Вокруг таверны собралась толпа, привлеченная звоном разбившегося стекла и смутой. Зоя не слишком-то осторожничала, когда опускала Нину и Матиаса на пол, а потом их быстро загнали в заднюю часть заведения, окружив небольшим отрядом вооруженных мужчин. Остальные остались в таверне, чтобы дать хоть какие-нибудь объяснения, тому факту, что кучка костей только что пролетела через весь рынок и разбила окна забегаловки. Матиас и сам до конца не понимал, что произошло. Неужели Нина взяла под контроль те фальшивые мощи святых? Или это было нечто совершенно другое? И почему на них напали?

Матиас думал, что они выйдут в переулок, но вместо этого они спустились по древним на вид ступенькам в сырой туннель. «Старый канал», – понял он, когда они сели в лодку и бесшумно поплыли в темноте. Его проложили, но не засыпали. Они плыли под широкой улицей перед посольством.

Всего через пару минут Зоя заставила их подняться по узкой металлической лестнице и ввела в пустую комнату с таким низким потолком, что фьерданцу пришлось согнуться пополам.

Нина сказала ей что-то на равкианском, а затем перевела ответ Матиасу.

– Это половина комнаты. Когда строили посольство, то сделали дополнительный ложный этаж в четырех футах под настоящим. Из-за того, как она заложена в фундамент, практически невозможно узнать, что под тобой находится еще одна комната.

– Тут только ползать и можно.

– Да, но в домах Кеттердама не предусмотрен подвал, потому никто и не подумает искать нас внизу.

Казалось, это излишняя мера предосторожности для города, который считался нейтральным, но, возможно, равкианцев заставили на нее пойти, чтобы защитить свой народ. Из-за таких людей, как я. Матиас был охотником, убийцей и гордился тем, что выполнял свою работу хорошо.

Через минуту они наткнулись на людей, жмущихся к тому, что, как предполагал Матиас, было восточной стеной, если он еще не окончательно запутался.

– Мы под посольским садом, – сказала Нина.

Он кивнул. Это самое безопасное место, где могла бы спрятаться группа людей, если они бояться, что их голоса донесутся до верхних этажей. Всего их было около пятнадцати, беженцы разных возрастов и национальностей. Не похоже, чтобы у них было много общего, помимо усталых лиц, но Матиас знал, что они все должны быть гришами. Они не нуждались в предостережениях Нины, чтобы начать искать убежище.

– Так мало? – спросил дрюскель. Нина оценивала количество гришей в городе ближе к тридцати.

– Может, остальные уехали самостоятельно или просто затаились.

Или, может, их уже поймали. Если Нина не хочет произносить это вслух, то и он не станет.

Зоя провела их через арку в помещение, где Матиас с облегчением выпрямился. Учитывая круглую форму комнаты, он подозревал, что они находились под каким-то ненастоящим водным резервуаром или же под беседкой в саду. Однако его облегчение быстро улетучилось, когда один из вооруженных людей Зои достал кандалы, и девушка указала ему прямо на Матиаса.

Нина в ту же секунду встала перед ним, и они с Зоей яростно заспорили, стараясь говорить при этом шепотом.

Матиас в точности знал, с кем он имеет дело. Зоя Назяленская была одной из самых могущественных ведьм в Равке. Легендарная шквальная, солдат, служившая сперва Дарклингу, затем заклинательнице солнца, но в силу она вступила, став членом Триумвирата гришей короля Николая. Теперь, когда он на собственной шкуре испытал, что собой представляют ее способности, его не удивила столь быстрая карьера.

Весь спор проходил на равкианском, так что Матиас не понимал ни слова, но презрение в голосе Зои было очевидным, как и активные жесты в сторону дрюскеля и кандалов. Он готов был прорычать, что если эта штормовая ведьма хочет его заковать, то пусть попробует сделать эта сама и посмотрит, что будет, но тут Нина подняла руки.

– Хватит, – сказала она на керчийском. – Матиас останется на свободе, и мы продолжим этот разговор на языке, который все понимают. Он имеет право знать, что происходит.

Зоя прищурилась. Затем перевела взгляд с Матиаса на Нину и сказала на керчийском с сильным акцентом:

– Нина Зеник, ты все еще солдат Второй армии, а я – твой командир. Ты открыто не подчиняешься приказам.

– Значит, тебе придется заковать и меня.

– Не думай, что это не приходило мне в голову.

– Нина! – крикнула рыжеволосая девушка, только что вошедшая в гулкую комнату.

