Глава 6

I

Алина твердо решила навсегда вычеркнуть из памяти то, что с ней случилось.

Привалившись спиной к стене и уставившись в темноту, девушка всю ночь просидела на холодном каменном полу часовни. Сначала она была не в состоянии думать ни о чем, кроме того, что ей пришлось пережить, но постепенно боль начала отпускать, и она смогла заставить себя сосредоточиться на раскатах грома, стуке дождя о крышу часовни и завывании ветра за стенами разоренного замка.

После того как Уильям и его слуга… Вволю натешившись, они вернулись к столу, оставив ее лежать на полу голой рядом с истекающим кровью братом, и принялись пировать, словно забыв о своих жертвах, и тогда они с Ричардом, улучив момент, выскользнули из комнаты. К тому времени гроза уже бушевала вовсю, и, пробежав под проливным дождем по мосту, они укрылись в часовне. Однако Ричарду пришлось вскоре вернуться, чтобы забрать свой и Алинин плащи, и, прежде чем Уильям и Уолтер успеют опомниться, снова удрать.

Но разговаривать с сестрой он, похоже, не собирался. Протянув ей плащ, Ричард завернулся в свой и, сев на пол в ярде от нее, тоже прислонился спиной к стене. Ей так хотелось, чтобы он нежно обнял и утешил ее, а Ричард вел себя так, будто она совершила что-то ужасно постыдное; самое ужасное, что она и сама так думала. Алина прекрасно понимала и разделяла его отвращение, его нежелание даже прикоснуться к ней.

Холод был сейчас кстати: он помогал отрешиться и, казалось, несколько притуплял боль. Алина не спала, но в какой-то момент они с Ричардом словно впали в забытье и оцепенели.

Гроза внезапно закончилась, и это заставило их прийти в себя. Алина начала различать очертания окон часовни – маленькие серые пятна в кромешной тьме. Ричард встал и подошел к двери. Она посмотрела на него раздраженно: он потревожил ее покой, а ей хотелось вот так и сидеть, пока не замерзнет до смерти или не умрет с голоду. Все, чего ей сейчас хотелось, – это тихо отойти в царство вечного покоя. Ричард открыл дверь, робкий свет забрезжившего утра осветил его лицо.

Алина ахнула. Его было не узнать. Лицо распухло и было покрыто запекшейся кровью и синяками. Алина едва сдержалась, чтобы не расплакаться. Ричард обожал бравировать. Словно дитя малое, он вечно скакал по замку на воображаемом коне, направо-налево пронзая противника воображаемой пикой. Рыцари их отца часто подзадоривали его, притворяясь, будто дрожат от страха перед его деревянным мечом. На самом же деле Ричард мог испугаться даже зашипевшего кота. Но прошлой ночью он сделал все что мог, чтобы защитить сестру, и за это его жестоко избили. Теперь она должна позаботиться о нем.

Алина медленно поднялась. Все тело ломило, однако боль уже почти стихла. Интересно, что сейчас происходит во дворце? Должно быть, Уильям и его слуга прикончили кувшин вина и теперь отсыпаются. Скорее всего, до восхода солнца они не проснутся.

К тому времени она и Ричард должны покинуть замок.

Алина подошла к алтарю, который представлял из себя деревянный ящик, покрашенный белой краской. Она уперлась в него и резким толчком опрокинула.

– Ты что делаешь? – всполошился Ричард.

– Здесь тайник нашего отца, – ответила она. – Он рассказал мне о нем перед тем, как его увели.

На месте алтаря лежал тряпичный сверток. Алина размотала его. Внутри оказались меч в ножнах на ремне и грозного вида кинжал в фут длиной.

Подошел Ричард. Он имел некоторый опыт обращения с мечом, ибо в течение года брал уроки фехтования, правда, не очень-то преуспел в этом деле. Алина же и вовсе не владела мечом, поэтому протянула его брату. Он застегнул ремень на поясе.

Алина взглянула на кинжал. Прежде ей не приходилось иметь дела с оружием, так как ее всегда окружали мужчины, готовые, если что, прийти на помощь. Мысль о том, что этот ужасный нож придется использовать для самообороны, заставила ее почувствовать себя ужасно беззащитной, ведь она даже не умела с ним обращаться. «Однажды я вонзила деревянное копье в кабана, – размышляла девушка, – так что мне мешает вонзить его в животное вроде Уильяма Хамлея?» Однако думать об этом было отвратительно.

У кинжала были кожаные ножны с прорезью для ремня. Эта прорезь была достаточно большой, чтобы Алина смогла продеть в нее свое изящное запястье. Она нацепила ножны на левую руку, спрятав длинное лезвие под рукавом плаща. Если она и не сможет никого заколоть, то, возможно, ей удастся хотя бы припугнуть врага.

– Давай сматываться! – засуетился Ричард.

Алина кивнула, но на полпути к двери остановилась. За окнами часовни быстро светало, и на полу стали различимы два темных предмета, которых она прежде не замечала. Подойдя ближе, она увидела, что это седла – одно обычного размера, а другое невероятно большое. Перед глазами встали Уильям и его слуга, въезжающие в замок прошлым вечером, гордые своей победой в Винчестере и утомленные долгой дорогой, небрежно снимающие со своих коней седла и, перед тем как поспешить во дворец, закидывающие их в часовню. Этим двум наглецам и в голову не приходило, что кто-то посмеет ограбить их. Но отчаяние придает людям храбрости.

Алина выглянула из-за двери. Двор заливал неяркий утренний свет. Ветер стих, на небе ни облачка. Неподалеку валялись куски кровли, сорванные с часовни ветром. Двор был пуст, если не считать двух щиплющих мокрую траву коней, которые взглянули на Алину и снова опустили головы. Один из них был огромный боевой, что объясняло сверхъестественные размеры седла, другой – жеребец в яблоках, не больно красивый, но ладно сбитый и крепкий. Алина внимательно посмотрела на них, затем – на седла и – снова на коней.

– Чего мы ждем? – беспокойно спросил Ричард.

Алина решилась.

– Возьмем их коней, – твердо сказала она.

Ричард выглядел испуганным:

– Они убьют нас.

– Им не удастся нас поймать. А вот если мы оставим им лошадей, они вполне могут догнать нас и убить.

– А вдруг они поймают нас прежде, чем мы ускачем?

– Поэтому надо поторапливаться. – Алина, не так уж уверенная в успехе задуманного, приняла решительный вид – ей надо было подбодрить Ричарда. – Давай сначала оседлаем жеребца – он выглядит более смирным. Принеси седло, которое поменьше.

Алина побежала через двор. Оба коня были привязаны длинными веревками к торчавшим из земли столбам, оставшимся от сгоревших построек. Алина ухватила жеребца за веревку и тихонько потянула. Конечно, это конь слуги. Она предпочла бы лошадь поменьше и поспокойнее, однако решила, что справится и с этой. Ричарду же придется взять боевого коня.

Жеребец настороженно посмотрел на Алину и прижал уши. От волнения ее трясло, но она ласково говорила ему что-то, подтягивая веревку, и конь успокоился. Она положила руку ему на голову и гладила по морде, пока Ричард набросил узду и протолкнул в пасть животного удила. Алина с облегчением вздохнула. Ричард опустил на спину коня седло и быстрыми, уверенными движениями закрепил его. Оба они с детских лет умели обращаться с лошадьми.

К седлу слуги с обеих сторон были пристегнуты сумы. Алина надеялась, что в них найдется что-нибудь полезное – огниво, еда или немного зерна для коней, но времени, чтобы проверить это, не оставалось. Она нервно поглядывала на мост, что вел ко дворцу. Там не было ни души.

Боевой конь наблюдал, как седлают жеребца. Он прекрасно знал, что будет дальше. Однако негоже помогать чужакам. Он захрапел и, когда натянулась веревка, стал упираться. «Тихо!» – сказала ему Алина. Она спокойно, но настойчиво подтягивала веревку, и конь неохотно подошел. Он был очень силен, и, приди ему в голову сопротивляться, сладить с ним было бы непросто. Алина подумала было взобраться на него вдвоем с Ричардом. Но тогда на оставшейся лошади Уильям быстро догонит их…

Когда конь подошел, она обмотала веревку вокруг столба, чтобы он не смог снова уйти. Но как только Ричард попытался надеть на него узду, могучее животное отдернуло голову.

– Попробуй сначала закрепить седло, – прошептала Алина. Пока Ричард поднимал здоровенное седло и прилаживал его на спину коня, она похлопывала животное по мощной шее, приговаривая: – Ну-ну, будь хорошим мальчиком.

Голос ее звучал уверенно, однако животных не проведешь – они чувствуют, когда человек боится. Увидав приближающегося с уздой Ричарда, конь захрапел и отпрянул.

– А вот у меня что-то есть для тебя, – сказала Алина, сунув руку в пустой карман плаща.

Конь, похоже, поверил. Она вытащила из кармана пригоршню, в которой ничего не было, но он опустил голову и принялся обнюхивать ее руку в поисках лакомства. Она почувствовала его шершавый язык на своей ладони. Воспользовавшись тем, что голова коня была опущена, а пасть открыта, Ричард изловчился и набросил узду.

Алина вновь с опаской посмотрела в сторону дворца. Все спокойно.

– Садись на него! – скомандовала она брату.

Тот вставил ногу в высокое стремя и не без труда вскарабкался на исполина. Алина отвязала веревку.

Конь заржал.

Сердце Алины бешено колотилось. Их могли услышать во дворце. Уильям наверняка знает голос своего коня. Может быть, он уже проснулся.

Она поспешила отвязать жеребца, теребя тугой узел озябшими пальцами. Мысль о том, что Уильям, возможно, уже не спит, встревожила ее. Наверное, он открыл глаза, сел, огляделся вокруг, припомнил, где находится, и удивился, почему ржет его конь. Он может показаться с минуты на минуту. Она чувствовала, что не перенесет новой встречи с ним. То постыдное, грубое, мучительное, что он сотворил с ней, во всех подробностях всплыло перед глазами.

– Ну же, Алли! – подгонял сестру Ричард.

От страха и возбуждения конь нетерпеливо топтался на месте, и подростку приходилось прилагать немало усилий, чтобы удержать поводья. Оставалось только надеяться, что, проскакав милю-другую, конь утомится и станет более послушным. Животное снова захрапело и стало шарахаться из стороны в сторону.

Наконец узел развязался. Алина хотела было выбросить веревку, но, подумав, что им нечем будет стреножить коней, наспех смотала ее и подвязала к подпруге. Нужно бы еще подогнать стремена: они висели слишком низко, так как слуга Уильяма был на несколько дюймов выше Алины, и ее ноги вряд ли достанут до стремян. Однако она представила, как Хамлей спускается по лестнице, идет через зал, выходит из дворца…

– Я больше не могу удерживать его! – закричал Ричард в отчаянии.

Не думая больше о стременах, она вскочила на жеребца. Сидеть в седле было нестерпимо больно. Ричард направил своего коня к воротам, жеребец Алины послушно следовал за ним. Как она и ожидала, ноги до стремян не доставали, и ей пришлось крепко сжать бока жеребца коленями. Как только они тронулись, сзади послышались крики. «Не-ет!» – простонала она. Ричард ударил пятками своего коня. Громадное животное послушно перешло на рысь. Жеребец все повторял за ним. Алина воздавала хвалу небесам, ибо сама была не в состоянии управлять лошадью. Проезжая под аркой ворот, Ричард вновь ударил пятками, и могучий конь пошел быстрее. Алина снова услышала крики – на этот раз гораздо ближе. Она бросила взгляд через плечо и увидела бегущих за ними Уильяма и его слугу.

Почуяв впереди чистое поле, конь Ричарда опустил голову и рванул бешеным галопом. Его подковы простучали по деревянному мосту. Алина почувствовала, как что-то дотронулось до ее ноги, и краем глаза увидела руку, тянущуюся к подпруге, но через мгновение рука исчезла, и она поняла, что побег удался. Она облегченно вздохнула, и тут же ощутила резкую боль. Жеребец во весь опор летел через поле, и каждое его движение резало ее кинжалом, так же, как когда над ней измывался негодяй Уильям. По ноге текло что-то теплое. Отпустив поводья, она зажмурилась от боли. Но кошмары прошедшей ночи тут же предстали перед глазами, и она принялась твердить в такт ударам копыт: «Я должна забыть, я должна забыть, я должна, я должна, я должна…»

Внезапно она почувствовала, что скачет вверх по пологому склону. Она открыла глаза. Ричард, свернув с размытой дороги, мчался к лесу. Алина смекнула, что, прежде чем замедлить бег боевого коня, Ричард решил измотать его. После хорошей скачки животными легче управлять. Вскоре ее жеребец начал выдыхаться. Сдерживая его, она откинулась в седле. Конь перешел в легкий галоп, затем в рысь и наконец пошел шагом. Все еще полный энергии конь Ричарда умчался далеко вперед.

Алина оглянулась. До замка уже было не меньше мили, и – то ли ей почудилось, то ли она действительно видела – на мосту стояли две маленькие фигурки. «Теперь им придется потрудиться, чтобы достать других коней», – подумала она и немного успокоилась.

Согревшиеся ноги и руки слегка горели. Тепло, поднимавшееся от разгоряченного коня, окутывало ее, будто коконом. Наконец и Ричард замедлил бег своего коня и повернул ей навстречу. Вместе они въехали в знакомый с детства лес.

– Куда теперь? – спросил Ричард.

Алина сдвинула брови. Куда им податься? Что делать? У них не было ни еды, ни воды, ни денег. А на ней, кроме плаща, и одежды-то никакой – ни туники, ни сорочки, ни шляпы, ни ботинок. Она собиралась позаботиться о брате – но как?

Сейчас она отчетливо видела, что последние три месяца жила словно во сне. А ведь в глубине души понимала, что прежняя жизнь закончилась, но отказывалась признать это. Что ж, Уильям Хамлей разбудил ее. Она не сомневалась, что все сказанное им – чистая правда, и король Стефан действительно сделал Перси Хамлея графом Ширингом. Однако, возможно, король все же как-то позаботится о ней и Ричарде. А для этого они должны подать ему прошение. В любом случае надо ехать в Винчестер. Там, по крайней мере, у них будет возможность выяснить судьбу отца.

«О, отец, – внезапно пронеслось у нее в голове, – в чем же причина всех наших бед?»

С тех пор как умерла ее мать, отец стал как-то по-особому заботиться о ней. Алина знала, что он уделял ей гораздо больше внимания, чем другие отцы своим дочерям. Он так больше и не женился, так и не привел в дом новую мать для своей Алины, объясняя это тем, что счастлив воспоминаниями о жене больше, чем если бы был с любой другой женщиной. Да и сама Алина другой матери не желала. Отец ухаживал за ней, а она ухаживала за Ричардом, и всех это устраивало.

Но тех дней не вернуть.

– Так куда мы едем? – снова проговорил Ричард.

– В Винчестер, – сказала она. – К королю.

– Правильно! – с энтузиазмом воскликнул Ричард. – И когда мы расскажем ему о том, что Уильям и его слуга сделали прошлой ночью, король обязательно…

Алину охватил безудержный гнев.

– Заткнись! – взвизгнула она. Кони испуганно шарахнулись, и она сердито натянула поводья. – Никогда больше так не говори! – Задыхаясь от ярости, она едва выговаривала слова. – Мы никому не расскажем о том, что они сделали, – ни-ко-му! Никогда! Никогда! Никогда!

В сумках, что были подвязаны к седлу слуги, они нашли добрую головку сыра, немного вина в бурдюке, огниво и фунт или два зерна, предназначавшегося, как догадалась Алина, на корм коням. В полдень они с Ричардом съели сыр и выпили вино, а кони пощипали реденькую травку и кустарник да попили воды из прозрачного ручья. Кровотечение у Алины прекратилось, однако внизу живота все онемело.

По дороге им встретились несколько человек, но Алина велела Ричарду ни с кем не разговаривать. Случайному путнику они казались весьма грозной парой, особенно Ричард на огромном боевом коне и с мечом, однако стоило им заговорить, как стало бы ясно, что они – всего лишь двое беспризорных и беззащитных детей.

Когда день начал угасать, они стали подыскивать подходящее для ночлега место и в ста ярдах от дороги нашли небольшую полянку, возле которой протекал ручей. Алина дала коням немного зерна, а Ричард развел огонь. Будь у них котелок, они смогли бы приготовить кашу, а так им придется грызть сырые зерна, пока не найдут каштанов, которые можно будет испечь в костре.

