Нед Уиллард настороженно озирался по сторонам, присматривался к гостям и выискивал малейшие признаки угрозы. На бракосочетание собирался пожаловать сам король Иаков, и за его жизнь Нед опасался ничуть не меньше, чем ранее за жизнь Елизаветы. Тайная служба не могла себе позволить утратить бдительность.

С Рождества 1604 года минуло три дня.

Нед недолюбливал короля Иакова. Новый правитель оказался куда менее терпимым к иноверцам, чем была Елизавета, и это касалось не только католиков. Иаков был одержим страхом перед ведьмами – даже сочинил трактат по этому поводу – и ввел строгие законы против них, развязав охоту на ведьм. По мнению Неда, в основном от преследований страдали безобидные старухи-крестьянки. Тем не менее сэр Нед намеревался и впредь оберегать монаршую особу, дабы не допустить гражданской войны, которой страшился сильнее всего на свете.

Женихом на свадьбе выступал Филип Герберт, двадцатилетний сын графа Пемброка. Этот юноша умудрился обратить на себя королевское внимание, причем недостойного рода, то самое нездоровое внимание, в котором частенько за глаза обвиняли тридцативосьмилетнего короля. Придворный остроумец обронил: «Елизавета была королем, а Иаков стал королевой»; эта острота мгновенно разошлась по всему Лондону. Иакову пришлось настоять на женитьбе Филипа, чтобы доказать, что его интерес к юноше был совершенно невинным, но никто в это не верил.

В невесты выбрали Сьюзен де Вир, внучку покойного Уильяма Сесила и племянницу секретаря короны Роберта Сесила, друга и соратника Неда. Извещенные о предстоящем появлении короля, жених и невеста ждали у алтаря – королю полагалось являться на подобные церемонии последним. Часовня находилась внутри дворца Уайтхолл, и здесь у предполагаемых убийц было полным-полно возможностей для нападения.

От своих лазутчиков в Париже, Риме, Брюсселе и Мадриде Нед получал тревожные донесения: английские католики, бежавшие из страны и осевшие по всей Европе, готовили заговор, чтобы избавиться от короля Иакова, которого они считали предателем. Поскольку никаких подробностей эти донесения не содержали, приходилось выжидать – и, что называется, глядеть в оба.

Если бы он в молодости задумался о том, какой будет его жизнь в шестьдесят пять лет, то, пожалуй, счел бы, что к этому времени со всеми треволнениями так или иначе будет покончено. Либо они с Елизаветой победили, и Англия сделалась первой страной в мире, где существует свобода вероисповедания; либо проиграли, и англичан снова сжигают на кострах за веру. Он никогда не предполагал, что распри не утратят своей остроты, даже когда сам Нед постареет, а Елизавета сойдет в могилу, что парламент будет по-прежнему преследовать католиков, а католики не оставят попыток убить государя. Уж когда-нибудь это ведь должно закончиться?

Нед покосился на Марджери, стоявшую рядом, в голубом платье, оттенявшем ее серебристые кудри. Она перехватила его взгляд и спросила:

– Что такое?

– Не хочу, чтобы жених пялился на тебя, – поддразнил Нед. – А то решит, чего доброго, жениться на тебе, а не на своей невесте.

Марджери хихикнула.

– Я для него слишком старая.

– Ты самая красивая старая дама в Лондоне.

Нед не лукавил – он и вправду так думал.

Он снова оглядел часовню. Большинство гостей было ему знакомо. С Сесилами он сотрудничал почти полвека, а семейство жениха знал едва ли не лучше собственного. Отдельные молодые люди в задних рядах походили на друзей счастливой пары. В их лицах не было ничего подозрительного, однако Нед вглядывался в каждое: с годами он заметил за собой странность – ему становилось все труднее отличать одного юнца от другого.

Они с Марджери стояли вблизи алтаря, но Нед весь извертелся, вынужденный постоянно оглядываться через плечо; в конце концов он оставил супругу и отошел к дальней стене. Оттуда он мог наблюдать за всеми – и чувствовать себя этакой мамашей-горлицей, присматривающей за выводком птенцов и готовой дать отпор, если вдруг прилетит негодяйка сорока.

Все мужчины были при мечах, как того требовал обычай, и любой, следовательно, мог оказаться убийцей. Разумеется, подозревать всех и вся было бессмысленно, и Нед отчаянно старался придумать способ сузить круг подозреваемых.

Наконец появились король с королевой, живые и невредимые. Нед с облегчением убедился, что их сопровождает дюжина телохранителей. Мимо такого заслона ни одному убийце запросто не прорваться.

Нед сел и позволил себе слегка расслабиться.

Королевская чета неспешно шла по проходу, здороваясь и любезничая, отвечая благосклонными кивками на поклоны придворных. Когда они приблизились к алтарю, Иаков повел рукой, давая сигнал начинать службу.

В разгар богослужения в часовню проскользнул новый гость, и чутье заставило Неда мгновенно насторожиться.

Новоприбывший встал позади прочих. Нед присмотрелся к нему – в открытую, не заботясь, насколько вежливо это выглядит со стороны. Мужчина лет тридцати, высокий и широкоплечий; в его облике было что-то от солдата. Гость вел себя совершенно спокойно – прислонился к стене, погладил длинные усы и стал наблюдать за венчанием. От него исходила этакая высокомерная уверенность.

Нед решил побеседовать с чужаком. Поднялся и направился в нужную сторону. Когда он приблизился, мужчина дружелюбно кивнул и сказал:

– Доброго вам дня, сэр Нед.

– Мы знакомы?..

– Вас все знают, сэр Нед.

В этих словах явственно прозвучала насмешка.

– Зато вас я не знаю, – ответил Нед.

– Фокс, – представился мужчина. – Гай Фокс, к вашим услугам.

– Кто вас пригласил?

– Я друг жениха, если это важно.

Пожалуй, человек, вознамерившийся убить короля, не станет вести беседы в этакой вольной манере. Однако Неду нисколько не нравился этот Фокс. В его хладнокровии, в дерзости, граничившей с неуважением, было что-то крайне подозрительное, а язвительный тон свидетельствовал о неких тайных умышлениях.

– Я раньше вас не видел, – заметил Нед.

– Я прибыл из Йорка. Мой отец был проктором тамошнего консисторского суда.

– Понятно. – Значит, сын стряпчего при церковном трибунале. Чтобы занять подобную должность, отец Фокса должен был быть непримиримым протестантом – и принести клятву верности, от которой католики шарахались, как бесы от распятия. Получается, этот тип не представляет угрозы.

И все же, возвращаясь на свое место, Нед решил проследить за Гаем Фоксом.

Ролло Фицджеральд осматривал Вестминстер, выискивая уязвимые места.

Скопище больших и малых зданий вокруг двора именовалось Вестминстер-Ярд. Ролло передвигался с опаской, ожидая, что его вот-вот остановят, но никто как будто не обращал на него внимания. Двор представлял собой мрачный четырехугольник, где дожидались мужчин уличные шлюхи. Несомненно, под пологом ночи здесь вершились и куда более темные делишки. Вообще-то Вестминстер был обнесен стеной с воротами, однако эти ворота закрывались редко, даже по ночам. Внутри стен размещались все парламентские здания и несколько таверн, а также пекарня и винная лавка с обширным погребом.

Палата лордов, куда король явится открывать заседание парламента, на плане было обозначено буквой «Н». Зала заседаний, самое просторное помещение, служила перекладиной этой буквы. Одна вертикальная черта обозначала палату принцев, где переодевались, другая – Расписанную палату, где проводились важные встречи. Все эти помещения располагались на верхнем этаже, а Ролло куда больше интересовали комнаты внизу.

Под палатой принцев находились подсобные помещения и покои хранителя королевских одежд. Вдоль них тянулся коридор, Парламент-плейс, выводивший к верфи под названием Парламент-стейрс на левом берегу Темзы.

Ролло отправился в близлежащую таверну «У боцмана» и притворился продавцом хвороста, который ищет место для хранения своего товара и готов угостить выпивкой любого, кто поделится с ним нужными сведениями. В таверне он узнал следующее: во-первых, хранителю королевских одежд отведенные ему покои ни к чему и он готов их сдавать; во-вторых, в этих покоях есть погреб. Впрочем, Ролло дали понять, что аренда доступна лишь придворным, обыкновенных торговцев туда не пустят. Ролло сделал вид, что страшно расстроился, и посетовал, что придется искать другое место. Завсегдатаи таверны поблагодарили его за выпивку и пожелали удачи.

Один сообщник уже успел найтись – придворный по имени Томас Перси. Поскольку Перси был католиком, возможности войти в число королевских советников у него не было, но Иаков назначил его в благородные пансионеры – почетный отряд королевских телохранителей. Пользы от Перси было ровно столько же, сколько и вреда: он отличался переменчивым нравом – то развивал кипучую деятельность, то впадал в беспросветное уныние, во многом подобно своему знаменитому предку Хотсперу, герою пьесы о молодости Генриха Пятого; но в целом знакомство оказалось удачным. По настоянию Ролло Перси, после долгих переговоров и споров о цене, арендовал покои хранителя королевских одежд для своей супруги – мол, та будет жить там, покуда ее муж находится при дворе.