– Женя! – радостно воскликнула Нина. Но Матиас узнал бы эту девушку без всякого представления. Ее лицо было покрыто шрамами, и она носила на глазу красную шелковую повязку с вышитым золотым солнцем. Женя Сафина – прославленная портниха, бывшая преподавательница Нины и еще один член Триумвирата. Когда Матиас увидел, как они обнимаются, его затошнило. Он ожидал встречи с группой безымянных гришей, людей, которые искали укрытия в Кеттердаме, а оказались одни в опасном городе. Людей таких, как Нина, а не самых высокопоставленных гришей Равки. Все его инстинкты кричали, чтобы он или боролся, или как можно быстрее убирался из этого места, а не стоял, как жених, знакомящийся с родителями своей возлюбленной. Тем не менее они были друзьями Нины, ее наставниками. «Они – враги», – отозвался голос в его голове, и Матиас засомневался, был ли это его голос или командира Брума.

Женя отошла на шаг, смахивая светлые пряди парика Нины с ее лица, чтобы лучше рассмотреть подругу.

– Нина, как это возможно? Последний раз, когда Зоя тебя видела…

– Ты закатывала истерику, – перебила Назяленская, – и утопала из лагеря со всей осторожностью капризного лося.

К удивлению Матиаса, Нина скривилась, как настоящий ребенок, которого отчитывали за детские шалости. Он не припоминал, чтобы видел ее смущенной когда-либо раньше.

– Мы считали, что ты погибла, – сказала Женя.

– Выглядит она определенно полумертвой.

– Да нормально она выглядит!

– Ты пропала! – рявкнула Зоя. – Когда мы услышали о присутствии фьерданцев неподалеку, то начали бояться худшего.

– Худшее случилось, – не отрицала Нина. – А затем происходило снова и снова. – Она взяла Матиаса за руку. – Но теперь мы здесь.

Зоя с отвращением посмотрела на их переплетенные пальцы и скрестила руки.

– Понятно.

Женя изогнула рыжеватую бровь.

– Ну, если он – худшее, что может произойти…

– Что вы здесь делаете? – требовательно спросила Зоя. – Ты и твой фьерданский… аксессуар пытаетесь выбраться из Кеттердама?

– Допустим, и что? Почему вы напали на нас?

– На гришей нападают по всему городу. Мы не знали, кто вы такие, и не в сговоре ли вы с шуханцами. Только то, что ты назвала код торговцу. Теперь мы всегда оставляем солдат в таверне. Любой, кто ищет гришей, – потенциальная угроза.

Учитывая то, что Матиас знал о новых шуханских солдатах, они правильно делали, что проявляли предусмотрительность.

– Мы пришли, чтобы предложить свою помощь, – объяснила Нина.

– Какую помощь? Ты понятия не имеешь, какие силы тут задействованы, Нина. Шуханцы разработали наркотик…

– Юрду-парем.

– Что ты о нем знаешь?

Нина сжала руку Матиаса. Сделала глубокий вдох.

– Я видела его в действии. И… испытала на себе.

Единственный янтарный глаз Жени расширился.

– Ох, Нина, нет. Скажи, что ты этого не сделала.

– Конечно же, сделала, – рявкнула Зоя. – Ты всегда была такой! Погружаешься в неприятности, как в теплую ванну! Поэтому ты выглядишь как размазня? Как ты могла пойти на такой риск, Нина?

– Я не выгляжу как размазня, – возразила та, но вид у нее опять был пристыженный. Матиас больше не мог этого терпеть.

– Она сделала это, чтобы спасти наши жизни, – сказал он. – Она сделала это, зная, что может обречь себя на страдания и даже смерть.

– Безрассудная, – заявила Назяленская.

– Зоя, – осадила ее Женя. – Мы не знаем обстоятельств…

– Мы знаем, что она отсутствовала почти год, – девушка с обвинением ткнула в Нину пальцем. – А теперь явилась к нам с фьерданцем под мышкой, у которого телосложение воина и который использует боевую технику дрюскелей. – Зоя засунула руку в карман и достала горсть костей. – Она напала на наших солдат с этим, с осколками костей, Женя! Ты когда-нибудь слышала о чем-то подобном?

Женя уставилась на кости, а затем на Нину.

– Это правда?

Девушка поджала губы.

– Возможно.

– Возможно, – фыркнула Зоя. – И ты хочешь, чтобы мы просто ей поверили?

Женя уже не выглядела такой убежденной, но сказала:

– Я хочу, чтобы мы ее выслушали.

– Хорошо. Я жду с раскрытыми ушами и распахнутым сердцем. Позабавь меня, Нина Зеник.

Матиас знал, каково встречаться с наставниками, которых ты идеализировал, и снова становиться нервным учеником, жаждущим понравиться. Он повернулся к Нине и произнес на фьерданском:

– Не позволяй им запугать тебя. Ты уже не та девочка, какой была прежде. Ты не просто солдат, готовый служить.

– Тогда почему мне так хочется найти себе тихий уголок и расплакаться?

– Это круглая комната. Здесь нет углов.

– Матиас…

– Помни, через что нам довелось пройти. Помни, зачем мы сюда пришли.

