Не от мира сего

Над крышами Грановитой палаты, над колокольней Ивана Великого, над Государственным Кремлевским дворцом плыл легкий белый дымок. Морозный воздух пах необычно – вроде бы гарь, но сладкая, странная. Раньше ее списывали на ароматные испражнения труб «Красного Октября». Но шоколадную фабрику давно попилили на лофты и галереи. И поэтому казалось, что воздух подслащивают специально, чтобы отбить какой-то другой, тревожный привкус.

Отец Мефодий, вышедший подышать за компанию с соскучившимся по куреву Зыкиным, дымок сразу приметил. Обернувшись к Зыкину, который ломал спичку за спичкой, пытаясь прикурить, он с невинным видом поинтересовался:

– Что, уже прогреваете?

Зыкин ответил не сразу: сначала зачем-то протер крупный значок с державным триколором на лацкане строгого пиджака, потом затянулся. Наконец кивнул.

– Проверяют исправность. От ваших, кстати, – он кивнул на старинную, но все такую же стройную, словно Людмила Гурченко, колокольню, – тоже дым валит.

– Колокольня Ивана Великого не в собственности РПЦ, – мягко возразил отец Мефодий. – С семнадцатого года, после большого передела ваши отобрали.

– А Храм Христа Спасителя? – не отставал Зыкин. – Вчера ночью ехал мимо, гул от него как на Байконуре.

– Бдим и молимся всенощно, – отец Мефодий потупился. – О спасении человеков от страшной напасти, от гнева Господня.

– А сами тем временем лыжи навострили, – Зыкин очертил окурком плавящиеся на ярком декабрьском солнце золотые кресты.

– Мы можем лишь молиться, предотвратить катастрофу не в наших силах, – печально вздохнул священник. – Это удел мирян…

– А я думал, раз речь идет о внеземном, вы как раз могли бы вмешаться, – остро глянул на него Зыкин.

– Увы, – отец Мефодий потряс головой. – Вы можете представить себе, как прискорбно нам будет расстаться с этой землей, но иного выхода нет.

– Так не осуждайте и нас, – нахмурился Зыкин. – Пойдемте внутрь, батюшка. Незачем дышать этой дрянью.

Бутафорские екатерининские гвардейцы открыли перед ними двери в неимоверных размеров бело-золотой зал, битком забитый основательными гражданами в добротных костюмах и бородатыми мужами в черных рясах. Меж них сновали учтивые официанты с тяжелыми подносами, но собравшимся, похоже, было не до еды. Зал гудел разворошенным ульем.

Тут были и люди с депутатскими значками, и министры, и чины из администрации президента. Где-то в глубине, в плотном кольце архиепископов и секретарей, негромко, но внушительно вещал патриарх. Богатыри с прозрачными завитками наушников и парализованными лицами протащили к выходу задержавшегося дольше положенного телеоператора.

Щелкнули и заперхали динамики, и тут же в зале воцарилась тишина. Колонки проснулись и заговорили: негромко, довольно высоким, но очень уверенным голосом. Из-за столпотворения Зыкину не было видно говорившего, но этот голос он не смог бы спутать ни с чьим другим.

– Уважаемые коллеги. Друзья. Как вы знаете, над Землей нависла страшная угроза. Наша радиокосмическая разведка сообщает о приближении небесного тела… – динамик зашуршал бумажкой. – Астероида Зет-Икс 716 А. Его вес превышает три тысячи тонн, и, по всем расчетам, он столкнется с нашей планетой всего через две недели…

– Американские фондовые рынки открылись очередным падением, – озабоченно сообщила ведущая, выглядывая из телевизора в убогую кухоньку. – Золотовалютные резервы России на этой неделе выросли на полтора миллиарда долларов. Во Владивостоке продолжаются спасательные работы на месте обрушения пятиэтажного дома. АвтоВАЗ объявил о сокращении пятисот рабочих мест… И только что мы получили кадры из Кремля…

Антон Алексеевич откупился ириской от занывшей со скуки внучки и, макнув картофелину в соль, сделал погромче. Раздосадованно посмотрел на постепенно возбуждающийся чайник со свистком, подошел к эмалированной старой плите и перекрыл чайнику газ. Глянул в загаженный двор, огороженный белыми блочными пятиэтажками, иссеченными такими жирными швами, будто их собирали, как Франкенштейна, из трупов разных домов.

