Пиджак
В клубе душно, душно, душно. А все жмутся друг к дружке, будто в попытке согреться – так это выглядит со стороны. Мы просачиваемся между телами, и Катя надсадно жужжит в ухо про изменившихся мужчин, джентльменство и прочую херню. Временами я что-то брякаю в ответ, а сам думаю: какого черта? Вот зачем было тащить ее с собой? Чем я в тот момент думал? А она еще и бубнит: «Мы ведь здесь недолго? Завтра же на работу». И хочется сказать: «Ты здесь недолго, могу такси прямо сейчас заказать», – но что-то мешает. Наверное, то самое джентльменство, о котором она всю дорогу бубнит.
Параллельно отстукивая эсэмэс Оксане о том, «как у меня дела», я зависаю после ее вопроса «А вы где тусите?», потому что в самом деле не знаю, как называется это место.
– Простите, а как это место называется? – обращаюсь к первому встреченному у барной стойки парню.
– Ад, – отвечает он и заливисто гогочет.
– Очень смешно, – шиплю в ответ.
– А можно с вами сфотографироваться? Я вашу программу по «ящику» смотрю иногда, – добродушно подмигивает он.
– Фигушки. В аду снимать запрещено. – Я утягиваю Катю за собой.
Мы минуем несколько помещений, пока не оказываемся в самом темном углу клуба, где стоят три дивана, вокруг которых валяются пустые пластиковые бутылки, пахнет дурью, а по стене сочится не то жидкость из кондиционера, не то прорвавшаяся канализация. В общем, странно было бы найти свою компанию не в самом худшем месте этого заведения.
– Добрый вечер, дамы и господа, – театрально обращаюсь я к собравшимся.
Кто-то здоровается в ответ, кто-то салютует стаканом, кто-то просто кивает. Многих я не знаю, но они очевидно знают меня. На секунду мне кажется: что-то идет не так. Что-то я упустил из виду. Ах, ну как же!
– Знакомьтесь, – повышаю я голос и поворачиваюсь в сторону своей спутницы, – это моя подруга…
– Катя, – чуть дрогнувшим голосом включается она. И очень вовремя. Мне почему-то хочется назвать ее Леной. В самом деле, имя Лена подходит ей гораздо больше.
– Катя, – повторяю я следом. Девушки изучающе посматривают то на меня, то на мою спутницу. Мы садимся за стол.
– Что ты будешь пить? – интересуюсь я.
Катя исподлобья смотрит на стол, пытаясь понять, что пьют девушки, и наконец выдавливает из себя:
– Шампанское, – и после паузы: – полусладкое!
«Ты ж зайка моя, – думаю, – девяностые уж сколько лет назад кончились, а ты все не выучишь, что шампанское не бывает полусладким. Еще бы амаретто попросила».
Хватаю под локоть официанта, прошу шампанского, он учтиво кивает и минут через десять приносит «Асти Мартини». Я собираюсь прочитать ему лекцию об отличии «Асти» от шампанского, но краем глаза замечаю, как приободряется Катя при виде бутылки, и учтиво киваю.
Катя курит сигареты, одну за другой, и запивает их «Асти». Видно, что она дико неуютно себя здесь чувствует.
В ее глазах ясно читаются растерянность и озлобленное разочарование. Это неловкий момент истины, когда взрослая женщина осознает, что сорокалетние пузатые ровесники, предметом неподдельного интереса которых была всего час назад, и несколько лишних бокалов белого вина подарили ей ложное ощущение застывшего времени. И вот сейчас это время вдруг с бешеной скоростью понеслось вперед. Оно везде. В тающем сигаретном дыму, который выпускают более молодые самки, в луче софита, который не обнаруживает под аккуратным макияжем морщин на скулах, в запястьях без проступающих вен. Наконец, в присутствующих мужчинах, которые задержали на ней несколько коротких взглядов, чуть дольше, чем того требовалось, лишь из боязни показаться неприлично незаинтересованными.
Катя засаживает очередной бокал «Асти» и хватает меня за руку, как хватают спасательный плот, или круг, или за что там держатся утопающие.
– Как тебе здесь? – улыбаясь, спрашиваю я.
– Интересно, – щелкает Катя пальцами. – Необычно так.