– Я думала, мы договорились общаться на керчийском, – перебила их Зоя.

Нина снова сжала руку Матиаса, откинула назад голову и начала:

– Дрюскели захватили меня в плен. Матиас помог мне сбежать. Затем его захватили в плен керчийцы. Я помогла ему сбежать. Меня захватил в плен Ярл Брум. Матиас помог мне сбежать.

Матиаса немного смущало, как хорошо у них получалось без конца попадать в плен.

– Ярл Брум?! – в ужасе воскликнула Зоя.

Нина вздохнула.

– Год был тяжелым. Клянусь, я все вам объясню, и, если после этого вы решите закинуть меня в мешок и бросить в речку Сокол, я сдамся и даже не буду плакать. Но сегодня мы пришли сюда, потому что я видела, как солдаты-хергуды напали на Западный Обруч. Я хочу помочь вывезти этих гришей из города, пока их не нашли шуханцы.

Зоя была на несколько сантиметров ниже Нины, но ей все равно удавалось смотреть на девушку сверху вниз.

– И чем ты можешь помочь?

– У нас есть корабль. – Фактически это была не совсем правда, по крайней мере, пока, но Матиас не собирался спорить.

Зоя лишь отмахнулась.

– У нас тоже есть корабль. Он застрял в милях от берега. Гавань была заблокирована городом и Советом приливов. Ни одно чужеземное судно не войдет и не выйдет из гавани без специального разрешения от члена Торгового совета.

Значит, Каз не ошибся. Ван Эк пользовался каждой крохой своего влияния на правительство, чтобы убедиться, что Бреккер не вывезет Кювея из Кеттердама.

– Ясное дело, – ответила Нина. – Но наш корабль принадлежит члену керчийского Торгового совета.

Зоя и Женя переглянулись.

– Ладно, Зеник, – сказала Назяленская. – Я внимательно тебя слушаю.

Нина прояснила некоторые детали своим наставницам, но Матиас заметил, что она не упоминала Кювея и избегала любых разговоров о Ледовом Дворе.

Когда они поднялись наверх, чтобы обсудить ее предложение, то оставили Нину с Матиасом внизу, приставив к выходу из резервуара двух вооруженных стражников.

Матиас прошептал на фьерданском:

– Если равкианские шпионы чего-то стоят, твои друзья скоро поймут, что это мы похитили Кювея.

– Не шепчи, – ответила Нина на фьерданском, но обычным голосом. – Это только вызовет подозрение у охранников. В конце концов я им все расскажу. Но помнишь, как мы с тобой были настроены убить Кювея? Не уверена, что Зоя тоже решит пощадить его. По крайней мере, до тех пор, пока он не окажется в безопасности на территории Равки. Ей необязательно знать, кто на борту корабля, пока он не причалит в Ос Керво.

«В безопасности на территории Равки». От этих слов у Матиаса скрутило живот. Ему не терпелось увезти Нину из города, но ничего в перспективе путешествия в Равку не казалось ему безопасным.

Должно быть, Нина почувствовала его тревогу и поэтому сказала:

– Равка – самое безопасное место для Кювея. Он нуждается в нашей защите.

– И на что же похожа защита Зои Назяленской?

– На самом деле она не так уж плоха. – Матиас окинул ее скептическим взглядом. – Ладно, она ужасна, но им с Женей довелось повидать много смертей во время гражданской войны. Сомневаюсь, что они жаждут очередного кровопролития.

Матиас надеялся, что так и есть, но это вряд ли имело значение.

– Ты помнишь, что сказала мне, Нина? Ты хотела, чтобы король Николай ворвался на север и уничтожил все на своем пути.

– Я злилась…

– Ты имела право на свой гнев, как и все мы. В этом и проблема. Брум не остановится. Дрюскели не остановятся. Они считают уничтожение вашего вида – своим священным долгом. – Это был и его долг, и он все еще чувствовал недоверие, а временами и ненависть. И проклинал себя за это.

– Тогда мы придумаем способ изменить их мнение. Их всех. – Девушка окинула его изучающим взглядом. – Ты сегодня использовал сумеречную бомбу. Попросил Уайлена ее сделать?

– Да, – признал он.

– Зачем?

Матиас знал, что ответ ей не понравится.

– Я точно не знал, как парем повлияет на твою силу. Если бы мне пришлось сдерживать тебя от наркотика, мне нужен был способ бороться с тобой, не причиняя вреда.

– И ты принес ее на случай, если у нас возникнут проблемы?

– Да.

– С гришами.

Он кивнул, ожидая ее возмущения, но Нина просто смотрела на него задумчивым взглядом. Затем подошла ближе. Матиас беспокойно покосился на спины охранников, видневшиеся в дверном проеме.

– Не обращай на них внимания, – сказала она. – Почему ты до сих пор не поцеловал меня, Матиас?

