Две недели спустя
Я жил в ощущении безвозвратной утраты. Вероятно, так чувствуют себя люди, в одночасье потерявшие что-то важное. Обманутый вкладчик, обанкротившийся бизнесмен, ставший жертвой угонщиков автовладелец, всю жизнь копивший на машину.
Днем, пока бар работал, я спал. Ближе к вечеру выходил из своей каптерки, быстро, не чувствуя вкуса, заливал в себя кофе или чай и уползал обратно. На улицу не выходил, боясь, что он где-то рядом. Прочесывает город, ищет меня.
Макс несколько раз пытался поговорить или вытащить меня на улицу, но довольно скоро оставил попытки, так как любой наш диалог неминуемо скатывался к разговору о нем, что вгоняло меня в состояние безвольного ступора. Его предложения посетить психиатра понимания с моей стороны не находили.
Когда последние посетители покидали бар, я откупоривал бутылку виски, выпивал пару стаканов и шел протирать столы. В этом не было никакой необходимости, но во всяком случае давало мне основание считать, что Максу я не совсем бесполезен.
Протерев столы, я брал в охапку кота, бутылку и компьютер и залезал в интернет.
Часам к трем утра я напивался до состояния, в котором уже не мог читать, смотреть, думать, и попросту отключался.
Я почти ничего не ел. Моим топливом были сигареты и алкоголь. Отсутствие аппетита, свежего воздуха и дневного света сделали свое дело: я стал похож на героинового торчка. Наконец-то я победил мем из социальных сетей «Ты не похудеешь к лету». Правда, до лета оставалось дожить.
Так прошла неделя или две. Постепенно я начал вылезать на свет. Сначала это были ночные прогулки по Патриаршим, потом шпионские поездки к дочери (поездка до ее дома с постоянной сменой маршрутов, долгие остановки с целью обнаружения слежки, вход и выход из дома исключительно через черный ход). Пару раз я даже съездил навестить Катю (исключительно для поддержки реноме, которое, если разобраться, мне больше не принадлежало).
Будучи выдернутым из привычной среды обитания и стесненным в средствах (основным источником дохода был Макс, ссужавший деньги «больному человеку»), я передвигался исключительно на метро и маршрутных такси, посещал магазины вроде «Пятерочки», изредка позволял себе «выходы в свет» типа одиноких посиделок в «Шоколаднице» или «Якитории».
Это были интересные ощущения. Я оказался среди людей, с которыми раньше никогда не пересекался, не слышал их разговоров, не чувствовал их запахов, не бывал в местах их обитания. Это был мир «домохозяек среднего возраста», которые, как я думал, живут только в рейтинге Гэллапа. Мир гастарбайтеров, кавказских водителей маршруток, помятых отцов семейств и прочих душных людей.
Еще в нем были студенты-недохипстеры с вечно красными веками, «красаучики», дагестанские стрижки под Мирей Матье (кстати, они называются «москвичка») и собственно «москвички» – вызывающе одетые провинциалки и хабалистые педовки.
Здесь на стенах вагонов рекламировали неизвестные мне бренды и магазины, читали книги, названий и авторов которых я никогда не слышал (изредка на глаза попадались мои, чего уж там).
Здесь листали журналы, которые, как я думал, закрылись еще в конце девяностых, обсуждали детали вчерашнего «Пусть говорят», негодовали по поводу «обуревших, сука, америкосов» так, будто эти америкосы «обурели» прямо у них в подъезде.
Здесь даже самые молодые люди шутили шутками своих родителей. Но никто никогда не улыбался в ответ. Здесь вообще никто не улыбался.
Чужая повседневность имела вечно озабоченное, недовольное лицо. Кромешное РАО «Роспечаль», под стать моему состоянию.
В общем, эта Москва оказалась незнакомым мне городом. Я не знал ее правил, порядков и привычек. Я не был знаком с ее жителями. Я чувствовал лишь запах. Столица пахла потом, типографской краской газет, которые пачкают руки, и одеколоном Paco Rabanne.
Единственным позитивным открытием стало то, что в одном вагоне московского метро красивых девушек чуть меньше, чем в финале конкурса «Мисс Вселенная». А сумок Louis Vuitton чуть больше.
Тем временем Двойник никак себя не проявлял. Он вел программу, изредка постил в блог пафосную ахинею вроде той, что вешают себе в статусы плохо образованные девушки (типа «любовь – кошка, греющаяся на чужих коленях»), даже дал пару бессмысленных интервью о мучительно рождающейся новой книге.
