РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (13)
УМНОЖЬТЕ НА МИЛЛИОН

Всю дорогу домой от Гвиневеры Дональду казалось, что заявление Ятаканга давит на него, душит – этакая чудовищная новостная подушка. В такси он едва разговаривал со своими спутниками. Он был полумертв от усталости, поскольку до того, как к нему вломился Делаганти, ему удалось урвать лишь несколько часов сна. Утомление и транки весь день притупляли все ощущения и мысли. Даже злость на Шритта оказалась бессильна подтолкнуть его на решительный шаг.

И все же эта апатия, из-за которой последний день свободы перед тем, как его поглотит молох правительства, промелькнул незаметно, не слишком его встревожила, и он только сейчас понял почему.

Вчера, когда, покончив со статьями, он вышел из Публичной библиотеки, ему в умопомрачении показалось, будто по Нью-Йорку снуют толпами вовсе не люди, а анимированные куклы, манекены, и он ничем от них не отличается. Решив доказать себе, что мир вокруг вовсе ему не враждебен, он вышел из иллюзорного убежища и окунулся в жестокую реальность уличных беспорядков. Ладно, пусть они были незначительными – ведь много худшие случились, скажем, в Детройте, где число жертв перевалило за несколько сотен, – но для забитого палками пилота все же обернулись фатально.

Сегодня утром он проснулся не в привычном мире, в котором жил последние десять лет, а как бы в иной реальности, пугающей, как джунгли на чужой планете. Капитан полиции сказал, мол, исходя из имеющихся данных, он, отправившись на безобидную вечернюю прогулку, стопроцентно вызовет беспорядки. Иными словами, не только окружающий мир, но и он, Дональд Хоган, разительно отличается от всего, что он себе воображал.

Запутавшись, потерявшись между обломками старых представлений и формированием новых, он так же не мог воспротивиться решению вашингтонского компьютера его активировать, как не мог бы вернуть к жизни мертвого пилота.

Апатично, не вникая в слова, он слушал разговор Нормана и Элайху.

– Вы представили сегодня свой план «ДжТ», как собирались?

– Да.

– И?..

– Оказалось, Салманассар уже выдал четыре возможные причины, почему я к ним обратился. И эту он – я хотел сказать, машина… эту причину машина поставила в списке первой. – Элайху передернуло. – У них уже были заготовлены планы с учетом всех возможных обстоятельств, пробные бюджеты, даже предварительная рекламная кампания. И они как индюки раздувались от гордости, объясняя, как все предугадали заранее.

– Служба безопасности на сей раз, похоже, сработала лучше обычного, – сказал Норман. – Ко мне ни слова не просочилось.

– Говоря о Салманассаре, вы сказали «он», – вмешался Чад. – Почему?

– В «ДжТ» сплошь и рядом так говорят, – пробормотал Элайху.

– Сдается, что он становится членом семьи. Норман, есть хоть какая-то правда в шумихе о том, что со временем Салманассар станет подлинно разумным?

Норман развел руками, признаваясь в полном неведении.

– У нас до сих пор спорят, вышли его реакции за грань чистых рефлексов или нет. Но боюсь, это не по моей части.

– Думаю, – проворчал Чад, – если он действительно разумен, никто этого факта не заметит. Потому что мы сами неразумны.

– Когда они собираются предать проект огласке?

– Не скоро. Я настоял. Завтра мне предстоят дальнейшие переговоры. К ним собираются подключить кого-то от Государства. Вероятно, синтезатора Рафаэля Корнинга. И ты, разумеется, тоже там будешь, потому что, на мой взгляд, именно тебе следует вести переговоры с Зэдкиэлем от лица корпорации. Правда, учитывая то, что я им уготовил, – горько завершил он, – не могу не спрашивать себя, простят ли меня когда-либо бенинцы.

«С каким же облегчением я отсюда уеду, – поймал себя на неожиданной мысли Дональд. – Господи, думаю, я даже был бы рад, если бы сегодня утром меня посадили в тюрьму. Я согласился бы работать на Луне или на ПРИМА, где угодно, даже в Ятаканге, лишь бы там, где я бы ожидал, что меня застанут врасплох, а не в родном городе, где все то, что казалось надежным и обычным, вдруг стало на дыбы и дало мне под зад».