Это был изрядный шаг вперед.

Считалось, что Ролло пребывает в Лондоне для разрешения давнишнего спора между графом Тайном и соседом графа из-за прав на владение водяной мельницей. Разумеется, это было прикрытие. Истинной целью Ролло являлось убийство короля, и для выполнения задуманного ему требовалось больше людей.

Гай Фокс был ровно тем человеком, какого он искал. Убежденный протестант, отец Фокса умер, когда маленькому Гаю было всего восемь, и мальчика воспитывали мать-католичка и приемный отец. Располагая достатком, молодой Фокс не стал вести жизнь богатого бездельника: он продал имущество, доставшееся по наследству, и отправился на поиски приключений. Покинул Англию, воевал на стороне испанцев с мятежными протестантами в Нидерландах и на этой войне научился ремеслу военного инженера. Потом возвратился в Лондон, почти без средств, и занялся поисками новых развлечений.

К несчастью, Фокс находился под наблюдением.

Днем Ролло побывал в театре «Глобус», на южном берегу Темзы, где давали новую пьесу под названием «Мера за меру». Фокс сидел на галерее – а двумя ярусами ниже расположился Ник Беллоуз, неприметный человечек в неброской одежде. Ролло знал наверняка, что Беллоуз – один из тех, кого можно назвать глазами и ушами Неда Уилларда.

Сам Ролло затесался в толпу зрителей, смотревших представление стоя. Пьеса заставляла его недовольно морщиться. История о могучем правителе, который нарушает им же установленные законы, явно предназначалась для того, чтобы выказать неуважение к властям. Ролло искал возможности потолковать с Фоксом, не привлекая внимания Беллоуза, однако случай ему так и не выпал. Беллоуз украдкой следовал за Фоксом, куда бы тот ни отходил – купить вина или помочиться в реку.

Пьеса завершилась, зрители стали расходиться, а Ролло по-прежнему пребывал в растерянности. Потом он увидел, что у прохода наружу собралась огромная толпа. Протолкался вперед, очутился за спиной Фокса и негромко произнес тому на ухо:

– Не оглядывайтесь, прошу вас! Слушайте и молчите!

Быть может, Фокс и прежде бывал причастен к тайным делишкам. Во всяком случае, он поступил именно так, как просил Ролло, лишь едва заметно кивнул, давая понять, что услышал.

– У его святейшества папы есть для вас поручение, – продолжал Ролло. – Но за вами следит один из соглядатаев короля Иакова, поэтому сперва придется избавиться от него. Ступайте в таверну, выпейте вина, а я тем временем вас обгоню. Потом ступайте на запад вдоль реки, прочь от моста. Дождитесь, когда на берегу останется всего одна лодка, и наймите ее перевезти вас на другой берег. Соглядатай отстанет, а вы сразу идите на Флит-стрит. Меня найдете в таверне «Йорк».

Фокс снова коротко кивнул.

Ролло выбрался наружу. Пересек Лондонский мост, быстрым шагом миновал город, вышел за стену и добрался до Флит-стрит. Встал у дома напротив таверны «Йорк», гадая, придет Фокс или нет. Насколько он понимал, Фокс вряд ли устоит перед соблазном нового приключения. Чутье не подвело: Фокс показался в отдалении, и его походка напомнила Ролло о поступи кулачного бойца.

Ролло выждал минуту-другую. Ни Беллоуза, ни других соглядатаев. Он вошел в таверну.

Фокс сидел в углу. На столе перед ним стоял кувшин с вином и две кружки. Ролло уселся напротив, спиной к зале: прятать лицо от случайных взглядов вошло у него в привычку.

– Кто следил за мной? – спросил Фокс.

– Ник Беллоуз. Коротышка в темном, сидел ниже вас на два ряда.

– Я его не заметил.

– Он постарался, чтобы так и было.

– Понятно. А вам что от меня нужно?

– Ответьте на простой вопрос. Вам достанет храбрости убить короля?

Фокс пристально поглядел на Ролло, как бы прикидывая, заслуживает ли тот отповеди – или честного ответа. Этот взгляд был способен устрашить многих людей, но Ролло ничуть не уступал Фоксу в самомнении и не отвел глаз.

Наконец Фокс обронил:

– Да.

Ролло довольно кивнул. Похоже, пойдет прямой разговор, как он и надеялся.

– Вы были солдатом и знаете, как важна дисциплина.

– Знаю. – Фокс был немногословен.

– Отныне ваше имя Джон Джонсон.

– А позатейливее никак?

– Не спорьте. Будете сторожем небольшого помещения, которое мы арендовали. Я вас туда отведу. Туда, где жили до сих пор, не возвращайтесь – за тем домом тоже могут следить.

– У меня там пара пистолетов. Не хотелось бы их лишиться.

– Пошлю кого-нибудь забрать ваши пожитки, когда удостоверюсь, что слежки нет.

– Ладно.

– Идемте.

– Где это помещение?

– В Вестминстере, – ответил Ролло. – В палате лордов.

Уже стемнело, с неба сыпал дождик, но лондонские таверны и лавки освещались фонарями и факелами, поэтому Марджери ничуть не усомнилась в собственном зрении, увидев на другой стороне улицы своего брата. Тот стоял у входа в таверну под названием «Белый лебедь» и явно прощался с каким-то высоким мужчиной, который тоже показался Марджери знакомым.

Она не видела Ролло много лет, и это ее вполне устраивало: ей совершенно не хотелось вспоминать о том, что Ролло Фицджеральд был Жаном Ланглэ. Из-за этой гнусной тайны она чуть было не ответила отказом, когда Нед пятнадцать лет назад предложил ей руку и сердце. Остановила ее только мысль, что, если откажет, она никогда не сможет объяснить ему причину своего поступка. Она любила Неда, но в конце концов принять правильное решение помогла не ее любовь к нему, а его любовь к ней. Она знала, что нужна Неду, и понимала, что, отвергни она его, Нед проведет остаток жизни, ломая голову над этой загадкой и чувствуя себя уязвленным. Марджери обладала властью над ним – и не смогла устоять перед искушением сделать его счастливым.

Тайна доставляла ей немало хлопот, но со временем она свыклась с этим неудобством, как свыклась с головной болью, что изводила ее после рождения Роджера: полностью боль никогда не проходила, однако она научилась с нею мириться.

Марджери направилась через улицу. Второй мужчина как раз ушел, и Ролло повернулся, собираясь войти в дверь таверны.

– Ролло! – окликнула она.

Брат замер. На мгновение он показался ей таким перепуганным, что Марджери даже устыдилась своего желания заговорить с ним. Потом он узнал сестру.

– А, это ты, – произнес он настороженно.

– Я и не знала, что ты в Лондоне! Это не с Томасом Перси ты беседовал?

– Ну да, он.

– Я так и подумала. Узнала по ранней седине. – Марджери понятия не имела, какого вероисповедания придерживался сам Перси, но среди членов его семейства многие были католиками, что вызывало определенные подозрения. – Ты ведь не взялся за прошлые свои штучки, а, Ролло?

– С чего бы? С этим давно покончено.

– Надеюсь. – Его ответ не развеял сомнений Марджери. – Что привело тебя сюда?

– Веду дело для графа Тайна. Они с соседом все никак не могут поделить водяную мельницу.

Марджери припомнила, что ее сын Роджер и вправду упоминал о таком деле.

– Роджер говорит, что судебные расходы и взятки уже превысили стоимость трех мельниц.

– Мой умненький племянник прав. Но граф заупрямился. Пойдем внутрь.

Они зашли в таверну и сели за стол. Мужчина с большим красным носом, не спрашивая, принес Ролло кружку с вином. По властному виду этого красноносого Марджери заключила, что перед нею владелец таверны.

– Спасибо, Ходжкинсон, – поблагодарил Ролло.

– А дама что будет? – спросил красноносый.

– Маленькую кружку эля, будьте добры, – попросила Марджери. Ходжкинсон удалился, и она уточнила у Ролло: – Ты тут живешь?

– Ага.

Марджери недоуменно повела плечом.

– У графа Тайна нет дома в Лондоне?

– Нет, он снимает жилье, когда приезжает на заседание парламента.

– Мог бы остановиться в Ширинг-хаусе. Бартлет с радостью тебя поселит.

– Там нет слуг, только сторож. Бартлет привозит челядь с собой.

– Думаю, он охотно согласится прислать пару человек из Нового замка. Надо только попросить.

Ролло скорчил гримасу.

– Они примутся тратить его деньги на мясо и вино для себя, а меня будут кормить ветчиной и пивом. Если я стану жаловаться, они скажут Бартлету, что я к ним придираюсь. Нет уж, лучше в таверне.

