Позднее тем же днем я, как любой порядочный социальный пироманьяк, стоящий своего катализатора, вернулся к месту преступления. Единственным дознавателем, которого я там обнаружил, оказался Фой Чешир. Впервые за двадцать с лишним лет он рискнул покинуть пределы «Пончиков Дам-Дам», ступил на грешную землю современного Диккенса. Заехав своим «мерседесом» на тротуар, Рой стоял у синего забора вокруг будущей Академии Уитон и щелкал дорогим фотоаппаратом. Из седла (я остановил лошадь через дорогу, у школы Чафф) мне было видно, как он сделал снимок, а потом что-то записал в блокнот. Надо мной, на втором этаже, приоткрылось окно: школьница, оторвавшись от микроскопа, который даже Левенгук назвал бы допотопным, высунула голову на улицу и посмотрела на фотографию вундеркинда из Академии Уитон размером с Годзиллу, уставившегося в электронный микроскоп, которому обзавидовались бы даже в Калифорнийском технологическом институте.

Тут на другой стороне улицы меня заметил Фой. Сложив ладони рупором, он стал громко звать меня; по Розенкранц туда-сюда с ревом мелькали машины, и я то видел и слышал его, то нет, как в игре «ку-ку».

— Эй, Продажная тварь, ты видал? Чьих это рук дело? Знаешь?

— Знаю!

— Ну-ну, знаешь ты. Только силы зла могли воткнуть школу для белых посреди гетто.

— Ну и кто, например? Северные корейцы, что ли?

— Какое дело северным корейцам до Фоя Чешира! Нет, это заговор ЦРУ, а может, бери выше, HBO тайно снимает про меня документальный фильм! В общем, какая-то подлянка. Которую, если бы ты последние два месяца ходил на заседания… Кстати, ты знаешь, что какой-то подонок-расист расклеил в автобусе наклейки про сегрегацию?..

Бывало, перестрелку на дороге удавалось предугадать, если вдруг машина, едущая навстречу, возле тебя без причины замедляет ход. Горловой рев шестицилиндрового двигателя, внезапно сбавившего обороты до первой скорости, — это городской эквивалент щелчка, с которым охотник взводит курок и затем поражает дичь. Только новые гибридные энергосберегающие машины ни фига не слышно. К тому моменту, когда до тебя дойдет, зад твоего серебристо-белого «мерса» уже прошьет пуля, и противники, проорав: «Ты, черная задница, вали в свою белую Америку, ниггер», — спокойно уезжают на тачке с расходом топлива в четыре литра на восемьдесят восемь километров. Кажется, я узнал этот смех и эту тонкую черную руку, сжимающую знакомый револьвер — точь-в-точь как тот, что пару недель тому назад приставил мне к виску брат Марпессы Стиви. Стрелять из электромобиля — это, по всем признакам, боевая тактика Каза. Я стал переходить дорогу, чтобы узнать, все ли в порядке, и явственно ощутил запах апельсина, который один из бандитов бросил Фою в голову, — это была моя сацума.

— Фой, ты как?

— Не прикасайся ко мне! Это война, и я знаю, на чьей ты стороне!

Я посторонился. Фой, продолжая бормотать что-то про заговоры и преследования, отряхнулся, а потом решительно направился к машине, словно покидая осажденные Филиппины. Дверь «крыло чайки» его классического спорткара открылась. Перед тем как сесть за руль, Фой замешкался, надевая очки-«пилоты», и по-генеральски произнес:

— Я еще вернусь, ублюдок! Клянусь!

Девочка на втором этаже надо мной закрыла окно и вернулась к микроскопу: мелко моргая, она навела фокус на стеклышко, покрутила его, а потом записала выводы в тетрадь. В отличие от нас с Фоем она воспринимала жизнь как есть, зная, что в Диккенсе бывает всякое, даже то, чего не бывает.