Как только они вошли, Чад, даже не спросив разрешения, отправился осматривать квартиру, заглядывая по очереди в каждую комнату и встряхивая головой будто от удивления.

– Точно в сон вернулся, знаете? – бросил он через плечо. – Словно проснулся, потом следующим вечером заснул и обнаружил, что сон шел без тебя своим чередом и ты вернулся в следующий эпизод.

– Значит, по-вашему, та жизнь, которую вы вели последние несколько лет, более реальна, да? – осведомился Элайху.

Никто не предложил ему сесть. Он опустился в любимое кресло Нормана, поскольку оно было ближе всего, уютно в нем устроился, тщательно расправив складки бенинских одежд. Бархатный головной убор с перьями он положил на пол и потер красный след, который остался у него на лбу от шапочки. – Более реальна? Дерьмо китовое, ну и вопрос! Но современное так называемое цивилизованное бытие уже само по себе попытка уйти от реальности, насколько эта ваша реальность вообще существует. Когда Дональд в последний раз смотрел на звезды? Когда Норман в последний раз вымок под дождем? От этих двоих звезды так же далеки, как цепочки огней Манхэттена! – Он ткнул большим пальцем в окно, за котором город сиял безвкусной пещерой Али-Бабы. – Процитирую самого себя – привычка, которая подтолкнула меня бросить пытаться повлиять на людей, потому что у меня кончились новые способы выражать мои мысли… Так о чем я говорил? Ах да. Реальный мир может застать вас врасплох, так? Мы только что наблюдали, как это случилось на вечеринке у Гвинни. Реальный мир ворвался в квартиру и основательно встряхнул этот расфуфыренный планктон!

– И каков же, по-вашему, будет эффект? – серьезно спросил Норман.

– Господи, ну почему ты обращаешься ко мне как к эрзацному Салманассару? Вот в чем проблема с такими, как ты, корпоративными шестеренками: на сумку акций и приличную зарплату вы променяли способность к независимому мышлению. Не против, если я себе налью?

Норман вздрогнул и молча указал на робобар, но Чад уже сам пробежал взглядом по тумблерам и клавишам набора.

– Кое-какой эффект я видел уже на самой вечеринке, – сказал Дональд. Тут его бы передернуло, но мускулы спины отказались реагировать на сигнал мозга. – Там был один мужчина, не важно, кто он. Я прочел по губам, что он говорил. А говорил он что-то о девушке, которую потерял, потому что ему не разрешили быть отцом ее детей.

– Для начала можешь умножить таких, как он, на миллион, – сказал Чад, доставая из раздатчика в робобаре «отвертку». – А может, на гораздо больший коэффициент. Хотя эту вечеринку едва ли можно считать чистой выборкой. Те, кто падок на подобные увеселения, в среднем слишком большие эгоисты, чтобы рожать детей.

Он залпом проглотил свою «отвертку», одобрительно кивнул произведенному ею эффекту и снова нажал те же клавиши.

– Одну минутку, – вмешался Элайху. – Все кругом ведут себя так, будто само желание иметь детей эгоистично. И это меня тревожит. Я еще понимаю, как можно считать эгоистами пары, которые завели троих, четверых и больше. Но двое… это же только поддерживает равновесие…

– Хрестоматийный случай экономической зависти, – пожал плечами Чад. – Любое общество, которое лицемерно провозглашает идею равных возможностей, порождает зависть к тем, кому живется лучше вашего, даже если предмет этой зависти, так сказать, дефицитный продукт, нельзя разрубить и поделить на всех, так как при этом он будет уничтожен. Когда я был щенком, поводом для подобных обид были большие или меньшие умственные способности. Помнится, кое-кто в Тусле распускал клеветнические слухи о моих родителях без причины иной, кроме той, что мы с сестрой были умнее всех остальных учеников в школе. Теперь дефицит – сами бэбики. Поэтому люди в общем и целом разделились на два лагеря: на тех, кто подпал под запрет комитетов по евгенике и считает, что их несправедливо лишили детей, и прячет кислую мину под маской праведного гнева, и на других – и их много больше, – кто не способен взять на себя ответственность за воспитание потомства и хватается за это как за предлог вторить первым.

