Я сидел на закрытой веранде Джорджия Пайнс, с отцовской перьевой ручкой в руке, отключившись от реальности, вспоминая ту ночь, когда я, Гарри и Зверюга вывели Джона Коффи из тюрьмы и повезли к Мелинде Мурс в надежде спасти ее. Я написал о том, как мы накачали снотворным Уильяма Уэртона, любившего называть себя Крошка Билл. Написал, как мы обрядили Перси Уэтмора в смирительную рубашку и сунули в изолятор в конце Зеленой мили. Написал о необычайном ночном путешествии, о чуде, свидетелями которого нам довелось стать. Мы увидели, как Джон Коффи оттащил женщину от края могилы… нет, вытащил ее с самого дна.

Я писал, не замечая, что вокруг движется джорджияпайнсское время. Старики спустились в столовую поужинать, затем потянулись в Центр развлечений (да, вы имеете право хохотнуть) получить вечернюю дозу информации. Я вроде бы помнил, как моя подруга Элейн Коннолли приносила мне сандвич. Я вроде бы ее поблагодарил, сандвич съел, но когда именно она его принесла, с чем был сандвич, сказать не могу. Потому что находился в тот момент в 1932 году, где сандвичи приносил нам старик Два Зуба, который катил перед собой тележку, расписанную цитатами из Библии. Со свининой – пять центов, с говядиной – десять.

Я помню, как в доме престарелых становилось все тише и тише: старики готовились к отходу ко сну. Я слышал, как пел Мики, пожалуй, самый добрый из сотрудников, разнося по комнатам лекарства. О долине, откуда ушла красивая девушка. О том, как оставшиеся будут вспоминать ее большие глаза и нежную улыбку. Песня заставила меня вновь вспомнить Мелинду, слова, которые она сказала Джону после того, как свершилось чудо. «Я видела тебя во сне. Я видела, ты блуждал во тьме, как и я. Мы нашли друг друга».

В Джорджия Пайнс все угомонилось. Миновала полночь, а я все писал. О том, как Гарри напомнил, что нам мало вернуть Джона в тюрьму, ведь потом придется разбираться с Перси.

Вот тут на меня и навалилась усталость, слишком долго я не выпускал из руки отцовскую ручку. Я положил ее на стол, вроде бы лишь на несколько секунд, чтобы размять пальцы, потом лег лбом на руку и закрыл глаза, чтобы они немного отдохнули. Когда я открыл их вновь и поднял голову, в окно ярко светило утреннее солнце. Я взглянул на часы: начало девятого. Я проспал сидя, положив голову на руки, словно какой-нибудь пьяница, добрых шесть часов. Я встал, морщась от боли: затекла спина. Подумал о том, что надо бы спуститься на кухню, взять пару гренков и отправиться на утреннюю прогулку, затем посмотрел на исписанные листы и решил, что прогулку можно отложить. Не хотелось мне в то утро играть в прятки с Брэдом Доуленом.

А вместо прогулки я мог дописать все до конца. Иной раз следует поднажать, пусть тело и мозг протестуют, требуя перерыва. Иногда это единственный способ дойти до конца. И я отчетливо помню, как в то утро пытался отделаться от назойливого духа Джона Коффи.

– Хорошо, – сказал я себе. – Еще одна миля. Но сначала…

Я прошел в туалет в конце коридора на втором этаже. Когда стоял у писсуара, на глаза мне попался детектор дыма, торчащий из потолка. Он напомнил мне об Элейн, о том, как днем раньше она отвлекла Доулена, чтобы я мог прогуляться в лес по своим делам. От писсуара я отходил, улыбаясь во весь рот.

На веранду я вернулся в превосходном настроении. Кто-то (я решил, что это была Элейн), поставил чайник рядом с моей рукописью. Я жадно выпил две чашки чая, до того как сесть за стол. Наконец, заняв привычное место, я снял с ручки колпачок и вновь начал писать.