Марджери не могла сказать, злится ли брат на нее или на этих нерадивых и бесчестных слуг, но решила прекратить расспросы. Хочет и дальше ютиться в таверне – его право.

– Как ты вообще живешь?

– Да как обычно. Граф Тайн – щедрый хозяин. А у тебя как дела? С Недом все хорошо?

– Он уехал в Париж.

– Вот как? – Ролло, видимо, заинтересовался. – И зачем, если не секрет?

– По делам. – Марджери махнула рукой. – Я толком ничего не знаю.

Ролло догадался, что она лжет.

– Должно быть, все католиков преследует. Не стесняйся, всем известно, что у него за дела.

– Брось, Ролло! Ты сам виноват. Ты пытался убить королеву. Не притворяйся безвинно обиженным.

– Ты с ним счастлива?

– Да. Господь в Своей неизреченной мудрости даровал мне странную жизнь, но последние пятнадцать лет я по-настоящему счастлива. – Марджери вдруг заметила, что башмаки брата и чулки все в грязи. – Это где же ты так измазался?

– Пришлось пройтись по берегу.

– Зачем?

– Длинная история. А мне уже пора. – Ролло встал.

Марджери поняла, что ее прогоняют. Она поцеловала брата в щеку и ушла.

Спрашивать, что он затевает, она не стала, но по дороге домой не могла не задуматься, почему так поступила. Ответ пришел сам собой: она была уверена, что правду Ролло не скажет.

В арендованных покоях хранителя королевской одежды Ролло установил строгие порядки. Приходить следовало до рассвета, чтобы никто не заметил заговорщиков, входящих в здание. Еду каждому полагалось приносить с собой, а выходить наружу при свете дня запрещалось. Расходились тоже в темноте.

Поскольку Ролло было уже под семьдесят, всю тяжелую работу он взвалил на плечи молодых, вроде Фокса и Перси, но и тем, несмотря на молодость, приходилось нелегко: все эти люди были отпрысками богатых и знатных семейств, непривычными к грубому физическому труду.

Прежде всего следовало разобрать кирпичную стену погреба, а потом прокопать ход в земле за ней. Этот ход предстояло сделать достаточно широким, чтобы он вместил несколько бочонков с порохом. Копали на такую высоту, чтобы поместились бочонки, и это ускоряло работу, но трудиться приходилось, согнувшись вдвое или вообще лежа, обливаясь потом и изнемогая от духоты.

Днем они обыкновенно питались соленой рыбой, вяленым мясом и изюмом. Ролло не позволял посылать за едой, к которой они привыкли, из опасения привлечь ненужное внимание.

Именно там, в подвале, Ролло запачкал свою одежду, что бросилось в глаза нечаянно встреченной сестрице, чтоб ее! Землю из прохода выбрасывали на нижний этаж здания, а затем, под покровом темноты, выносили к Парламент-стейрс, где ее смывало водой. Ролло весь извелся, укоряя себя за безрассудство, когда Марджери принялась расспрашивать его о грязных чулках, но сестра, похоже, удовлетворилась придуманным наспех объяснением.

Да, работали в тайне, но все же невидимыми стать не получалось. Даже в темноте на них порой натыкались бродившие по Вестминстеру люди с фонарями. Чтобы избежать подозрений, Фокс пустил слух, будто нанял мастеров и кое-что перестраивает в покоях по настоянию жены своего господина. Ролло лишь молил небеса, чтобы никто не стал интересоваться, отчего это малая перестройка оборачивается этаким количеством корзин с землей.

Затем столкнулись с препятствием столь серьезным, что оно поставило под угрозу весь план. Прокопав ход длиной в несколько футов, заговорщики уперлись в каменную стену. Только теперь Ролло сообразил, что двухэтажное здание, в подвале которого они рылись, должно иметь надежное основание. Раньше он как-то об этом не задумывался. Работа замедлилась, но останавливаться было нельзя, поскольку они еще не добрались до нужного места. А если заложить заряды прямо тут, люди, что соберутся в зале заседаний в назначенный день, скорее всего, не пострадают.

Каменное основание оказалось толщиной в несколько футов. Ролло начал опасаться, что с этой преградой они не успеют прорыть ход к открытию заседания. По счастью, из-за разразившейся в Лондоне чумы заседание отложили, и заговорщики возобновили свои труды.

Ролло злился и не находил себе места, ибо дело шло чрезвычайно туго. Чем дольше они возились, тем рискованнее становилось их пребывание в Вестминстере. Вдобавок медленно, но верно удлинявшийся подземный ход, да еще под каменным основанием, заставлял опасаться обрушения. Фокс изготовил крепкие деревянные подпорки – по его словам, в Нидерландах так делали, когда вели подкопы под стены во время осад, – но Ролло, по чести сказать, сомневался, что этот лихой рубака сколько-нибудь разбирается на самом деле в подкопах и подпорках. А что, если ход обрушится и всех засыплет? Или рухнет здание целиком? Толку-то от такого исхода, если короля внутри не будет?

Сделав перерыв в один из дней, они стали прикидывать, кто будет в палате, когда порох взорвется. У короля Иакова трое детей. Одиннадцатилетний принц Генри и четырехлетний принц Чарльз, должно быть, придут вместе с родителями на церемонию.

– Если они все погибнут, наследницей трона окажется принцесса Элизабет, – сказал Перси. – Ей вот-вот исполнится девять.

Ролло уже размышлял насчет принцессы.

– Надо подумать, как до нее добраться. В чьих руках она будет, тому и достанется трон.

– Она живет в аббатстве Кум в Уорикшире, – поведал Перси.

– Ей понадобится лорд-протектор, который, разумеется, станет истинным правителем Англии.

– Думаю, вполне подойдет мой родич, граф Нортумберленд.

Ролло кивнул. Хорошее предложение. Граф Нортумберленд был одним из виднейших пэров королевства и сочувствовал католикам. Хотя…

– А что насчет графа Ширинга?

Молодежь посмурнела. Ролло знал, о чем они думают: Бартлет Ширинг – добрый католик, но у него нет того положения и влияния, каким обладает граф Нортумберленд.

Слишком вежливый, чтобы наотрез отвергнуть предложение Ролло, Перси сказал:

– Мы должны подготовить восстание по всей стране, везде, где католики в силе. Нельзя допустить, чтобы протестанты выдвинули своего ставленника на трон.

– В графстве Ширинг можно не сомневаться, – заверил Ролло.

– Много людей погибнет, – заметил кто-то.

Что за манера распускать нюни по поводу убийств?! Зато гражданская война избавит страну от множества еретиков!

– Протестанты заслуживают смерти, – изрек Ролло. – А католики отправятся прямиком на небеса.

И тут послышался непонятный шум. Сперва показалось, будто где-то сверху бежит вода. Потом плеск перерос в рокот, будто катились камни. Ролло испугался обвала, да и прочие, должно быть, подумали о том же самом. Все кинулись к узкой каменной лесенке, что вела из погреба на нижний этаж дворца.

Выбравшись из погреба, все замерли и прислушались. Шум не смолкал, но пол под ногами не дрожал. Зря перепугались, здание вовсе не рушится. Но что же тогда происходит?

Ролло указал на Фокса.

– Идемте со мной. Проверим, что к чему. Остальные, сидите тихо.

Вдвоем с Фоксом они выбрались наружу и обошли здание. Шум прекратился, но Ролло продолжал идти в том направлении, откуда он доносился раньше.

С тыльной стороны здания, на уровне второго этажа, тянулся ряд окон, сквозь которые в залу заседаний проникал дневной свет. В середине этого ряда имелась дверца, выводившая на наружную деревянную лестницу, – ей пользовались нечасто, куда реже, чем парадным входом с другой стороны. Под лестницей, на уровне земли, располагалась двустворчатая деревянная же дверь, которую Ролло прежде не замечал. Спроси его кто-нибудь об этой двери, он бы ответил, наверное, что за нею помещение, где садовники хранят свои лопаты.

Сейчас дверь была распахнута настежь. Поблизости стояла лошадь. Ролло и Фокс осторожно проникли внутрь.

Склад, огромный склад. По прикидкам Ролло, помещение в длину и в ширину ничуть не уступало размерами зале заседаний наверху. Впрочем, он мог и ошибаться: внутри царила темнота, которую едва рассеивал свет, сочившийся сквозь дверной проем. От двери помещение выглядело этакой церковной криптой: толстые колонны упирались в низкий деревянный потолок, служивший, по всей видимости, одновременно и полом верхней залы. Ролло пришло в голову, что заговорщики, копая подземный ход, должны были очень скоро наткнуться на основание одной из этих колонн. Значит, опасность обвала еще насущнее, чем ему мнилось.

В помещении было пусто, если не считать каких-то деревянных обломков и прочего мусора, да квадратного стола с дырой в столешнице. Причина недавнего шума обнаружилась немедленно – мужчина, лицо которого почернело от угольной пыли, перебрасывал лопатой уголь от кучи на крепкую повозку.