– Сейчас не время…

– Это из-за того, кто я? Ты все еще меня боишься?

– Нет.

Девушка остановилась, и он увидел, что ей сложно произнести то, что она хочет сказать.

– Это из-за того, как я вела себя на корабле? И что творила недавней ночью… когда пыталась заставить тебя отдать мне остатки парема?

– Как ты могла такое подумать?

– Ты постоянно называешь меня бесстыдницей. Наверное… наверное, мне стыдно, – ее передернуло. – Впечатление, что я ношу одежду, которая мне не по размеру.

– Нина, я дал тебе свою клятву.

– Но…

– Твои враги – мои враги, и я буду сражаться с тобой против любого противника… включая этот треклятый наркотик.

Она покачала головой, словно он нес чепуху.

– Я не хочу, чтобы ты был со мной из-за клятвы, или потому, что считаешь, будто обязан защищать меня, или потому, что думаешь, что ты передо мной в каком-то дурацком долгу.

– Нина… – начал он и остановился. – Нина, мы вместе, потому что ты мне это позволила. Для меня нет большей чести, чем быть рядом с тобой.

– Честь, долг. Все ясно.

Он мог вынести перепады ее настроения, но ее разочарование было невыносимым. Матиасу был известен только язык войны. Для таких случаев у него не было подходящих слов.

– Знакомство с тобой было настоящей катастрофой.

Девушка подняла бровь.

– Ну, спасибо.

Джель, он совершенно безнадежен. Матиас продолжил с запинками, пытаясь заставить ее понять себя.

– Но я каждый день благодарю Джеля за эту катастрофу. Мне нужен был катаклизм, чтобы встряхнуться от жизни, которую я знал. Ты была землетрясением, обвалом в горах.

– Я, – четко произнесла она, опуская руку на бедро, – нежный цветочек.

– Ты не цветочек, ты каждое соцветие в лесу, распускающееся одновременно. Ты – цунами. Ты – панический приступ. Ты потрясаешь.

– А кого бы ты предпочел? – поинтересовалась она с горящими глазами и едва слышным трепетом в голосе. – Приличную фьерданку, которая ходит в высоких воротниках и окунается в ледяную воду всякий раз, как на нее нахлынет желание сделать что-нибудь захватывающее?

– Я не это имел в виду!

Она подошла ближе. И снова его взгляд метнулся к стоящим спиной охранникам. Матиас знал, что они наверняка слушают их, независимо от того, на каком языке они с Ниной общаются.

– Чего ты так боишься? – с вызовом спросила она. – Не смотри на них, Матиас. Смотри на меня.

Он посмотрел. Было сложно не смотреть. Ему нравилось видеть ее во фьерданской одежде: в маленькой шерстяной жилетке и длинной воздушной юбке. Ее зеленые глаза сияли, щеки порозовели, губы слегка приоткрылись. Было слишком легко представить, как он встанет перед ней на колени, словно кающийся грешник, и позволит своим рукам скользнуть вверх по белым изгибам икр, задирая юбку выше, мимо коленей, к теплой коже ее бедер. Хуже всего то, что он знал, какие приятные ощущения его ждут. Каждая клеточка его тела помнила прикосновение к ее нагому телу в ту первую ночь в лагере китобоев.

– Я… Нет никого, в ком бы я нуждался больше; нет ничего, чего я хотел бы больше, чем быть обуреваемым тобой.

– Но ты не хочешь меня поцеловать?

Он глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. Все это было неправильно.

– Во Фьерде… – начал Матиас.

– Мы не во Фьерде.

Ему было нужно, чтобы она поняла.

– Во Фьерде, – настаивал он, – я бы попросил твоих родителей о разрешении погулять с тобой.

– Я не видела своих родителей с самого детства.

– Мы бы гуляли в сопровождении кого-нибудь. Я должен был бы пообедать с твоей семьей минимум три раза, прежде чем нам бы позволили хоть ненадолго остаться наедине.

– Но мы наедине сейчас, Матиас.

– Я бы приносил тебе подарки.

Нина склонила голову набок.

– Ладно, продолжай.

– Зимние розы, если бы мог их себе позволить, или серебряный гребень для волос.

– Мне они не нужны.

– Яблочные пироги со сладким кремом.

– Мне казалось, дрюскели не едят сладкое.

– Они все были бы для тебя.

– Я вся внимание.

– Наш первый поцелуй случился бы в залитом солнцем лесу или под звездным небом после деревенских танцев, но никак не в склепе или каком-то сыром подвале со стражниками у двери.

– Позволь мне уточнить, – сказала Нина. – Ты не поцеловал меня потому, что окружающая обстановка кажется тебе недостаточно романтичной?

– Дело не в романтике. Правильный поцелуй, правильное ухаживание. Есть определенные правила, как должны происходить подобные вещи.

– Для правильных воров?

