Глава одиннадцатая. ГОЛЛИВУДСКАЯ ИСТОРИЯ

Вступив на престол, Александр стал главой большой романовской семьи. Но не сумел, как его отец, поддерживать железный порядок в ней. Его сестра Маша, как мы уже рассказывали, тайно обвенчалась с графом Строгановым и родила от него детей.

Императору все труднее становилось быть хранителем устоев в августейшей семье. Он сам весьма открыто жил с Екатериной Долгорукой. У них тоже были дети, о которых все знали. И другие Романовы последовали его примеру… Брат Костя, еще недавно в дневнике осуждавший любовные интрижки императора, теперь открыто жил с балериной Кузнецовой. С балериной жил и великий князь Николай Николаевич. Да и сам императорский балет все больше напоминал бордель при дворце. Кареты молодых великих князей часто дежурили на улице Росси, где помещалось балетное училище — «высматривали дичь». Роман с балериной стал бытом великих князей. Так что на балетных спектаклях глаза публики были устремлены на императорскую ложу. И если кто-то из многочисленных Романовых зачастил смотреть, как танцует очередная молоденькая балерина, публика тотчас делала вывод… И многие из великих князей традиционно начинали свою сексуальную жизнь со связи с балериной (не избежал этого и последний император Николай II в пору, когда был наследником).

И вечером в театре толпа видела то же обнаженное тело, которое ночью ласкал брат Цезаря.

Неким знаком наступившего разложения романовской семьи стала потрясшая двор и общество история сына великого князя Константина — великого князя Николая Константиновича, любимого племянника государя.

И государь, и Константин назвали своих первенцев Николаями в честь отца. Обоих Николаев ждала трагическая участь.

После безвременной смерти наследника (Никса) главным красавцем в большой романовской семье считался другой Николай (Никола — как его звали в семье) — сын великого князя Константина.

В Мариинском театре устраивались знаменитые петербургские маскарады. Как и положено на маскарадах — здесь властвовала маска, и оттого греховно мешались под масками царицы света и полусвета…

Великий князь Никола был здесь частым гостем: двухметровый красавец — «украшение правого фланга», кумир петербургской золотой молодежи. Но однажды маленькая стройная кошечка в венецианской маске, скользя между танцующими, приблизилась к нему.

Так состоялась эта встреча, которую следует назвать «роковой».

Фанни Лир, истинная француженка с опасным огнем в крови, родилась в Новом Свете. Родиться она явно опоздала: золотой век авантюристов — Казановы и Калиостро — век XVIII, увы, миновал. Да и место рождения — провинциальная пуританская Америка — было для нее весьма неудачно. И жажда приключений погнала ее прочь из Нового Света в Старый.

И уже вскоре она принадлежала к тем очаровательным созданиям, которые порхали по грешным европейским столицам, разбивая сердца и, конечно же, состояния. Она называла себя «танцовщицей», чтобы не называться кокоткой. Но она была блестящей кокоткой. И, конечно же, она очутилась в тогдашнем Вавилоне — в Париже.

Осенью в бархатный сезон блестящие дамы полусвета перемещались из жаркой столицы Франции на многообещающий Лазурный берег, куда приезжали очень богатые русские. Сюда, как писал поэт, «русская белуга шла метать золотую икру». Приезжали кутить и веселиться «новейшие русские» (как их тогда называли в России) — разбогатевшие купцы и фабриканты. Здесь бывала и августейшая семья, и придворные. В Ницце умер наследник Никс, сюда приезжала поправлять здоровье императрица со свитой, здесь подолгу жили великие князья и русская аристократия.

И Фанни не замедлила свести очень близкое знакомство с весьма немолодыми и весьма богатыми русскими. Эти господа — «представители серебряной старости» (как она их называла) так не походили на бережливых французов. Они легко прокучивали и проигрывали целые состояния. И наша Фанни им в этом охотно помогала. С этого момента видение такой далекой и такой богатой северной столицы вошло в ее сердце.

Как и положено истинной авантюристке, огонь в крови не давал ей засиживаться на одном месте — гнал по свету. И вот уже она — в нашей северной столице.

В Петербурге Фанни Лир на некоторое время задержалась в «серебряных объятиях». Но обворожительная царица петербургских кокоток (и, естественно, сотрудница Третьего отделения) англичанка Мабель рассказала ей о неутомимом искателе любовных приключений великом князе Николе.