«Чего уж тут необычного», – думаю я, но вслух говорю:
– Это правда.
– Ты часто здесь бываешь?
– Первый раз, честно говоря.
– Я тебе не верю, – говорит она жеманно. Настолько наигранно, что мне вдруг становится скучно.
– Вру, – вздыхаю я, – я здесь бываю часто. Очень часто. Два раза в неделю, может, три.
– А здесь танцуют?
– В смысле? – Я испуганно оборачиваюсь в сторону первого зала, чтобы убедиться, не почудились ли мне все эти дергающиеся хипстеры. – Вот же, в том зале.
– Нет, – отбрасывает она прядь волос, – медленные танцы здесь есть?
– Нас… насколько медленные? – но договорить у меня, к счастью, не получается.
Сзади подходит Мишка, бьет меня по плечу и вежливо осведомляется у Кати:
– Я вашего спутника украду ненадолго?
Не дожидаясь ее благосклонного согласия, я встаю и иду вслед за ним.
Мы оказываемся на широком балконе, забитом людьми.
– Осторожнее, – говорит Миша, указывая на пол.
Мы аккуратно переступаем через лежащего у входа человека. Из динамиков молотит жесточайшая техно-версия «Медведицы» Лагутенко. Половина собравшихся подпевает, другая половина периодически подпрыгивает на припеве. Незнакомый мне парень пытается страстно целовать в шею прижатую к стене девицу, но та настолько упорота, что, кажется, уже спит. Три девицы, немного хипстеры, но красивые, вдумчиво вдыхают из шариков веселящий газ. В общем, атмосфера царит неестественно веселая. Обычная московская атмосфера, в которой люди отчаянно напиваются в середине недели, без всякого повода. Просто потому, что хотят праздника. Будто они его заслужили.
Облокотившись на балконные перила, стоит костяк нашей компании. Жора, Саша, Дима и Ованес, судя по отсутствующим взглядам, все основательно пьяные.
– Говенно выглядишь, – говорит Саша.
– Спасибо, – говорю, – я по вам тоже соскучился.
– Чё со скулой? – прищуривается Жора.
– Да так, – отмахиваюсь я.
– Кстати, что за телка? – интересуется Миша.
– Телка, в общем, связана со скулой. А про скулу рассказывать неохота.
– Забей. – Жора поднимает с пола бутылку и начинает разливать виски в протянутые компанией стаканы. – За встречу.
– За встречу. – Беру протянутый мне стакан. – Я правда по вам дико соскучился.
– Дунешь? – Одну руку он кладет мне на плечо, другой протягивает косяк.
– Вы не оставляете мне выбора. – Я глубоко затягиваюсь и прикрываю глаза.
– По какому поводу карнавалим? – спрашиваю. – Хотя глупый, конечно, вопрос. Когда нам нужен был повод?
– Повод есть. – Саша залпом опрокидывает свой бокал. – Кризис на носу.
– …Гов… в… орят, – икает Жора.
– И? – отпиваю глоток, морщусь.
– Кризис, ептыть! Вот в конце осени и бахнет. Посмотри вокруг, бро, – Саша обводит рукой. – Все только об этом и говорят.
– Я вижу, – ухмыляюсь, – не просто говорят, но реально с ним борются. Всем кажется, что пока они бухают, кризис успеет не только начаться, но и закончиться, да?
– Типа того, – соглашается Миша, – поднимаем потребление, чтобы стимулировать производство, например.
– Чего на «Крыше» не понравилось? – старается перекричать колонку Жора. – Скучно там сегодня?
– Не знаю, – пожимаю плечами.
– Взял чего? – Жора закашливается.
– Чего взял-то? – не врубаюсь я. – Я с дня рождения подруги дочери еду, чего я там мог взять? Тортик?
– Ты издеваешься, что ли? – Жора переглядывается с Ованесом. – Ов, Леха при тебе говорил?
– Ну да, – кивает Ованес. – Вов, вы же с Лехой с «Крыши» приехали. Он мне сказал, вы договорились, ты везешь пару грамм.
– С каким Лехой? С какой «Крыши»? Может, вы уже в параллельном мире живете? Я к вам еду с детского, мать его, праздника.