Уголки ее прекрасных губ приподнялись, и на секунду он испугался, что она посмеется над ним, но девушка просто покачала головой и подошла еще ближе. Теперь она была так близко, что при легчайшем вздохе их тела соприкоснулись бы. Необходимость преодолеть это практически несуществующее расстояние сводила его с ума.

– В первый же день, когда ты появился бы в моем доме для этого правильного ухаживания, я бы зажала тебя в углу кладовой, – сказала она. – Но, прошу, расскажи мне побольше о фьерданках.

– Они тихо говорят. Не флиртуют с каждым мужчиной, который попадается им на пути.

– Я флиртую и с женщинами.

– Мне кажется, ты бы флиртовала и с финиковой пальмой, если бы та обратила на тебя внимание.

– Если бы я флиртовала с растением, можешь не сомневаться, оно бы поднялось и обратило на меня внимание. Ты ревнуешь?

– Постоянно.

– Я рада. На что ты смотришь, Матиас? – низкое мурлыканье ее голоса вибрировало через все его тело.

Он смотрел в потолок и тихо шептал себе под нос.

– Ни на что.

– Матиас, ты что, молишься?

– Не исключено.

– Борешься с искушением? – сладко пропела Нина.

– Ты и вправду ведьма.

– Я не совсем правильная, Матиас.

– Я заметил. – С печалью, силой и жадностью заметил.

– И мне жаль тебе это сообщать, но ты тоже.

Его взгляд опустился на нее.

– Я…

– Сколько правил ты нарушил с момента нашей встречи? Сколько законов? И они не будут последними. Ничто в наших отношениях никогда не будет правильным, – сказала она. Затем подняла к нему голову. Они находились так близко, что появлялось ощущение, будто они уже коснулись друг друга. – Ни наше знакомство. Ни жизнь, которую мы ведем. И ни то, как мы поцелуемся.

Нина поднялась на цыпочки, и, вот так просто, ее губы прижался к его губам. Это едва ли можно было назвать поцелуем – просто быстрое и внезапное прикосновение губ.

Прежде чем она успела даже подумать о том, чтобы отодвинуться, Матиас схватил ее. Знал, что, скорее всего, делает все неправильно, но не мог найти в себе сил для тревоги, потому что она находилась в его руках, ее губы приоткрылись, руки сомкнулись вокруг его шеи и, милостивый Джель, ее язык проник в его рот. Неудивительно, что фьерданцы были так осмотрительны с ухаживаниями. Если бы Матиас мог в любой момент целовать Нину, чувствовать ее покусывание его губ хитрыми зубками, ощущать ее тело, прижатое к себе, слышать тихие гортанные стоны, с чего бы ему было утруждать себя чем-то еще? Да и кому-либо другому?

– Матиас, – выдохнула Нина, и они снова поцеловались.

Она была сладкой, как первый дождь, пышной, как новые луга. Его руки блуждали по ее спине, обводя контуры, линию позвоночника, выразительные изгибы бедер.

– Матиас, – произнесла она уже более настойчиво, пытаясь отодвинуться.

Он открыл глаза, испугавшись, что совершил какую-то ужасную ошибку. Нина кусала себя за нижнюю губу – та была розовой и опухшей. Но девушка улыбалась, и ее глаза искрились.

– Я сделал что-то неправильно?

– Вовсе нет, ты чудесный бабинк, но…

Зоя прочистила горло.

– Я рада, что вы нашли способ скоротать время, пока ждали нас.

На ее лице было написано полнейшее отвращение, а вот Женя, стоящая рядом, выглядела так, словно сейчас лопнет от радости.

– Может, поставишь меня? – предложила Нина.

Реальность буквально обрушилась на Матиаса, – понимающие взгляды охраны, Зоя и Женя в дверном проеме и тот факт, что, целуясь с Ниной Зеник после года едва сдерживаемого желания, он оторвал ее от земли.

Его охватило сильное смущение. Как мог фьерданец так поступить? Матиас аккуратно отпустил ее роскошные бедра и позволил девушке скользнуть на землю.

– Бесстыдник, – прошептала Нина, и его щеки залились краской.

Зоя закатила глаза.

– Мы заключаем сделку с парочкой влюбленных подростков.

Матиас почувствовал новый прилив смущения, но Нина просто поправила парик и спросила:

– Так вы примете нашу помощь?

Они быстро обсудили логистику того, как пройдет эта ночь. Поскольку возвращаться в таверну может быть небезопасно, Нина, получив информацию о том, где и когда можно садиться на корабль Ван Эка, пошлет весточку в посольство – скорее всего, через Инеж, поскольку Призрак мог приходить и уходить незамеченным. Беженцы будут находиться в укрытии как можно дольше, а затем Женя и Зоя отведут их к гавани.