Фанни все поняла правильно: «серебряный» период окончился и должен начинаться «золотой». И далее все шло по плану. Фанни, конечно же, была замечена. Адъютант великого князя послан к ней. И уже вскоре осчастливленный великий князь рассказывал о своей победе таким же веселым шалопаям.

Отец Николы теперь, как правило, ночевал у танцовщицы, мать печально жила в великолепном дворце в Павловске. И уже в первую ночь Никола привез Фанни в опустевший Мраморный дворец. Здесь Фанни дано было увидеть без лишних свидетелей все его великолепие.

По мраморной лестнице со скульптурами античных богов они поднялись на второй этаж. Лакей с зажженным канделябром шел впереди. Пройдя через анфиладу темных парадных комнат, попали в освещенный гигантскими хрустальными люстрами беломраморный зал в добрых тысячу метров. Можно только представить ее восторг. И как наша танцовщица танцевала одна в тысячеметровом зале.

Теперь она была с великим князем все время. Постоянная любовная охота Николы на этот раз закончилась неожиданно: дичь пленила охотника.

Теперь, когда мать была в Петербурге, Никола увозил ее в Павловский дворец. В залах, увешанных парадными портретами императоров-прадедов Николы — убиенного Петра III и опять же убиенного Павла I, стояли великолепная мебель и бронза в стиле еще одного убиенного — Людовика XVI. И во время военных учений в Красном селе молодые Романовы завистливо узнавали, что красотка Фанни приехала с Николой и спрятана в очаровательном коттедже великого князя. И в часы их нежных прогулок, завидя издали государя или кого-нибудь из семьи, Фанни тотчас шла прочь, «щадя его репутацию»… На самом деле, конечно же, зная, как провожают глаза молодых Романовых ее великолепное тело. Она была умело покорна Николе, в сущности сосунку, мнившему себя развратником. Он сочинил наивнейшую бумагу и потребовал от нее— подписать.

«Клянусь всем, что есть для меня священного в мире, никогда, ни с кем не говорить и не видеться без дозволения моего августейшего Повелителя. Обязуюсь верно, как благородная американка, соблюдать это клятвенное обещание и объявляю себя душой и телом рабою русского великого князя. Фанни Лир».

Она, смеясь, подписала. Она имела право смеяться, отлично зная, кто из них раб.

Бумагу эту он с торжеством показывал своим друзьям. Но в обмен на «жизнь и тело» она попросила дать ей всего лишь жалкий вексель на сто тысяч рублей и завещание в свою пользу… Пусть ей, несчастной, хоть что-то принадлежит. У великого князя ничего своего не было, он жил с родителями. Но она знала: Никола получал на содержание миллион франков в год, так что расплатиться сумеет.

Впрочем, скоро на лазоревых небесах любви появились грозные облака. Отец узнал об отношениях Николы с подозрительной кокоткой. Узнал поздно, почему-то Третье отделение ничего об этом ему не сообщило, хотя вокруг уже знали многие.

Костя посоветовался с государем. Но учить морали Николу им обоим было не очень ловко по причине собственных грехов, хорошо известных Николе. И было решено отправить «обезумевшего» от любви на войну…

В это время Александр начал завоевание Средней Азии. Когда-то князь Потемкин — любовник и сподвижник его великой прабабки — уговорил Екатерину начать наш «марш на юг». Так был захвачен Крым и Черное море. После Крымской войны Россию оттуда изгнали. Теперь, отменив унизительные итоги Парижского договора, Россия туда вернулась.

Но для Александра это было только начало. Крест с мозаикой Святой Софии лежал в гробу отца, и он мечтал продолжить войны с Турцией. Для этого проводилась военная реформа и создавалась новая армия.

А пока император решил возобновить экспансию на юге. После завоевания Кавказа наступала очередь Средней Азии. Среднеазиатские ханства — Бухара, Хива и Коканд были слабы и должны были сделаться чьей-то добычей. Англичане считали своим этот район, ибо он прикрывал их владения в Индии. Так что царю надо было спешить. Официальный повод был такой — дикие набеги наших воинственных соседей на юге — жителей Бухарского, Хивинского и Кокандского ханств — держат окраины России в постоянной тревоге. Разбоем добывают они средства к жизни. И так как образумить их нельзя, приходится их завоевывать. Для начала Александр приказал генералу Черняеву занять несколько крепостей, принадлежавших Бухарскому эмиру. Генерал был изобретателен. Его солдаты, осадив крепость Чимкент, глубокой ночью по древнему заброшенному водопроводу проникли в город.