Ролло переглянулся с Фоксом. Оба явно подумали об одном и том же. Если они смогут обосноваться в этом помещении, то порох окажется еще ближе к королю. И можно перестать рыть подкоп.

За работой угольщика наблюдала женщина средних лет. Когда повозка была загружена, он черными от пыли пальцами достал монеты, пересчитал и отдал женщине, рассчитываясь, по-видимому, за уголь. Женщина шагнула ближе ко входу, чтобы проверить монеты, потом коротко поблагодарила мужчину. Тот стал впрягать лошадь в повозку, а женщина повернулась к Ролло с Фоксом и вежливо поздоровалась:

– Доброго дня, господа. Могу я вам чем-то помочь?

– Что это за место? – спросил Ролло.

– Сдается мне, раньше тут была кухня. Ну, когда в зале наверху задавали пиршества. А теперь я храню тут уголь. Точнее, хранила по зиме. Сами видите, весна на дворе, пора избавляться от запасов. Могу и вам продать, если хотите. Это наилучший уголек с берегов Тайна, горит жарко…

Фокс перебил.

– Уголь нам ни к чему. Мы ищем помещение для хранения больших запасов древесины. Меня зовут Джон Джонсон. Я сторожу покои хранителя королевских одежд.

– Эллен Скиннер, вдова, торгую углем.

– Рад познакомиться, мистрис Скиннер. Это место сдается?

– Я выкупила его до конца года.

– Но вы сказали, что избавляетесь от своих запасов по весне. Когда тепло, мало кто покупает уголь, верно?

Женщина лукаво усмехнулась.

– Думаю, я найду этому месту другое применение.

По алчному блеску в ее глазах Ролло догадался, что женщина попросту набивает цену. Все ее отговорки – лишь повод поторговаться. Пусть Фокс договаривается.

– Мой господин хорошо заплатит, – пообещал Фокс.

– Я откажусь от аренды за три фунта, – сказала женщина. – И еще плата владельцу. С меня он дерет четыре фунта в год.

Ролло подавил желание завопить во весь голос: «По рукам!» Цена не имела значения. Но если они примутся швыряться деньгами, это привлечет внимание и может вызвать подозрения.

Фокс сделал вид, что расстроился.

– Ой, мэм, это для меня дороговато. Вам я готов заплатить не больше фунта.

– Значит, оставлю место себе. Надо же будет в сентябре уголь куда-то складывать.

– Давайте поделим разницу, – предложил Фокс. – Фунт и десять шиллингов.

– Сойдемся на двух фунтах, и место ваше прямо сейчас.

– Ну ладно. – Фокс протянул руку.

– Одно удовольствие иметь с вами дело, мистер Джонсон, – сказала женщина.

– А мне-то как приятно, мистрис Скиннер, вы и не поверите, – отозвался Фокс.

Нед отправился в Париж в отчаянной попытке выяснить, что все-таки затевается в Лондоне.

К нему продолжали стекаться мутные слухи о заговорах католиков против короля Иакова. Лишний раз Нед укрепился в своих подозрениях, когда Гай Фокс умело отделался от приставленной слежки и куда-то пропал. Но подозрений и слухов было мало, требовались твердые доказательства.

В Париже на протяжении десятилетий вызревало множество заговоров, что ставили своей целью убийство монарха, и едва ли не все они пользовались поддержкой ревностных католиков из семейства де Гизов. Поэтому парижские протестанты продолжали внимательно следить за своими недругами. Нед рассчитывал, что кто-то из парижан – прежде всего Алэн де Гиз – поможет ему выяснить подробности.

Когда произошло двойное убийство Анри де Гиза и Пьера Омана, Нед испугался, что Алэн отныне не сможет поставлять ему сведения о замыслах английских изгнанников-католиков, осевших в Париже. Однако Алэн явно унаследовал толику оборотистости своего отчима. Он сумел оказаться полезным для вдовы покойного герцога и даже подружился с новым герцогом, а потому продолжал жить в парижском особняке де Гизов и трудиться на семейство. А поскольку истовые католики де Гизы пользовались полным доверием со стороны английских заговорщиков, Алэн многое знал о планах последних – и исправно извещал Неда с помощью зашифрованных писем, что попадали в Англию по давно отлаженным маршрутам. Конечно, по большей части разговоры изгнанников были пустопорожней болтовней, но несколько раз послания Алэна помогли арестовать тех, кто и вправду замышлял недоброе.

Нед читал все письма Алэна, однако уповал на то, что при разговоре лицом к лицу сможет узнать больше: когда беседуешь один на один, достаточно мимолетной обмолвки или случайного упоминания, чтобы ухватиться за важную ниточку.

При всей тревоге, его одолевавшей, поездка во Францию пробудила приятные воспоминания. Он словно перенесся во времена своей молодости, вспомнил великого Уолсингема, бок о бок с которым работал два десятка лет, – и, конечно, погрузился в воспоминания о Сильви. Шагая на встречу с Алэном, он свернул на рю де ла Серпан и постоял перед бывшей книжной лавкой, что когда-то была домом Сильви. В памяти всплыл тот счастливый день, когда его пригласили на обед и он поцеловал свою будущую жену в задней комнате. А потом вспомнился жуткий день, когда погибла Изабель.

Теперь на этом месте была лавка мясника.

Нед перешел по мосту на остров Ситэ, заглянул в собор и помолился за упокой души Сильви. Собор был католическим, а Нед принадлежал к протестантам, однако он давно пришел к выводу, что Всевышний не замечает подобных глупостей.

Похоже, того же мнения придерживался и нынешний король Франции. Генрих Четвертый поставил свою подпись под Нантским эдиктом, который даровал протестантам свободу вероисповедания. Новый герцог де Гиз был еще мал, так что злокозненному семейству не удалось на сей раз расстроить соглашение. Гражданская война, длившаяся сорок лет, завершилась. Нед не забыл восхвалить Господа за мудрость, ниспосланную королю Франции. Быть может, и Франция, по примеру Англии, отыщет дорогу к веротерпимости.

Протестантские службы по-прежнему проводились тайно, чаще всего – вне городских стен, дабы не злить ревностных католиков. Нед двинулся на юг вдоль улицы Сен-Жак, миновал городские ворота и направился в предместье. На обочине дороги сидел человек с книгой; он служит этаким живым указателем на тропу, что вела сквозь лес к охотничьему домику. Этот протестантский храм Сильви посещала еще до знакомства с Недом. Когда-то Пьер Оман выследил еретиков и навел на них городскую стражу, которая разгромила общину, но со временем все вернулось на круги своя.

Алэн сидел внутри, с женой и детьми. На службу пришла и его давняя подруга, вдовствующая маркиза Нимская. Оба они, Алэн и Луиза, были в замке Блуа в тот день, когда погибли герцог Анри и Пьер Оман. Нед подозревал, что они как-то причастны к случившемуся, но фактов у него не было, а убийства никто не расследовал – несомненно, из-за предполагаемой причастности французского короля. Среди прихожан нашлась и Нат, продолжившая дело Сильви по продаже запрещенных книг. В важной даме, на голове которой красовалась отороченная мехом шляпа, нелегко было узнать бывшую служанку.

Нед сел на скамью рядом с Алэном и молчал, пока не запели гимны; прихожане так старались, что подслушать разговор никто не смог бы при всем желании.

– Они все ненавидят вашего Иакова, – пробормотал Алэн по-французски. – Говорят, что он нарушил клятву.

– Их можно понять, – ответил Нед. – Но все равно я должен помешать им расправиться с ним. Иначе мир и процветание, которых такой ценой добилась Елизавета, погибнут в гражданской войне. Что еще говорят?

– Хотят убить всю королевскую семью, кроме маленькой принцессы, которую объявят королевой.

– Всю семью? – ужаснулся Нед. – Вот ведь кровожадные мерзавцы!

– Еще они замышляют убить всех главных советников и лордов.

– Значит, намерены поджечь дворец или устроить что-то еще в этом роде. Скажем, когда начнется пиршество или будет идти представление… – Нед сообразил, что его тоже можно причислить к главным советникам. Получается, он пытается спасти не только королевскую жизнь, но и свою собственную. Брр! – И как они собираются все провернуть?

– Этого я выяснить не сумел.

– Доводилось слышать имя – Гай Фокс?

Алэн покачал головой.

– Нет. Знаю, что к герцогу приезжали какие-то люди, но кто именно – бог весть.

– Никаких имен не упоминалось?

– Настоящих – нет.

– То есть?

– Единственное имя, которое я услышал, было вымышленным.

– И что это за имя?

– Жан Ланглэ, – ответил Алэн.

Марджери беспокоилась относительно Ролло. Его ответы на все ее вопросы казались вполне достоверными, однако она не доверяла своему лживому брату. Правда, никаких действий она не предпринимала. Конечно, можно в конце концов признаться Неду, что Жан Ланглэ – это Ролло, но она не могла заставить себя отправить собственного брата на виселицу только потому, что у него грязные чулки и башмаки.