– Готовьтесь к битве, – предупредил Матиас. – Шуханцы следят за этим сектором города. Им пока не хватило смелости напасть на посольство или рынок, но это всего лишь вопрос времени.

– Мы будем готовы, фьерданец, – ответила Зоя, и в ее взгляде он увидел сталь прирожденного командира.

По дороге из посольства Нина нашла златоглазую сердцебитку, которая участвовала в нападении в таверне. Она оказалась шуханкой с коротко стриженными черными волосами, на боку девушка носила пару тонких серебряных топориков. Нина сказала, что это был единственный корпориал среди дипломатов и беженцев-гришей.

– Тамара? – осторожно начала Нина. – Если придут хергуды, не позволяй им схватить себя. Сердцебитка во власти шуханцев и под действием парема может бесповоротно склонить чашу весов в их сторону. Ты даже представить себе не можешь силу этого наркотика.

– Никто не возьмет меня живой, – ответила девушка. Затем достала из кармана и показала крошечную бледно-желтую пилюлю.

– Яд?

– Это Женя сделала. Убивает мгновенно. Мы все ими запаслись, – она вручила ее Нине. – Возьми. На всякий случай. У меня есть еще одна.

– Нина… – начал Матиас.

Но та не мешкала. Она засунула пилюлю в карман юбки прежде, чем Матиас успел произнести еще хоть слово.

Они вышли из правительственного сектора, держась подальше от рыночных лавок и таверны, где собралась городская стража.

Матиас твердил себе, что нужно быть внимательным, сосредоточиться на возвращении на Черную Вуаль, но все его мысли крутились вокруг той бледно-желтой пилюли. Один ее вид вернул ему воспоминания о его сне, да такие яркие, как никогда прежде. Северные льды, потерявшаяся Нина, беспомощный Матиас, который не может ее спасти. Это выжгло в нем всю безумную радость от их поцелуя.

Сон начал сниться на корабле, когда Нина проходила через самые тяжелые мучения во время своей борьбы с паремом. В ту ночь она была в ярости, словно бешеная: тело содрогалось, одежда промокла насквозь от пота.

«Ты не хороший человек! – кричала она. – Ты хороший солдат, и хуже всего то, что ты даже не понимаешь разницы». Позже она плакала от горя, мучилась от боли и сожаления. «Прости меня, – говорила девушка. – Я это не всерьез. Ты же знаешь, что я так не думаю. – А еще через несколько секунд: – Если бы ты просто помог мне…» Ее прекрасные глаза затопили слезы, и в тусклом свете ламп ее бледная кожа казалась покрытой инеем. «Прошу, Матиас, мне так больно. Помоги мне!» Он бы сделал что угодно, пошел бы на любой обмен, продал бы все, чтобы облегчить ее страдания, но фьерданец поклялся, что не даст ей парема. Он поклялся, что не позволит ей стать рабыней наркотика, и сдержит клятву, чего бы это ему ни стоило.

«Не могу, любовь моя, – прошептал он, прижимая мокрое полотенце к ее лбу. – Я не могу достать тебе еще парема. Я попросил ребят закрыть нас снаружи».

За долю секунды ее лицо изменилось, глаза превратились в узкие щелочки. «Так выбей гребаную дверь, ты, бесполезный скив!»

«Нет».

Она плюнула ему в лицо.

Через несколько часов, когда ее энергия иссякла, Нина притихла, грустная, но в здравом уме. Она лежала на боку, ее веки окрасились в синевато-фиолетовый оттенок, дыхание выходило резкими рывками.

– Поговори со мной, – попросила девушка.

– О чем?

– О чем угодно. Расскажи мне об исенулфах.

Ему не стоило удивляться, что она знала об исенулфах – белых волках, которых разводили, чтобы отправлять в битву с дрюскелями. Они были крупнее обычных волков, и, хотя их обучали всегда подчиняться хозяину, они никогда не теряли дикую, неукротимую природу, отличавшую их от дальних одомашненных собратьев.

Матиасу было трудно вспоминать о Фьерде, о жизни, которая навсегда осталась позади, но он заставил себя говорить, готовый пойти на все, чтобы отвлечь Нину.

– Иногда волков больше, чем дрюскелей, иногда наоборот. Волки сами решают, когда спариваться, без прямого вмешательства заводчика. Они слишком упрямые для этого.

Нина улыбнулась, но тут же сморщилась от боли.

– Продолжай, – прошептала она.

– Из поколения в поколение одна семья разводила для нас исенулфов. Они живут далеко на севере, возле Стенринка – Кольца Камней. Когда появляется новый помет, мы выходим туда пешком или на санях, и каждый дрюскель выбирает себе волчонка. С того момента мы ответственны друг за друга. Мы сражаемся вместе, спим на одной шкуре, едим одну и ту же пищу. Он не питомец. Он воин, как и ты, твой брат.