Пока девушка сидела, погруженная в эти невеселые мысли, Ричард в поисках дров скрылся из виду. Вдруг совсем рядом она услышала низкий глубокий голос:

– И кто ты такая, милая?

От неожиданности Алина вскрикнула. Лошади, испугавшись, попятились. Она обернулась и увидела грязного бородатого мужчину в одежде из коричневой кожи. Он шагнул к ней.

– Не подходи! – завизжала она.

– Не надо меня бояться, – проговорил бородатый.

Краем глаза она увидела за спиной незнакомца Ричарда с огромной охапкой дров. Он остановился и уставился на них. «Вынимай меч!» – хотелось крикнуть Алине, но Ричард был испуган и растерян. Она подалась назад, надеясь спрятаться за крупом коня.

– У нас нет денег, – сказала девушка. – У нас вообще ничего нет.

– Я королевский лесник, – пробасил незнакомец.

Алина почувствовала такое облегчение, что чуть не потеряла сознание. Ведь лесник – это человек, который должен следить за порядком в лесах.

– Почему не сказал сразу! – вскипела она, злясь на себя за то, что так испугалась. – Я-то приняла тебя за разбойника!

Его, похоже, задел ее тон, и вместо ответа он произнес:

– Сдается мне, ты благородная госпожа.

– Я дочь графа Ширинга.

– А мальчик, как я понимаю, его сын, – добавил лесник, хотя, казалось бы, не мог видеть Ричарда.

Тот наконец подошел и бросил дрова на землю.

– Это так, – заявил он. – Как тебя зовут?

– Брайан. Вы собираетесь здесь ночевать?

– Собираемся.

– Одни?

– Да. – Алина знала, что лесник недоумевает, почему они без свиты, но распространяться на эту тему не собиралась.

– И ты говоришь, у вас нет денег?

– Ты не веришь мне? – нахмурилась Алина.

– О нет. То, что ты из благородных, видно по твоим манерам. – (Нет ли издевки в его голосе?) – Ну, если уж вы одни и у вас нет ни пенса, может быть, не откажетесь переночевать у меня? Это недалеко.

Алина не больно-то доверяла этому странному мужику и уже хотела отказаться, как он заговорил снова:

– Моя жена будет рада угостить вас ужином. И если вы предпочитаете спать одни, у меня есть отдельный теплый домик.

Жена – это другое дело. Воспользоваться гостеприимством почтенного семейства вполне безопасно. Алина немного колебалась, но, подумав об очаге, о миске горячей похлебки, чаше вина и постели из соломы да крыше над головой, согласилась.

– Благодарю, – молвила она. – Однако нам действительно нечего тебе дать – я сказала правду, у нас нет денег, но когда-нибудь мы вернемся и наградим тебя за доброту.

– Ну и ладно, – обрадовался лесник и, подойдя к костру, принялся его затаптывать.

Алина и Ричард сели на коней – они еще не успели расседлать их.

– Дайте мне поводья, – сказал лесник.

Алина не знала, что он собирается делать, однако послушалась; Ричард последовал ее примеру. Лесник повел коней через заросли. Вообще-то, Алина предпочла бы сама управлять лошадью, но решила позволить ему прокладывать путь.

Дорога оказалась несколько длиннее, чем он обещал. Они одолели три или четыре мили, и к тому времени, когда приблизились к стоявшему на опушке леса домишке с соломенной крышей, наступила ночь. Но сквозь щели ставен лился свет, пахло едой, и Алина с радостью спешилась.

В дверях показалась услышавшая конский топот жена лесника.

– Вот, встретил в лесу молодых господ. Дай им напиться, – сказал он ей и повернулся к Алине. – Входите. Я присмотрю за лошадьми.

Его повелительный тон не понравился Алине – она бы предпочла сама отдавать распоряжения, однако у нее не было ни малейшего желания самой возиться с конем, и она пошла в дом. Следом за ней – Ричард. Внутри было дымно и смрадно, но зато тепло. В углу стояла корова. Алина обрадовалась, что хозяин обещал уложить их в другом доме: ей еще не доводилось спать в одном помещении со скотиной. В подвешенном над огнем котелке что-то булькало. Они сели на лавку, и жена лесника дала им по миске горячего супа с дичью. Увидев при свете лицо Ричарда, она ахнула:

– Что с тобой случилось?

Ричард собрался было ответить, но Алина опередила его.

– У нас неприятности, – сказала она. – Сейчас мы как раз направляемся к королю.

– Понимаю, – проговорила жена лесника. Это была маленькая смуглолицая женщина с настороженным взглядом.

Больше она не докучала им своими вопросами.

Алина быстро съела свой суп и ей захотелось добавки. Она протянула миску, но женщина отвернулась. Такое поведение озадачило Алину. Она что, не понимает? Или у нее нет больше супа? Алина уже готова была прикрикнуть на нее, но в этот момент вошел лесник.

– Я отведу вас в амбар, где вы можете переночевать, – заявил он, сняв с крюка висевший возле двери фонарь. – Пошли.

Они встали.

– У меня есть просьба, – обратилась к женщине Алина. – Нет ли у тебя старого платья? Под плащом на мне ничего нет.

Женщине явно не понравилась ее просьба.

– Что-нибудь поищу, – пробормотала она.

Алина направилась к двери. Лесник как-то странно уставился на ее плащ, словно, если очень постарается, может видеть насквозь.

– Показывай дорогу! – резко бросила девушка. Он повернулся и вышел.

Лесник провел их за дом, потом мимо грядок. В дрожащем свете фонаря показалось деревянное строение, больше похожее на сарай, чем на амбар. Хозяин распахнул дверь. Она стукнулась о бочку, в которую стекала с крыши дождевая вода.

– Взгляните, – пригласил лесник. – Подходит?

Первым вошел Ричард.

– Посвети, Алли! – крикнул он изнутри.

Она повернулась, чтобы взять у лесника фонарь, и тут получила сильнейший удар и полетела в сарай, сбив с ног брата. Ничего не понимая, они растянулись на полу. Дверь с грохотом захлопнулась, и на них навалилась кромешная тьма. Было слышно, как снаружи дверь придавили чем-то тяжелым.

Алине не верилось, что это происходит с ними.

– Что происходит, Алли?! – закричал Ричард.

Она села. Действительно этот мужик лесник или все-таки он разбойник? Нет, для разбойника у него слишком хороший дом. Но если он и вправду лесник, то почему он их запер? Разве они нарушили закон? Возможно, он догадался, что у них чужие кони? А что, если он замыслил недоброе?

– Алли, почему он так с нами поступил? – допытывался Ричард.

– Не знаю, – утомленно проговорила Алина. У нее не осталось сил на гнев и слезы. Поднявшись, она толкнула дверь. Безрезультатно. Алина поняла, что снаружи лесник подпер дверь бочкой с водой. В темноте девушка ощупала стены сарая и нижний край покатой крыши. Это была добротная постройка из крепких, плотно пригнанных друг к другу бревен, служившая, очевидно, тюрьмой, в которой лесник держал преступников, прежде чем отвезти их к шерифу. – Нам отсюда не выбраться, – сказала девушка брату и снова села. Сухой пол был покрыт соломой. – Мы будем торчать здесь, пока он нас не выпустит, – обреченно сказала она. Рядом опустился Ричард. Посидев так какое-то время, они легли спина к спине. Алина чувствовала себя настолько разбитой, напуганной и взбудораженной, что, казалось, не сможет заснуть, однако устала настолько, что не прошло и нескольких минут, как она погрузилась в крепкий, здоровый сон.

Алина проснулась оттого, что открылась дверь и на ее лицо упал солнечный луч. Она тут же села, дрожа от страха и не сразу сообразив, где она находится и почему спит на жесткой земле. Тут она все вспомнила и испугалась еще больше: что этот лесник собирается с ними делать? Однако вместо лесника она увидела его маленькую смуглолицую жену; и, хотя, как и вчера, ее лицо было замкнутым и неприветливым, в руках она держала буханку хлеба и две чашки.

Ричард тоже сел. Они оба уставились на женщину, которая, ни слова не сказав, протянула им чашки и, разломив хлеб, дала каждому по половине. Внезапно Алина поняла, что ужасно голодна. Смочив хлеб в пиве, она принялась есть.

Пока они расправлялись со своим скромным завтраком, женщина стояла в дверях и наблюдала за ними. Затем она протянула Алине свернутый кусок старого, пожелтевшего полотна. Развернув его, Алина увидела, что это поношенное платье.

– Надень это и убирайся, – сказала женщина.

Алина была весьма озадачена сочетанием доброты и грубости, однако платье взяла без колебаний. Отвернувшись, она сбросила плащ, быстро натянула через голову платье и снова надела плащ.

Она почувствовала себя гораздо лучше.

Женщина протянула ей пару стоптанных деревянных башмаков, которые Алине были явно велики.

– Я не смогу ехать верхом в таких башмаках, – проговорила девушка.

– А тебе и не придется, – грубо рассмеялась женщина.

– Почему не придется?

– Он забрал ваших коней.

У Алины упало сердце. Какая несправедливость! Значит, их несчастьям еще не пришел конец.

– Куда?

– Мне он не докладывает, но думаю – в Ширинг. Продаст их, а потом выяснит, кто вы такие и нельзя ли еще как-нибудь на вас заработать.

– Но тогда почему ты нас отпускаешь?

Женщина оглядела Алину с ног до головы.

– Потому что мне не понравилось, как он пялился на тебя, когда ты сказала, что под плащом на тебе ничего нет. Может быть, ты этого еще не понимаешь, но поймешь, когда сама станешь женой.

Алина это уже понимала, но промолчала.

– А он не убьет тебя, узнав, что ты отпустила нас? – спросил Ричард.

– Мне он не так страшен, как вам, – усмехнулась жена лесника. – Ну, проваливайте!

Они вышли из сарая. Алина подумала, что эта женщина не только научилась жить с грубым и бессердечным человеком, но и смогла сохранить в себе такие качества, как благородство и способность к состраданию.

– Спасибо тебе за платье, – неуклюже пробормотала она.

Лесничиха не нуждалась в ее благодарностях. Она ткнула пальцем в сторону убегающей в чащу тропинки и сказала:

– Винчестер там.

Не оглядываясь, они пошли прочь.

Прежде Алина никогда не носила деревянных башмаков – люди ее сословия обычно ходили в кожаных ботинках или сандалиях – и нашла их ужасно неудобными. Однако земля была холодной, и это было все же лучше, чем ничего.

– Алли, почему все это с нами происходит? – заговорил Ричард, когда домик лесника скрылся из виду.

Этот вопрос заставил Алину вздрогнуть. Все к ним жестоки. Любой может избить и ограбить их, словно собак. Их некому защитить. Мы слишком доверчивы, подумала она, вспомнив, что они три месяца прожили и замке, даже не запирая дверь на засов, и решила, что больше никому нельзя доверять. Никогда больше не отдаст она чужому человеку поводья своего коня, даже если это будет невежливо. Никогда не допустит, чтобы кто-то оказался у нее за спиной, как это случилось с лесником, когда тот втолкнул ее в сарай. Никогда уже не примет приглашение незнакомца, никогда не оставит свою дверь открытой на ночь и никогда не доверится первому встречному.

– Пойдем быстрее, – сказала она Ричарду. – Может быть, успеем засветло добраться до Винчестера.

Тропинка вывела их к той самой полянке, на которой они встретили лесника. Здесь еще чернели потухшие головешки вчерашнего костра. Они прекрасно знали, как отсюда попасть в Винчестер, ибо прежде много раз ездили в этот город. Очутившись на широкой дороге, они зашагали быстрее, тем более что мороз сковал раскисшую после недавней грозы грязь.

Лицо Ричарда выглядело гораздо лучше. Вчера он смыл в ручье запекшуюся кровь, и теперь лишь на месте мочки правого уха осталась уродливая бурая корка. С лица отек спал, и только губы оставались опухшими. Однако синяки стали лилово-фиолетовыми, придавая подростку грозный вид. Но, может, это и к лучшему.

Быстрая ходьба согревала их, но руки и ноги зябли, и Алина вспоминала, как вчера грелась о круп лошади. Утро было морозное, и лишь к полудню стало немного теплее. Кроме того, Алина проголодалась. Она невольно вспомнила, что еще вчера ей было все равно, сможет ли она когда-нибудь снова согреться и поесть, но ей не хотелось об этом думать.

Каждый раз, заслышав топот копыт или увидя вдали людей, они ныряли в заросли и прятались там, пока путники не проходили мимо, старались как можно быстрее миновать деревни и ни с кем не вступать в разговор. Ричард хотел было попросить еды, но Алина ему запретила.

Ближе к вечеру они были уже в нескольких милях от цели, и никто на них не напал. Алина даже подумала, что при желании не так уж и трудно избежать неприятностей. Но когда они очутились на безлюдном отрезке дороги, впереди внезапно вынырнул из кустов верзила.

Прятаться было поздно.

– Продолжай идти, – шепнула Ричарду Алина, однако незнакомец явно намеревался преградить им дорогу. Пришлось остановиться. Алина оглянулась, прикидывая, сумеют ли они убежать, но в десяти или пятнадцати ярдах позади них из леса выскочил еще один детина и перекрыл путь к отступлению.

– Это кто же к нам пожаловал? – заговорил первый здоровяк.

Это был толстый красномордый мужик с огромным животом и грязной спутанной бородой, в руках он держал тяжеленную дубину. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, что это разбойник, готовый на все. Алина похолодела от ужаса.

– Отпусти нас! – взмолилась девушка. – У нас и взять-то нечего.

– А я в этом не уверен, – прохрипел разбойник и шагнул в сторону Ричарда. – Эта штука смахивает на отличный меч, за который можно получить несколько шиллингов.

– Он мой! – возмутился Ричард, однако произнес это голосом испуганного ребенка.

«Бесполезно, – подумала Алина. – Мы бессильны. Я женщина, а Ричард всего лишь мальчишка. Любой может сделать с нами все, что захочет».

В это мгновение с проворством, которого трудно было ожидать, толстяк замахнулся дубиной и ударил Ричарда. Тот постарался увернуться. Нацеленный в голову удар пришелся в плечо, и парень рухнул на землю.

Алину охватила ярость. После всех этих унижений, оскорблений, издевательств и побоев, голодная и холодная, она уже не владела собой. Двух дней не прошло, как ее младший брат был избит до полусмерти, и вот уже какой-то негодяй снова колотит его дубиной. Забыв об осторожности и не отдавая отчета своим действиям, девушка выхватила из рукава кинжал, метнулась к разбойнику и пырнула его в огромное пузо.

– Оставь его, ты, собака! – завизжала она.

Толстяк был застигнут врасплох. Распахнувшийся плащ и дубина сковывали его движения, к тому же он явно не ожидал, что у девчонки окажется оружие. Клинок пропорол тунику и исподнее и уперся в тугую плоть. Алине стало омерзительно и жутко при мысли о том, что ей придется вонзить кинжал в тело живого человека, однако страх укрепил ее решимость, и она с силой проткнула кожу и вогнала лезвие в живот толстяка; на мгновение она испугалась, что не сильно ранила его, а только разозлила, и это заставило ее проталкивать лезвие все глубже, пока оно не вошло по самую рукоятку.

И вдруг этот страшный, самонадеянный и жестокий человек превратился в испуганное раненое животное. Он завопил от боли, выронил дубину и уставился на торчащий из него нож. Тут Алина поняла, что рана смертельна. Она в ужасе отдернула руку. Разбойник отшатнулся. Алина вспомнила про его сообщника, и ее охватила паника: уж он-то наверняка жестоко отомстит за смерть своего приятеля. Она снова схватилась за рукоятку кинжала и дернула ее к себе. Когда лезвие выходило из жирного брюха, она ощущала, как оно рассекает плоть. Фонтан крови окатил ее руку, и, взревев, словно раненый зверь, разбойник упал на землю. Она резко развернулась с кинжалом в окровавленной руке. Тем временем Ричард наконец поднялся на ноги и вытащил свой меч.

Разбойник перевел взгляд с нее на Ричарда, потом посмотрел на умирающего товарища, без дальнейших колебаний развернулся и бросился в лес.

Алина не верила своим глазам. Они напугали его. Невероятно!

Она перевела взгляд на толстяка. Он лежал на спине; кишки вывалились из раны. Его глаза широко раскрылись; лицо исказила гримаса боли и страха.

Защитив себя и своего брата от ужасных разбойников, Алина не испытывала ни облегчения, ни гордости: она чувствовала себя отвратительно – в отличие от Ричарда.

