На следующий день проснулись люди, и Морской Орёл и его подруга явились к Халльблиту, а остальные две девы уже ушли; и объявил юноше Морской Орёл:

– Удостоен я великой чести и счастлив безмерно, ибо несу тебе послание от Короля.

– Что же в нём? – спросил Халльблит, но про себя подумал, что знает и сам, и вспыхнул от радости при мысли о том, что надежда его вот-вот сбудется.

И молвил Морской Орёл:

– Радуйся, о, сотоварищ по плаванию! Мне велено отвести тебя к месту, где обретается твоя возлюбленная; там-то ты её и увидишь, однако так, чтобы она тебя до поры не заметила; а затем отправишься к Королю, дабы сказать ему, утолит ли она твоё желание.

Тут возликовал Халльблит превыше меры, и взыграло в нём сердце, и счёл он само собою разумеющимся, что остальные веселятся и восторгаются с ним заодно, ибо, ни минуты не помедлив, повели они юношу с собою, радуясь его счастью; и слов у него недостало, чтобы излить обуревающие его чувства.

А по пути мысли о предстоящей беседе с возлюбленной сладко тешили его сердце, так что никогда прежде не испытывал он подобного блаженства; и призадумался юноша о том, что он и Заложница станут делать, когда снова сойдутся вместе; останутся ли на Сверкающей Равнине или вернутся в Кливленд-у-Моря и поселятся в стане Рода; и со своей стороны возмечтал он вновь увидеть кров отцов своих и пройтись по лугам, где гуляла встарь его коса, и по полям, где под серпом его ложилась пшеница. Но сказал юноша себе: «Подожду, пока не узнаю, что ей милее».

Тем временем странники вступили в лес, раскинувшийся позади королевского шатра, и прошли его насквозь, и перебрались через пригорок, а за ним открылась земля холмов и долин, несказанно прекрасная и отрадная; там вилась река, огибая долины и по очереди омывая подножие то одного, то другого холма; и в каждой долине (а путники миновали две) стояло по славному дому, а вокруг раскинулись пашни, и виноградники, и сады. Так шли они весь день, пока солнце не опустилось к самому горизонту, но ничуть не устали, ибо по пути при желании сворачивали в дома, и тамошние обитатели встречали гостей весьма радушно, и оделяли их едой и питьём, и всем, чего бы те ни попросили. А ближе к закату добрались они до долины, что показалась куда краше первых двух, и ближе к тому её концу, откуда вошли путники, высился на диво красивый дом. Тогда сказала дева:

– Близок конец пути; давай же присядем на траву у реки, а я перескажу то, что желает сообщить тебе Король.

И вот сели путники на траву у полноводной реки, менее чем в двух полётах стрелы от дивного дома, и извлекла дева из-за пазухи свиток, и зачитала его вслух:

– О Копьеносец, в том доме живёт женщина, обречённая любить тебя; ежели хочешь её увидеть, ступай туда по тропе, что сворачивает от реки вон у того дуба, и вскорости доберёшься до рощицы лавровых деревьев на краю яблоневого сада, что ныне стоит в цвету; спрячься среди лавров и жди, и увидишь ты, как в сад придут девы, и последней – та, что прекраснее всех прочих. Это и будет не кто иная, как назначенная тебе возлюбленная; и узнаешь ты её вот по какой примете: когда присядет она на траву у лаврового дерева, скажет она своим девушкам: «Принесите мне книгу, в коей запечатлён образ моего возлюбленного, дабы утешилась я созерцанием его, прежде чем закатится солнце и настанет ночь».

Заслышав эти слова, встревожился Халльблит и молвил:

– Что ещё за книга такая? Не знаю никакой книги, что легла бы между мною и моей возлюбленной.

– О Копьеносец, – ответствовала дева, – ничего более не могу рассказать тебе, потому как ничего более не ведаю. Но ободрись! Ибо разве знаешь ты больше, чем я, о том, что случилось с твоей возлюбленной с тех пор, как вы с ней расстались? И почему бы помянутой книге не оказаться в числе всего того, что принесла ей судьба? Ступай же с радостью и возвращайся, благословляя нас.

– Верно, ступай, попутчик, – подхватил Морской Орёл, – и возвращайся счастливым, дабы повеселиться нам всем вместе. А мы подождём тебя тут.

Халльблит же предчувствовал недоброе, однако промолчал и пошёл, куда было сказано, по тропе мимо дуба, а те двое остались на речном берегу и весьма поразвлеклись, рассуждая о том и о сем (но никоим образом не о Халльблите) за поцелуями да ласками; так что кратким показался им срок ожидания, и вскорости увидели они, как от дуба возвращается Халльблит. Шёл он медленно, понурив голову, словно согбённый тяжким горем; так приблизился юноша к ним и встал, глядя сверху вниз на тех, что разлеглись на благоуханной траве, и не произнёс ни слова, и вид у него был столь скорбный и жалостный, и притом столь грозный, что убоялись влюблённые его горя и его гнева и предпочли бы оказаться от него как можно дальше. Долго не смели они задать юноше вопроса; а тем временем солнце опустилось за холмы.