Нина вздрогнула, и Матиас почувствовал тошнотворную волну стыда. В битве с гришами исенулфы помогали дрюскелям уравнять шансы, натренированные всегда приходить на помощь хозяину и разрывать глотки его обидчикам. Сила сердцебитов не имела никакого воздействия на животных. Гриш, такой как Нина, был бы практически беспомощным при атаке исенулфа.

– А если с волком что-то случится? – спросила она.

– Дрюскель может приручить нового, но это ужасная потеря.

– А что происходит с волком, если его дрюскеля убивают?

Матиас молчал какое-то время. Ему не хотелось об этом думать. Трасс был очень дорог его сердцу.

– Они возвращаются в дикую природу, но их никогда не примет ни одна стая. – А что бывает с волком без стаи? Исенулфы не были приспособлены к жизни в одиночку.

Когда остальные дрюскели решили, что Матиас мертв, отвел ли Трасса на северный лед сам Брум? Мысль о том, что его волк один, воет, зовя Матиаса, чтобы тот пришел и забрал его домой, вызвала щемящую боль в его груди. Казалось, что-то внутри него сломалось и осталось лишь эхо, одинокий треск ветки, на которую навалилось слишком много снега.

Словно почувствовав его печаль, Нина открыла глаза цвета светло-зеленого бутона, который вот-вот раскроется, цвета, который вернул его изо льда.

– Как его звали?

– Трассел.

Уголки ее губ приподнялись.

– Смутьян.

– Никто больше не хотел его брать.

– Он был недоростком?

– Нет, – покачал головой Матиас. – Как раз наоборот.

Тяжелый путь в Кольцо Камней занял больше недели. Матиасу не пришелся по душе этот поход. Ему было двенадцать, новенький среди дрюскелей, и каждый день он думал о том, чтобы сбежать. Тренировки его не смущали. Долгие часы за бегом и спаррингами помогали ему на время забыть о тоске по семье. Он хотел стать офицером. Бороться с гришами. Ему хотелось получить возможность почтить память своих родителей и сестры. Дрюскели дали ему цель. Но все остальное? Шутки в столовой? Бесконечное хвастовство и бессмысленный треп? Это ему ни к чему. У него была семья. Теперь они погребены под черной почвой, а их души отошли к Джелю. Дрюскели – просто средство для достижения цели.

Брум предупреждал его, что он никогда не станет настоящим дрюскелем, если не научится видеть в других мальчиках своих братьев, но Матиас в это не верил. Он был самым крупным, самым сильным, самым быстрым. Ему не нужна популярность, чтобы выжить.

Всю дорогу он сидел в санях сзади, закутавшись в мех и ни с кем не общаясь, а когда они наконец приехали в Кольцо Камней, то держался поодаль, чувствуя неуверенность в себе, пока остальные дрюскели кинулись в большой сарай, крича, толкая друг друга и ныряя в кучу извивающихся белых волчат с ледяными глазами.

Правда заключалась в том, что он отчаянно хотел волчонка, но знал, что на всех их может не хватить. Заводчик сам выбирал, какой мальчик получит волчонка, а какой поедет домой с пустыми руками. Большинство дрюскелей уже накинулись на пожилую женщину, пытаясь очаровать ее.

– Видите? Я ему нравлюсь.

– Смотрите! Смотрите! Я заставил ее сесть!

Матиас знал, что должен постараться быть приветливым, приложить хоть какие-то усилия, но вместо этого его потянуло к псарням, находящимся в конце сарая. В углу, в проволочной клетке, он увидел вспышку желтого – свет, отражающийся в паре настороженных глаз. Матиас приблизился и увидел волка, уже подросшего, но еще не совсем взрослого. Он зарычал, когда мальчик подошел вплотную к клетке: шерсть вздыблена, голова опущена, клыки обнажены. Морду молодого волка пересекал длинный шрам. Он проходил через его правый глаз и частично изменил цвет радужки с голубого на пятнисто-карий.

– Поверь, ты не захочешь иметь с ним дело, – сказала заводчица.

Матиас не заметил, как она подкралась к нему.

– Он может видеть?

– Может, но он не любит людей.

– Почему?

– Сбежал, когда был еще волчонком. Преодолел две мили по ледяным полям. Ребенок нашел его и ударил разбитой бутылкой. С тех пор он никого к себе не подпускает, к тому же он слишком стар для обучения. Наверное, скоро мне придется его пристрелить.

– Позвольте мне забрать его.

– Он скорее разорвет тебя на кусочки, чем позволит кормить себя, мальчик. Подберем тебе волчонка в следующий раз.

Как только женщина отошла, Матиас открыл клетку. В ту же секунду волк накинулся на него и укусил.

Матиасу хотелось кричать, когда его зубы вонзились ему в предплечье. Он опрокинулся на землю, волк был сверху, и Матиас ощутил такую боль, которой не знал никогда прежде. Но мальчик не издавал ни звука. Он выдержал взгляд волка, когда зубы зверя впивались все глубже в мышцы руки, а грудь дрожала от недовольного рыка.