– Ты его зарезала, Алли! – воскликнул он голосом, в котором слышались одновременно и восторг и истерика. – Ты расправилась с ними!

Алина взглянула на брата. Должно же это хоть чему-то его научить!

– Убей его, – проговорила она.

Ричард вытаращился на сестру.

– Что?!

– Убей его, – повторила девушка, – ну, хотя бы из милосердия. Прикончи же его!

– А почему я?

– Потому что ты ведешь себя как мальчишка, – резко сказала она, – и со своим мечом только в войну можешь играть. Пора тебе становиться мужчиной. Ну, чего ты боишься? Он все равно умирает и не может сопротивляться. Да пусти же в дело свой меч! Потренируйся. Убей его!

Ричард растерянно держал меч обеими руками.

– А как?

Разбойник снова застонал.

– Не знаю как! – вспылила Алина. – Отруби ему голову или проткни сердце! Как хочешь! Только сделай что-нибудь!

Ричард поднял было меч, но тут же в нерешительности опустил.

– Клянусь всеми святыми, – твердо сказала Алина, – если ты не сделаешь этого, я уйду от тебя. Однажды ночью встану и уйду, а когда утром ты проснешься, меня уже не будет рядом, и ты останешься один. Ну же, добей его!

Ричард вновь поднял меч. Но тут умирающий попытался встать. Перевалившись на бок, он приподнялся на локте. Ричард издал вопль, похожий не то на крик страха, не то на боевой клич, и изо всех сил опустил меч на шею разбойника. Оружие было тяжелым, лезвие острым, и удар разрубил толстую шею больше чем наполовину. Фонтаном брызнула кровь, и голова нелепо склонилась набок. Изуродованное тело распростерлось на холодной земле.

Брат и сестра в оцепенении уставились на него. В зимнем воздухе от горячей крови поднимался пар. Оба были в ужасе от содеянного. Алина почувствовала, что не в силах больше здесь оставаться. Она бросилась прочь. Ричард – за ней.

Когда уже не осталось сил бежать, она наконец остановилась и только тут поняла, что рыдает. Не стесняясь своих слез, она медленно побрела вдоль дороги. Впрочем, Ричарда ее слезы мало трогали.

Постепенно Алина успокоилась. Деревянные башмаки натирали ноги, и, сняв их, она пошла босиком. До Винчестера было уже рукой подать.

– Ну и дураки же мы, – немного погодя подал голос Ричард.

– Почему?

– Да тот мужик… Мы так и оставили его там… Надо было снять с него сапоги.

Алина остановилась и, пораженная, уставилась на брата.

Обернувшись, он посмотрел на нее ясными глазами и, издав смешок, спокойно сказал:

– А что в этом такого?

II

Когда Алина в сумерках входила в Западные ворота Винчестера, она чувствовала себя почти в безопасности. В лесу она постоянно боялась, что ее убьют и никто об этом даже не узнает, сейчас же возвращалась к цивилизации. Конечно, и в городе хватало воров и головорезов, но среди бела дня они не могли орудовать безнаказанно. Здесь действовали законы, и тех, кто их нарушал, либо изгоняли, либо подвергали пыткам, либо вешали.

Она вспомнила, как всего год назад они с отцом ехали верхом по Верхней улице; он на горячем гнедом жеребце, а она – на великолепной серой лошадке. Они скакали по широким улицам, и люди сторонились, уступая им дорогу. В Винчестере у них был собственный дом с десятком слуг. К приезду хозяев дом прибирали, устилали пол свежим сеном и разводили огонь в очагах. Живя в городе, Алина всегда носила красивые одежды: дорогое белье, шелка и мягкие шерстяные ткани, выкрашенные в яркие цвета, сапожки и пояса из телячьей кожи, разукрашенные каменьями броши и браслеты. В ее обязанности входило следить, чтобы любому, кто пожалует в гости к графу, был оказан радушный прием: мясо и вино для богачей, хлеб и пиво для бедных, и для всех – улыбка и теплое местечко у огня. Отец очень хотел, чтобы его считали гостеприимным хозяином, хотя у него не слишком хорошо получалось – люди находили его холодным, замкнутым и высокомерным. Алина же пыталась скрасить эти недостатки.

Тем не менее, отца уважали, и даже могущественнейшие особы обращались к нему за советом – и епископ, и приор, и шериф, и лорд-канцлер, и дворяне. Интересно, многие ли из них узнали бы меня теперь, босую и чумазую, подумала Алина. Однако эта мысль не лишала ее оптимизма. Самое главное – она больше не чувствовала себя жертвой. Она вернулась в мир, где царили закон и порядок, и это давало ей шанс вновь стать хозяйкой своей судьбы.

Они прошли мимо своего дома. Он был пуст и наглухо закрыт: видно, Хамлеи еще не вступили во владение. Алину так и подмывало войти. Это же мой дом, убеждала она себя, в глубине души сознавая, что это не так. Мысль переночевать там напомнила ей о том, как она жила в замке, спрятавшись от действительности. И она твердым шагом пошла дальше.

Город был хорош еще и тем, что в нем находился монастырь, и монахи никогда не отказывали нуждающимся в ночлеге. Это значило, что сегодня они с Ричардом будут спать под крышей, в тепле и безопасности.

Алина вошла на территорию монастыря. Двое монахов стояли у грубо сколоченного стола и выдавали хлеб и пиво сотне, а то и более, страждущих. Прежде Алине и в голову не приходило, что так много людей могут нуждаться в пище и приюте. Они с Ричардом встали в очередь. «Поразительно, – изумилась девушка, – как это люди, которые в обычной обстановке стали бы толкаться и отпихивать друг друга, лишь бы хапнуть бесплатной еды, терпеливо стоят в очереди».

Наконец они получили свой ужин и понесли его в гостевой дом. Это было деревянное строение, смахивавшее на огромный сарай. Мебели внутри не было; несколько тусклых свечей освещали помещение; народу там набилось столько, что воздух был спертый. Алина и Ричард уселись на земляном полу, покрытом не слишком свежим сеном, и принялись за еду. Алина раздумывала, не признаться ли монахам, кто она такая на самом деле. Может быть, приор вспомнит ее. В таком большом монастыре наверняка должен быть еще один гостевой дом, для благородных людей. Но она заставила себя отбросить эту мысль. Ей не хотелось быть с презрением отвергнутой, а кроме того, она чувствовала, что, поступив так, снова станет зависеть от чужих людей; и хотя у нее не было причин опасаться приора, она предпочла сохранить инкогнито.

Остальные постояльцы были главным образом паломники, да еще несколько ремесленников со своими инструментами и бродячие торговцы, которые ходят по деревням, продавая то, что крестьяне не могут сделать сами: булавки, ножи, котелки, специи. Некоторые были с женами и детьми. Малыши ужасно шумели, носились, дрались и валялись по полу. То и дело кто-нибудь из них налетал на взрослого, получал затрещину и, конечно, пускал слезу. Некоторые их них, привычные к кочевой жизни, мочились прямо на покрытый сеном пол. Наверное, такое было в порядке вещей для тех, кто держал в доме скотину, но в битком набитом помещении казалось недопустимым. Ведь им же придется спать на этом сене, с отвращением подумала девушка.

Ее преследовало ощущение, что всем этим людям известно, что совсем недавно она лишилась девственности. Конечно, глупо было так думать, но она не могла избавиться от этого чувства. Алина украдкой проверила, нет ли у нее кровотечения. Все в порядке. Но каждый раз, обернувшись, она ловила на себе чей-нибудь тяжелый, наглый взгляд. Увидев, что она оглянулась, люди отводили глаза, однако тут же кто-нибудь другой начинал пялиться на нее. Она твердила себе, что все это пустое, что они глазеют из любопытства. И все равно нечего пялиться: она ничем от них не отличается – такая же чумазая, оборванная и усталая. Но чувство неловкости не покидало ее, и, сама того не желая, она стала злиться. Сидевший неподалеку в окружении многочисленного семейства паломник то и дело пытался заглянуть ей в глаза. В конце концов она потеряла терпение и закричала:

– Ну чего смотришь? Нечего на меня пялиться!

Он смутился и, ничего не ответив, отвернулся.

– Ты чего завелась, Алли? – спокойно спросил Ричард.

Она велела брату заткнуться.

Вскоре после ужина пришли монахи и унесли свечи. Они предпочитали, чтобы постояльцы ложились пораньше, вместо того чтобы отправляться в пивные и публичные дома, и утром можно было побыстрее их выпроводить. Тем не менее после ухода монахов несколько мужчин, пробравшись к выходу, вышли на улицу, очевидно, направившись в злачные места. Остальные улеглись на полу и поплотнее завернулись в свои плащи.

Уже много лет Алине не доводилось так спать. В детстве она завидовала тем, кто ночевал в большом зале их дворца, прижавшись друг к другу возле остывающего очага. Там было дымно и пахло едой, лежали сторожившие хозяев собаки: и витал дух какого-то единения, в отличие от просторных покоев графской семьи. В те дни она порой вылезала из своей кроватки и на цыпочках пробиралась вниз, чтобы поспать рядом с любимыми слугами – прачкой Мэдж или старым Джоаном.

Вдыхая запахи своего детства, она провалилась в сон, в котором, словно живая, ей явилась мать. Алина плохо ее помнила, но сейчас, к своему удивлению, ясно, в мельчайших подробностях, увидела родное лицо: тонкие черты, нежную улыбку, тревогу в глазах. Ей приснилось, что мать подошла, стараясь держаться поближе к стене, и ее голос – неожиданно богатое контральто, – казалось, мать всегда готова запеть или рассмеяться, но не решается. Во сне Алине стало ясно то, чего она раньше не понимала: отец так запугал маму, так подавил в ней способность радоваться, что она увяла, как цветок в безводной пустыне. Все это как будто было давно известно Алине. Но она увидела во сне и себя, да еще беременную, чему мама, казалось, была рада. Они находились в спальне, и у Алины был такой большой живот, что ей приходилось сидеть, слегка раздвинув ноги и положив руки на живот, – как сидят все будущие матери. Затем с длинным кинжалом в руке в комнату ворвался Уильям Хамлей, и Алине стало ясно, что он собирается пырнуть ее в живот – точно так же, как она зарезала толстяка-разбойника в лесу. Она так громко закричала, что проснулась и села в темноте, но тут же поняла, что Уильяма нет и в помине, а кричала она во сне.

Алина испугалась: а вдруг она и в самом деле беременна? Эта мысль внушала ей такой ужас, что она уже не смогла больше заснуть. Родить ребенка от Уильяма Хамлея – что может быть ужаснее! А может, даже и не от него, а от его слуги! Она так и не узнает наверняка. Как сможет она любить такого ребенка? Он будет постоянно напоминать ей о той кошмарной ночи. И Алина решила, что если и вправду забеременела, будет держать это в тайне, а как только младенец родится, оставит его где-нибудь, как поступают крестьянки, у которых слишком много детей.

Приняв такое решение, она снова провалилась в сон. Едва забрезжил рассвет, монахи принесли завтрак. От шума Алина проснулась и увидела, что большинство постояльцев уже на ногах.

На завтрак была горячая овсянка с солью. Алина и Ричард ели с жадностью, жалея лишь о том, что к каше не дали хлеба. Тем временем девушка обдумывала, что скажет королю Стефану. Она была уверена: он просто забыл, что у графа Бартоломео осталось двое детей. И если напомнить ему об этом, тут же позаботится об их пропитании.

Однако, возможно, его придется уговаривать, и к этому надо быть готовой. Алина решила, что не станет настаивать на невиновности отца, ибо это означало бы, что суд короля был неправедным. Не станет она возражать и против графского титула, пожалованного Перси Хамлею. Важные персоны не любят, когда обсуждаются принятые ими решения. «Плохо ли, хорошо ли, а дело сделано», – говаривал ее отец. Нет, она просто объяснит, что они с братом ни в чем не виноваты, и попросит короля выделить какое-нибудь рыцарское поместье, чтобы они имели возможность скромно существовать и Ричард готовился стать через несколько лет одним из королевских воинов. Небольшое имение позволит ей позаботиться об отце, когда король соизволит освободить его из тюрьмы, – ведь он больше не представляет опасности, ибо у него нет ни титула, ни сторонников, ни денег. Она также напомнит Стефану, что отец верой и правдой служил его дядюшке, старому королю Генриху. Ей не следует быть настырной, а надо излагать свои мысли смиренно, ясно и просто.

После завтрака Алина спросила у монаха, где можно умыться. Физиономия у него вытянулась; очевидно, к подобным просьбам здесь не привыкли. Но чистота была в чести у монахов, и он проводил ее к открытому водоводу, по которому в монастырь текла чистая холодная вода, предупредив, однако, чтобы она не мылась, как он выразился, «неприлично», ибо ее мог случайно увидеть кто-нибудь из братьев. Алина не могла не признать, что монахи делают много хорошего, но это напутствие вызвало у нее раздражение.

Смыв со своих лиц дорожную пыль, Алина и Ричард покинули монастырь и направились по Верхней улице к королевскому замку. Алина хотела прийти туда пораньше в надежде расположить к себе того, кто занимался просителями, дабы быть уверенной, что о ней не забудут, когда начнут съезжаться многочисленные важные особы. Но в стенах замка царила даже более спокойная атмосфера, чем она ожидала. Просителей было так мало, что она усомнилась, здесь ли король и, если нет, то когда прибудет. Она знала, что время Великого поста Стефан, как правило, проводит в Винчестере, но, живя в замке без священника, только с Ричардом и Мэттью, она потеряла счет дням и теперь понятия не имела, далеко ли до Пасхи.

У подножия ведущей во дворец лестницы стоял дородный седобородый стражник. Алина намеревалась пройти мимо него, как делала, когда приезжала сюда с отцом, но стражник опустил копье и преградил ей путь.

– В чем дело? – возмутилась она, метнув на него властный взор.

– Куда это ты собралась, милая? – пробасил бородач.

Алина с прискорбием поняла, что этот человек из тех, кто наслаждается властью.

– Мы пришли к королю с прошением, – холодно сказала она. – Дай нам пройти.

– Это ты-то? – презрительно усмехнулся стражник. – В деревянных башмаках, которые моя жена постыдилась бы даже надеть! Ступай вон!

– Прочь с дороги! – закричала на него Алина. – Каждый имеет право обратиться с прошением к своему королю.

– Но у бедняков, как правило, хватает ума не использовать это право…

– Мы не бедняки! – вспыхнула девушка. – Я дочь графа Ширинга, а мой брат – его сын, так что пропусти нас, а не то гнить тебе в темнице.

Стражник, казалось, несколько поостыл и чопорно заявил:

– Невозможно обратиться к королю, ибо его здесь нет. Он в Вестминстере, что вам должно быть известно, коли вы действительно те, за кого себя выдаете.

Алина стояла как громом пораженная.

– Но зачем он уехал в Вестминстер? Он должен быть здесь на Пасху!

Стражник начал понимать, что перед ним действительно не простая уличная девчонка.

– Двор будет справлять Пасху в Вестминстере. Похоже, король Стефан не собирается во всем следовать порядкам, заведенным прежним королем, да и почему он, собственно, обязан это делать?

Стражник был прав: Алине и в голову не приходило, что новый король обычно заводит свои правила. Она была слишком молода, чтобы помнить, как покойный Генрих взошел на престол. Ее захлестнуло отчаяние. Ей казалось, она знает, что делать. Как же она ошибалась! Одно несчастье за другим.

Она тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Нет, это не поражение, это всего лишь препятствие на ее пути. Просить помощи у короля – вовсе не единственный способ позаботиться о брате и о себе. Она пришла в Винчестер с двумя целями, и второй было выяснить судьбу отца. Уж он-то подскажет ей, что делать дальше.

– В таком случае кто здесь есть? – спросила Алина. – Должен же кто-то представлять короля в его отсутствие. Я хочу повидаться с отцом.

– Сейчас здесь только писарь и дворецкий, – ответил стражник. – Ты говоришь, граф Ширинг – твой отец?

– Да. – У нее замерло сердце. – Тебе о нем что-нибудь известно?

– Я знаю, где он.

– Где же?

– Здесь, в тюрьме этого замка.

Так близко!

– А где находится тюрьма?

Большим пальцем стражник указал через плечо.

– Внизу, возле часовни, напротив главных ворот. – Не пустив их во дворец, он чувствовал себя удовлетворенным и теперь был не прочь кое-что рассказать. – Вам надо найти тюремщика. Его зовут Одо. Только имейте в виду – у него глубокие карманы.

Замечание насчет глубоких карманов Алина не вполне поняла, но она была слишком взволнована, чтобы выяснять это.