0ни возникли внутри крепости в лунной ночи, как призраки из-под земли, и легко подавили жалкое сопротивление. После чего Черняев с двумя тысячами штыков немедля двинулся к древнему Ташкенту. Он шел сквозь песчаную бурю. Песок был всюду — в волосах, в одежде, в еде… Но генерал шел налегке всего с 12 пушками, и даже буря не остановила стремительный бросок к Ташкенту. Его встретил город со стотысячным населением, имевший под ружьем тридцать тысяч войска. Эмир был в ярости. Англичане грозили международными осложнениями. Черняеву было велено действовать стремительно. Первый штурм Ташкента был неудачен. Вечером город сотрясали воинственные крики — ревела толпа, играли трубы, били барабаны, плясали воины. Эмир обещал выставить на площади головы русских офицеров… Но уже на следующий день после яростного штурма небольшой отряд генерала захватил легендарный Ташкент, 63 пушки, множество пороха и оружия.

Генерал с его древней татарской кровью хорошо чувствовал азиатский дух.

На другой же день после взятия Ташкента он торжественно объехал город в сопровождении всего двух казаков. Вечером преспокойно отправился в туземную баню, где мирно беседовал голый с голыми горожанами, как будто находился среди своих. После этого жители поняли — русские пришли надолго. И вскоре эмир стал покорным вассалом царя.

Далее пал Самарканд — древняя столица великого Тимура, где под голубым куполом Мавзолея, под двухсотпудовой плитой мраморного саркофага стоял черный гроб с истлевшим золотым покрывалом. В этом гробу спал величайший из величайших — беспощадный полководец Тимур.

Чтобы успокоить могущественных англичан, поход был на время приостановлен. Но как только страсти поутихли, Александр продолжил наступление в Средней Азии. Так началось покорение Хивинского ханства. Вся эта древнейшая земля должна была стать частью его империи.

В поход на Хиву государь и Костя и решили отправить великого князя.

Хотя поход оказался тяжелейшим, Никола был счастлив. Как все Романовы, он обожал воинскую службу. Безводье и прочие «прелести» пустыни встретили наступавшие русские войска. Спали и солдаты, и офицеры часто прямо на песке с седлами под головами. Посреди ночи просыплись от леденящего холода пустыни. Хивинцы испортили колодцы, набросав туда земли и всякой падали. Люди умирали от жажды. С трудом отыскали единственный колодец, из которого солдаты вытащили труп полуистлевей собаки. Но — жажда! Великий князь жадно пил эту воду, настоянную на падали. И вообще он великолепно переносил все трудности, с удовольствием описывая их в письмах к любимой Фанни.

Наконец, русские взяли столицу ханства Хиву. Древний город был воскресшей сказкой из «Тысячи и одной ночи» — луна над древними мечетями, силуэты минаретов. Начались долгие переговоры. Хан, по обычаю Востока, бесконечно говорил о посторонних вещах — так настраивают инструменты перед концертом.

В это время Никола с адъютантом Верновским грозился посетить гарем султана — по веревочной лестнице. Но готовившееся веселье было прервано. Командующий объяснил пылкому Николе, что гарем султана неприкосновенен — ибо хан признал протекторат России и станет лучшим верным надсмотрщиком над своими поданными.

В Петербург великий князь вернулся полковником и с наградами. Император подарил ему захваченную хивинскую пушку, которую водрузили во дворе Мраморного дворца.

Было решено срочно женить Николу, для чего ему купили небольшой дворец… куда он тотчас привез Фанни! Он продолжил роман. Траты князя становились все безумнее. И вскоре случилось невероятное.

Вернувшись из Павловска в Мраморный дворец, мать Николы обнаружила кражу. Кражу — невозможную, кощунственную. Из оклада ее венчальной иконы пропали драгоценные камни — бриллиантовые лучи. Они были варварски выбиты из оклада.

Естественно, подозрение пало на слуг. Делом занялся лично петербургский градоначальник Трепов. Тотчас к делу подключился глава третьего отделения граф Петр Шувалов, открыто ненавидевший великого князя Константина Николаевича. Его расследование было удивительно скоротечным.