Матиас подозревал, что волчья челюсть была достаточно сильной, чтобы сломать ему кость, но не пытался бороться, не кричал, не разрывал зрительный контакт. «Я не причиню тебе боль, – мысленно поклялся он, – даже если ты причинишь боль мне».

Прошла долгая секунда, затем вторая. Матиас чувствовал, как его рукав намокает от крови. Ему казалось, что он теряет сознание.

И тут волк медленно отпустил его. Зверь сел, белый мех на его морде был в крови Матиаса, и наклонил голову набок. Затем фыркнул.

– Я тоже рад знакомству с тобой, – сказал Матиас.

Он осторожно сел, перевязал руку оторванной полоской от своей рубашки, а потом он и его волк, оба покрытые кровью, пошли к остальным дрюскелям в серой форме, играющим с волчатами.

– Этот – мой, – объявил он, когда все повернулись посмотреть на него, а женщина покачала головой. Затем Матиас отключился.

В ту ночь на корабле он рассказал Нине о Трасселе, о его свирепой натуре и рваном шраме. В конце концов девушка уснула, и Матиас позволил себе закрыть глаза. Лед уже поджидал его. Смертельный ветер пришел с белыми зубами, волки выли вдалеке, а Нина кричала, но он не мог прийти к ней на помощь.

С тех пор этот сон снился ему каждую ночь. Было трудно не видеть в нем какое-то предзнаменование, и когда Нина небрежно спрятала желтую пилюлю в карман – это было все равно что смотреть на приближающуюся бурю: рев ветра, наполняющий уши, ледяной мороз, погружающийся в его кости, уверенность, что он ее потеряет.

– Парем может больше не подействовать на тебя, – сказал он. Они наконец-то дошли до заброшенного канала, где пришвартовали свою гондолу.

– Что?

– Твоя сила изменилась, не так ли?

Нина оступилась.

– Да.

– Из-за парема?

Теперь девушка остановилась.

– Почему ты спрашиваешь?

Он не хотел спрашивать. Он хотел снова ее поцеловать. Но вместо этого сказал:

– Если шуханцы тебя поймают, то, возможно, уже не смогут использовать наркотик, чтобы поработить тебя.

– Или же все будет так же плохо, как и в прошлый раз.

– Эта пилюля, яд, который дала тебе Тамара…

Нина опустила ладонь на его руку.

– Меня не поймают, Матиас.

– Но если все же…

– Я не знаю, что со мной сделал парем. Мне нужно верить, что его эффект пройдет через какое-то время.

– А если нет?

– Должен, – упрямо сказала она, нахмурив брови. – Я не могу так жить. Все равно что… быть только отчасти собой. Хотя…

– Хотя? – поторопил он.

– Сейчас жажда притупилась, – ответила она с удивлением, словно сама только что это поняла. – Вообще-то, я почти не думала о пареме с момента битвы в таверне.

– То есть использование этой новой силы помогло?

– Возможно, – осторожно согласилась она. – И… – нахмурилась. Матиас услышал низкое громоподобное урчание.

– Это что, твой живот?

– Да, – лицо Нины расплылось в ослепительной улыбке. – Матиас, я умираю от голода!

Неужели она наконец-то начала исцеляться? Или то, что она сделала в таверне, вернуло ей аппетит? Ему было плевать. Он просто радовался, что видел ее улыбку. Парень подхватил ее на руки и закружил в воздухе.

– Ты потянешь себе мышцы, если продолжишь в том же духе, – заразительно засмеялась девушка.

– Ты легкая, как перышко.

– Не хочу я видеть птичку, у которой выпало такое перышко. А теперь пошли, добудем мне гору вафель, которая будет вдвое выше тебя. Я…

Нина замолчала, и ее лицо побледнело.

– Ох, святые.

Матиас обернулся через плечо и обнаружил, что смотрит прямо себе в глаза. К стене приклеили плакат с довольно точным наброском его лица. Вокруг его портрета на нескольких языках, было напечатано одно слово: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

Нина сорвала плакат со стены.

– Ты же должен быть мертв!

– Видимо, кто-то попросил опознать тело Маззена, прежде чем его сожгли. – Может, фьерданцы. Может, просто кто-то из тюрьмы. Внизу были напечатаны еще какие-то слова на керчийском, которые Матиас не мог прочесть, но он и без того хорошо разобрал свое имя и кругленькую сумму. – Пятьдесят тысяч крюге. Они предлагают награду за мою поимку.

– Нет, – покачала головой Нина. Затем указала на текст под указанной крупной суммой денег и перевела: – «Разыскивается: Матиас Хельвар. Живым или мертвым». Они назначили цену за твою голову.