До сего момента ее отец был в каком-то непонятном, далеком месте под названием «тюрьма», а тут он вдруг оказался совсем близко, в этом самом замке. Она и думать забыла о встрече с королем. Теперь она мечтала только об одном – увидеть отца. Сознание того, что он рядом, готовый помочь им, делало все пережитое за последние месяцы еще острее. Алине так хотелось броситься в его объятия и услышать: «Ну-ну, все хорошо. Теперь все будет в порядке».

Дворец стоял на пригорке в одном из углов на территории замка. Алина повернулась и посмотрела вниз и увидела беспорядочное нагромождение каменных и деревянных строений. Внизу, сказал стражник, возле часовни, – она отыскала глазами сооружение, похожее на часовню, напротив главных ворот. Главным входом служили ворота во внешней стене, позволявшие королю входить в замок, не вступая на территорию Винчестера. Напротив них, ближе к стене, отделявшей замок от города, стояло каменное здание, которое, очевидно, и было тюрьмой.

Алина и Ричард поспешили вниз. Девушку мучил вопрос, каким она увидит своего отца. Хорошо ли его кормили в тюрьме? В Эрлскастле узникам графа всегда давали хлеб и похлебку, но она слышала, что в других тюрьмах с заключенными обращались жестоко. Оставалось надеяться на лучшее.

С замирающим сердцем она пересекла внутренний двор, большой, с множеством строений: кухнями, конюшнями, всевозможными сараями и амбарами. Здесь же были две часовни. Теперь, зная, что король в отъезде, Алина с тревогой отмечала приметы его отсутствия: в замок забрели беспризорные свиньи и овцы, которые копошились в помойных кучах, стражники отпускали проходящим женщинам грубоватые шуточки, а на паперти одной из часовен какие-то мужики бились об заклад. Все это Алине не нравилось: это могло означать, что за ее отцом никто не присматривает, и она не знала, чего ждать.

Тюрьмой оказалось полузаброшенное здание, в котором, похоже, в прежние времена жил какой-нибудь королевский сановник – лорд-канцлер или бейлиф. Верхний этаж, бывший когда-то залом, полностью разрушился. Не пострадал лишь подвал, в который вела массивная, обитая железом деревянная дверь. Она была слегка приоткрыта. Пока Алина стояла в нерешительности, мимо прошла красивая женщина средних лет, одетая в добротный плащ; она распахнула дверь и вошла внутрь. Алина и Ричард последовали за ней.

В мрачном пыльном подвале стоял запах гнили. Когда-то это помещение служило складом, позже его разгородили толстыми каменными стенами на тесные камеры. Где-то в темноте, словно монах молитву, монотонно бормотал узник. Рослый, глуповатый с виду детина с подвязанным к поясу мечом равнодушно мел пол.

– Утро доброе, Мэг, – сказал он вошедшей женщине.

Она протянула ему пенни и исчезла в темноте. Он уставился на Алину и Ричарда.

– А вам чего надо?

– Я пришла повидать отца, – пробормотала Алина. – Он граф Ширинг.

– Никакой он не граф, – буркнул тюремщик. – Теперь он просто Бартоломео.

– Черт с ними, с титулами. Где он?

– А что я за это буду иметь?

– У меня нет денег, так что не трудись – взятку не получишь.

– Если нет денег, значит, и отца не увидишь. – И детина вернулся к своему занятию.

Алине хотелось взвыть от отчаяния. Отец так близко, а ее к нему не пускают. О том, чтобы совладать с этим вооруженным верзилой-тюремщиком, не могло быть и речи, а денег у нее действительно не было. Увидев, что Мэг дает ему пенни, она сразу встревожилась, однако надеялась, что тюремщик берет деньги за какие-то особые услуги. Как видно, она ошибалась: пенни – это плата за вход.

– Я принесу тебе пенни, как только смогу раздобыть, – решила попробовать уговорить его Алина. – А сейчас, сделай милость, разреши нам повидаться с ним, ну хоть на несколько минут.

– Сначала найди деньги, – отрезал тюремщик и повернулся к ним спиной.

Алина едва сдерживала слезы. Отчаявшись, она хотела было крикнуть что-нибудь в надежде, что отец услышит, однако решила, что ее истошный крик может только напугать его. Сходя с ума от собственного бессилия, она поплелась к двери, но на пороге оглянулась:

– Как он? Хоть это ты можешь сказать? С ним все в порядке?

– Нет, – ответил тюремщик. – Он умирает. А теперь проваливайте.

Слезы затуманили взор девушки; спотыкаясь, она вышла на улицу и побрела, не разбирая дороги, наткнулась на какое-то животное – свинью или овцу, – чуть не упала и разрыдалась. Ричард взял сестру за руку. Через главные ворота они вышли из замка, прошли мимо лачуг и полей городской окраины, дошли до луга и сели на пенек.

– Ненавижу, когда ты плачешь, Алли, – сказал Ричард.

Алина постаралась взять себя в руки. Ей удалось найти отца – а это уже кое-что. Еще она узнала, что он болен, однако тюремщик – человек бессердечный и, вполне возможно, нарочно пугает ее, преувеличивая серьезность его недуга. Единственное, что сейчас требуется, – это найти пенни, тогда она сможет поговорить с отцом, сама во всем убедиться и спросить у него совета, как быть дальше.

– Как же нам раздобыть пенни, Ричард?

– Не знаю.

– Нам даже продать-то нечего и одолжить не у кого. Своровать ты не сможешь…

– А что, если попросить? – предложил Ричард.

Это была мысль. С холма по направлению к замку верхом на крепкой вороной лошадке спускался весьма зажиточный с виду крестьянин. Вскочив на ноги, Алина побежала к дороге и, когда он приблизился, произнесла:

– Господин, пожалуйста, дай мне один пенни.

– Убирайся! – рявкнул крестьянин и, пришпорив лошадь, пустил ее рысью.

Алина вернулась к брату.

– Нищие обычно выпрашивают еду или старые тряпки, – огорченно сказала она. – Денег им не дают.

– Тогда откуда у людей берутся деньги? – Очевидно, прежде Ричард никогда не задавался этим вопросом.

– Королям платят налоги, – объяснила Алина, – лорды собирают ренту, священники – подати, торговцы что-нибудь продают, ремесленники получают за свой труд, а у крестьян есть земля.

– Подмастерьям платят за работу.

– Как и работникам. Пожалуй, мы могли бы наняться.

– К кому?

– В Винчестере полно всяких мануфактур, где выделывают кожи и ткут ткани, – сказала Алина. Настроение у нее несколько поднялось. – В городе легко найти работу. – Она резко встала. – Давай попробуем?

Ричард колебался.

– Я не могу работать, как какой-нибудь простолюдин, – проговорил он. – Я же сын графа.

– Был когда-то, – зло отрезала Алина. – Слышал, что сказал тюремщик? Пора бы понять, что теперь ты ничем не лучше других.

Ричард надулся, но промолчал.

– Что ж, я пошла. Можешь оставаться, если хочешь, – сказала Алина и направилась к Западным воротам. Она знала – через минуту его настроение изменится, и не ошиблась: не успела она дойти до города, как он нагнал ее.

– Не злись, Алли. Я буду работать. Я очень сильный, из меня выйдет хороший работник.

Алина улыбнулась.

– Я в этом уверена, – солгала она, желая подбодрить брата.

Они шагали по Верхней улице. Алина помнила, что Винчестер спланирован очень продуманно. Южная половина – справа от них – делилась на три части: первую занимал замок, вторую – район, где жили богатые горожане, а третью, юго-восточную, – собор и епископский дворец. Северная половина также имела три части: еврейский квартал, торговые ряды и в северо-восточном углу – мануфактуры.

Они дошли до восточной окраины города и повернули налево – на улицу, вдоль которой тек ручей. На одной стороне тут стояли обычные дома, главным образом деревянные, а на другой беспорядочно теснились кое-как сколоченные постройки, иногда это были просто опирающиеся на столбы крыши, и большинство из них, казалось, готовы были в любую минуту рухнуть. К одним домам вели мостки или доски, другие стояли прямо на берегу ручья. Тут занимались ремеслами, которые требовали большого количества воды: полоскали шерсть, дубили кожу, валяли и красили сукно, варили пиво и делали многое другое, чего Алина просто не понимала. Ее ноздри щекотали запахи дрожжей, дыма, дерева и гнили. Все вокруг выглядели ужасно занятыми. Конечно, у крестьян тоже полно забот и они должны усердно трудиться, но свою работу они выполняют не спеша и всегда имеют возможность передохнуть, оглядеться и поболтать с проходящими мимо путниками. На мануфактурах люди работали не поднимая головы. Их ремесло требовало полной отдачи. Таскали ли они тюки, черпали ли воду, выделывали ли кожу, валяли ли сукно – их движения были быстрыми и точными. Глядя, как они над чем-то колдуют в полумраке ветхих лачуг, Алина вспомнила изображения чертей в аду.

Она остановилась неподалеку от мануфактуры, где валяли сукно. Рослая женщина черпала из канала воду и лила ее в огромное каменное корыто, время от времени добавляя из мешка сукновальной глины. На дне корыта, полностью покрытый водой, лежал кусок материи, по которому увесистыми деревянными дубинами – они называются валяльные биты, вспомнила Алина, – колотили два мужика. В результате сукно садилось, уплотнялось и становилось более водонепроницаемым, а сукновальная глина обезжиривала шерсть. В глубине двора виднелись кипы еще не обработанной материи и мешки с сукновальной глиной.

Алина перебралась через ручей и подошла к работавшим возле корыта людям, которые, лишь мельком взглянув на нее, продолжали свое занятие. Земля вокруг была залита водой, и они трудились, стоя босиком в холодной грязи. Поскольку никто не собирался бросать работу ради того, чтобы поинтересоваться причиной ее появления, Алина сама громко спросила:

– Где ваш хозяин?

Вместо ответа женщина кивнула головой в сторону дальней части двора.

Сделав Ричарду знак следовать за ней, Алина прошла во двор, где на деревянных рамах сушились куски материи. Там, согнувшись над мокрым сукном, возился какой-то человек.

– Я ищу хозяина, – сказала девушка.

Человек выпрямился и посмотрел на Алину. Он был уродлив, одноглаз и горбат, словно всю жизнь провел над сушильными рамами и теперь уже не мог разогнуться.

– Что такое? – проговорил горбун.

– Ты здесь главный?

– Почти сорок лет я вкалываю на этом дворе, так что надеюсь, теперь я действительно главный. Чего тебе?

Алина смекнула, что имеет дело с человеком, которому всегда приходилось доказывать свое превосходство.

– Мой брат и я, – робко пролепетала она, – хотим получить работу. Не мог бы ты нанять нас?

Ремесленник медленно оглядел ее с ног до головы.

– Боже милостивый! – наконец воскликнул он. – Да что ты можешь?

– Мы согласны на любую работу, – твердо сказала Алина. – Нам нужны деньги.

– Мне вы не годитесь, – презрительно буркнул суконщик и отвернулся к своим рамам.

Но Алина не собиралась сдаваться так легко.

– Но почему? – разозлилась она. – Мы же не клянчим у тебя деньги, мы хотим заработать.

Горбун снова обернулся.

– Ну пожалуйста! – взмолилась девушка, хотя терпеть не могла унижаться.

Он раздраженно уставился на нее, словно на собачонку, решая, дать ли ей пинка. Но Алина чувствовала, что его так и подмывает доказать, как она глупа и как умен он.

– Ладно, – вздохнул он. – Я объясню тебе. Пошли!

Он подвел их к корыту. Работники потихоньку вытягивали из воды сукно, скручивая его в рулон.

– Поди сюда, Лиззи! – крикнул он женщине. – Покажи руки.

Женщина послушно подошла и вытянула вперед ладони. Они были грубыми и красными, с кровоточащими трещинами.

– Пощупай, – сказал Алине ремесленник.

Алина потрогала холодные как лед руки женщины, но больше всего ее поразило, какими они были твердыми. Она украдкой взглянула на свои ладошки, показавшиеся ей вдруг такими мягкими, белыми и маленькими.

– Она работает в воде с детских лет, так что уже привыкла, – проговорил суконщик. – Ты – другое дело. Тебе не выдержать и дня.

Алина понимала, что он прав, но, прежде чем успела ответить, в разговор вступил Ричард:

– А я? Я больше любого твоих работников – я бы осилил эту работу.

Он и вправду был крупнее, чем орудовавшие валяльными битами мужичонки. Он даже управляется с боевым конем, подумала Алина, пожалуй, у него действительно получится.

Тем временем работники скатали сукно, и один из них, взвалив рулон на плечо, собрался было отнести его на просушку во двор.

– Генри, – остановил его горбун, – дай-ка молодому господину попробовать вес этой тряпицы.

Мужичок, которого звали Генри, перебросил скатанное сукно со своего плеча на плечо Ричарда. Тот зашатался под непосильным грузом, отчаянным усилием пытаясь удержать его, затем побледнел и рухнул на колени, так что провисавшие концы рулона шлепнулись в грязь.

– Н-не могу, – задыхаясь, простонал он.

Работники засмеялись, старый суконщик торжествовал, а Генри, подхватив рулон, привычным движением поднял его себе на плечо и унес.

– Здесь нужна особая сноровка, – поучал мастер. – Она приходит с опытом.

Алина была вне себя от злости. Они смеялись над ней, хотя все, чего она хотела, – это честно заработать пенни. Было видно, что этому старику доставляло удовольствие делать из нее дурочку. Конечно же, он не собирался нанимать ни ее, ни Ричарда.

– Что ж, благодарю за учтивый прием, – язвительно сказала она и, повернувшись, зашагала прочь.

– Эта штука оказалась такой тяжелой, потому что она мокрая, – оправдывался расстроенный Ричард. – Я этого не ожидал.

Алина понимала: чтобы поддержать брата, она не должна показывать своих чувств.

– Ну, это же не единственная мастерская, – бодро заявила она, шлепая по грязной улице.

– А что мы еще сможем делать?

Она ответила не сразу. Они подошли к северной стене города и, повернув налево, двинулись в западном направлении. Здесь находились прилепившиеся к стене лачуги бедняков, а поскольку задних дворов они не имели, улица утопала в нечистотах. Наконец Алина заговорила:

– Помнишь, как в наш замок иногда приходили незамужние девушки, которых выставляли из дома? Отец всегда давал им приют. Они работали на кухне, или стирали белье, или чистили конюшни, и по праздникам отец дарил им пенни.

– Думаешь, мы могли бы устроиться в Винчестерском замке? – с сомнением спросил Ричард.

– Нет. Пока король отсутствует, они никого не возьмут – их и так там слишком много. Но в городе полно богачей. Может быть, кому-нибудь из них нужны слуги.

– Это не мужская работа.

Алину так и подмывало крикнуть: «Почему бы вместо того, чтобы придираться к моим словам, тебе самому что-нибудь не придумать?» Однако она сдержалась и спокойно сказала:

– Чтобы заработать пенни, вполне достаточно наняться одному из нас, а потом мы сможем повидаться с отцом, и он скажет, что нам делать дальше.

– Ну хорошо. – Ричард был не против, чтобы работал только один из них, особенно если это будет Алина.

Они снова повернули налево и вошли в еврейский квартал. Возле большого дома Алина остановилась.

– Здесь наверняка нанимают слуг, – проговорила она.

Ричард был потрясен.

– Но ведь ты не собираешься прислуживать евреям?

– А почему бы и нет? Ересь не вши – ее не подхватишь.

Ричард пожал плечами и вслед за сестрой вошел внутрь.

Это был каменный дом с узким фасадом, как и большинство городских построек. Алина и Ричард очутились в просторном вестибюле с очагом и несколькими скамьями. От доносившегося с кухни запаха у Алины потекли слюнки, хотя в нем и чувствовались ароматы незнакомых специй. К ним вышла смуглолицая кареглазая девушка. Поздоровавшись, она почтительно спросила:

– Вы хотите увидеть ювелира?

Вот, оказывается, кто хозяин дома!

– Да, если можно, – ответила Алина.

Девушка исчезла, и Алина огляделась. Конечно, ювелиру нужен каменный дом. Из вестибюля во внутренние покои вела массивная, обитая железом дубовая дверь. Окна были такими узкими, что в них не смог бы пролезть даже ребенок. Алина подумала, как, должно быть, трудно жить, когда все свое состояние хранишь в золоте и серебре, и его в любой момент могут украсть, оставив тебя без средств к существованию. Правда, она тут же вспомнила, что ее отец мгновенно всё потерял, хотя владел землями и титулом.