Во всем этом было заметно, что ему чего-то не хватает. Он еще вполне уверенно держался на багаже моего изученного прошлого. Знал, что говорить в этом случае, как отвечать в том. Где негодовать, где восторгаться, а где напускать на себя мину пресытившегося человека. Но постепенно это заканчивалось. Не имея ежедневно под рукой оригинала, ему не от кого было напитываться, как вампиру, которому некого укусить. Приходилось импровизировать.
Иногда это выглядело как попытки человека, не знающего иностранный язык, говорить на нем, имея в вокабуляре двадцать-тридцать слов, которые он пытается складывать в предложения, исходя из ситуации. Тем не менее он старался. Ребенок учился, ребенок познавал мир. Дивный, новый. Все как у Хаксли.
За всеми его действиями я пытался разглядеть себя. Будто бы меня уже не было, и вышел художественный фильм с очень похожим на меня актером в главной роли. Этакий байопик «Владимир Богданов. Спасибо, что бухой».
Что бы я говорил, оказавшись на его месте, как отвечал на комментарии в интернете, какую рожу корчил бы, услышав оппонента?
Замыленная пословица «посмотреть на себя со стороны» стала реальностью. Иногда я сходил с ума от ереси, что появлялась «у меня» в фейсбуке, мысленно краснел «за себя», спорил «с собой». Я научился радоваться его удачным репликам в эфире и сопереживать, когда он попадал в неловкие ситуации. Это был настоящий стокгольмский синдром, с моим прошлым «я» в качестве заложника.
В какой-то момент я дошел до ручки, уговорив себя, что так будет лучше. Весь груз прошлых обязательств, общественного внимания, необходимости держать себя в определенных рамках, – все то, что так тяготило меня в последнее время, легло на чужие плечи. А я, свободный от всего вчерашнего, вдруг оказался перед чистым листом. Прыгнул во временну́ю воронку, в которой все можно было переиграть.
Довольно странное чувство – начинать новую жизнь. Особенно когда твоя старая жизнь продолжается параллельно. Но не с тобой.
Затем Двойника начало сносить. Он стал писать длинные, истеричные, бессвязные тексты о мироустройстве. Приглашать в эфир откровенно попсовых персонажей из отечественного шоу-бизнеса и постоянно сваливаться на обсуждение с ними темы поклонников, признания и прочей белиберды из области «как вы пришли к успеху».
Человек, воплотивший наконец свой абсурдный план, выглядел дико неудовлетворенным. В его текстах и передачах все чаще сквозили раздражение, озлобленность, даже некая обида.
Сначала я, грешным делом, подумал о некоем нравственном кризисе, внезапно настигшем нашего героя. Вроде того, что человек, в одночасье получивший все то, о чем грезил последнее время, вдруг понял, что не может этим управлять. Психологически не тянет, ежедневно проживая жизнь другого человека. Или среда, в которую он встроился, среда, сотканная из чужих многолетних отношений, совместных историй и взаимных обязательств, попросту отторгает его.
Но, как это обычно бывает, реальность паскуднее твоего воображения. Однажды ночью он опубликовал объявление о встрече с читателями.
Ларчик открывался просто. Гонорары, автографы в ресторанах, чужая квартира и чужая женщина – все это не давало полного ощущения победы. Не хватало самого сладкого: восторженных глаз, рукопожатий, аплодисментов. Он хотел энергетики поклонников, тех самых пульсирующих импульсов, ради которых, собственно, все и затевалось.
Судя по градусу его последних текстов, он дико страдал от незавершенности образа. Ему требовалась публичная присяга поклонников – как сертификат качества. Свидетельство того, что он на самом деле существует.
Прочитав объявление, я зарегистрировал «левый» фейсбук, чтобы написать всего один комментарий:
«А что если на этой встрече читатели раскусят тебя, чувачок?»
После этого я позвонил Максу, попросив сопровождать меня на эту встречу. Просьба привела Макса в неописуемый восторг: видимо, он подумал, что у больного наступила рецессия.
Мысли о том, как, увидев мой комментарий, он бегает по потолку, бьет о стенку стаканы или плачет, сверяя мои фотографии с собственным отражением в зеркале, возвращали душевное равновесие.
Я впервые лег спать с чувством не напрасно прожитого дня.