– …торжественный прием делегатов Вселенского собора в присутствии депутатов Государственной Думы и членов Совета Федерации. Уникальное событие, объединившее первых лиц духовенства и первых лиц государства…

Антон Алексеевич плеснул в чашку со сколотой золотой каемкой жидкого чаю, и, близоруко щурясь, подошел поближе к мерцающему экрану, зашевелил губами.

– … Обсудили выход из экономического кризиса, финансирование социальных программ, поддержание здорового нравственного и психологического климата в стране…

– Ведь те же самые хари, что и тридцать лет назад, – пробубнил Антон Алексеевич, ткнув жирным пальцем в выпуклый экран. – Кто-то помер, конечно, кто-то подрос… А вот этот… Как его… И вот еще. Видать, оттуда только ногами вперед, – вздохнул он.

– И в завершение выпуска – о погоде, – умиротворяюще улыбнулась ему телеведущая.

В зале раздались сдержанные аплодисменты. Хлопали, разумеется, не известию о том, что в скором времени гигантская глыба протаранит Землю. Нет, просто показывали, что тронуты неподдельным патриотизмом Президента.

– Да, именно с нашей планетой, – почувствовав, что взял верную ноту, закрепил успех говоривший. – Потому что планета, на которой родились мы все, на которой появились на свет наши дети, наша. И именно поэтому решение, которое я принял после совета с Патриархом, далось мне так нелегко…

Из зала все расходились подавленные, погруженные в свои мысли. Зыкин вплоть до самых последних слов президентского обращения надеялся, что будет найден другой выход. Отец Мефодий, который понуро брел с ним рядом, волоча полы рясы по бурым лужицам, молчал.

– Что, на юга-то не хочется? – невесело спросил у священника депутат, кивая на солнце.

– Да уж… Прижились мы тут, чего там, – хмуро отозвался батюшка. – Да мы-то ладно… Спасемся. Паству бросать жалко.

– Мне, знаете, всегда нравилась эта ваша прямота. Никаких экивоков, – хмыкнул Зыкин. – «Паства» ведь от слова «пасти», так? А «пастырь» это просто «пастух», да? Стадо, выражаясь современным языком.

– Ну да… – рассеянно кивнул отец Мефодий. – Все честнее, чем электоратом звать. Они же ничего не выбирают, а уж тем более им не попасть в избранные. А доили вы их не меньше нашего, если вы на это намекаете. Только вам от них одно нужно было, а нам другое. Богу, как говорится, богово, а кесарю – кесарево.

– Вы, между прочим, тоже аборигенов не брали, – отметил депутат.

– Мы с ними игр хотя бы не затевали. Веками внушали, что власть дается свыше. Что вам все неймется…

– Да ладно, батюшка. Что нам теперь-то делить? Досадно все это просто.

– А нам-то как! – всплеснул руками тот. – Ведь только-только с вами заново договорились по-человечески, – он не сдержал невольной улыбки, – только стали об обидах забывать… За семьдесят лет накопленных. Только вера у паствы стала крепнуть… Потоком пошла…

– И у нас потоком, – почесал голову Зыкин. – Экспорт наладили… Электорат снова приручили, за небольшой, в общем, процент. Эх! Да что там процент! В магазины сосиски развези, чтобы без очередей, да йогурт подешевле. Ну и виски, или что там они пьют, чтобы успокаиваться.

– Виски, по-моему, не пьют, – с сомнением откликнулся отец Мефодий. – По-моему, вино пьют, хотя ручаться я бы не стал.

– Неважно… – отмахнулся депутат. – В стране процветание было, все себе немецкие машины напокупали, на отдых – на Сейшелы на прайват джетах… Им хорошо – и нам нормально. Качай – не хочу. Ну или дои, в вашем случае.

– Ну нет, мы еще когда вас предупреждали, что все так кончится? Уже двадцать лет назад стали станции и челноки строить по всей стране, – возразил священник. – Готовились к исходу. Но надеялись на вас. На технологию. Думали, сможете отразить.