Вышел хозяин дома, маленький чернявый человечек. Нахмурив брови, он впился в пришедших глазками, словно изучая драгоценный камень и определяя его стоимость. Через минуту он, казалось, подытожил впечатления и произнес:

– Вы что-то хотите продать?

– Ты хорошо разбираешься в людях, ювелир, – ответила Алина. – Ты угадал: мы знатного происхождения и сейчас оказались в несколько затруднительном положении. Но нам нечего продать.

Глазки еврея обеспокоенно забегали.

– Если вы хотите получить заем, боюсь…

– Мы и не надеемся, что кто-то одолжит нам денег, – перебила его Алина. – Поскольку нам нечего продать, нам нечего и заложить.

Он облегченно вздохнул:

– В таком случае как же я могу вам помочь?

– Не возьмешь ли ты меня в служанки?

Ювелир невольно попятился:

– Христианку? Да ни за что на свете!

– Но почему? – спросила расстроенная Алина.

– Нет-нет. Это невозможно.

Она почувствовала себя оскорбленной. Было унизительно узнать, что ее религия у кого-то вызывает неприятие. Вспомнив пословицу, сказанную Ричарду, Алина повторила ее, правда несколько переиначив:

– Религия не вши – ее не подхватишь.

– Соседям это не понравится, – парировал ювелир.

Алина понимала, что общественное мнение для него – только предлог для отказа, однако в его словах была доля правды.

– Что ж, тогда нам лучше поискать богатого христианина, – проговорила она.

– Да-да. – В голосе ювелира звучало сомнение. – Если молодая леди позволит, я скажу откровенно. Мудрый хозяин никогда не возьмет тебя в служанки. Ты ведь привыкла сама отдавать распоряжения, и тебе будет трудно кому-то подчиняться. – Алина уже открыла рот, чтобы возразить, но он, подняв руку, остановил ее. – О, я знаю, сейчас ты готова на все. Но тебе всю жизнь прислуживали другие, и даже теперь в глубине души ты считаешь, что мир должен быть устроен так, чтобы доставлять тебе удовольствие. Из господ получаются никудышные слуги. Они непослушны, обидчивы, бестолковы, раздражительны и всегда думают, что работают очень хорошо, даже если делают гораздо меньше других. Так что от них одни только неприятности. – Он пожал плечами. – Это я по опыту тебе говорю.

С тех пор как Алина покинула замок, этот ювелир первым разговаривал с ней по-доброму.

– Но что же мне делать?! – воскликнула она.

– Я могу только сказать, что на твоем месте делал бы еврей. Он нашел бы, что продать. Вот когда я пришел в этот город, я начал с того, что стал скупать драгоценности у людей, которым нужны были деньги, затем расплавлял серебро и продавал его чеканщикам монет.

– Но где ты взял деньги, чтобы покупать драгоценности?

– Взял в долг у своего дяди. Потом я вернул их, и он остался доволен.

– Но нам-то никто не одолжит!

Он на минуту задумался.

– А что бы я делал, если бы у меня не было дяди? Думаю, я пошел бы в лес и набрал орехов, а потом принес бы их в город и продал хозяйкам, у которых нет времени, чтобы ходить в лес, и которые не могут выращивать деревья в своих дворах, потому что там свален всякий хлам.

– Сейчас нет орехов, – возразила Алина. – Сейчас вообще ничего не растет.

– О, свойственное молодости нетерпение! – улыбнулся ювелир. – Так подождите немного.

– Хорошо, – проговорила девушка. Ни к чему рассказывать ему об отце. Он и так постарался им помочь. – Спасибо тебе за совет.

– Прощайте. – Ювелир удалился, прикрыв за собой массивную дверь.

Алина и Ричард вышли на улицу. Уже полдня они провели в бесплодных поисках, и Алина совсем упала духом. Не представляя, что делать дальше, они миновали еврейский квартал и снова очутились на Верхней улице. Было время обеда: у Алины проснулся аппетит, а Ричард так просто умирал с голоду. Завидуя жирным крысам, шныряющим среди помойных куч, они брели без цели, пока не подошли к королевскому дворцу и, как и все приезжающие в Винчестер, остановились поглазеть через решетку на работу чеканщиков. Алина уставилась на кучки серебряных пенни, думая о том, что ей нужна всего одна монетка, и той она не может добыть.

Через некоторое время она заметила девушку, примерно ей ровесницу, которая, улыбаясь Ричарду, стояла неподалеку. Алина помедлила и заговорила:

– Ты здесь живешь?

– Ага, – кивнула девушка, не сводя глаз с Ричарда.

– Наш отец в тюрьме, – выпалила Алина, – и мы хотели бы заработать деньги на жизнь и на взятку тюремщику. Не знаешь, как это можно сделать?

Девушка наконец оторвала взгляд от Ричарда и посмотрела на Алину.

– У вас нет ни пенни и вы думаете, как бы подзаработать?

– Точно. Мы согласны на любую работу. Не можешь ли чем-нибудь помочь?

Девушка смерила Алину долгим, оценивающим взглядом.

– Могу, – сказала она в конце концов. – Я знаю, кто вам нужен.

Алину охватило волнение: впервые за весь день ей сказали «да».

– Когда можно его увидеть? – с готовностью спросила она.

– Ее.

– Что?

– Это женщина. Если пойдешь со мной, прямо сейчас ее и увидишь.

Алина и Ричард обменялись торжествующими взглядами. Просто не верилось, что удача наконец улыбнулась им.

Они зашагали вслед за девушкой, которая привела их в большой деревянный дом на юге Верхней улицы. Дом был одноэтажный, с небольшим мезонином. Туда-то и направилась по наружной лестнице девушка, жестом пригласив следовать за ней.

Мезонин занимала спальня. Алина удивленно огляделась: спальня была украшена и обставлена гораздо богаче, чем любая из комнат в их замке даже в те времена, когда еще была жива мама. На стенах висели гобелены, на полу лежали ковры из меха, над кроватью – вышитый балдахин. На высоком, как трон, стуле восседала средних лет женщина в роскошном платье. Лицо ее покрывали морщины, волосы поредели, но Алина подумала, что в молодости она, вероятно, была очень красива.

– Это госпожа Кейт, – проговорила девушка. – Кейт, у нее нет ни пенни, а отца посадили в тюрьму.

Кейт улыбнулась. Алина с трудом заставила себя улыбнуться в ответ: в этой женщине было что-то неприятное.

– Отведи мальчика на кухню и угости его кружечкой пива, пока мы тут поговорим, – распорядилась она.

Девушка увела Ричарда. Алина обрадовалась, что ему дадут пиво. А может, предложат и поесть, подумала она.

– Как тебя зовут? – спросила Кейт.

– Алина.

– Необычное имя. Но мне нравится. – Женщина встала и, подойдя к Алине, взяла ее за подбородок. – А у тебя очень милая мордашка. – От нее пахло вином. – Сними-ка свой плащик.

Этот осмотр весьма озадачил Алину, однако она подчинилась: пока что ничего страшного не произошло, а после всех неудачных попыток найти работу она не хотела из-за своей несговорчивости вновь оказаться на улице. Сняв плащ, она бросила его на скамью и осталась стоять в старом полотняном платьице, подаренном женой лесника.

Кейт осмотрела ее со спины и осталась довольной.

– Дорогуша, ты никогда больше не будешь нуждаться в деньгах, как и ни в чем другом. Если ты станешь у меня работать, мы обе будем богаты.

Алина нахмурилась. Это было похоже на бред. Она рассчитывала наняться прачкой, кухаркой или швеей; непонятно, каким образом это может сделать кого-то богатым.

– О какой работе ты говоришь? – поинтересовалась девушка.

Кейт стояла сзади. Она пробежала руками по бокам Алины, ощупала ее бедра, затем прижалась к Алине вплотную.

– У тебя чудесная фигура, – прошептала женщина. – И кожа такая нежная. Сдается мне, ты из благородных, верно?

– Мой отец был графом Ширингом.

– Бартоломео! Ну и ну! Помню его. Правда, моим клиентом он не был. Весьма почтенный человек твой папаша. Что ж, теперь я понимаю, почему ты оказалась в таком положении.

Итак, у Кейт были клиенты.

– Чем же ты торгуешь? – спросила Алина.

Кейт уклонилась от ответа. Она снова подошла к Алине спереди и посмотрела ей в глаза.

– Ты девственница, душечка?

Алина зарделась от стыда.

– Не смущайся, – успокоила ее женщина. – Вижу, что нет. Ну ничего. Девственность ценится дороже, но зато недолго. – Она положила руки Алине на бедра и, слегка наклонившись, поцеловала ее в лоб. – Ты сама не знаешь, какая ты аппетитная. Клянусь всеми святыми, ты неотразима. – Рука Кейт скользнула с бедра девушки на грудь, нежно погладила ее и слегка сжала; затем, подавшись вперед, женщина впилась ей в губы.

Алина все поняла: и почему та девица улыбалась Ричарду, и чем Кейт промышляет, и что она, Алина, должна будет делать, если станет здесь работать, и кто такая сама Кейт. Надо же быть такой дурой, чтобы сразу не догадаться. Она позволила Кейт целовать себя – все это так отличалось от того, что делал Уильям Хамлей, что она даже не сразу отпрянула, – но это было не то ремесло, каким она готова была заняться. Алина вырвалась из объятий Кейт.

– Ты хочешь, чтобы я стала шлюхой! – возмутилась она.

– Дамой для наслаждений, дорогуша, – сказала Кейт. – Ты будешь поздно вставать, красиво одеваться, делать мужчин счастливыми и богатеть. Ты была бы одной из лучших. Ты так хороша… Ты могла бы иметь все, что угодно, все, что угодно. Поверь мне, я знаю.

Алину передернуло. В их замке всегда шатались одна-две шлюхи – ничего удивительного, ведь там жило слишком много мужчин без своих жен, – и все относились к ним с презрением. Но даже не это заставило Алину содрогнуться, а мысль о том, что за пенни к ней будут приходить и насиловать ее такие же подонки, как Уильям Хамлей. В ней вновь ожили воспоминания о его большом теле, навалившемся на нее, в то время как, лежа с раздвинутыми ногами, она тряслась от ужаса и отвращения в ожидании, когда он проникнет в нее. Алина словно заново пережила этот кошмар, и ее выдержка и уверенность испарились. Она почувствовала, что, если пробудет здесь еще хоть минуту, это повторится вновь. Поддавшись паническому порыву выбраться отсюда, она попятилась к двери, боясь обидеть или даже рассердить Кейт.

– Извини, – забормотала она. – Пожалуйста, прости меня, но я не могу этого делать…

– Подумай! – весело уговаривала ее Кейт. – А надумаешь, приходи. Я буду здесь.

– Спасибо, – пролепетала Алина и, найдя наконец дверь, выбежала вон.

Промчавшись вниз по ступенькам, она выскочила на улицу и распахнула дверь первого этажа, но войти побоялась.

– Ричард! – позвала Алина. – Ричард, выходи!

Ответа не было. В полумраке видны были лишь расплывчатые женские силуэты.

– Ричард! – в истерике завизжала она. – Где ты?

Вокруг стала собираться толпа зевак, и она испугалась еще больше. Наконец появился Ричард. В одной руке он держал кружку пива, в другой – куриную ножку.

– Что случилось? – с набитым ртом пробормотал он, явно недовольный, что его побеспокоили.

– Пойдем отсюда, – схватив брата за руку, сказала Алина. – Это бордель!

При этих словах из толпы послышался смех и язвительные замечания.

– Они могли бы накормить тебя, – возразил Ричард.

– Они хотят, чтобы я стала шлюхой! – вскипела Алина.

– Ну ладно, ладно. – Он допил пиво, поставил кружку у порога и сунул остатки курицы себе под рубаху.

– Пошли, – нетерпеливо подгоняла его Алина, хотя необходимость заботиться о брате привела ее в чувство.

А его, казалось, ничуть не шокировало, что сестра могла стать потаскухой, и вовсе не хотелось уходить оттуда, где угощают курицей и пивом.

Видя, что представление окончено, зеваки разошлись, и осталась лишь одна хорошо одетая женщина, та самая, которая дала тюремщику пенни. Он называл ее Мэг. Она смотрела на Алину со смешанным выражением любопытства и сочувствия. Не желая, чтобы на нее глазели, Алина сердито отвернулась. Тогда женщина заговорила с ней:

– Похоже, у вас неприятности…

Доброжелательность в голосе Мэг побудила Алину обернуться.

– Да, – призналась она. – У нас неприятности.

– Я видела вас возле тюрьмы. Там сидит мой муж, и я каждый день навещаю его. А вы что там делали?

– Наш отец там.

– Почему же вы не вошли?

– У нас нет денег, чтобы заплатить тюремщику.

Через плечо Алины Мэг взглянула на дверь борделя.

– И вы пришли сюда, чтобы раздобыть денег?

– Да, но я не знала, что это такое, пока не…

– Бедняжка, – покачала головой Мэг. – Вот и моя Энни была бы сейчас такая, как ты, если бы не умерла… Хочешь, пойдем завтра в тюрьму вместе? Может быть, нам удастся уговорить Одо поступить по-христиански и пожалеть двух несчастных детей.

– О, это было бы чудесно! – воскликнула Алина, растроганная до слез.

Мэг продолжала пристально смотреть на нее.

– Вы обедали сегодня?

– Я нет. А Ричард немного поел в… в этом доме.

– Пойдемте-ка лучше ко мне. Я дам вам хлеба и мяса. – Мэг заметила в глазах Алины тревогу и добавила: – И за это тебе ничего не надо делать.

Алина поверила.

– Спасибо тебе, – промолвила она. – Ты очень добра к нам. Уж не знаю, как тебя и отблагодарить.

– И не надо, – улыбнулась Мэг. – Пойдем.

Муж Мэг был купцом. В своем доме в южной части города, на рынке по базарным дням и на большой ежегодной ярмарке, что проводилась на горе святого Эгидия, он скупал у крестьян окрестных деревень овечью шерсть, набивал ею огромные тюки, каждый из которых вмещал настриг с двухсот сорока овец, и складывал в стоявшем за домом амбаре. Раз в год, когда фламандские ткачи присылали скупщиков мягкой и прочной английской шерсти, муж Мэг продавал все тюки, их грузили на корабли и через Дувр и Булонь доставляли в Брюгге и Гент, где из нее делали великолепные ткани, и по ценам, совершенно недоступным для тех, кто этих овец выращивал, продавали по всему миру. Об этом Алине и Ричарду рассказала за обедом Мэг; с ее губ не сходила теплая улыбка, как бы говорившая: что бы ни случилось в жизни, люди не должны озлобляться.

Ее мужа обвинили в том, что он обвешивал покупателей, а это преступление считалось очень серьезным, потому что город славился репутацией честных торговцев. Из слов Мэг Алина поняла, что, возможно, ее муж действительно был виноват. Однако для дела отсутствие хозяина особого значения не имело, так как его место заняла Мэг. Зимой работы у нее было не много: она съездила во Фландрию, заверила торговых партнеров мужа, что все их договоры остаются в силе, и отремонтировала амбар, заодно немного его расширив. Когда же начнется сезон стрижки овец, она станет покупать шерсть, как это делал муж. Мэг знала, как определить качество товара и какую установить цену. Несмотря на несколько подмоченную репутацию супруга, ее приняли в городскую купеческую гильдию, ибо так уж было заведено среди купцов – помогать семьям попавших в трудное положение собратьев.

Поев и выпив вина, Ричард и Алина устроились у огня и поболтали с Мэг, а когда стало смеркаться, отправились ночевать в монастырь. Алину вновь мучили кошмары. На этот раз ей приснилось, что отец сидит на троне в тюрьме, высокий и бледный, как всегда, а она приходит навестить его и должна поклониться ему, словно королю. Затем он стал ругать ее за то, что она предала его, оставив гнить в тюрьме и уйдя в бордель. Возмущенная такой несправедливостью, Алина в ярости закричала, что это он предал ее, и уже хотела рассказать, что из-за этого сделал с ней Уильям, но ей не хотелось вдаваться в подробности; и тут она увидела сидящего здесь же на топчане Уильяма, который ел вишню из миски. Он плюнул в нее вишневой косточкой. Косточка попала в щеку и словно ужалила Алину. Отец улыбнулся, а Уильям начал бросать в нее вишнями. Ягоды забрызгали лицо и платье, и Алина заплакала, потому что это было хоть и старое, но единственное ее платье, и теперь все оно было покрыто, словно каплями крови, пятнами вишневого сока.