– Вы час назад вместе стояли у бара. Ты с какой-то девушкой и Леха. – Ова оглядывается по сторонам, ища поддержки друзей. – Ты вроде нам еще рукой помахал. А потом Леха сказал, что вы на «Крышу» поедете.
– А потом вернетесь. – Судя по выражению лица, Саша до конца не уверен.
– Ты же с девушкой? – подмигивает мне Миша.
– Ну да.
– Вот я и говорю, – вступает Ова, – с девушкой и с Лехой.
– «Вроде стоял», «вроде махал», – передразниваю я, – вы, может, у Лехи спросите, с кем он на «Крышу» ездил? Тогда все и прояснится.
– Так Лехи нет, – грустно замечает Дима.
– А где он? – устало интересуюсь я.
Поддерживать разговор с людьми, находящимися в таком состоянии, бессмысленно.
– Он опять уехал. Его переклинило слегка.
– Наверное, всех вас тут переклинило слегка, – достаю я сигарету.
Отворачиваюсь. Закуриваю. Заполняю себя алкоголем, чтобы достичь одинаковой с друзьями кондиции. Дальнейший разговор трезвого с пьяными грозит недопониманием и, возможно, увечьями.
– Мерещится! То ли большая, то ли малая! – Дружно орет балкон, а мне становится зябко. Поднимаю ворот пиджака и залипаю, глядя на город. Москва обволакивает и засасывает в водоворот, в котором огни, и чужие разговоры, и Лагутенко в обработке. Приятная истома уже взяла меня двумя руками за виски и тащит вверх, прочь от всего. Все вокруг смазывается, притупляется, и лишь мысль о том, что я на самом деле не был на «Крыше», кажется важной. Но и она постепенно уходит на второй план, пока не исчезает совсем. Кажется, с неба начинает что-то валиться.
– Ты обиделся, что ли? – Жора кладет мне руку на плечо.
– Не-а.
– Кстати, сегодня какой день недели? – вклинивается Саша.
– Неважно, – говорю. – Какое сегодня число – вот что важно!
– Четырнадцатое? – ни к кому конкретно не обращаясь, предполагает Димон.
– Пятнадцатое, – отвечаю, – у меня съемка послезавтра. Надо бы нам всем как-то подзавязывать с вечеринками. Вы уже в числах путаетесь. И в людях.
– Все так быстро сейчас происходит. – Жора качает в воздухе стаканом с виски, говорит с надеждой в голосе: – Может, вы с Лехой позавчера с «Крыши» приехали? А показалось, что сегодня?
– Парни. Я уже месяц не был на «Крыше», – блаженно улыбаюсь я.
– Да черт с ней, с «Крышей». Гори она в аду! – заканчивает Дима.
– И с Лех… – начинает кто-то еще, но осекается.
Я затягиваюсь в очередной раз. Жора говорит, покачивая бокалом в воздухе. Кажется, я отчетливо вижу каждую каплю на запотевшем стекле. Понимаю, что сейчас Жора его не удержит, он скользнет и… в этот момент бокал действительно выскальзывает из его руки и разбивается вдребезги, обдавая мелким крошевом всех вокруг.
Девушки взвизгивают, кто-то кричит «ура!» и «на счастье!». Но никакого счастья вокруг не наблюдается. Вечеринка разлетается на куски, как Жорин бокал. Мои друзья переглядываются и один за другим покидают балкон, а я остаюсь один.
Смотрю прямо перед собой между полузавалившихся труб бывшей здесь некогда фабрики. За ними мерцающие огни новостроек, офисных башен и дорожных фонарей. Внизу, прямо под ногами, не то таджики, не то бомжи копошатся в груде мусора, изредка поднимая головы вверх. Туда, где мы со своим виски, дурью, грохочущим техно и ожиданием праздника, который вот-вот наступит. Или уже наступил и даже прошел, а мы и не поняли.
Рядом говорят о кризисе и еще о том, зачем выпустили Ходорковского, и об Олимпиаде, и о хамящих в торговых центрах дагестанцах. Звучат слова: «креативный класс», «Путин», «Болотная», «народ», «администрация» и «зомбоящик». Потом, буквально за секунду, атмосфера насыщается словами «праздники», «митболы», «море», «оборзели с такими ценами на лабутены», «вильямс», «Патриаршие», «лыжи». И кто-то искренне негодует по поводу погоды, а другой вторит про «идиотское решение с парковками», и оба говорящих немедленно соглашаются на словах «Бали» и «велодорожки». Внезапно кажется, что откуда-то сверху доносится увесистое «заебало». И, пожалуй, это то единственное, с чем я сегодня безусловно согласен.