И только успел вернуться в 1932 год, как на меня упала тень. Я поднял голову, и у меня засосало под ложечкой. Доулен стоял между мною и окнами. И ухмылялся.

– Заметил, что ты пропустил утреннюю прогулку, Поли, и решил посмотреть, не найду ли я тебя здесь. Чтобы убедиться, не заболел ли ты, знаешь ли.

– Какой ты, однако, добрый и заботливый. – Голос мой звучал нормально, но сердце билось уж очень сильно. Я его боялся. Он напоминал мне Перси, которого я не боялся никогда… но я был молод, когда жизнь свела меня с Перси.

Ухмылка Брэда стала шире, но осталась столь же неприятной.

– Мне сказали, что ты просидел тут всю ночь, Поли, все писал и писал. Это не дело. Такие старые пердуны, как ты, должны по ночам спать.

– Перси… – начал было я, увидел отразившееся на его лице недоумение и понял свою ошибку. Глубоко вдохнул и заговорил снова: – Брэд, чего ты на меня наезжаешь?

Ответил он после короткой паузы:

– Старина, возможно, мне просто не нравится твоя физиономия. А чего ты пишешь? На завещание не похоже.

Он шагнул к столу, наклонился. Я хлопнул рукой с растопыренными пальцами по листу, на котором писал. Остальные начал переворачивать свободной рукой.

– А вот с этим у тебя ничего не выйдет, старичок. – Говорил он со мной, как с ребенком. – Если Брэд хочет что-то посмотреть, Брэд посмотрит. А уж потом можешь положить свою писанину в гребаный сейф.

Пальцы его руки, молодой и сильной, сомкнулись на моем запястье и сжали его. Боль пронзила все тело. Я застонал.

– Отпусти, – вырвалось у меня.

– Когда ты дашь мне посмотреть, что ты пишешь. – Он больше не улыбался. Но лицо оставалось веселым. Такие веселые лица свойственны тем, кто любит причинять другим боль. – Дай мне посмотреть, Поли. Я хочу знать, что ты пишешь. – Моя рука начала сползать с последнего листа, на котором речь шла о том, как мы везли Джона по тоннелю под дорогой. – Я хочу знать, не пишешь ли ты о том, что делаешь в…

– Оставьте этого человека в покое.

Голос прогремел, как удар хлыста в сухой, жаркий день. Брэд подпрыгнул, словно пришелся этот удар по его заднице. Он отпустил мою руку, которая тут же упала на исписанные листы, и мы оба повернулись к двери.

Там стояла Элейн Коннолли, которая давно уже не выглядела такой посвежевшей, уверенной в своих силах. Джинсы обтягивали ее бедра и длинные ноги. Волосы украшала синяя лента. В скрюченных артритом руках она держала поднос: сок, яйца всмятку, гренок, чай. Глаза ее сверкали.

– Что это вы придумали? – пожелал знать Брэд. – Тут есть не положено.

– А он поест, – все тем же командным тоном ответила Элейн. Я никогда не слышал, чтобы она так разговаривала. Мне понравилось. Я поискал отблеск страха в ее глазах, но нашел только ярость. – А ваше дело – убраться отсюда, прежде чем я поступлю с вами так, как следует поступать с тараканами, пусть из рода человеческого.

Доулен шагнул к ней, с одной стороны, рассвирепев, с другой – не зная, как ему вести себя в такой ситуации. Я подумал, что это опасное состояние, но Элейн не дрогнула.

– Готов спорить, я знаю, почему вчера сработала пожарная сигнализация, – процедил Доулен. – Возможно, тут не обошлось без одной старушенции с куриными лапами вместо рук. А теперь выметайся отсюда. Мы с Поли не закончили наш разговор.

– Его зовут мистер Эджкомб, – напомнила она. – А если я еще раз услышу, как вы называете его Поли, я могу пообещать вам, мистер Доулен, что больше в Джорджия Пайнс вы работать не будете.

– Да кто ты такая? – Доулен надвинулся на нее, попытался рассмеяться, но смех застрял у него в горле.