Когда она проснулась и обнаружила, что все это ей лишь пригрезилось, то почувствовала огромное облегчение, хотя действительность, возможно, была гораздо хуже, чем сон.

В трещинах деревянных стен забрезжил рассвет. Люди вокруг Алины начали просыпаться и вставать. Вскоре пришли монахи, открыли двери и ставни и позвали всех завтракать.

Быстро поев, Алина и Ричард поспешили к дому Мэг. Она уже ждала их. Мэг приготовила на обед мужу говяжье рагу со специями, и Алина велела Ричарду помочь дотащить тяжелый котелок. Ей было стыдно, что они не могут ничего принести своему отцу.

Они поднялись по Верхней улице, вошли через задние ворота в замок, миновали дворец и спустились к тюрьме. Алина вспомнила, что вчера Одо на ее вопрос о здоровье отца ответил, что тот умирает. Тогда она подумала, что он преувеличивает со зла, но сейчас начала беспокоиться.

– А вы не знаете, как там мой отец? – спросила она Мэг.

– Нет, дорогая, – ответила женщина. – Я никогда его не видела.

– Тюремщик говорит, он при смерти.

– Этот человек мерзавец. Вполне возможно, он сказал так, чтобы причинить тебе боль. Как бы там ни было, ты скоро все сама узнаешь.

Алина вошла в зловонную, мрачную тюрьму с тяжелым сердцем.

Одо грел руки возле огня. Кивнув Мэг, он уставился на Алину.

– Ты принесла деньги? – пробурчал он.

– Я заплачу за них, – сказала Мэг. – Вот два пенса – за меня и за них.

На тупой физиономии тюремщика появилось хитрое выражение.

– За них нужно два пенса: по пенни за каждого.

– Да что ты за человек! – разозлилась Мэг. – Пропусти обоих, или я устрою тебе неприятности через купеческую гильдию и ты потеряешь эту работу.

– Ну ладно, ладно, меня не запугаешь, – проворчал Одо и ткнул пальцем в сторону арки в каменной стене. – Бартоломео там.

– Вам понадобится свет, – проговорила Мэг. Она вынула из кармана плаща пару свечей, зажгла их и одну протянула Алине. – Надеюсь, все будет хорошо, – сказала она и, поцеловав Алину, быстро пошла к противоположной арке.

– Спасибо тебе за пенни! – крикнула ей вдогонку Алина, но Мэг уже исчезла во мраке.

Вглядываясь в темноту и высоко подняв свечу, Алина прошла в арку и очутилась на крохотной квадратной площадке. Здесь она различила три тяжелые двери, запертые снаружи на засов.

– Прямо перед тобой! – крикнул Одо.

– Ричард, подними засов, – сказала Алина.

Сняв со скоб увесистый деревянный брус, Ричард приставил его к стене. Алина прошептала молитву и толкнула дверь. В камере стола кромешная тьма. Алина посветила свечой и всмотрелась в дрожащие тени. Здесь стояла страшная вонь.

– Кто это? – раздался голос из темноты.

– Отец? – Она различила сидящую на покрытом сеном полу темную фигуру.

– Алина? – В голосе слышалось крайнее удивление. – Алина, это ты? – Голос был похож на отцовский, только как будто постарел.

Держа над собой свечу, Алина подошла поближе. Отец поднял на нее глаза, и свет упал на его лицо. Алина вскрикнула от ужаса.

Бартоломео трудно было узнать.

Он всегда был худым, но сейчас превратился в скелет, покрытый грязью и в лохмотьях.

– Алина! – простонал отец. – Это ты! – Его лицо оскалилось улыбкой.

Из глаз Алины брызнули слезы. Она не была готова к такому зрелищу, даже вообразить подобное не могла. Она сразу поняла, что дни отца сочтены: подлый Одо сказал правду. Но он еще был жив, страдал и мучительно переживал встречу с ней. Она уговаривала себя сохранять спокойствие, но при виде отца потеряла самообладание и упала перед ним на колени, захлебываясь в рыданиях.

Он наклонился вперед, обнял ее и стал гладить по спине, словно успокаивая разбившего коленку или сломавшего игрушку ребенка.

– Ну не плачь, – ласково приговаривал отец. – Не надо плакать сейчас, когда ты сделала своего отца таким счастливым.

Он взял из ее руки свечу.

– А этот молодой человек – мой Ричард?

– Да, отец, – выдавил Ричард.

Алина обняла отца. Его тело было словно мешок с костями. У него не осталось плоти. Ей хотелось сказать ему слова любви и поддержки, но слезы душили ее.

– Ричард, – проговорил отец, – как же ты вырос! У тебя уже растет борода?

– Только начала, отец, но она еще очень светлая.

Алина понимала, что Ричард с трудом сдерживает слезы. Если он расплачется, отец наверняка скажет, чтобы вел себя как подобает мужчине. Волнуясь из-за Ричарда, Алина перестала плакать. Она еще раз сжала в объятиях исхудавшее тело отца, потом отстранилась, вытерла слезы и высморкалась.

– С вами все в порядке? – спросил отец. Он говорил медленнее, чем обычно, и его голос дрожал. – Как вы управлялись без меня? Где жили? Мне ведь о вас ничего не сообщают – это самая страшная пытка, которую они могли изобрести. Но кажется, с вами все нормально – живы и здоровы. Это чудесно!

Упоминание о пытке заставило Алину задуматься о муках, которые он, возможно, претерпел, но, боясь услышать ответ, она не стала спрашивать об этом.

– У нас все нормально, отец, – солгала Алина, зная, что правда доконает его. – Мы жили в замке, и Мэттью заботился о нас.

– Но вы больше не сможете там жить, – возразил отец. – Король сделал эту жирную уродину Перси Хамлея графом, и теперь замок принадлежит ему.

– Да, отец, – сказала Алина. – Мы ушли оттуда.

Он дотронулся до ее старенького полотняного платья и резко спросил:

– Что это? Ты продала свои вещи?

Алина решила рассказать лишь часть правды:

– Нам пришлось покидать замок в спешке, так что мы остались без одежды.

– А где сейчас Мэттью? Почему его нет с вами?

Она боялась этого вопроса и не знала, что ответить. Лишь несколько мгновений длилась пауза, но Бартоломео ее заметил.

– Ну же! Не пытайся что-то скрыть от меня! – потребовал он с нотками былой властности в голосе. – Где Мэттью?

– Его убили Хамлеи, – призналась Алина. – Но нам они не причинили вреда. – Она затаила дыхание. Поверит?

– Бедный Мэттью, – с горечью прошептал отец. – Он никогда не был воином. Надеюсь, он попал прямо в рай.

«Он верит мне», – с облегчением подумала Алина и перевела разговор подальше от опасной темы.

– Мы решили отправиться в Винчестер, чтобы попросить короля выделить нам какие-нибудь средства, на которые мы могли бы существовать, но он…

– Бесполезно, – оборвал ее отец, прежде чем она успела объяснить, почему им не удалось встретиться с королем. – Для вас он ничего не станет делать.

Его не терпящий возражения тон обидел Алину. Она сделала все, что могла, и хотела услышать от него похвалу, забыв о том, что это всегда было трудно. «Мне следовало бы привыкнуть к этому», – подумала Алина и смиренно спросила:

– Так что же нам делать, отец?

Он слегка подвинулся; раздался лязгающий звук, и Алина с ужасом поняла, что он закован в кандалы.

– У меня была возможность припрятать немного денег, – заговорил он. – В поясе под рубашкой я спрятал пятьдесят византинов. Этот пояс я отдал священнику.

– Пятьдесят! – изумилась Алина.

Византины – это золотые монеты, которые в Англии не чеканили, а привозили из Византии. Алина в жизни не видала больше одной. Каждая из таких монет стоила двадцать четыре серебряных пенса. А пятьдесят – это… она не могла сосчитать.

– Какому священнику? – деловито спросил Ричард.

– Отцу Ральфу из церкви Святого Михаила, что возле Северных ворот.

– Он порядочный человек? – заволновалась Алина.

– Надеюсь. В тот день, когда Хамлеи привезли меня в Винчестер, я на несколько минут оказался с отцом Ральфом наедине и, зная, что это мой единственный шанс, отдал ему пояс и попросил сохранить, пока вы не явитесь за ним. Пятьдесят византинов стоят пять фунтов серебра.

Пять фунтов. Алина понимала, что эти деньги способны изменить их жизнь. Они смогут купить хлеба, пару ботинок вместо этих ужасных деревянных башмаков и даже двух недорогих лошадей, если им понадобится отправиться в дальнюю дорогу. Конечно, эти деньги не смогут решить всех проблем, но они придадут им уверенности. Ей уже не придется день и ночь ломать голову, как выжить, и она сможет заняться тем, чтобы попытаться вызволить отца из этой ужасной темницы.

– Когда получим деньги, мы освободим тебя, – сказала Алина.

– Мне не выйти отсюда, – отрезал он. – Забудьте об этом. Если бы я не был при смерти, они бы меня уже повесили.

Алина задохнулась от возмущения. Как он может так говорить?

– Что тебя удивляет? – продолжал отец. – Король хочет от меня избавиться, а если я умру сам, моя смерть не будет на его совести.

– Отец, – заговорил Ричард, – когда король в отъезде, охрана здесь никудышная. Думаю, с помощью нескольких воинов я мог бы освободить тебя.

Алина прекрасно понимала, что этого никогда не случится. У Ричарда не было опыта, чтобы собрать отряд для спасения отца, к тому же он слишком юн, чтобы повести за собой людей. Она боялась, что отец обидит Ричарда, презрительно отнесясь к его предложению, но тот лишь проговорил:

– Даже не думай об этом. Если ты ворвешься сюда, я откажусь выйти.

Алина знала: если отец принял решение, спорить с ним бесполезно. Но сердце ее разрывалось от мысли, что он окончит свои дни в этой вонючей тюрьме. Она должна хоть как-то скрасить его пребывание здесь.

– Что ж, если ты решил остаться, мы можем прибрать здесь, постелить свежего сена. Каждый день будем приносить тебе горячую пищу, достанем свечи и, возможно, Библию. И еще…

– Даже и не думай! – отрезал отец. – Мои дети не станут слоняться вокруг тюрьмы в ожидании смерти своего старого отца.

К глазам Алины снова подступили слезы.

– Но мы не можем оставить тебя в таком положении!

Это восклицание он проигнорировал.

– У вашей дорогой матушки была сестра, ее зовут Эдит. Она живет в деревне Хантлей, что на Глостерской дороге. Ее муж рыцарь. Отправляйтесь туда.

Алине в голову пришла мысль, что они могут время от времени навещать отца. И возможно, он все-таки разрешит им устроить его поудобнее. Она попыталась вспомнить тетушку Эдит и дядюшку Симона, которых не видела с того дня, когда умерла мама. У нее осталось лишь смутное воспоминание о хрупкой и робкой женщине и большом и радушном мужчине, который много ел и много пил.

– И они позаботятся о нас? – неуверенно спросила Алина.

– Конечно. Они же ваши родственники.

Алина была не вполне уверена, что это достаточно серьезная причина для того, чтобы скромная семья рыцаря с радостью приняла двух голодных подростков, однако отец сказал, что все будет хорошо, а ему она верила.

– И что потом?

– Ричард станет оруженосцем своего дядюшки и начнет обучаться рыцарскому искусству, а ты до замужества будешь фрейлиной тети.

Алина чувствовала себя так, будто многие мили несла тяжелую ношу и, пока не свалила ее на землю, даже не замечала, как болит спина. Теперь снова все решал отец, и, несмотря на то, что он был болен и томился в тюрьме, его авторитет и уверенность успокаивали.

– Прежде чем вы покинете меня, я хочу, чтобы вы оба дали клятву, – властно потребовал отец.

Алина была потрясена. Ведь это он всегда говорил: «Давать клятву – значит подвергать душу риску. Никогда не клянись, пока не будешь уверена, что скорее умрешь, чем нарушишь свой обет». Он и сам оказался здесь из-за того, что дал слово; другие бароны отреклись от своих обетов и признали короля Стефана, отец же остался верен клятве. И именно поэтому теперь умирал.

– Дай мне твой меч, – сказал он Ричарду.

Ричард обнажил меч и протянул отцу. Тот повернул его рукояткой от себя и приказал:

– На колени!

Ричард повиновался.

– Положи руку на эфес. – Отец сделал паузу, словно собираясь с силами, а затем его голос зазвенел, как набатный колокол. – Клянись Всемогущим Господом Богом, и Иисусом Христом, и всеми святыми, что не будет тебе покоя, пока не станешь ты графом Ширингом и господином всех тех земель, коими владел я.

Изумленная Алина следила за происходящим, преисполненная благоговейного страха. Она ожидала, что отец потребует от них расплывчатого обещания – чего-то вроде того, чтобы всегда говорить правду или быть богопослушными, – но нет, он ставил перед Ричардом вполне конкретную задачу, на решение которой могла уйти вся жизнь.

Ричард сделал глубокий вдох и с дрожью в голосе произнес:

– Клянусь Всемогущим Господом Богом, и Иисусом Христом, и всеми святыми, что не будет мне покоя, пока не стану я графом Ширингом и господином всех тех земель, коими владел ты.

Отец вздохнул, будто закончил тяжелую работу. И вновь удивил Алину. Повернувшись, он направил эфес меча на нее.

– Клянись Всемогущим Господом Богом, и Иисусом Христом, и всеми святыми, что будешь заботиться о брате твоем Ричарде до тех пор, пока он не исполнит своего обета.

Чувство обреченности захлестнуло Алину. Значит, вот какая ее ждет судьба: Ричард будет мстить за отца, а она – заботиться о Ричарде. Для нее это тоже миссия отмщения, ибо, если Ричард станет графом, Уильям Хамлей потеряет право наследования. В сознании Алины пронеслось, что никто не спросил ее, как она сама хотела бы прожить свою жизнь, но эта дурацкая мысль исчезла так же быстро, как и пришла. Итак, таково ее предназначение. Она не противилась, понимая, что наступила роковая минута, и ее жизненный путь определяется окончательно и бесповоротно. Она дотронулась до рукоятки меча и произнесла клятву, сама удивляясь своему голосу, в котором слышались сила и непреклонная воля:

– Клянусь Всемогущим Господом Богом, и Иисусом Христом, и всеми святыми, что буду заботиться о брате моем Ричарде до тех пор, пока он не исполнит своего обета.

Она перекрестилась. «Все, – подумала Алина. – Я дала клятву, и теперь скорее умру, чем нарушу ее». Она чувствовала нечто вроде мрачного удовлетворения.

– Ну вот, – проговорил отец. Его голос снова стал слабым. – И больше не приходите сюда.

Алина не верила своим ушам.

– Но дядя Симон мог бы иногда привозить нас, чтобы мы убедились, что ты сыт и в тепле…

– Нет, – твердо сказал отец. – У вас есть цель, и вы не будете тратить силы на визиты в тюрьму.

Он был непреклонен, но она не хотела смириться.

– Позволь нам прийти хотя бы еще один раз и принести тебе самое необходимое.

– Мне ничего не надо!

– Ну пожалуйста…

– Нет!

К себе он был не менее жесток, чем к другим. Она зарыдала.

– А теперь идите, – приказал отец.

– Уже?

– Да. Здесь вам не место. Я увидел вас, убедился, что вы живы и здоровы. Вы поклялись вернуть то, что я потерял, и я удовлетворен. Теперь единственное, что может меня расстроить, – это видеть, как вы теряете здесь время. Идите же.

– Нет, папа! – взмолилась Алина, хотя знала, что все уговоры бесполезны.

– Послушай, – его голос смягчился. – Я прожил славную жизнь, и вот я умираю. Я уже исповедался и готов предстать перед вратами вечности. Молитесь за спасение моей души. Ступайте.

Алина наклонилась и поцеловала отца в лоб. Ее слезы окропили его щеки.

– Прощай, дорогой отец, – прошептала она и встала.

– Прощай, – дрожащим голосом повторил Ричард.

– Да благословит вас Господь, и да поможет Он вам исполнить ваши обеты.

Оставив ему свечу, они пошли к двери. На пороге Алина оглянулась и в последний раз взглянула на освещенную неверным светом тусклой свечи фигуру отца. На его лице застыло знакомое ей с детства выражение спокойствия и решимости. Она смотрела на него, пока слезы не затуманили ее взор, затем отвернулась и, пройдя мимо тюремщика, вышла на свежий воздух.