– Можно зажигалку? – Из-за вибраций огромных колонок кажется, что говорят из дальнего угла балкона. Молча достаю зажигалку, протягиваю в сторону говорящего.
– Спасибо, я Таня, – прямо передо мной возникает бледное лицо с нарочито смазанной вокруг глаз тушью, в обрамлении иссиня-черных волос. Лицо изрядно пьяное.
– Володя, – пожимаю я протянутую руку.
– Это ведь ты там был? – Дама переходит на «ты» без лишних церемоний.
– Не уверен, я практически только вошел.
– Приятно познакомиться.
– Время покажет, – отвечаю.
– В смысле?
– Покажет, насколько приятно.
– А чё ты хамишь-то? – Таня выпускает струю дыма мне в лицо. – Чё, думаешь, пару раз по телевизору показали, и можно людям хамить?
– Я не хамлю, я отмечаю. – Твою ж мать, кто меня вечно за язык тянет шутить?
– Чё ты там замечаешь? Ты девушке хамишь, понимаешь? Замечает он. – Таня осыпается грудью на перила.
– Отмечаю, что, насколько приятным будет знакомство, покажет время.
– Ты за туалет извиниться не хочешь? – Сигарета ломается в ее пальцах, она оборачивается и хрипло кричит: – Толь! Толь, поди сюда! Ну поди, я тебя прошу, я нашла этого козла!
Из сумрака выдвигается тело Толи, похожее на спагетти. Он утянут в скинни джинсы и облеплен курткой с множеством молний.
– Проблемы? – неуверенно интересуется Толя.
– Я те говорю, вот этот козел ко мне у туалетов приставал! Я все думаю, куда он, сука, слился-то? А теперь еще и хамит! – Таня пихает Толю под локоть. – Толь, я не понимаю, чё происходит! Нормально это вообще?
– Вашей девушке плохо. Она что-то путает. Я только приехал, – говорю я как можно более миролюбиво, параллельно отмечая, куда он отлетит в случае удара и успею ли я перехватить стакан или бутылку, если вдруг его дружки подвалят. Приехал на вечеринку. Давно не видел друзей, вот это все.
– Толь, ну чё ты стоишь? – продолжает она подначивать. – Твоей девушке будут хамить, ее будут у туалетов лапать, а ты будешь стоять? Скажи ему, ну? Чё, боишься, что ли, что он «селеб»?
«Ну что он скажет-то? I will fuck and Hollywood will watch?»
Толя, надо заметить, и сам пребывает в нерешительной пьяности и к агрессии не склонен.
Нашу томную паузу прерывает вовремя вернувшийся на балкон Миша.
– Так, парни, все окей, произошло недопонимание, мир, всем виски! – с ходу оценивает он ситуацию. – Так, что девушка пьет?
– Девушка с такими козлами ничего не пьет. А ты, Толя, лошара! – Она разворачивается и, демонстративно виляя бедрами, чуть не заваливаясь на повороте, направляется в сторону выхода.
– Я прошу прощения, я вашу девушку обижать не хотел, – говорю я этому Толе. – Она меня с кем-то перепутала.
– Да ну… ваще понятно, – пожимает он плечами и резко бросается вдогонку.
– Лучше бы он ее не догнал, – замечаю я вполголоса.
– Приехал Богданов и все испортил. – Миша обнимает меня за плечи. – Тебе обязательно нужна театральность?
– Это не тот случай, поверь.
– Верю. Пойдем, там девушка твоя заждалась.
Обнаруживаю в диванной зоне все ту же компанию, кажется, в тех же позах. Смотрю по сторонам, вижу Катю, выкидывающую на танцполе лихие коленца в обществе молодых тусовщиц. Все с бокалами в руках. Чокаются, обнимаются. Сразу понятно, почему Катя так отчаянно интересовалась, надолго ли мы здесь.
– Ты на Жору не злись, он в самом деле перепутал… наверное. – Миша тянется к моему бокалу своим.