Наконец, трепеща, обратилась дева к Морскому Орлу:

– Заговори с ним, милый друг, или придётся мне бежать, ибо страшит меня его молчание.

Молвил Морской Орёл:

– Друг и попутчик, что приключилось? Что с тобою? Дозволишь ли нам услышать вести и по возможности помочь беде?

Тут Халльблит бросился ничком на траву и воскликнул:

– Я обманут и проклят; и хожу кругами в лабиринте, из коего нет мне выхода. Я готов поверить, что здесь – земля снов, созданная мне на погибель. Или мир настолько переполнила ложь, что не осталось в нём места, где бы человек прямодушный мог твёрдо стоять на ногах и идти своим путём?

Отозвался Морской Орёл:

– Ты расскажешь нам о том, что произошло, и облегчишь горе души своей, ежели захочешь. А ежели захочешь, так станешь лелеять страдание в сердце своём и никому не скажешь ни слова. Поступай как знаешь; или я не друг тебе?

Откликнулся Халльблит:

– Вам двоим я расскажу о происшедшем, а после ни о чем меня не расспрашивайте. Слушайте. Пошёл я туда, куда вы велели, и затаился в лавровых кущах; и вышли в цветущий сад девы, и расположились отдохнуть, и разложили шёлковые подушки близ того места, где схоронился я, и встали рядом, словно поджидали ещё кого-то. Вскорости явились ещё двое дев, а промеж них – одна настолько прекраснее прочих, что сердце моё упало; ибо подумал я, глядя на её красоту, что это, должно быть, та самая судьбой назначенная возлюбленная, о которой поминали вы, и ло! – ничем не походила она на мою наречённую невесту, кроме того разве, что отличалась редкостной красотой. Тем не менее, хотя и ныло у меня сердце, решил я дождаться знака, названного вами. И вот прилегла она на подушки, и увидел я, что грустно лицо её, а расположилась она так близко, что разглядел я, как на глаза её навернулись слёзы и струятся по щекам; так что всей душой посочувствовал бы я ей, кабы не горевал всей душою о себе самом. Вскорости приподнялась она, и села, и молвила: «О служанка, принеси сюда книгу, в коей запечатлён образ моего возлюбленного, дабы полюбовалась я на него в закатный час, в то самое время, когда углядела его впервые; дабы насытила я душу созерцанием его, покуда не закатилось солнце и не пришла тёмная ночь». Тогда и впрямь оборвалось у меня сердце, ибо понял я, что это и есть возлюбленная, которую пообещал мне Король, и она – не моя невеста; однако ничего не мог я поделать, кроме как оставаться на месте да наблюдать, а ведь была она такова, что любой мужчина полюбил бы её безмерно. И вот девушка ушла в дом и вернулась с книгой, оправленной в золото с драгоценными каменьями; и взяла её красавица, и открыла; а я притаился так близко, что отчетливо различал каждый лист, когда переворачивала она страницы. И обнаружилось в этой книге без числа картин, как, скажем, огнедышащие горы, и укреплённые замки, и корабли на море, но главным образом прекрасные женщины, и королевы, и воины, и короли; все – нарисованные золотом и лазурью, и киноварью, и суриком. Так переворачивала она лист за листом и, наконец, дошла до того, где был изображён не кто иной, как я сам, а напротив меня красовался образ ненаглядной моей возлюбленной, Заложницы из клана Розы, словно наяву, так что сердце моё переполнилось, и с трудом сдержал я рыдания, причинившие мне боль не меньшую, чем удар меча. Вдобавок, весьма устыдился я, когда заговорила красавица, обращаясь к писаному портрету (а я-то затаился в пределах досягаемости её руки!), и сказала так: «О, мой возлюбленный, отчего медлишь ты прийти ко мне? Ибо думалось мне, что нынче вечером ты, наконец, явишься, столь многочисленны и сильны тенёта любви, коими оплели мы твои ноги. О, приходи хотя бы завтра, самое позднее, ибо что мне делать и чем утолить скорбь сердца моего? Иначе что толку звать отцом Бессмертного Короля, повелителя Сокровища Моря? Зачем сотворили для меня новые чудеса, и принудили Разорителей Побережий служить мне, и наслали лживые сны на крыльях ночи? О да, для чего изобильна и прекрасна земля, и благодатны небеса над нею, если не придёшь ты ни нынче ночью, ни завтра, ни день спустя? А ведь я – дочь Бессмертного, для меня дни всё умножаются да умножаются в числе, словно крупинки песка, принесённые ветром на берег. А жизнь всё прибывает да прибывает, и всё страшнее смыкается вокруг одинокой, словно разлёгшаяся на золоте гадюка; а золото всё множится да множится, покуда не окружит дворец пленённой королевы, как недвижное, бесконечное кольцо неизменных лет». Так говорила красавица, пока рыдания не заглушили её слов, а я сгорал от стыда и бледнел от горя. Незамеченным выбрался я из своего укрытия, только одна дева молвила, что, верно, кролик пробежал у плетня, а другая – что, дескать, дрозд вспорхнул в роще. Так что, видите: предстоит мне с самого начала начинать поиски среди хитросплетений лжи, в коих запутался я, словно в ловушке.