III

Впереди шел Ричард. За ним плелась убитая горем Алина. Ей казалось, что отец уже умер, хотя он находился в еще худшем положении, ибо продолжал страдать. Она слышала, как Ричард спрашивал, куда идти, но у нее не осталось сил ни думать, ни отвечать. Она остановилась возле маленькой деревянной церкви с притулившейся сбоку жалкой лачугой и огляделась. Вокруг были убогие развалюхи, улица утопала в нечистотах, свирепые собаки гонялись за крысами, а в грязи играли босоногие ребятишки.

– Похоже, это и есть церковь Святого Михаила, – проговорил Ричард.

Прилепившаяся к церкви лачуга, должно быть, служила священнику жильем. Единственное окно было закрыто ставнями, дверь распахнута. Они вошли внутрь.

Посередине комнаты в очаге горел огонь. Вся обстановка состояла из грубо сколоченного стола, нескольких табуреток да стоящей в углу пивной бочки. Пол покрыт соломой. Возле огня с кружкой в руках сидел маленький, тощий человечек лет пятидесяти с сизым носом и редкими растрепанными волосами. На нем были грязная нижняя рубаха, коричневая ряса и деревянные башмаки.

– Отец Ральф? – с сомнением спросил Ричард.

– А что, если так? – огрызнулся тот.

Алина вздохнула. У нее не было сил пререкаться, и она предоставила Ричарду вести разговор.

– Так да или нет? – наседал он.

На этот вопрос ответил раздавшийся с улицы голос:

– Ральф, ты дома?

Вошла средних лет женщина и протянула священнику буханку хлеба и большую миску, от которой исходил аромат тушеного мяса. Но Алина была так измучена, что даже не посмотрела на еду. Женщина – очевидно, одна из прихожанок Ральфа – была одета бедно. Не проронив ни слова, священник взял миску и хлеб и принялся за еду. Женщина же, с любопытством взглянув на Алину, вышла.

– Так вот, отец Ральф, – сказал Ричард, – я сын Бартоломео, бывшего графа Ширинга.

Священник перестал есть и уставился на них. На его лице промелькнуло странное выражение – то ли враждебности, то ли испуга. Или вины? Он отвел глаза и пробормотал:

– Чего тебе от меня надо?

Алина вздрогнула.

– Ты сам знаешь, – ответил Ричард. – Мои деньги. Пятьдесят византинов.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – заюлил Ральф.

Алина смотрела на него во все глаза, не веря своим ушам. Ведь отец сказал, что оставил деньги именно этому священнику! Он не мог ошибиться.

– Что ты имеешь в виду? – побледнев, проговорил Ричард.

– Я имею в виду, что не понимаю, о чем ты говоришь. А теперь проваливайте. – Ральф зачерпнул ложкой жаркое.

Конечно, этот человек лгал, но что они могли поделать?

– Мой отец оставил тебе пятьдесят византинов и сказал, чтобы ты отдал их мне. Где они? – продолжал настаивать Ричард.

– Ничего он мне не давал.

– Он сказал, что…

– Значит, врет.

Но Алина знала, отец никогда не обманывал.

– Ты лжец! – не выдержав, вскричала она. – Мы знаем, что ты лжешь!

– Можете пожаловаться шерифу, – пожал плечами Ральф.

– Если мы это сделаем, тебе не поздоровится. В этом городе ворам отрубают руки.

Тень страха пробежала по лицу священника, но тут же исчезла, и он дерзко заявил:

– Поверят мне, а не сидящему в тюрьме изменнику, если, конечно, ваш папаша доживет до суда.

Он был прав. Им не найти доказательств того, что отец действительно передал Ральфу деньги, ибо это было сделано втайне, дабы они не достались ни королю, ни Перси Хамлею, ни другому воронью, слетевшемуся поживиться имуществом поверженного графа. Алина с горечью осознала, что они оказались словно в лесу. Ее и Ричарда могли безнаказанно ограбить только потому, что они дети опального дворянина. «Почему я должна всех бояться? – со злостью вопрошала она. – Почему не боятся меня?»

– Похоже, он прав, – взглянув на нее, прошептал Ричард.

– Да, – гневно выдавила Алина. – Не стоит жаловаться шерифу. – Она вспомнила, как в лесу пырнула ножом толстого разбойника, и его компаньон в страхе сбежал. А этот священник к тому же стар и слаб, и, наверное, не думал, что увидит их когда-то. Может, удастся его запугать?

– Что будем делать? – спросил Ричард.

Поддавшись нахлынувшей на нее ярости, Алина выпалила:

– Спалим его лачугу!

Она подошла к очагу и деревянным башмаком пнула горящие поленья. Лежавшая на полу солома мгновенно занялась.

– Эй! – завопил Ральф. Он приподнялся, уронив хлеб и расплескав жаркое, но, прежде чем он успел встать, к нему подскочила Алина. Она уже не отдавала отчета в своих поступках. Получив удар, Ральф свалился с табуретки на пол. Как же легко оказалось сбить его с ног!

Алина оседлала его, уперев колени ему в грудь, и старик начал задыхаться. Окончательно потеряв голову, она наклонилась к нему и завизжала:

– Ты лживый безбожный вор! Сейчас я сожгу тебя!

Он скосил в сторону глаза, и его физиономия исказилась от ужаса. Проследив за взглядом священника, Алина увидела, что Ричард обнажил меч и готовился пустить его в дело. Грязная рожа Ральфа побледнела.

– Ах ты, дьявол… – прохрипел он.

– Ты обворовываешь несчастных детей! – Краем глаза Алина заметила валявшуюся неподалеку палку, один конец которой охватило пламя, и схватив ее, поднесла горящий конец к лицу старика. – За это я выжгу тебе глаза – один за другим. Сначала левый…

– Умоляю, не надо, – зашептал он. – Прошу тебя, не делай этого.

Алина удивилась, как быстро он пошел на попятную. Вокруг уже горела солома.

– Говори, где деньги? – неожиданно спокойным голосом сказала она.

– В церкви. – Священник все еще дрожал от страха.

– Точнее!

– За алтарем, под камнем.

Алина взглянула на Ричарда.

– Стереги его, – приказала она. – Я пойду посмотрю. Если шевельнется, убей.

– Алли! – воскликнул Ричард. – Да за это время весь дом сгорит!

Алина подошла к бочке и подняла крышку. Бочка была наполовину полна. Взявшись за обод, она перевернула ее. Разлившееся по полу пиво намочило солому, и огонь погас.

Алина вышла во двор. Она поняла, что действительно готова была выжечь глаза священнику, однако вместо стыда ее охватило чувство гордости. Она твердо решила никогда не давать себя в обиду и доказала, что это ей по плечу. Большими шагами она приблизилась к двери церкви и дернула ее. Дверь оказалась заперта на небольшой замок. Можно было вернуться и потребовать у Ральфа ключ, но она вытащила из рукава кинжал, вставила его в дверную щель и сломала замок. Дверь распахнулась. Девушка шагнула внутрь.

Церковь представляла собой жалкое зрелище. В ней не было ничего, кроме алтаря, а все убранство составляли несколько убогих рисунков на покрытых штукатуркой деревянных стенах. В углу, под маленькой, вырезанной из дерева фигуркой, изображавшей, очевидно, святого Михаила, тускло мерцала одинокая свеча. Алина поняла, что пять фунтов представляли ужасный соблазн для отца Ральфа, но она выбросила эту мысль из головы.

Пол был земляной, и только позади алтаря лежал большой плоский камень. Никому и в голову не могло прийти грабить столь нищую церковь, как эта. Опустившись на одно колено, Алина попробовала сдвинуть камень. Он оказался очень тяжелым и не поддавался. Она начала нервничать. На Ричарда нельзя было положиться: Ральф мог в любую минуту сбежать от него и позвать на помощь, и тогда Алине пришлось бы доказывать, что это действительно ее деньги. А самое страшное, она напала на священнослужителя и вломилась в церковь. Тревожный холодок пробежал по ее спине, когда она поняла, что преступила закон.

Страх придал ей сил. Она изо всех сил налегла на камень и сдвинула его на пару дюймов. Он прикрывал ямку глубиной около фута. Она еще чуть-чуть подвинула камень. На дне тайника лежал кожаный пояс. Просунув в щель руку, Алина вытащила его.

– Вот он! – сказала она вслух, удовлетворенная тем, что победила бесчестного священника и вернула отцовские деньги. Но, встав, Алина поняла, что торжествовать рано: пояс был подозрительно легок. Она высыпала монеты. Их оказалось только десять. Тут был всего фунт серебра.

Где же остальные деньги? Их спустил отец Ральф! Алина снова пришла в бешенство. Отцовские деньги – это все, что у нее осталось на этом свете, а воришка-священник украл большую их часть. Размахивая поясом, Алина выбежала из церкви. На улице какой-то прохожий удивленно уставился на нее. Не обращая на него внимания, она вошла в жилище священника.

Ричард стоял над отцом Ральфом, приставив к его горлу меч.

– Где остальные деньги?! – крикнула Алина.

– Нету, – прохрипел старик.

Она наклонилась и поднесла к его лицу нож.

– Как нету?!

– Я потратил их, – осипшим голосом признался Ральф.

Алине хотелось зарезать его, или избить, или утопить в реке, но это уже ничего бы не изменило. Он говорил правду. Она бросила взгляд на перевернутую бочку: пьяница способен все пропить. Она готова была лопнуть от досады.

– Я бы отрезала тебе ухо, если бы за него дали хоть пенни, – прошипела Алина. У Ральфа был такой вид, словно он думал, что она в любом случае сделает это.

– Раз уж он спустил наши деньги, – сказал Ричард, – давай возьмем, что есть, и уйдем.

Алина вынуждена была признать, что он прав. Ее злость испарилась, оставив горький осадок. Запугиванием от священника все равно ничего не добьешься, а чем дольше они здесь остаются, тем больше вероятность, что кто-нибудь войдет, и тогда им не избежать беды. Алина встала.

– Ладно, – согласилась она, сложила золотые монеты обратно в пояс, надела его на себя и ткнула пальцем в отца Ральфа. – Может быть, я еще вернусь и убью тебя.

Она вышла из лачуги и торопливо зашагала по узкой улице.

– Ты была просто великолепна, Алли! – восторженно сказал нагнавший ее Ричард. – Запугала его до полусмерти и вернула наши денежки!

– Да, – угрюмо кивнула она. Ее нервы все еще были напряжены, но сейчас, когда ярость стихла, она чувствовала себя опустошенной и несчастной.

– А что мы купим? – нетерпеливо спросил Ричард.

– Немного еды в дорогу.

– А как же лошади?

– За фунт лошадей не купишь.

– Ну тогда можно купить тебе ботинки.

Она думала об этом. Деревянные башмаки натирали ноги, а босиком не пойдешь – земля еще слишком холодна. Однако ботинки стоили очень дорого, а Алина не хотела так быстро потратить все деньги.

– Нет, – решила она. – Нам надо приберечь деньги, я пока обойдусь без ботинок.

Ричард немного расстроился, но спорить не стал.

– А какую еду мы купим?

– Хлеб, сыр и вино.

– И пирожки…

– Нет, они слишком дорогие.

– Ох! – Он помолчал с минуту, затем сказал: – Ну и зануда же ты, Алли.

– Я знаю, – вздохнула Алина. «Почему мне так плохо? – подумала она. – Я должна гордиться собой. Мне удалось добраться сюда из замка, я защитила своего брата, нашла отца и вернула наши деньги. А еще вспорола брюхо толстяку-разбойнику, заставила Ричарда прикончить его и чуть было не выжгла глаза священнику».

– Переживаешь из-за отца? – сочувственно спросил Ричард.

– Нет, – откликнулась она. – Просто на душе гадко.

Алина очень скоро пожалела, что отказалась от покупки ботинок. Она ковыляла по дороге в Глостер, пока башмаки не стерли ей ноги до крови, потом разулась и, сколько хватило сил терпеть холод, шла босиком, потом снова надела башмаки. На ноги лучше было не смотреть: когда видишь кровавые мозоли, они болят еще сильнее.

Среди холмов попадались небольшие участки земли, где крестьяне выращивали овес или рис и пасли тощих овец. Решив, что, должно быть, Хантлей где-то неподалеку, Алина остановилась на околице какой-то деревушки, чтобы расспросить крестьянина, который на огороженном дворе с низенькой мазанкой стриг овцу. Сунув животного головой в специальное деревянное приспособление, он ловко орудовал длинным ножом. Еще две овцы в сторонке тревожно блеяли, ожидая своей очереди, а в поле щипала травку уже остриженная. В такую холодную погоду она казалась голой.

– Рановато стричь-то, – сказала Алина.

Крестьянин поднял на нее глаза и добродушно улыбнулся. Это был рыжеволосый веснушчатый парень; закатанные рукава обнажали его волосатые руки.

– Деньги нужны. Пусть лучше овцы замерзнут, чем я проголодаюсь.

– А сколько тебе платят?

– За шерсть с одной овцы – пенни. Да еще надо тащиться в Глостер и терять целый день, а сейчас весна и в поле полно работы, – пожаловался он, однако в голосе его не было печали.

– А что это за деревня? – спросила Алина.

– Пришлые люди называют ее Хантлей, – ответил он. – А ты кто такая? – поинтересовался он. – Как тебя сюда занесло?

– Я племянница Симона Хантлея, – сказала Алина.

– Да ну! Он сейчас в большом доме. Ты его прошла, поворачивай назад. Увидишь тропинку через поле – по ней и иди.

– Спасибо.

Деревня стояла посреди распаханного поля, словно свинья в луже. Вокруг господского дома, который выглядел немногим лучше, чем дом зажиточного крестьянина, теснились два десятка домишек. Видно, тетушка Эдит и дядюшка Симон жили не слишком богато. На главном дворе несколько мужиков разглядывали пару коней. Среди них, похоже, был и хозяин дома в алой накидке на плечах. Алина присмотрелась. Прошло уже двенадцать или тринадцать лет с тех пор, как она видела дядюшку Симона, но, похоже, это был он. В ее памяти он остался огромным мужчиной, а сейчас выглядел не таким уж и большим, но это, наверное, потому, что тогда она была совсем малышкой. Волосы у него поредели и появился двойной подбородок.

– А какой высокий в холке… – услышала Алина и узнала его скрипучий, с легким придыханием голос.

Она облегченно вздохнула. Теперь они будут сыты и обуты, о них позаботятся – всё, конец черствому хлебу с сухим сыром, ночевкам в сараях и бесконечным, полным опасностей путешествиям. Теперь у нее будут мягкая постель, новое платье и жареное мясо на обед.

Дядя Симон поймал ее взгляд и, не узнав, весело бросил стоявшим рядом крестьянам:

– Посмотрите-ка! К нам пожаловали милашка и юный воин. – И тут что-то промелькнуло в его глазах, – он почувствовал, что это не случайные прохожие. – Эй, а ведь я тебя знаю.

– Да, дядюшка Симон, знаешь, – сказала Алина.

– Свят-свят! – Он чуть не подпрыгнул, словно испугавшись. – Я слышу голос призрака!

Алина не поняла, что он имеет в виду, но дядя Симон подошел поближе и стал в упор разглядывать лицо девушки – казалось, он вот-вот захочет посмотреть ее зубы, как это делают с лошадьми, – а затем проговорил:

– У твоей матери был такой же голосок: будто мед льется из кувшина. Богом клянусь, ты и красивая, как она. – Он протянул руку, собираясь погладить ее по щеке, но она резко отпрянула. – А ты, я вижу, такая же норовистая, как твой проклятый отец. Небось, это он послал вас сюда, а?

Алина негодующе сжала кулаки. Ей было больно, что про отца говорили «твой проклятый отец», но, если бы возразила, дядя Симон посчитал бы это еще одним доказательством ее упрямства, поэтому она прикусила язык и покорно промолвила:

– Да, он сказал, что тетушка Эдит позаботится о нас.

– Так вот, он ошибался, – проскрипел дядя Симон. – Тетушка Эдит умерла. Хуже того, из-за позора твоего папаши я потерял половину своей земли, и она отошла этому жирному мошеннику Перси Хамлею. Трудные времена настали. Так что можете поворачивать обратно. Я вас не приму.

Алина опешила. Она не ожидала такой жестокости.

– Но ведь мы твои родственники.

Казалось, он несколько устыдился, но тут же резко ответил:

– Мне вы не родственники. Вы племянники моей первой жены. А Эдит не встречалась с сестрой из-за этого надутого осла, за которого та имела несчастье выйти замуж.

– Мы будем работать! – взмолилась Алина. – Мы оба готовы…

– Зря стараешься, – перебил ее Симон. – Убирайтесь.