– Я прихожусь бабушкой одному человеку, который в настоящее время избран спикером палаты представителей штата Джорджия, мистер Доулен. И человек этот любит своих родственников, особенно тех, кто старше его по возрасту.

Улыбка слетела с лица Доулена, как исчезает под мокрой тряпкой меловая надпись с классной доски. Брэд застыл, не зная, что и думать. С одной стороны, он надеялся, что Элейн блефует, с другой – боялся, что она говорит правду. Действительно, чего ей блефовать, если проверить ее слова – пара пустяков. Похоже, вторая версия уже казалась ему более логичной.

И тут я расхохотался во весь голос. Потому что вспомнил, как часто Перси грозил нам своими связями. Теперь же, впервые за мою долгую, долгую жизнь, ту же угрозу услышал сам Перси, пусть и в образе Брэда Доулена.

Доулен пронзил меня взглядом и вновь повернулся к Элейн.

– Я говорю серьезно, – продолжала она. – Поначалу я решила не обращать внимания на ваше поведение. Я старуха, поэтому мне проще всего ни во что не вмешиваться. Но когда моим друзьям угрожают, когда их оскорбляют, я не могу стоять в стороне. А теперь убирайтесь отсюда. И без единого слова.

Губы Брэда зашевелились, как у рыбы, уж очень он хотел произнести одно слово (возможно, рифмующееся со словом «скука»). Но не произнес. Еще раз взглянул на меня и прошествовал мимо Элейн в коридор.

Я шумно выдохнул, а Элейн поставила поднос передо мной и села напротив.

– Твой внук действительно спикер палаты представителей? – спросил я.

– Действительно.

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Должность спикера позволяет ему разбираться с тараканами вроде Брэда Доулена, но не прибавляет богатства. – Она рассмеялась. – Кроме того, мне здесь нравится. У меня хорошая компания.

– Позвольте счесть это за комплимент, – улыбнулся я.

– Пол, с тобой все в порядке? Ты такой усталый. – Она протянула руку через стол и убрала с моего лба прядь волос.

Болезнь изуродовала ей пальцы, но Элейн так нежно прикоснулась ко мне. Я закрыл глаза. А открыл их, уже приняв решение.

– Я в полном порядке. И почти закончил. Элейн, прочитай то, что уже написано! – Я протянул ей ворох листов. Возможно, они перепутались, Доулен здорово напугал меня, но на каждом стоял порядковый номер, так что она могла быстро их разложить.

Элейн пристально смотрела на меня, но листы не брала.

– Ты закончил?

– Тебе потребуется несколько часов, чтобы все прочитать. Если ты сможешь разобрать написанное.

Вот тут она взяла листы, просмотрела несколько.

– У тебя отличный почерк, даже когда устает рука. Я все разберу, можешь не беспокоиться.

– К тому времени, когда ты все прочтешь, я поставлю последнюю точку. И за полчаса или час ты дочитаешь остальное. А потом… если на то будет твое желание… я хотел бы тебе показать кое-что.

– Имеющее отношение к твоим утренним и дневным прогулкам?

Я кивнул.

Она посидела, глубоко задумавшись, затем поднялась с листами в руках.

– Я пойду на улицу. Сегодня очень теплое солнце.

– И дракон повергнут. На этот раз не рыцарем, а благородной дамой.

Элейн улыбнулась, наклонилась и поцеловала меня над бровью, отчего у меня по телу побежали мурашки.

– Будем на это надеяться, но, по моему опыту, от драконов вроде Брэда Доулена избавиться очень сложно. – Она помялась. – Удачи тебе, Пол. Я надеюсь, ты сможешь побороть то, что тебя мучает.

– Я тоже на это надеюсь, – отозвался я, подумав о Джоне Коффи. «Я не смог помочь, – сказал Джон. – Пытался, но было слишком поздно».

Я съел яйца, выпил сок, а гренок оставил на потом. Взял со стола ручку и начал писать, по моим расчетам, в последний раз.

Мне оставалась одна последняя миля.

Зеленая миля.