12 апреля в Мраморный дворец явился градоначальник Трепов и с печалью изложил Константину Николаевичу обстоятельства, которые великий князь не мог представить в самом страшном сне. Вся дальнейшая трагедия записана в дневнике Константина Николаевича:

«12 апреля 1874 года санкт-петербургский градоначальник генерал Трепов сообщил, что бриллиантовые лучи с иконы найдены заложенными в ломбарде… и что заложил их туда адъютант моего сына».

Но арестованный адъютант показал, что бриллианты передал ему Никола и это он, великий князь, велел заложить их в ломбарде.

Итак, его сын украл драгоценные камни. Причем украл — из венчальной родительской иконы!

«15 апреля. Страшная сцена допроса Николы П.А. Шуваловым и мною. Никакого раскаяния. Ожесточение и ни одной слезы».

«16 апреля. У Николы ожесточение, фанфаронство и нераскаянность».

Ему устроили очную ставку с адъютантом.

«Чистосердечные рассказы Верновского», закладывавшего в ломбард украденные вещи, позволили восстановить картину содеянного. Кража оказалось связанной с тратами великого князя на Фанни Лир… Тогда же обнаружилась история с векселем, подписанным Николой все той же Фанни Лир.

Последовало распоряжение градоначальника Трепова, и Фанни тотчас привезли в градоначальство. Как она потом вспоминала, в «мрачное здание, где порой бесследно исчезали люди». Ей велели немедля вернуть долговое обязательство великого князя на сумму 100 000 рублей и покинуть Россию.

Фанни пригрозила обратиться за помощью к американскому послу мистеру Джоэлу. Но ей объяснили, что если послу сообщат самую малую толику из ее похождений, то… Так что пришлось ей отдать столь любимую бумагу и отбыть из страны.

В это время уже весь двор был откуда-то осведомлен о происшедшем. И государю приходится все рассказать военному министру Д. Милютину. Во время ежедневного доклада Милютин записал в дневнике: «Государь рассказал мне все, как было; подробности эти возмутительны. Оказывается, что Николай Константинович после разных грязных проделок в продолжение нескольких лет дошел, наконец, до того, что ободрал оклад с образа у постели своей матери».

Теперь двор ждал падения великого князя Константина Николаевича. Ведь государю придется наказать беспощадно его сына, святотатственно поднявшего руку на святую икону, причем святую вдвойне — венчальную икону родителей! Как же мог быть советчиком царя отец, воспитавший сына — вора?

Из дневника великого князя Константина Николаевича: «18 апреля. Что делать с Николой? После долгих колебаний решились ждать, что скажет докторское освидетельствование и какой бы ни был его результат, объявить его для публики больным душевным недугом и запереть его. Этим для публики и ограничиться. Но для самого Николы устроить заточение в виде строгого одиночного заключения с характером карательным и исправительным. Вчера последовало нужное заключение врачей… По окончании конференции сказал себе: „Как оно ни больно и ни тяжело, я смогу быть отцом больного и сумасшедшего сына, но быть отцом преступника, публично ошельмованного, это сделало бы мое будущее невозможным…“»

Итак, следуя традициям, предпочли объявить Николу безумным.

Костя становился «несчастным отцом безумного сына» и по-прежнему оставался доверенным лицом царя. Несчастному отцу это было можно. Отцу преступника — нет. И государь, и великий князь, конечно же, поняли, кто стоял за кулисами истории. Кто, вместо того, чтобы замять скандал, сделал его общеизвестным… И всесильный Шувалов потерял свою должность.

Как все это было совершено? Мы можем только догадываться. Все блестящие иностранные кокотки находились под наблюдением, а еще — на службе Третьего отделения. И Фанни, вероятно, предложили объявить Николе самое частое и банальное — она проигралась, теперь только деньги ее спасут. Деньги нужны очень большие и срочно. Не то придется лечь в постель к старику…Он попросил у родителей, и они (как и предполагал Шувалов), конечно, поняли для кого нужны деньги и, конечно же, отказали. И тогда яростный, не терпящий отказов Никола в бешенстве и в отместку им достал нужные деньги с помощью их иконы.

Так Николу заманили в ловушку, чтобы покончить с его отцом.

Восьмилетнее правление графа Шувалова закончилось. Всесильный Петр IV был убран с поста главы Третьего отделения и отправлен из Петербурга послом в Лондон.

Но Шувалов был лишь вершиной айсберга.

Петр IV оставил царю опаснейшее наследство — сплоченный им союз ретроградной партии с тайной полицией. Историей с Николой Шувалов давал царю возможность убрать великого князя Константина, считавшегося истинным отцом реформ. Сделать «будущее невозможным» для великого князя. Царь предпочел убрать самого Шувалова. Тем хуже для царя.