Алина поняла – уговоры бесполезны. Случись такое неделю назад, она бы, наверное, расплакалась. Но сейчас, после всего того, что она пережила, ей захотелось плюнуть ему в рожу.

– Что ж, я припомню тебе эти слова, – зло выпалила она, – когда Ричард станет графом и мы вернем свой замок!

– Да неужели я проживу так долго? – расхохотался Симон.

– Пойдем, – сказала Алина брату. – Мы сами позаботимся о себе.

Симон уже отвернулся и снова рассматривал коня с высокой холкой.

Крестьяне казались смущенными. Алина и Ричард пошли прочь.

Когда их уже не могли услышать, Ричард грустно спросил:

– Что же мы теперь будем делать, Алли?

– Докажем, что мы лучше их, – решительно проговорила она. Ее переполняла ненависть – к дяде Симону, к отцу Ральфу, к тюремщику Одо, к разбойникам, к леснику, а больше всего к Уильяму Хамлею.

– Хорошо, что у нас есть немного денег, – снова заговорил Ричард.

Хорошо. Но рано или поздно они кончатся.

– Мы не можем просто взять и потратить их, – рассуждала Алина, шагая по тропинке, что вела к большой дороге. – Если мы спустим все на еду и одежду, скоро снова останемся без единого пенни. Мы должны с ними что-то сделать.

– Но что? Может, лучше уж купить лошадь?

Она посмотрела на брата. Он что, шутит? Нет, лицо Ричарда оставалось серьезным.

– У нас нет ни положения, ни титула, ни земли, – принялась терпеливо объяснять Алина. – Король нам не поможет. Наняться работниками нам не удастся – никому мы не нужны. А нам надо заработать себе на жизнь и сделать тебя рыцарем.

– Понимаю, – кивнул он, но Алина сомневалась, что это так.

– Нам надо найти что-то, чтобы прокормиться или хотя бы заработать достаточно, чтобы купить тебе приличного коня.

– Ты хочешь сказать, что мне следует пойти в ученики к ремесленнику?

Алина покачала головой:

– Ты должен стать рыцарем, а не плотником. Ты видел когда-нибудь, чтобы кто-то зарабатывал себе на жизнь, не занимаясь никаким ремеслом?

– Да, – неожиданно ответил Ричард. – Мэг из Винчестера.

Он был прав. Мэг занималась торговлей шерстью, хотя ремеслу никогда не училась.

Но у нее было место на рынке.

Они прошли мимо рыжего парня, который показал им дорогу к дому дяди Симона. Четыре остриженные овцы паслись в поле, а он завязывал набитые шерстью узелки. Оторвавшись от своей работы, крестьянин помахал им рукой. Вот такие, как он, и привозили шерсть в Винчестер, чтобы продать ее купцам. Но у купца должно быть что-то вроде конторы для торговых сделок…

У Алины начал созревать план.

Она резко повернула обратно.

– Ты куда? – закричал Ричард.

Алина была слишком взволнована, чтобы отвечать. Она остановилась и облокотилась на изгородь.

– Так сколько, ты говоришь, тебе платят за шерсть? – спросила она у парня.

– Пенни с одной овцы.

– Но ты теряешь целый день на дорогу в Глостер и обратно.

– В том-то и беда.

– А что, если я куплю твою шерсть? Тебе бы не пришлось никуда таскаться.

– Алли! Нам не нужна шерсть, – шепнул ей Ричард.

– Заткнись! – отрезала Алина, не собираясь объяснять ему суть своей идеи.

– Здорово было бы, – ответил тот нерешительно, словно подозревая подвох.

– Но я не могу предложить тебе по пенни за каждый настриг.

– Ага! Так я и думал: что-то здесь не то.

– За шерсть четырех овец я дам тебе два пенса.

– Да они каждая по пенни стоят! – возмутился рыжий.

– В Глостере. А это Хантлей.

– Не-ет, – закачал он головой. – Лучше уж я потеряю день, но получу четыре пенса, чем выгадаю лишний денек, но останусь с двумя пенсами.

– А если я дам тебе три пенса?

– Я потеряю пенни.

– Зато выгадаешь день.

– В жизни не слыхал ни о чем подобном. – Крестьянин казался озадаченным.

– Ну смотри, это все равно, что я была бы извозчиком и ты заплатил бы мне пенни, чтобы я отвезла твою шерсть на базар. – Его тупость начинала раздражать ее. – Весь вопрос в том, стоит ли для тебя день работы в поле один пенни или не стоит.

– Это смотря что я буду делать, – задумчиво произнес он.

– Алли, на что тебе шерсть четырех овец? – снова зашептал Ричард.

– Чтобы продать ее Мэг, – нетерпеливо ответила Алина. – По пенни за каждую. Таким образом мы заработаем лишний пенни.

– Но всего за один пенни нам придется тащиться в Винчестер!

– Да нет же, глупый. Мы купим шерсть у пятидесяти крестьян и повезем в Винчестер всю партию. Неужели не понимаешь? Так мы заработаем пятьдесят пенсов! Хватит и себя кормить, и отложить на покупку доброго коня!

Она снова повернулась к крестьянину. От его веселой улыбки не осталось и следа, теперь он почесывал свою огненно-рыжую голову. Алине стало даже жаль его, но она очень хотела, чтобы он принял ее предложение.

Если он согласится, она будет знать, что сможет исполнить данный отцу обет. Крестьянин оказался упрямым. Ей хотелось взять его за шиворот и как следует встряхнуть. Но вместо этого она, сунув руку под плащ, нащупала кошелек. Еще в Винчестере у ювелира они разменяли золотые византины на серебряные пенни, и теперь она вытащила три монетки и показала их рыжему парню.

– Вот. Хочешь – бери, не хочешь – не бери.

Это помогло крестьянину принять решение.

– Договорились, – сказал он и взял деньги.

Алина улыбнулась. Похоже, она нашла выход.

В ту ночь подушкой ей служил узелок с овечьей шерстью. Исходивший от него запах напоминал о доме Мэг.

Проснувшись на следующее утро, Алина убедилась, что не беременна. Дела пошли на лад.

Через четыре недели после Пасхи Алина и Ричард входили в Винчестер, ведя под уздцы старую лошаденку, запряженную в кое-как сколоченную телегу, на которой лежал огромный тюк с шерстью двухсот сорока овец.

И тут выяснилось, что они должны заплатить налог.

Раньше они без проблем входили в город, но сейчас поняли, почему городские ворота такие узкие и возле них дежурят таможенники. За каждую ввозимую в Винчестер телегу с грузом полагалась пошлина в размере одного пенни. К счастью, у них еще осталось несколько пенсов, в противном случае им пришлось бы поворачивать назад.

Большую часть шерсти они купили по ценам от половины до трех четвертых пенни за настриг с одной овцы. Шесть шиллингов заплатили за старую кобылу с полуразвалившейся телегой впридачу. Почти все остальное проели. Но уже сегодня вечером у них будет целый фунт серебром.

План Алины состоял в том, чтобы, продав этот тюк, отправиться за следующим, затем за третьим, четвертым и так далее, пока не закончится сезон стрижки овец. К концу лета она рассчитывала купить крепкую лошадь и новую телегу.

Ведя свою старую клячу по улицам города, Алина очень волновалась. К концу дня она, возможно, докажет, что в состоянии без посторонней помощи позаботиться и о себе, и о брате. Она чувствовала себя очень взрослой и самостоятельной. Теперь она сама отвечала за свою судьбу. Ей больше не нужны были ни король, ни родственники, ни муж.

Она ждала встречи с Мэг – одной из немногих, кто протянул ей руку помощи, не пытаясь при этом ни ограбить, ни изнасиловать. Алина собиралась расспросить Мэг о том, как вести дела вообще и торговлю шерстью в частности.

Был базарный день. Они с трудом протискивались по улице, где жила Мэг. Наконец они добрались до ее дома, и Алина вошла. Там она увидела незнакомую женщину.

– Ой! – вскрикнула Алина и остановилась как вкопанная.

– Чего тебе? – спросила женщина.

– Я подруга Мэг.

– Она больше не живет здесь, – резко ответила женщина.

– О Боже! – Алина старалась быть вежливой. – А куда она уехала?

– Она покинула город вместе со своим мужем.

Алина расстроилась и испугалась. Она так рассчитывала, что Мэг поможет ей продать шерсть.

– Это ужасно!

– Он оказался нечестным торговцем, и на твоем месте я не стала бы хвастать своей дружбой с Мэг. А теперь убирайся.

Алина пришла в ярость от того, что кто-то посмел говорить о Мэг гадости.

– Мне наплевать на то, что сделал ее муж, а Мэг хорошая, она гораздо лучше, чем воры и продажные девки, что населяют этот вонючий город! – выпалила она и прежде, чем женщина нашла достойный ответ, вышла. – Плохие новости, – сказала Алина брату. – Мэг уехала из Винчестера.

– А тот, кто теперь живет в ее доме, не торгует шерстью? – спросил Ричард.

– Я так увлеклась перепалкой, что даже не спросила. – Алина поняла, что поступила глупо.

– Что будем делать, Алли?

– Мы должны продать эту шерсть, – с тревогой проговорила она. – Пойдем на рынок.

Они развернули свою лошаденку и побрели обратно к Верхней улице, а затем, протискиваясь в толпе, направились к рынку. Алина вела под уздцы лошадь, Ричард шел позади телеги, толкая ее, когда старой кляче требовалась помощь, а помощь ей требовалась почти постоянно. На рыночной площади бурлил народ. Люди с трудом пробирались по узким проходам между торговыми рядами, дорогу им то и дело преграждали телеги. Алина остановилась, забралась на тюк и осмотрелась в поисках торговцев овечьей шерстью. Она увидела только одного и, спрыгнув на землю, поспешила к нему.

Торговля у купца шла бойко. На рынке у него было свое место, огороженное веревкой. Здесь же стоял сделанный из переплетенных реек, прутьев и камыша сарай. Очевидно, это была временная конструкция, которую воздвигали по базарным дням, а потом вновь разбирали. Хозяином оказался смуглолицый мужик с отрубленной по локоть левой рукой. К его культе был привязан деревянный гребень, и, когда ему приносили на продажу товар, он цеплял этим гребнем клочок шерсти, брал ее в правую руку и, прежде чем назвать цену, внимательно ощупывал, после чего отсчитывал нужное количество пенсов. При закупке больших партий товара он просто взвешивал монеты на весах.

Алина пробилась поближе к прилавку. Какой-то крестьянин принес шерсть с трех овец, связанную кожаным ремнем.

– Жидковата, – сказал купец. – Могу дать по три фартинга за каждую. Фартинг – это четверть пенни. – Купец отсчитал два пенса, затем взял топорик и ловко разрубил третью монету на четыре части. Он дал крестьянину два пенса и одну четвертушку. – Три раза по три фартинга будет два пенса и один фартинг.

Крестьянин развязал ремень и вывалил на прилавок шерсть. Потом двое парней притащили целый тюк. Купец внимательно обследовал товар и произнес:

– Тюк полный, но шерсть негодная. Даю фунт.

Алина недоумевала, как это он определил, что тюк полный. Может, по опыту? Она следила, как он взвешивает фунт серебряных пенсов.

К ним приближались несколько монахов с огромной телегой, доверху груженной тюками с шерстью. Алина решила, что пора действовать. Она сделала Ричарду знак рукой, и тот, стащив с телеги их шерсть, поднес ее к прилавку.

– Качество среднее, – сказал, пощупав предлагаемый товар, купец. – Полфунта.

– Что?! – не веря своим ушам, воскликнула Алина.

– Сто двадцать пенсов, – пояснил он.

Алина ужаснулась:

– Но ты только что заплатил за тюк фунт!

– Та шерсть была лучше.

– Но ты заплатил фунт за плохую!

– Даю полфунта, – упрямо повторил купец.

Подошедшие монахи окружили прилавок, но Алина уходить не собиралась: для нее сейчас все было поставлено на карту.

– Но почему? – настаивала она. – Разве моя шерсть плохая?

– Да нет, нормальная.

– Тогда дай мне столько же, сколько ты заплатил тем двум парням.

– Нет.

– Да почему же нет?! – почти завизжала Алина.

– Потому что девчонке никто не платит такие же деньги, как взрослому мужчине.

Она готова была его удавить. Он предлагал ей даже меньше, чем она потратила. Это просто безумие! Если она согласится, все ее усилия пойдут коту под хвост. Хуже того, провалится план обеспечить нормальную жизнь себе и брату и она утратит веру в себя. И почему? Потому что купец отказывается заплатить девушке столько же, сколько он платит мужчинам!

Монах, который, похоже, был старшим, уставился на нее.

– Прекрати на меня глазеть! – грубо крикнула она. – Давай, обделывай свои делишки с этим безбожником.

– Хорошо, – мягко сказал монах. Он подал своим товарищам знак, и они принялись разгружать тюки.

– Бери десять шиллингов, Алли, – прошептал Ричард. – А то так и останемся с тюком шерсти.

Алина сверлила купца глазами, пока тот оценивал привезенную монахами шерсть.

– Качество среднее, – заключил он. Интересно, он когда-нибудь говорит «качество хорошее»? – Один фунт и двенадцать пенсов за тюк.

«Ну почему Мэг уехала! – с горечью подумала Алина. – Если бы она осталась, все было бы в порядке».

– Сколько у вас мешков? – спросил купец.

– Десять, – ответил молоденький послушник.

– Нет, одиннадцать, – поправил его старший монах.

Послушник собрался было возразить, но промолчал.

– Это будет одиннадцать с половиной фунтов серебром да еще двенадцать пенсов. – Купец начал отвешивать монеты.

– Я не уступлю, – заявила Алина Ричарду. – Повезем шерсть еще куда-нибудь – в Ширинг, например, или в Глостер.

– В такую даль! А что, если мы и там ее не продадим?

Он был прав – та же проблема могла возникнуть где угодно. Вся беда в том, что у них нет ни положения, ни поддержки. Этот купчишка не посмеет обидеть монахов, и даже бедные крестьяне могут устроить неприятности, попытайся он их облапошить, а вот бессовестно обманывать двух детей, у которых никого нет в целом свете, – сходит ему с рук.

Монахи таскали тюки в сарай. И за каждый купец передавал старшему монаху мешочек с фунтом серебра и двенадцать пенсов. Когда все тюки перетаскали, на прилавке остался один мешочек монет.

– Только десять тюков, – подвел итог купец.

– Я же говорил, что только десять, – затараторил послушник.

– Вот одиннадцатый, – сказал монах и положил руку на Алинин тюк.

Она с изумлением уставилась на него.

Купец удивился не меньше нее.

– Я уже предлагал ей полфунта…

– А я уже купил эту шерсть, – отрезал монах, – и продал ее тебе. – Он кивнул своим спутникам, и они живо отнесли тюк Алины в сарай.

Купец был явно недоволен, однако протянул последний мешочек с серебром и добавил к нему двенадцать пенсов. Взяв деньги, монах передал их Алине.

Она лишилась дара речи. Казалось, все пропало, и вдруг этот совершенно незнакомый человек спасает ее, да еще после того, как она нагрубила ему!

– Спасибо тебе за помощь, святой отец, – проговорил Ричард.

– Бога благодарите, – откликнулся монах.

Алина прижимала деньги к груди и молча смотрела на своего спасителя. Чем могла она отплатить ему? Этот невысокий, худощавый, энергичный человек с яркими голубыми глазами быстрыми движениями и настороженным взглядом напоминал птицу с невзрачным оперением. Венчик его черных волос вокруг выбритой макушки тронула седина, но лицо оставалось молодым. Алине показалось, что она уже встречала его. Но где?

Видимо, монах угадал ее мысли.

– Не помните меня? А я вас знаю, – заговорил он. – Вы дети Бартоломео, бывшего графа Ширинга. Мне известно, сколь тяжкие испытания выпали на вашу долю, и я рад, что имею возможность помочь вам. Я всегда буду покупать у вас шерсть.

Алина едва сдерживалась, чтобы не расцеловать его. Он не только спас ее сейчас, но готов был помогать и дальше! Наконец она нашлась:

– Не знаю, как выразить тебе свою благодарность. Бог свидетель – нам нужен покровитель.

– Что ж, теперь у тебя их два, – улыбнулся монах. – Господь и я.

Алина была тронута до глубины души.

– Ты спас мне жизнь, – проговорила она, – а я даже не знаю, кто ты.

– Мое имя Филип, – сказал он. – Я приор Кингсбриджа.

Назад: Глава 5

Дальше: Глава 7