– У меня есть взрослый сын, – помолчав, сказал Элайху. – Через год или два я, наверное, стану дедушкой. Я не почувствовал эффекта, о котором вы говорите.

– И лично я тоже, но это в основном потому, что друзей выбираю не среди тех, кто реагирует подобным образом. Правду сказать, отец из меня никакой, разве что в биологическом смысле. Мой брак распался. И мои книги служат отличным суррогатом той же базовой функции, какую выполняют для своих родителей дети.

– И какую же? – несколько враждебно поинтересовался Норман.

– Временное распространение личного влияния на среду обитания. Дети – прямая связь с будущим после нашей смерти. А также книги, произведения искусства, известность и уйма прочих вариантов. Но не могут же миллионы разочарованных родителей использовать авторство для сублимации своих проблем. Кто тогда будет их аудиторией?

– Насколько я себя знаю, у меня нет желания иметь детей, – с вызовом сказал Норман. – Невзирая на мою веру! И многие афрамы настроены так же, потому что нашему потомству придется расти в чуждой и нетерпимой среде!

– Ну, такие, как ты, сами себе суррогаты детей, – проворчал Чад. – Вы, мать вашу, слишком заняты тем, что превращаете себя в заранее запрограммированную модель, где уж вам найти время вылизывать щенков.

Норман даже привстал в кресле, уже готовый взорваться возмущенными возражениями, но, подавив свой порыв, умудрился его скрыть – потянулся за косяком из портсигара на ближайшем столике.

– Борода Пророка, я уже и не знаю, кто или что я на самом деле, – скорее себе, чем остальным сказал он, – по этому…

Услышав, как его собственному затруднительному положению так кстати вторят, Дональд едва не вскрикнул. Но не успел он открыть рот, как Элайху задал Чаду новый вопрос:

– Предположим, вы правы, но что случится, если прорыв ятакангских ученых действительно покончит с генетическими отклонениями как предлогом отказа от детей? Иначе говоря, если вы можете родить нормального, здорового ребенка, пусть генетически он и не ваш, это на шаг ближе к естественному процессу, чем усыновление, а я знаю десятки людей, которые брали в семью чужих детей и, по всей видимости, были вполне счастливы.

– Почему бы вам не спросить Салманассар? Извините, Элайху, я не хотел огрызаться. Просто дело в том, что я, честное слово, решил отказаться от попыток быть в курсе дел человечества. В каких-то случаях наше поведение просто чудовищно нерационально… – Чад устало потер костяшками пальцев глаза. – Извините, – повторил он. – Могу только выдвинуть догадку. Следует ждать неприятностей. Если вдуматься, это верное пророчество на все случаи жизни. Как ни поверни, что бы ни случилось, будут одни только неприятности. Но если хотите знать мнение эксперта, почему бы вам не спросить Дона? У тебя ведь научная степень по биологии? – завершил он, обращаясь непосредственно к Дональду.

– Да, верно. – Дональд облизал губы, досадуя, что его втянули в разговор, когда ему хотелось только сидеть и вволю предаваться жалости к себе. Из вежливости он все же попытался собраться с мыслями.

Ну… если мужик на вечеринке все правильно пересказал, в первой половине ятакангской программы нет ничего радикально нового. Технология оптимизации населения, с помощью которой на свет позволяют рождаться только детям с хорошей наследственностью, существует уже несколько десятилетий, можно даже сказать, столетий, – если вы не желаете вмешиваться в естественный процесс дальше селекции, тех же результатов можно добиться обычными методами разведения. Но полагаю, их планы идут много дальше. Да что там, уже сегодня можно сдать сперму, можно вживить оплодотворенную вовне яйцеклетку, если дефект в наследственности матери, а не отца. Черт побери, и у нас такие услуги предлагают наши собственные компании! Да, это стоит больших денег и требует трех-четырех попыток, так как яйцеклетка очень хрупкая, но методика существует уже много лет. И если вы готовы нести расходы, пропуская благоприятные для вживления сроки, пока тектогенетики не добьются жизнеспособного ядра яйцеклетки, вы можете даже получить эмбрион посредством партеногенеза, иными словами, клона. Поэтому в заявлении ятакангцев нет ничего совсем уж нового.

