубоко вздохнул. – На самом деле меня зовут Тони.

– Тони Смит? – прошептала мама.

Злость исчезла с лица Ларри. Он снова вздохнул – тяжело, устало.

– Нет, Тони Гордон.

Мамины губы шевелились, словно она повторяла это про себя – или читала свое «Аве Мария».

– Я поняла, – сказала она наконец. – Нам придется быть осторожнее.

Тони обнял маму.

– Франческа, нам надо на время расстаться, пока все не уляжется. Я не могу рисковать. Вдруг Лили расскажет моей жене… – Говоря это, он смотрел на Карлу в упор.

Девочка знала, что означает этот взгляд: «Иди отсюда. Ты здесь сейчас лишняя». Это был шанс.

– А та тетя в твоей машине? – взорвалась Карла. – С которой ты целовался перед моим днем рождения? Ты ее тоже любишь?

Наступила зловещая тишина. Мать Карлы отступила, наткнулась на кухонный стол и сдвинула подпиравший его телефонный справочник. Ларри открыл рот и заорал:

– Ах ты, маленькая…

– Вон отсюда!

Сначала Карла думала, что мама кричит на нее. Однако кричала она на Ларри.

– Вон, вон! – зашлась она.

Карла в ужасе смотрела, как мама запустила в него банкой консервов. Печеная фасоль. Банка пролетела мимо, едва не задев Ларри. Затем мама бросила в него жестянкой с помидорами. Итальянскими помидорами.

На лице Ларри было написано бешенство, будто помидоры из банки размазаны по его по щекам.

– Ты допустила большую ошибку, юная леди, – сказал он, нагнувшись к Карле. – Скоро ты в этом убедишься.

Он вышел, оставив маму всхлипывать, съежившись на коленях на полу, как улитка.

– Мамочка, прости, – прошептала Карла. – Я не должна была говорить про тетю в машине. Я обещала Ларри, что ничего не скажу. Поэтому он подарил мне гусеницу…

Мама подняла голову. Лицо ее было красным и в пятнах, совсем как только что у Ларри.

– Он тебя подкупил? – И зарыдала.

Она плакала так безутешно, что у Карлы заболело в животе. Боль становилось все сильнее и сильнее, пока не превратилась в пульсирующий узел.

– У меня живот болит, – тихо сказала Карла.

– Не жди, что я тебе поверю, – глухо проговорила мать, не поднимая лица. – Я в жизни больше никому не поверю. Никогда. Даже себе.

Ночью боль в животе усилилась. Во сне Карла видела раскаленный прут, избивавший ее изнутри, а за прут держалась Мария. Удар, еще удар по животу.

– Мария, – стонала Карла, – пожалуйста, перестань! Позволь мне играть с вами!

– Не волнуйся, piccola, – донесся откуда-то мамин голос. – Доктор уже едет.