Пока Нед был в Париже, Марджери решила отвезти своего внука Джека, сына Роджера, погостить в Новый замок. Она считала это своим долгом. Какую бы стезю Джек в жизни ни избрал, родственники среди аристократов будут для него подспорьем. Ему вовсе не обязательно их любить, но знать этих людей он должен. Иметь в дядьях целого графа иногда гораздо полезнее, чем сидеть на мешке с деньгами. А когда Бартлет умрет, следующим графом станет Суизин, двоюродный брат Джека.

Сам двенадцатилетний Джек отличался любопытством ко всему на свете и горячим желанием спорить. Со своим отцом и с Недом он затевал чуть ли не ученые диспуты, неизменно возражая взрослым, о чем бы те ни говорили. Нед уверял, что Джек ведет себя точь-в-точь как юная Марджери, но она наотрез отказывалась верить, что по молодости лет была этакой занозой. Роста Джек был невеликого и унаследовал от бабушки волнистые темные волосы. В свои двенадцать он был миловиден, но через год или два начнет становиться мужчиной и сделается мужественнее обликом. Для Марджери возможность наблюдать за тем, как растут и меняются дети и внуки, была величайшей радостью пожилого возраста.

Естественно, Джек разошелся с бабушкой во мнениях по поводу разумности этой поездки.

– Я хочу быть как дядя Барни. Хочу приключений, – заявил он. – Аристократы не торгуют. Они просто сидят и собирают деньги с других.

– Аристократия хранит мир и блюдет законы, – возразила Марджери. – Ты не сможешь заниматься ремеслом или торговлей, если не будет законов и общих мер. Скажи-ка, сколько серебра в одном пенни? И какова ширина ярда сукна? А что бывает, когда кто-то не желает возвращать долг?

– Они принимают законы, которые удобны им самим, – стоял на своем Джек. – А в Кингсбридже все меры устанавливает совет гильдий, а не граф.

Марджери улыбнулась.

– Да тебе надо быть политиком, как сэр Нед, раз ты такой умный.

– Почему?

– Ты уже столько знаешь о правлении! Глядишь, со временем и в правительстве очутишься. Между прочим, кое-кто из самых важных наших придворных когда-то был умным мальчиком, вроде тебя.

Джек задумался. Еще бы, в его чудесном возрасте видится возможным буквально все.

Но Марджери хотелось, чтобы в Новом замке он вел себя достойно.

– Будь вежлив, – напомнила она у ворот. – Не спорь с дядей Бартлетом. Ты приехал завести друзей, а не обзавестись врагами.

– Хорошо, бабушка.

Она не была уверена, что Джек воспринял ее слова всерьез, но утешала себя тем, что сделала все возможное. Ребенок таков, каков он есть, а не таков, каким его хочется видеть другим.

К ним вышел ее сын, граф Бартлет. Перевалив за сорок, он до сих пор щеголял веснушками, пойдя этим в отца Марджери, однако повадками подражал покойному Барту, которого считал своим отцом. Тот факт, что Бартлет стал плодом насилия, учиненного графом Суизином над его матерью, вовсе не отравил отношение Марджери к сыну – и она сама не переставала этому поражаться.

Пока Джек носился по замку, Марджери и Барт пили вино.

– Надеюсь, Суизин и Джек познакомятся поближе, – сказала она.

– Не думаю, что они подружатся. В двадцать лет на тех, кто сильно младше, смотришь свысока.

– Я тут столкнулась в Лондоне с твоим дядей Ролло. Он живет в таверне, представляешь? И не хочет селиться в Ширинг-хаусе.

Бартлет пожал плечами.

– Я был бы рад, если бы он захотел. Глядишь, заставил бы потрудиться моего ленивого смотрителя.

Слуга подлил Марджери вина.

– Помнится, ты и сам должен приехать в Лондон, на заседание парламента?

– Не знаю, не знаю.

Марджери изумилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Наверное, скажусь больным. – Все графы были обязаны посещать заседания парламента; уважительной причиной отсутствия признавались только болезнь или отъезд.

– А истинная причина какова?

– Слишком много дел здесь.

Марджери не поверила сыну.

– С тех пор как стал графом, ты не пропустил ни единого заседания. И твои отец с дедом тоже всегда ездили в Лондон. Вот почему у Ширингов в Лондоне свой дом.

– Новому королю наплевать на советы графа Ширинга.

Это что-то новенькое. Обычно Бартлет, подобно покойным Барту и Суизину, высказывал свое мнение громогласно и совершенно не заботясь о том, желают его слушать или нет.

– Разве ты не хочешь выступить против новых гонений на католиков?

– По мне, мы проиграли эту битву.

– Никогда не думала, что ты готов заранее сдаться.

– Важно понимать, когда стоит сражаться, а когда пора остановиться. – Бартлет встал. – Ты, верно, хочешь отдохнуть перед обедом. Твои комнаты тебя ждут.

– Спасибо. – Марджери поцеловала сына и поднялась наверх. Ну и дела. Быть может, Бартлет все-таки отличается от Суизина и Барта. Тем гордыня ни за что не позволила бы расписаться в своем бессилии. Они ни за что не признали бы, что могли в чем-то ошибаться.

Неужто Барт наконец повзрослел?

Сложнейшим звеном плана Ролло стала закупка тридцати шести бочонков с порохом и доставка этих бочонков в Вестминстер.

С двумя своими молодыми соратниками он переправился через реку и пошел в Ротерхит, где располагались верфи и склады. Там они выбрали конюшню и сказали ее владельцу, что им нужна на день крепкая повозка и две лошади.

– Надо забрать доски от старого корабля, – объяснил Ролло. – Буду строить себе амбар.

Желание выглядело вполне естественным: корабельную древесину часто использовали для подобных целей.

Впрочем, владелец конюшни не выказал ни малейшего интереса к планам Ролло. Он просто показал на повозку и на двух коренастых лошадей.

– Именно то, что нам надо! – воскликнул Ролло.

– Вас отвезет мой конюх Уэстон, – сказал владелец конюшни.

Ролло нахмурился. Это никуда не годилось. Чужой возница, лишние глаза…

– Я и сам справлюсь, – сказал он, стараясь не сорваться на крик. – У меня двое помощников.

Владелец покачал головой.

– Если без Уэстона, платите залог. Откуда мне знать, что вы вернете повозку и лошадей?

– Сколько? – Ролло был готов заплатить едва ли не сколько угодно, но для порядка следовало хотя бы поинтересоваться.

– Пять фунтов за каждую лошадь и фунт за повозку.

– Пишите расписку.

Когда сделка состоялась, они выехали со двора конюшни и направились к торговцу хворостом по имени Пирс. Там Ролло прикупил десяток вязанок хвороста и десяток связок колотых чурбаков. Все это погрузили на повозку. Пирс с любопытством наблюдал, как помощники, повинуясь указаниям Ролло, раскладывают вязанки квадратом по краям повозки, оставляя пустое место в середине.

– Верно, вы хотите еще чего погрузить, да так, чтоб не углядели, – глубокомысленно заметил он.

– Ничего ценного мы везти не собираемся. – Ролло вел себя так, словно опасался воров.

Пирс многозначительно стукнул себя по носу кончиком пальца.

– Знамо дело.

Дальше повозка покатила в Гринвич, где у Ролло была назначена встреча с капитаном Рэдклиффом.

Гай Фокс рассчитал, сколько нужно пороха, чтобы наверняка взорвать палату лордов и прикончить всех, кто будет в ней находиться. Если приличный человек, владевший пистолетом или аркебузой, покупал порох для личных целей, ему никто не задавал вопросов; но для Ролло не существовало законного способа приобрести требуемое, рассчитаное Фоксом количество пороха, не возбудив подозрений.

В итоге он решил обратиться к преступнику.

Продажный квартирмейстер Рэдклифф приторговывал снаряжением для королевского флота. Добрая половина того, что он якобы закупал, никогда не попадала в корабельные трюмы. Это снаряжение продавалось на сторону, а капитанские карманы полнились золотом. Главным для Рэдклиффа было скрывать, насколько он на самом деле богат.

С точки зрения Ролло, Рэдклифф казался идеальным выбором, поскольку он, очевидно, не станет трезвонить о продаже пороха. Ведь иначе его самого повесят за воровство у короны. Следовательно, он будет молчать, дабы уберечь собственную шкуру.

Ролло встретил Рэдклиффа на заднем дворе гринвичской таверны. Они погрузили на повозку бочонки, поставив те по два друг на друга в пустом пространстве между хворостом. Со стороны можно было подумать, что в этих бочонках эль.

– Вы как к войне готовитесь, – хмыкнул Рэдклифф.

Ответ у Ролло был наготове.

– Мы моряки. Нам часто приходится защищаться.

– Ну-ну. – Рэдклифф с ухмылкой покивал.

– Мы не пираты, не подумайте ничего дурного.

– Ага, ага. Да что вы говорите!

Подобно Пирсу, Рэдклифф был готов поверить всему, что Ролло столь горячо отрицал.