Возникла пауза. Наконец Норман сказал.

– Но вторая стадия? Их обещание превратить будущих детей в суперменов?..

– Подождите-ка, – вмешался Чад. – Ты ошибаешься, Дональд. На мой взгляд, тут следует учесть два совершенно новых фактора, которые проявятся еще до того, как придется отвечать на вопрос Нормана. Во-первых, дефицитный продукт внезапно перестанет быть таковым. Нельзя порезать и разделить на всех поровну имеющихся здоровых бэбиков, хотя люди именно это и пытаются делать, создавая клубы, с которыми мы сейчас сталкиваемся повсюду и которые дают возможность не-родителю один-два вечера в неделю нянчить чужое потомство. Но какое в Ятаканге население? Немногим больше двухсот миллионов, так? О каком дефиците можно говорить, если правительство действительно намерено выполнить свое обещание в таком масштабе? Второй новый фактор еще важнее: «кто-то получил это раньше»!

Он замолчал, и на несколько долгих секунд его слова тяжело повисли в воздухе точно дымное марево, а потом единым глотком допил стакан и вздохнул.

– Наверное, мне пора поискать гостиницу. Если я восстал из канавы, чтобы присоединиться к карусели перед Рагнарёком, пожалуй, надо бы довести все до конца. Завтра найду себе квартиру, забью ее таким барахлом, за каким все сегодня гоняются… Кто-нибудь знает дизайнера по помещениям, которому я могу позвонить и сказать, чтобы обустроил хату и мне при этом не докучал?

– А где же вы все это время жили? – поинтересовался Норман. – Ах… черт. Простите, что допрашиваю.

– Я нигде не жил. Спал на улице. Хотите разрешение покажу? – Из кармана маскарадного костюма Чад достал засаленный бумажник. – Вот! – добавил он, извлекая кар точку. – Сим удостоверяется и так далее. И к чертям все это.

Запихав бумажник в карман, он порвал разрешение на четыре части.

Остальные обменялись взглядами.

– Не думал, что вы так далеко зашли в своем решении выйти из игры.

– Выйти из игры? Есть только один способ это сделать, к нему испокон веков прибегали: покончить жизнь самоубийством. Я-то думал, что смогу уйти в отставку и не иметь больше дела с социумом. Как бы не так! Человек – стайное животное, не слишком общественное, но чертовски стайное, и масса просто не позволит индивидууму отколоться, будет удерживать его, пусть даже такой малостью, как разрешение от полиции спать на улице. Потому я вернулся и сижу теперь в идиотских дедулиных тряпках, и…

Нахмурившись, он швырнул клочки в мусорную корзинку. Один из них не долетел и, подрагивая, точно умирающий мотылек упал на ковер.

– Я мог бы устроить вам комнату в общежитии ООН, – предложил Элайху. – Комфорта не обещаю, но дешево и удобно.

– Деньги меня не волнуют. Я мультимиллионер.

– Что?!! – вырвалось у Нормана.

– Ну да… спасибо паршивцам, которые покупали мои книги и отказывались поступать сообразно тому, что я в них писал. Эти книги вошли в программу колледжей, переведены на сорок четыре языка… Пора ради разнообразия растрясти банковские счета!

– Ну, в таком случае… – Слова замерли у Нормана на языке.

– Что ты собирался сказать?

– Я хотел сказать, что мы будем рады, если ты решишь Раскинуть свой татами здесь, – объяснил Норман. – Если Дональд, конечно, не против. Не знаю, как скоро меня пошлют в Бенинию, но отсутствовать я буду довольно долго. И… э… я почту за честь, если ты поживешь у меня. – Прозвучало это неловко.

– С завтрашнего вечера Чад может забрать мою комнату, – сказал Дональд и слишком поздно вспомнил о микрофоне под креслом Хилли.

«А пошло оно все… »

– Что стряслось? – не веря своим ушам, спросил Норман. – С чего это ты решил съехать?

– Мне приказали, – ответил Дональд.

«Что со мной за это сделают? Не знаю. Наплевать». Он откинулся в кресле и уснул еще до того, как ему на глаза опустились веки.