– Не буду. – Разливаю очередную порцию виски. – Просто все сейчас по домам разъедутся, а потом кто-то из вас скажет опять, что я «был какой-то смурной», «зазвездил» и «редко видимся».
– Не будут, – отрицательно качает он головой. – Ты в последнее время исправился. Мы стали чаще встречаться. Прям как раньше.
– Правда? – пытаюсь уяснить частоту наших общений, но вспомнить не получается. Последний что называется record месячной давности, и тот мутный. Но раз Мишка хочет верить в лучшее, переубеждать не буду. Мне и так неуютно от этой вечной дружеской подколки про «звезду» и… И еще, кажется, я начинаю стремительно пьянеть.
– Слушай, там девица эта, которая на меня бросилась. Мне кажется, ей плохо. Она на диване валялась, когда я выходил, а парень ее пытался в чувство привести.
– Ты доктор, что ли? – Он закуривает, смотрит куда-то мимо меня. – Сейчас проспится, и все будет ок. Все будут живы. Все будут. – Он оглядывает меня снизу доверху, будто в первый раз видит, потом пристально смотрит куда-то мне за спину.
Я поворачиваюсь, перегибаюсь через стойку, силясь понять, куда он вперился взглядом. Вижу на другом конце зала парня, который в начале вечеринки несмешно пошутил про ад. Парень обнимается с человеком, одетым в пиджак, на спине которого трафаретная надпись «WIERD?», такая же, как на моем. Их фотографируют двое друзей. Потом «адский» парень отходит и меняется местами с тем, кто его только что фотографировал. «Пиджак» слегка изгибается, поворачивает голову вполоборота, позирует. Что-то неуловимо знакомое видится мне в его чертах, я делаю шаг вперед, чтобы разобрать получше, но сзади кто-то долбит мне по плечу, я дергаюсь. И вот уже знакомый фотограф орет мне в ухо:
– Здорово! Как дела?
– Нормально! – кричу в ответ. – Спасибо!
– Так, проверим! – Он смотрит отснятые фотографии. – А ты у меня сегодня уже есть. Вот, смотри, хорошее фото. Девушки рядом красивые.
– Спасибо! – Я не всматриваюсь, чего там на экране, отлипаю от него и двигаю туда, где была фотосессия, чтобы понять, что это за парень в «пиджаке» и где я его видел. Но парня уже нет, и только толпа людей из нашей диванной отчаянно подпрыгивает на стойке, подпевая нестройным хором: «I, I follow, I follow you! Deep sea baby, I follow you!!!»
Я протискиваюсь сквозь танцпол, делаю пару кругов по залу, но парня не видно. Дохожу до туалетов, выкуриваю сигарету, ожидая, что он выйдет из кабинки. Ничего подобного. Вместо него из кабинки практически выпадает мне на руки Катя.
– Нормально тут… так… нормально, – икает она. – Куда дальше?
– Дальше уж некуда. – Я сам чувствую себя изрядно «поплывшим» и слово «дальше» воспринимаю только в значении «спать».
У выхода я фотографируюсь с разными людьми, оставляю автограф на салфетке, жму руки, дышу потом обнимающих меня перед объективом подростков, фальшиво лобызаюсь со смутно знакомыми мне девушками и наконец оказываюсь на улице.
Всматриваюсь в толпу, стоящую на фейс-контроле, в охранников, в вылезающих из дорогих джипов мужчин, мажу взглядом по девицам в ультракоротких платьях, которые, как цапли на болоте, аккуратно переставляют длинные ноги на непомерных каблуках и поочередно взмахивают руками, сигнализируя проезжающим авто. Меня знобит и высаживает на непонятно чем вызванную тревогу.
Мимо, как раненого бойца, Толя с барменом под руки проносят ту упившуюся девчонку. Голова ее безжизненно висит на груди. Они доходят до сонных бомбил, до меня доносится «быстрее», «сколько», «ну хорош», «человеку плохо». Но все это тонет в «I follow you», снова звучащей из клуба, из окон подъезжающих машин – отовсюду.
С висящей на плече Катей я прохожу мимо толпы, сажусь в первую стоящую машину с криво прикрученным плафоном с шашечками, называю адрес и отрубаюсь.