Сверху на бочонки тоже навалили хворост, чтобы драгоценный груз нельзя было заметить из окон домов, мимо которых будет проезжать повозка.

Потом Ролло покатил обратно в Вестминстер. Ехали медленно и осторожно. Повозки и телеги сталкивались на городских улицах сплошь и рядом, и такие столкновения завершались обыкновенно дракой между возчиками – а эти драки порой оборачивались чуть ли не мятежами против короны. Горожане, всегда охочие до чужого добра, не упускали случая разграбить повозки, покуда их возчики выясняли отношения. Если и с ним по дороге случится что-нибудь в этом роде, о плане можно будет забыть. Ролло ехал настолько осторожно, пропуская всех прочих, что другие возчики стали на него недоуменно коситься.

Но вот и Вестминстер-Ярд. Хвала небесам, добрались.

Фокс ждал у склада и сразу распахнул обе створки двери, так что Ролло завел повозку внутрь без остановки во дворе. Фокс запер дверь, и Ролло облегченно выдохнул. У него все-таки получилось!

А впереди еще три таких поездки.

Фокс указал на новую дверь в стене, едва различимую в свете фонаря.

– Я прорубил проход отсюда в покои хранителя, – сказал он. – Теперь можно ходить туда-сюда, не выглядывая во двор. Никто нас больше не заметит.

– Молодец, – одобрил Ролло. – А с погребом что?

– Заложил подкоп кирпичом.

– Идемте посмотрим.

Через новую дверь двое мужчин прошли в покои хранителя и спустились по каменной лесенке в погреб. Фокс и вправду заделал горловину подкопа, однако следы деятельности заговорщиков были видны невооруженным глазом даже при свете свечи.

– Вымажьте кирпичи грязью и сажей, – велел Ролло. – И двиньте по ним пару раз киркой, чтобы казалось, что они обветшали от старости.

– Хорошо.

– Я хочу, чтобы эта часть стены ничем не выделялась.

– Конечно. Правда, сюда все равно никто не ходит.

– Береженого Бог бережет, – напомнил Ролло. – Осторожность лишней не бывает.

Они вернулись на склад.

Двое других заговорщиков уже успели снять бочонки с повозки и откатить и в дальний угол. Ролло распорядился набросать перед бочонками хворост, да так, чтобы создавалось впечатление, будто там целая поленница. Один молодой человек взобрался на стол, ступая осмотрительно, чтобы не угодить ногой в дыру, а другой принялся передавать ему вязанки сучьев и связки поленьев.

Когда все было сделано, Ролло придирчиво изучил поленницу. Отлично. Никому и в голову не придет, что за этими дровами что-то может быть спрятано.

– Даже если кто-то вздумает обыскать склад, наш порох вряд ли обнаружат.

В голосе Ролло прозвучало удовлетворение творца.

Нед и Марджери жили в Сент-Полс-Черчъярд, в милом домике, на заднем дворе которого росла груша. Дом был невелик, но Марджери старалась сделать его уютным, расстилая коврики и вешая картины, а по зиме очаг топили углем, чтобы было теплее. Неду нравилось местоположение: из окна он видел собор Святого Павла – и вспоминал о Кингсбридже.

Нед вернулся из Парижа поздно вечером, усталый и встревоженный. Марджери накормила его легким ужином, и они отправились в постель и любили друг друга. Утром он рассказал о своей поездке. Марджери ужаснулась его словам, но, как могла, скрыла свои истинные чувства. По счастью, Нед торопился на доклад к Роберту Сесилу и ушел сразу после завтрака, так что никто не мешал ей тщательно все обдумать.

Значит, существует план истребить королевскую семью – всех, кроме принцессы Элизабет, заодно с ведущими советниками короны; по всей видимости, как полагал Нед, будет устроен поджог. Но Марджери знала кое-что еще. Бартлет намерен пропустить открытие заседания парламента – впервые с той поры, как он стал графом Ширингом. Решение сына изрядно ее озадачило, но теперь все становилось на свои места. Заговорщики собираются нанести удар по Вестминстеру.

До церемонии остается десять дней.

Откуда Бартлет узнал о заговоре? Нед выяснил, что в происходящем замешан Жан Ланглэ, а Марджери знала, что этот Ланглэ – не кто иной, как Ролло. Получается, любимый дядюшка предупредил Бартлета и велел тому держаться подальше.

Да, она раскрыла коварный план, но что ей делать? Она может выдать Ролло своему супругу; быть может, рано или поздно ей придется именно так и поступить.

Марджери содрогнулась при мысли, что сама вынуждена будет обречь собственного брата на смерть. Но, возможно, есть и другой способ. Она может поговорить с Ролло – ей ведь известно, где тот проживает. Она скажет брату, что все знает, и пригрозит рассказать Неду. Если Нед узнает хотя бы малую часть планов, заговору конец. Ролло все-таки человек разумный и поймет, что все кончено.

Марджери накинула плащ, надела крепкие башмаки и вышла наружу, в осенний лондонский день.

Дошла до «Белого лебедя», разыскала красноносого трактирщика.

– Доброго дня, мастер Ходжкинсон. Я к вам заходила пару недель назад.

Трактирщик был мрачен – наверное, перебрал накануне вина из своих погребов. Он окинул Марджери равнодушным взглядом и проворчал:

– Прикажете запоминать всякого, кто покупает кружку вина?

– Это не важно. Я пришла повидать Ролло Фицджеральда.

– У меня таких постояльцев нет. – Красноносый сделался еще угрюмее.

– Но я знаю, что он проживает у вас!

Трактирщик с вызовом поглядел на нее.

– А вы вообще что за птица?

Марджери напустила на себя аристократическую спесь.

– Вдовствующая графиня Ширинг! Вы бы последили за своими манерами, милейший!

Трактирщик сразу подобрел – с аристократами никто ссориться не желал.

– Приношу извинения, миледи. Но я вправду не припомню среди своих постояльцев никого с таким именем.

– Может, его друзья тоже у вас поселились? Что насчет Жана Ланглэ?

– А! – воскликнул Ходжкинсон. – Этого знаю! Имя французское, а выговор у него английский. Только он съехал.

– Не сказал, куда?

– Нет. Этот мсье Ланглэ еще тот молчун, миледи, слова лишнего никогда не скажет. Будто чего скрывает.

Так и есть, подумала Марджери.

Она вышла из таверны. Что теперь? Ролло может быть где угодно, строить новые козни. Выдавать его Неду теперь бессмысленно, потому что Нед вовсе не волшебник и не сможет его отыскать…

Марджери размышляла. Эти люди задумали жестокое злодеяния, и она должна их остановить.

Может, послать предупреждение? Может, у нее получится предупредить власти, не выдав брата? Скажем, написать письмо – без подписи. Ну да, изменить почерк, написать Неду, притвориться одним из заговорщиков… О Ролло упоминать нет нужды. Просто и коротко – мол, не вздумайте посещать открытие заседания парламента, если хотите жить.

Нет, это все глупости. С какой стати заговорщику-католику желать добра и здравия знаменитому протестанту, близкому к королю?

А если написать письмо кому-то из католиков, те и подавно могут одобрить план заговорщиков и никому ничего не расскажут.

Ей требуется нечто среднее – некто средний, человек, верный короне, однако достаточно расположенный к католикам для того, чтобы те не захотели его убивать. При дворе таких людей, пожалуй, несколько. Первым Марджери вспомнила лорда Монтигла, католика, стремившегося жить в мире с соотечественниками-протестантами. Люди вроде Ролло и Бартлета отзывались о лорде весьма снисходительно; можно предположить, что этот человек не обделен здравомыслием. Если предупредить его, он наверняка поднимет тревогу.

Решено – она напишет Монтиглу.

Марджери заглянула в одну из бесчисленных лавочек по соседству и купила бумаги – не того сорта, каким пользовалась обычно. Вернулась домой, подточила перочинным ножом перо, взялась за перо левой рукой и нанесла на лист первые строки:

Милорд, из любви, кою испытываю к некоторым Вашим друзьям, считаю своим долгом позаботиться о Вашем благополучии.

Вот так – вроде об угрозе, но ни слова впрямую.

Посему всячески советую Вам, ради сохранения жизни, придумать некое оправдание, дабы не посещать открытие заседания парламента.

Тут уж никто не истолкует превратно: жизнь лорда в опасности.

Интересно, а что бы написал Ролло? Ввернул бы, верно, что-нибудь благочестивое.

Господь и люди, Им ведомые, вознамерились покарать наши слабости и пороки.

Почти как в Апокалипсисе, право слово.

Прошу, не отнеситесь с пренебрежением к сему предупреждению. Укройтесь в своем поместье, где Вам ничто не будет угрожать.

Надо как-то намекнуть на способ, каким заговорщики намерены совершить убийство. Нед говорил, что они как будто собираются поджечь дворец. Значит, нужно написать, допустим, вот так:

Может показаться, что покуда не видно ни малейших признаков беды, однако смею заверить, что недоброжелатели готовы нанести страшный удар по парламенту. Причем сей удар будет нанесен так, что никто злоумышленников не увидит.