Государь определил наказание Николе. Великого князя отправили «на лечение» за тысячи километров от опасной для него столицы — на Урал в Оренбург, лишив всех орденов и звания полковника. Взбешенный Никола продолжил скандальные похождения и в Оренбурге. Великий князь женился… на дочери местного полицмейстера Надежде Дрейер! Так он мстил предавшей его семье. За этот брак его лишили великокняжеского титула и сослали еще дальше в Ташкент — в ту самую Среднюю Азию, где он когда-то воевал в Хиве. Теперь князь жил в Ташкенте царьком. Получал из Петербурга положенное ему огромное содержание. Деньги тратил щедро. Устроил множество научных экспедиций, раскопал древние курганы — нашел древнее оружие и золотые украшения. Прорыл канал и сделал плодородной часть Голодной степи. На прибрежной скале была высечена огромных размеров буква «Н», увенчанная короной. В Ташкенте построил великолепный дворец — этакую ожившую восточную сказку. В его дворце висели картины русских и европейских художников — их скупали для него за границей. Военную форму он не имел права носить и вместо нее носил черный костюм или фрак, которые шил ему парижский портной. Был до конца дней безумен в любви. Похитил пятнадцатилетнюю красотку — гимназистку Варвару Хмельницкую и хотел с ней обвенчаться. Обряд был прекращен появившимися родителями… Приревновав какую-то очередную пассию, велел зашить ее в мешок и бросить в прорытый им канал, откуда ее с трудом спасли.

В конце концов при живой жене еще раз женился на шестнадцатилетней казачке. По легенде, купил красотку у ее отца — семиреченского казака за сто рублей.

Он пережил Февральскую революцию. Послал даже приветственную телеграмму Временному правительству. Но большевистскую революцию пережить не смог. Умер 14 января 1918 года своею смертью в отличие от большинства несчастных Романовых — в доме юной жены. Как его дядя Александр I и дед Николай I, великий князь умер, оттого, что «не захотел жить».

Ее звали Наталья Андросова и она была самой красивой женщиной послевоенной Москвы. Жила она тогда на Арбате и все называли ее — «королева Арбата».

Каждый вечер в огромной деревянной бочке, построенной в Центральном парке культуры и отдыха, она ездила по отвесной стенке, постепенно взбираясь на мотоцикле под самый потолок. Это была ее профессия — мотогонщица по отвесной стенке. Каждый вечер у нее было по пятнадцать-двадцать заездов. «Это было страшно и прекрасно, грохот мотоцикла, лицо ее бледнело, глаза расширялись, и длинные рыжеватые локоны ее развевались сзади, оставляя за собой золотой след. Она была богиня, мотогонщица амазонка, — писал Юрий Нагибин. — Все ребята с Арбата и из переулков знали ее красный с никелем „Индиан-Скаут“, у каждого в душе, как сияющий образ, неугасимо горели ее глаза, ее нечеловечески красивое лицо и летящая фигурка в мужской ковбойке или в жакетике, прекрасные ноги в бриджах и крагах, нежно сжимающие ревущий звероподобный „Индиан-Скаут“…»

Все знаменитые наши поэты — Александр Галич, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко воспели ее в стихах.

Красавица Наталья Андросова была внучкой того безумца — великого князя Николая Константиновича. Единственная из Романовых, жившая тогда в советской России.

Она родилась в его ташкентском дворце. Ее отец Александр, сын великого князя и Надежды Дрейер, после революции сражался в Белой армии, потом бежал за границу. Ее мать вместе с дочерью осталась в Советской России. Она вторично вышла замуж. И укрылась сама и укрыла дочь под фамилией мужа — Андросова.

В конце 1980-х, когда я встретился с нею, Наталья Андросова была старухой. Но вся ее однокомнатная квартирка была завешана ее молодыми фотографиями — ослепительной красавицы, принесшей в жалкое время красоту и стать романовской породы. Она долго рассказывала мне свою историю. Уже уходя я спросил ее: «Вы его помните?»

— Очень смутно. Почему-то руки… и поцелуй… Дворец помню лучше. И картины мне снятся…

Она умерла в 1999 году, будто отказавшись уйти из века, где была схоронена их династия. Но я часто вспоминаю ее глаза — голубые глаза правнучки Николая I, соединившие меня с тем временем.