Перси стоял к нам спиной, когда двадцать минут спустя мы со Зверюгой вошли в кладовую. Он нашел банку полировочной пасты на полке над ящиком, куда мы бросали грязную униформу (а иногда и цивильную одежду: тюремной прачечной все равно, что стирать), и полировал ножки и подлокотники электрического стула. Вам, наверное, покажется это странным, может, даже извращенным, но я и Зверюга восприняли его действия как само собой разумеющееся. Этим и следовало ему заниматься, вместо того чтобы топтать мышей. Назавтра Старая Замыкалка принимала публику, а Перси вроде бы руководил всем мероприятием.

– Перси, – тихим голосом позвал его я.

Перси повернулся, и при взгляде на нас мотивчик, который он насвистывал, застрял у него в горле. Я не увидел в его глазах страха, во всяком случае, в первое мгновение. Мне показалось, что Перси даже как-то повзрослел. И я подумал, что Джон Коффи прав. Перси выглядел злобным. Злоба – что наркотик, уж я-то в этом разбираюсь, и Перси уже прочно сел «на иглу». Ему нравилось то, что он сделал с мышонком Делакруа. А еще больше ему нравились полные отчаяния крики француза.

– Нечего меня учить, – резко ответил он. – Это всего лишь мышь. Ей вообще тут не место, вы это отлично знаете.

– С Мистером Джинглесом как раз все в порядке. – Сердце у меня чуть не выскакивало из груди, но я постарался, чтобы мой голос звучал предельно буднично. – Бегает, пищит и катает катушку. Ты ничего не можешь сделать как надо, даже убить мышь.

Перси недоверчиво смотрел на меня.

– И вы думаете, я вам поверю? Я размазал эту тварь по полу! Я слышал, как захрустели кости! Вы просто…

– Заткнись.

Его глаза широко раскрылись.

– Что? Вы это смеете говорить мне?

Я шагнул к нему. На лбу вздулись вены. Не припомню, когда в последний раз я так злился.

– Разве ты не рад, что Мистер Джинглес в добром здравии? Я думал, ты порадуешься, особенно в свете тех разговоров, что наша задача – успокаивать осужденных, тем более на пороге казни. Так что радуйся. Дел будет спокоен, когда выйдет на Милю.

Перси переводил взгляд с меня на Зверюгу.

– Что за игру вы затеяли? – В голосе его чувствовалась неуверенность.

– Никто ни во что не играет, – ответил Зверюга. – Это ты все воспринимаешь как игру… поэтому тебе ни в чем нельзя доверять. Хочешь знать правду? Я думаю, что ты очень мерзкий тип.

– Полегче, приятель. – Голос Перси дрогнул. В нем уже ощущался страх. Он боялся того, что мы можем потребовать от него, боялся наших планов на будущее. Меня это только порадовало. С испуганным человеком легче договориться. – Мои друзья очень влиятельны.

– Это ты уже говорил, но мы все знаем, что ты у нас большой выдумщик. – Казалось, Зверюга вот-вот рассмеется.

Перси бросил тряпку, которой он полировал Старую Замыкалку, на сиденье.

– Я убил эту тварь! – Голос все так же дрожал.

– Пойди и посмотри сам, – пожал плечами я. – Это свободная страна.

– И пойду, – огрызнулся Перси. – Пойду.

Он сдвинул брови, повертел расческу в маленьких ручонках (Уэртон не ошибся, отметив в Перси женственность), поднялся по ступеням и скрылся за дверью, ведущей в мой кабинет. Мы со Зверюгой остались у Старой Замыкалки, в молчании дожидаясь, когда он вернется. Не знаю, как Зверюга, а я не мог найти ни одной темы для разговора. Не хотелось даже думать, не то что говорить.

Прошло три минуты. Зверюга взял брошенную Перси тряпку и начал полировать спинку Старой Замыкалки. Закончил с одной панелью, принялся за другую, когда появился Перси. Спускаясь по ступеням, Перси споткнулся и чуть не упал. На лице его читалось одно: он все еще не верил тому, что увидел собственными глазами.

– Вы их поменяли, – взвизгнул он. – Не знаю как, но поменяли. Вы издеваетесь надо мной, но даю слово, вы об этом горько пожалеете! Если вы это не прекратите, то я отправлю вас на биржу труда! Да за кого вы себя принимаете?

От волнения у него перехватило дыхание, руки сжались в кулаки.

– Я тебе скажу, за кого мы себя принимаем, – ответил я. – За людей, с которыми ты работаешь, Перси… Слава Богу, работать тебе с ними осталось недолго. – Я положил ему руки на плечи и чуть тряхнул. Не сильно, но тряхнул.

Перси попытался вырваться.

– Уберите…

Зверюга схватил его за правую руку. Маленькая, белокожая, мягкая, она исчезла в лапище Зверюги.

– Заткни пасть, сынок. Если хочешь знать, что для тебя благо, прочисти уши и слушай.

Я развернул Перси, поставил на возвышение, а потом толкнул. Ноги его, ударившись о Старую Замыкалку, согнулись, и он плюхнулся на сиденье электрического стула. От его спокойствия не осталось и следа, так же как от злобы и наглости. Электрический стул остается электрическим стулом, даже если рубильник и не включен, а Перси, помните, был еще очень молод. И я рассудил, что теперь он сможет воспринять то, что мы собирались ему сказать.