А как закончить? Наверное, приписать какое-нибудь искреннее пожелание.

Уповаю на то, что Всевышний подскажет Вам, как поступить, и предаю Вас Его попечению.

Марджери сложила письмо, запечатала, вдавила монетку в мягкий воск, потерла кругляшком по оттиску, чтобы тот смазался – как если бы отправитель в спешке приложил к печати свой перстень.

Теперь нужно как-то передать письмо.

Слуги в доме Монтигла и, возможно, сам лорд могут ее узнать, поэтому нужно переодеться.

Они с Недом держали служанку, мастерицу на все руки. Сейчас та стирала простыни на заднем дворе. Марджери сказала, что служанка может отдыхать до утра, и дала ей грош, чтобы она сходила на медвежью травлю. А сама принялась копаться в вещах Неда.

Надела его штаны поверх нижней юбки, которую чуть скомкала впереди, изображая мужскую выпуклость, и старый дублет с кружевами. Нед с годами не располнел, в отличие от многих, но все равно его одежда оказалась ей великовата. Впрочем, от обыкновенного гонца никто не ждет изысканного облика. Далее Марджери всунула ноги в поношенные мужнины башмаки, набила внутрь тряпок, чтобы ступни не болтались. Лодыжки у нее слишком тонкие для мужчины, ну да ладно. Потом подобрала волосы и надела шляпу, третью по счету из числа любимых у Неда.

Будет трудно подыскать разумное объяснение, если Неду вздумается прямо сейчас вернуться домой. Но он наверняка будет отсутствовать весь день: пока он был в Париже, текущих дел накопилось немало. К тому же его пригласили на обед к Сесилам. В общем, на нежданное возвращение супруга можно не рассчитывать.

Марджери посмотрела на себя в зеркало. Не очень-то она похожа на мужчину. Лицо выдает, да и руки чересчур маленькие. Она сунула угольный совок в дымоход, соскребла сажу и намазала лицо и руки. Так-то лучше, если верить зеркалу. Теперь она вполне сойдет за неряшливо одетого старика, которого наняли доставить сообщение.

Из дома она вышла через заднюю дверь и поспешила прочь, молясь в душе, чтобы никто из соседей ее не заметил, а если и заметил, то не узнал. Направилась на восток, к Олдгейту, и покинула город. Затем полями дошла до деревушки Хокстон, где стоял сельский дом Монтигла, окруженный великолепным садом.

Подошла к двери черного хода, как сделал бы настоящий случайный гонец.

Дверь открылась, и появился мужчина, что-то усиленно жевавший. Марджери протянула ему письмо и проговорила хриплым шепотом:

– Для лорда Монтигла. Велено передать в руки. Очень срочно.

Слуга наконец прожевал кусок во рту и спросил:

– От кого письмо?

– От джентльмена, что дал мне пенни.

– Ладно, старина, держи еще.

В ладонь Марджери, маленькую и грязную, упала монетка.

Нед Уиллард и прочие члены Тайного совета сидели за столом в доме Роберта Сесила, когда в комнату вошел слуга и сообщил Сесилу, что лорд Монтигл настаивает на немедленной встрече.

Сесил извинился, встал и поманил Неда за собой. Монтигл ждал в приемной. Вид у него был взволнованный; лорд держал двумя пальцами лист бумаги и глядел на него так, будто опасался, что тот вот-вот взорвется.

Увидев Сесила, он начал разговор с фразы, которую явно придумал загодя:

– Отправитель этого послания считает, похоже, меня изменником. Но я надеюсь доказать свою верность его величеству, передав это послание вам, секретарю короны, и прошу отметить, что письмо доставили мне меньше часа назад.

Неда позабавило, что высокий молодой красавец лорд Монтигл так очевидно боится низкорослого Сесила.

– Ваша верность не подвергается сомнению, – утешил лорда Сесил.

Не совсем так, мысленно возразил Нед. Впрочем, Сесил лишь проявлял вежливость.

Монтигл протянул письмо секретарю короны. Сесил стал читать. Его высокий, чистый лоб мгновенно прорезали морщины.

– Клянусь мессой, что за почерк! Будто курица корябала!

Он дочитал письмо до конца и передал Неду. Пальцы Сесила были длинными и тонкими, как у женщины.

– Как оно к вам попало? – спросил Сесил у Монтигла.

– Слуга принес за ужином. Говорит, доставил какой-то старик, постучавший в заднюю дверь. Мой слуга дал ему пенни.

– Прочитав письмо, вы никого не отправили за этим стариком?

– Отправил, конечно, но он сгинул без следа. Признаться, я почти уверен, что мой слуга сначала доужинал, а потом принес письмо мне. Он клянется, что не медлил ни мгновения, но я ему не верю. Так или иначе, посланца мы нигде не нашли. Поэтому я велел оседлать коня и поскакал к вам.

– Вы действовали верно, милорд.

– Благодарю.

– Что скажете, сэр Нед?

– На мой взгляд, это чья-то глупая шутка.

– Правда? – изумился Монтигл.

– Судите сами. Отправитель печется о вашем, как он пишет, благополучии, но из любви к вашим друзьям. По-моему, это не слишком правдоподобно.

– Почему?

– Письмо служит доказательством измены. Если человеку известно о заговоре против короля, его обязанность – известить Тайный совет; если он умолчит, ему грозит виселица. Станет ли кто-нибудь подвергать опасности собственную жизнь ради друга своих друзей?

Монтигл растерянно покачал головой.

– Об этом я не подумал, – признался он. – Принял письмо за чистую монету.

Сесил многозначительно усмехнулся.

– Сэр Нед во всем видит подвох.

– На самом деле, – продолжал Нед, – я подозреваю, что отправитель этого письма хорошо вам известен. По крайней мере, известен тому, кому, как он предполагал, вы можете показать письмо.

Монтигл снова покачал головой, совершенно сбитый с толку.

– Почему вы так думаете?

– Никто не пишет подобным образом, кроме школяров, еще не научившихся твердо держать перо. Однако построение фраз говорит, что писал взрослый. То есть почерк старались изменить преднамеренно. Отсюда вывод: человек, который будет читать письмо, хорошо знает отправителя и способен узнать его руку.

– Вот ведь как… – Монтингл кивнул. – Кто бы это мог быть?

– Слова насчет слабостей и грехов вставлены, по-моему, для красоты. – Нед размышлял вслух. – Суть послания заключена в следующем предложении. Если лорд Монтигл прибудет на заседание парламента, он может погибнуть. Сдается мне, это правда. Во всяком случае, налицо подтверждение тому, что я выяснил в Париже.

– Но как произойдет убийство? – спросил Сесил.

– Хороший вопрос. Полагаю, отправитель и сам не знает. Иначе бы писал прямо. «Нанести страшный удар… никто злоумышленников не увидит…» Удар с дальнего расстояния? Из пушки, что ли? Поди догадайся.

Сесил кивнул.

– Либо перед нами фантазия какого-то безумца.

– Я так не думаю, – возразил Нед.

Сесил пожал плечами.

– Твердых доказательств нет, проверить невозможно. Это письмо без подписи – всего-навсего клочок бумаги.

Нед понимал, что Сесил прав, доказательства лишь косвенные. Однако чутье подсказывало, что угроза никак не вымышленная.

– Что бы мы ни думали, – сказал Нед, – следует показать письмо его величеству.

– Разумеется, – согласился Сесил. – Король на охоте в Хартфордшире. Как только он вернется, я сразу к нему подойду.

Марджери всегда знала, что этот жуткий день наступит. Она заставила себя забыть о своем знании – на полтора десятка лет – и наслаждалась жизнью, но в глубине души понимала, что рано или поздно тайное станет явным. Ей долго удавалось обманывать Неда, но ложь всегда раскрывается – и этот миг настал.

– Я знаю, что Жан Ланглэ хочет убить короля, – сказал Нед, спавший с лица от беспокойства. – Но не могу ничего предпринять, ибо не знаю, кто такой этот Ланглэ и где его искать.

Марджери едва сдерживала слезы жалости. Она отлично знала, что неуловимый преступник, за которым охотится Нед, не кто иной, как ее брат Ролло – однако продолжала хранить это знание при себе.

А теперь Ролло вознамерился убить короля с королевой, обоих принцев и всех главных советников короны, в том числе ее мужа, Неда Уилларда. Подобного она допустить не могла, а потому вся извелась, не понимая, как ей себя вести. Даже если она выдаст Ролло, поможет ли это сохранить жизнь королю и всем прочим? Она ведь знает, кто такой Ланглэ, но ей неведомо, где он прячется, и она понятия не имеет, как он планирует убить государя.

Уилларды позавтракали куриными яйцами и легким пивом в своем доме на Сент-Полс-Черчъярд, и Нед натянул шляпу, готовясь отправиться по делам. У него вошло в привычку оттягивать уход и делиться с супругой своими мыслями – это помогало ему сосредоточиться.