– Если бы там один метеорит, – вздохнул Зыкин. – Так ведь это только флагман нескончаемой армады… Тысячи и тысячи. Угораздило же Землю оказаться на их пути. Мы уж, знаете, и так отвлекали их как могли. Все сделали, чтобы аборигены на них внимания не обращали, чтобы не паниковали. Постарались их другим занять. Кризис этот вот… Опять же, цены скинули. Ну и вам от него только польза была. Электорат, лишенный ресурсов, естественным образом превращается в паству. Духовное побеждает материальное, когда заканчиваются деньги.

– Да, у нас последний год богатый выдался, – признал другой.

– Увы, все хорошее имеет свойство заканчиваться, – грустно подытожил депутат.

Выйдя из ворот Спасской башни, они зашагали к стоянке, где обоих под парами ожидали похожие черные авто.

– Приятный вы собеседник, батюшка. Даже странно как-то с вами прощаться, – Зыкин протянул отцу Мефодию руку.

– Вы слышали, – смиренно пожал плечами священник. – Наше руководство приняло такое же решение. Полная эвакуация.

– Куда же вы теперь? Домой? На Южный Крест? – депутат оглянулся на вздымавшийся вдалеке мощный силуэт Храма Христа Спасителя.

– Да. На наш скромный ковчег… и на юга, как вы выражаетесь, – перехватив зыкинский взгляд, кивнул батюшка.

– Ну, а мы на Большую Медведицу, – зачем-то сказал Зыкин, будто отец Мефодий и сам этого не знал.

– Что же, – улыбнулся ему священник. – Будете в наших краях, как говорится, милости просим. Выглядеть я, сами понимаете, дома буду несколько иначе… Надеюсь, не испугаетесь каких-то там щупалец.

– А вы, я уверен, сумеете разглядеть мою душу под хитиновым панцирем, – усмехнулся депутат.

– Когда-нибудь мы обязательно встретимся, – батюшка вдруг отдал Зыкину карикатурный мушкетерский салют, и оба засмеялись.

Эвакуация началась через трое суток. Ровно в четыре ночи приторный дымок, все струившийся над Кремлем, окреп, загустел, окутал мглою Царь-Пушку и Царь-Колокол, дворцы и музеи, заполнил огромную чашу кремлевских стен до края и выплеснулся наружу.

Неистово загудела земля. Словно собака, вернувшаяся с прогулки и отряхивающая мокрую шерсть, затряслась, завибрировала Кутафья башня, потом разом слетела с нее шелуха кирпичей и обнажился литой корпус, словно металлический, но удивительный, цвета расплавленного олова, без швов и иллюминаторов. За Кутафьей последовала Боровицкая, за ней – Арсенальная, и Сенатская… Все, кроме Спасской.

Повинуясь неслышному сигналу, корабль, скрывавшийся в первой башне, похожий не на ракету даже, а на поставленный на попа цеппелин, вырвался из асфальта, из брусчатки, и бесшумно ушел в небо. Стартовали следом за ним и остальные башни, делая кремлевскую стену похожей на старческую беззубую челюсть.

И тут город накрыл невообразимый рев. Горделиво, неспешно высвобождаясь из-под бетонных плит, стряхивая штукатурку и позолоту, над Москвой поднималось циклопических размеров судно, не линкор даже, а нечто доселе невиданное. Взлетал Храм Христа Спасителя. За ним, пропустив титана вперед, выстрелили десятки небольших спасательных челноков, упрятанных в часовнях и монастырях, в церквях всех мастей.

Через четверть часа столицу было не узнать: город словно повторил судьбу Дрездена. Незыблемыми оставались лишь Спасская башня и колокольня Ивана Великого. На полпути между ними, одинокие, застыли две фигурки.

– Простите, если что не так, – сказал Президент. – Я пойму вас, если вы все еще держите на нас зло за ту историю с Никоном и за тридцать седьмой…

– Ну что вы… Быльем поросло, – улыбнулся в бороду Патриарх. – Ведь в конце концов мы неплохо сработались.

Улыбаясь друг другу тепло и не вполне искренне, как Сталин Рузвельту в Ялте, они распрощались. Президент нырнул в боковую дверцу Спасской башни, патриарх поднялся по ажурной лесенке в древнюю колокольню.

Еще миг – и две ярчайших звезды метнулись ввысь, теряясь среди других звезд.