– Я хочу, чтобы ты дал нам слово.

– На предмет чего? – Он еще пытался петушиться, но глаза его переполнял ужас. Старая Замыкалка воздействовала на людей и без электричества, и Перси ощущал на себе это воздействие.

– Слово, что ты уедешь в Брейр-Ридж и освободишь нас от своего присутствия, если завтра мы дадим тебе покрасоваться перед публикой. – Такой ярости в голосе Зверюги мне слышать еще не доводилось. – Уедешь на следующий день после казни.

– А если я не уеду? Если позвоню кое-кому и пожалуюсь, что вы мне угрожаете? Запугиваете меня?

– Нас действительно могут выгнать с работы, если у тебя такие хорошие связи, хотя на самом деле все может обстоять иначе, – ответил я, – но уж мы позаботимся о том, Перси, чтобы и твоя кровь осталась на полу.

– Вы про эту тварь? Ха! Неужели вы думаете, что кто-то упрекнет меня в том, что я наступил на ручную мышь убийцы? За пределами этого дурдома?

– Нет, я не про мышь. Но три человека видели, как ты стоял разинув рот, когда Дикий Билл Уэртон душил цепью Дина Стэнтона. Вот за это могут и упрекнуть, Перси, будь уверен. От этого не отмахнется и твой дядюшка-губернатор.

Перси густо покраснел.

– Вы думаете, вам поверят? – Но голос его утратил былую уверенность. Он, конечно, понимал, что кто-то да поверит. А Перси не хотел наживать себе неприятности. Нарушать правила – нет проблем. Попадаться на этом – ни в коем разе.

– Я, между прочим, сфотографировал шею Дина до того, как прошли синяки, – добавил Зверюга (я понятия не имел, говорит он правду или фантазирует на ходу, но аргумент прозвучал веско). – И знаешь, о чем говорят эти фотографии? Что Уэртон вволю натешился, прежде чем его оторвали от Дина, хотя ты стоял рядом, за спиной Уэртона. И тебе придется ответить на очень трудные вопросы. А история эта прилипнет к тебе как банный лист. Останется при тебе и после того, как твои родственнички покинут столицу штата и будут пить клубничный морс на веранде своего особняка. Личное дело – штука занятная, в него заглядывают многие.

Глаза Перси бегали из стороны в сторону. Левая рука поднялась, пригладила волосы. Он молчал, но я видел, что осталось совсем немного, чтобы дожать его.

– Ладно, покончим с этим. – Я взял инициативу на себя. – Мы хотим, чтобы духу твоего здесь не было. Но ведь и ты хочешь этого не меньше нашего, так?

– Я ненавижу эту клоаку! – взорвался он. – Я ненавижу ваше отношение ко мне. Ненавижу ваше нежелание предоставить мне хоть единый шанс.

Последнее не соответствовало действительности, но я решил, что сейчас не время для дискуссий.

– И я не люблю, когда меня шпыняют. Отец учил меня, что допускать этого нельзя, иначе шпынять тебя будут до конца жизни. – Тут его глаза сверкнули. – И особенно мне не нравится, когда шпынять меня начинают большие обезьяны вроде этого типа. – Он коротко глянул на моего близкого друга, хмыкнул. – Вот и прозвище ему дали соответствующее – Зверюга.

– Придется тебе кое-что разобъяснить, Перси. – Я тяжело вздохнул. – С нашей точки зрения, шпыняешь нас именно ты. Мы говорим тебе, как надо вести себя в этом заведении, но ты продолжаешь все делать по-своему, а напортачив, прячешься за спины своих родственников-политиков. Наступив на мышонка Делакруа… – Тут я поймал взгляд Зверюги и быстро поправился: – Твоя попытка раздавить мышонка Делакруа только подтверждает мои слова. Ты прешь, прешь, прешь напролом. В итоге мы даем отпор, только и всего. Но послушай, если ты умеришь свои амбиции, то выйдешь отсюда, благоухая как майская роза. Никто не узнает о нашем разговоре. Что ты на это скажешь? Стань наконец взрослым. Пообещай, что уйдешь отсюда после казни Дела.

Перси задумался. А через пару мгновений в глазах его появилось новое выражение, и я сразу понял, что ему пришла в голову хорошая идея. Меня это не порадовало. Что хорошо для Перси, для нас – трагедия.

– Если на тебя не действуют другие доводы, подумай хотя бы о том, что тебе больше не придется иметь дело с этим Уэртоном, – вставил Зверюга.

Перси кивнул, и я позволил ему подняться со Старой Замыкалки. Он поправил рубашку, глубже засунув ее в брюки, провел расческой по волосам, потом посмотрел на нас.

– Ладно, я согласен. Завтра я провожу казнь Дела, послезавтра отправляюсь в Брейр-Ридж. Считаем, что мы договорились. Так?

– Так, – кивнул я.

Выражение его глаз не менялось, но я не придал этому особого значения. Чего обращать внимание на мелочи, когда достигнута главная цель.

Перси протянул руку.

– Заметано.

Я ее пожал. Последовал моему примеру и Зверюга.

Дураки.