– Ланглэ дьявольски осторожен, чтоб ему пусто было.

Марджери могла это подтвердить. Те католические священники, которых она когда-то помогала тайно переправлять в Англию, знали Ролло только как Жана Ланглэ, и никто из них даже не догадывался, что Марджери приходится ему родной сестрой. То же самое можно было сказать обо всех, с кем он сговаривался освободить Марию Стюарт и возвести ее на английский трон: для них он был Ланглэ, а не Ролло Фицджеральд. Этой своей предельной осторожностью он сильно отличался от большинства заговорщиков. Те бросались в заговоры, как принято говорить, очертя голову, а вот Ролло прекрасно представлял, каковы его противники, в первую очередь Нед, и никогда не шел на ненужный, неоправданный риск.

– А ты не можешь отменить заседание парламента? – спросила Марджери.

– Нет. Мы можем его перенести – по времени или в другое место, но и это будет плохо. Враги Иакова сразу начнут уверять, что народ ненавидит короля, поэтому он боится даже собственного парламента и ему повсюду мнятся убийцы. Так или иначе, церемония должна состояться. Сама понимаешь, стране нужны законы, а законы утверждает парламент.

Марджери вдруг поняла, что с нее хватит.

– Нед, я должна тебе признаться.

Он недоуменно посмотрел на нее.

– В чем?

– Я тебе не врала, но хранила одну тайну… Мне пришлось молчать. Наверное, до сих пор стоило бы, но… Ты разозлишься на меня, я знаю.

– О чем ты говоришь, женщина?

– Я знаю, кто такой Жан Ланглэ.

Нед опешил настолько, что не смог спрятать свою растерянность.

– Что? Откуда?.. И кто же он?

– Ролло.

У Неда сделался такой вид, будто ему сказали, что умер близкий человек: он побледнел, челюсть отвисла. Он даже пошатнулся – и тяжело опустился на стул.

– Ты знала… – проронил он.

Марджери пыталась проглотить комок в горле. Потом внезапно осознала, что по ее щекам текут слезы.

Она молча кивнула.

– И давно?

Она все-таки ухитрилась разомкнуть губы и прошептать:

– Всегда знала.

– И скрывала от меня?

Слова сорвались с языка словно сами собой:

– Поначалу я думала, что он просто переправляет в Англию священников. Кому повредит, если они станут причащать католиков? Но потом ты выяснил, что он собирается освободить Марию Стюарт и убить королеву Елизавету. Он бежал из страны, вернулся только после разгрома армады. Сказал, что все кончено, что больше никаких заговоров не будет. А если я его выдам, он поклялся рассказать властям, что Бартлет и Роджер тоже помогали прятать священников.

– Это ты написала письмо Монтиглу.

Марджери кивнула.

– Я хотела предупредить тебя, не выдавая Ролло.

– Как ты обо всем узнала?

– Бартлет сказал мне, что не поедет на нынешнее заседание парламента. Раньше он никогда так не поступал. Видимо, Ролло ему отсоветовал.

– Столько всего вокруг творилось, а я ничего не знал! Надо же, главного соглядатая королевства одурачила собственная жена!

– Нед, прости меня…

Он смерил ее таким взглядом, будто видел перед собой отъявленнейшего злодея.

– Ролло был в Кингсбридже в тот день, когда погибла Сильви.

Его слова ранили больнее пуль, и Марджери поняла, что терпеть далее выше ее сил. Она смиренно опустилась на колени.

– Тебе хочется убить меня, муж мой. Убей, я готова. Мне незачем больше жить.

– Я так злился, когда вокруг болтали, что меня надо убрать от двора, что я вышел из доверия, когда женился на католичке… Какие остолопы, думал я. А выясняется, что остолоп-то – я сам.

– Нед…

В его взгляде было столько ярости, что сердце Марджери едва не лопнуло.

– Болван! – повторил он и выбежал из дома.

Нед и Сесил встретились с королем Иаковом в первый день ноября. Монарх принял их в Длинной галерее дворца Уайтхолл, что вела от личных покоев к саду. Помимо многочисленных картин, стены галереи украшали бесценные, расшитые золотом и серебром шпалеры, которые так нравились королю.

Нед знал, что Сесил сомневается в надежности письма, полученного Монтиглом, видит в этом письме попытку бросить тень подозрения на верных трону людей. Он остался при своем мнении, даже когда Нед сообщил ему, что граф Бартлет, пэр-католик, не приедет на открытие заседания парламента, поскольку, по-видимому, предупрежден о грядущем нападении.

Сесил полагал, что нужно принять все меры предосторожности, но дату церемонии переносить нельзя. Нед с ним не соглашался.

Ему хотелось не просто предотвратить нападение. Слишком часто в своей жизни он вставал на след изменников, но в итоге те просто разбегались, а со временем снова принимались строить козни и творить зло. На сей раз он желал арестовать всех – и схватить наконец неуловимого Ролло.

Сесил передал королю письмо Монтигла и сказал:

– Никому и в голову не пришло бы утаивать нечто подобное от вашего величества. Но, с другой стороны, не исключено, что этому посланию не следует придавать чрезмерного значения, ибо оно не подкреплено фактами.

Нед не преминул уточнить:

– Фактов и вправду нет, ваше величество, зато в изобилии косвенных подтверждений и доказательств. В Париже я слышал разные слухи…

Иаков пожал плечами.

– Сами говорите, слухи.

– Слухам нельзя верить, но не стоит ими пренебрегать.

– Вот именно. – Король погрузился в чтение, поднеся лист бумаги к лампе – за окнами уже смеркалось.

Пока Иаков читал, мысли Неда обратились к Марджери. Он не виделся с женой с тех самых пор, как услышал ее признание. Ночевал в тавернах, не в силах заставить себя вернуться домой, вновь увидеть Марджери и заговорить с нею. Было слишком больно. Он и сам не мог разобраться, чего в его душе больше – гнева, ненависти или горечи. А потому старательно избегал встреч и стремился занять себя работой.

Король наконец опустил ладонь, в унизанных кольцами пальцах которой держал письмо, и минуту-другую молчал, глядя в никуда. Нед мысленно отметил, что губы его величества плотно сжаты, но глаза навыкате лучатся самодовольством. Наверное, тяжело постоянно обуздывать себя и смирять душевные порывы, когда ты обладаешь всею полнотой власти.

Иаков снова взял письмо и сказал, обращаясь к Сесилу:

– Что вы думаете по этому поводу?

– Можно разместить в Вестминстер-Ярде дополнительную охрану и расставить пушки. Затем закроем ворота и обыщем весь дворец и пристройки, снизу доверху. После этого будем следить за всеми, кто приходит и уходит, вплоть до тех пор, пока церемония благополучно не завершится.

Сам Сесил ратовал именно за такой план, но они с Недом оба знали, что их задача – давать государю советы, а не распоряжения.

Иаков всегда заботился о том, как выглядит в глазах подданных, несмотря на все рассуждения о божественном праве королей на власть.

– Нельзя пугать население из-за повода, который может оказаться пустышкой. Иначе люди сочтут короля слабаком и трусом.

– Безопасность вашего величества – наша первейшая забота. Но сэр Нед хотел бы предложить иной вариант.

Король вопросительно посмотрел на Неда.

– Вот что я думаю, ваше величество. Если заговор и вправду существует, вполне возможно, что приготовления еще не доведены до конца. Начни мы действовать прямо сейчас, это может обернуться против нас. Хуже того, мы можем отыскать лишь незаконченные приготовления, которые не будут твердым доказательством на суде. И тогда католики в своих пасквилях станут уверять, что мы всего-навсего придумали предлог для ужесточения гонений на них.

Иаков явно не понимал, куда он клонит.

– Что, будем сидеть и ждать?

– Именно так, ваше величество. Чтобы схватить всех заговорщиков и собрать наибольшее число неопровержимых улик, мы должны ударить в последнее мгновение. Это позволит нам защитить ваше величество от угрозы нападения как сейчас, так и в будущем, что немаловажно.

Нед затаил дыхание. Что ответит король?

Иаков поглядел на Сесила.

– По-моему, звучит разумно.

– Выбор за вашим величеством.

Король повернулся к Неду.

– Что ж. Жду ваших действий четвертого ноября.

– Благодарю, ваше величество. – Нед облегченно вздохнул.

Они с Сесилом поклонились и было попятились к дверям, когда король спохватился.

– А мы знаем, кто стоит во главе всех этих злодейств?

Все страхи Неда за Марджери нахлынули разом, накрыли с головой, будто морская волна, и пришлось усилием воли подавить дрожь в коленках.

– Да, ваше величество, – произнес Нед ровным тоном, который дался ему неимоверным трудом. – Это некий Ролло Фицджеральд из Ширинга. Мне горько и стыдно в том сознаваться, но он – мой шурин.

– В таком случае, – в голосе Иакова звенела сталь, – советую вам поскорее изловить этого отпетого негодяя!