По дороге на юг,
весна 1516
Путешествие оказывается долгим, но я постепенно вижу, как ко мне возвращается власть. Чем дальше мы продвигаемся, медленными, болезненными переходами, тем длиннее становится наша процессия. Я въезжаю в Йорк и проезжаю по улицам города, который помнил, как я была там еще принцессой, много лет назад. Каждый день к нам присоединяются все новые последователи. Я назначаю все новых слуг и постепенно обрастаю приживалами и просителями.
Дакр говорит, что не может прокормить столько народу в пути, но я пожимаю плечами и говорю – меня всегда любили в Англии. И ему надо было меня послушать, когда я говорила, что люди будут тянуться ко мне, они хотят быть рядом.
Я получаю письма из Лондона: от Екатерины, говорящей, что ее девочка здорова и крепка, и Марии, которая родила мальчика. Мне трудно радоваться за нее. Ее сын не станет наследником величия его матери, моей сестры, не займет видное место в мире. Его родители нищи, поскольку должны выплачивать казне огромную сумму, штраф за свой брак. И титул, который наследует этот мальчик, всего лишь награда его отцу за веселый нрав и добрую компанию королю. У Брэндона нет ни таланта, ни родословной, ни богатства. Родители назвали малыша Генрихом, в попытке вернуть благосклонность короля. Думаю, крестным отцом они предложат стать Томасу Уолси, как в свое время сделала я. Они непременно будут стараться развернуть фортуну к себе лицом, поэтому я не могу радоваться рождению этого мальчика, который принесет нашей семье одни расходы.
Но в то же время я рада, что Марии ничего не угрожает. Я всегда знала, что она будет плодовитой и крепкой, как и вся материнская ветвь нашей семьи. Плантагенеты в этом похожи на сорняк, название которого послужило им именем. Я была уверена, она не окажется такой, как Екатерина, и очень рада тому, что она уже встала с постели и чувствует себя хорошо и сможет поприветствовать меня, когда я прибуду в Лондон.
Мысль о том, что я скоро увижу ее и Екатерину, понемногу начинает захватывать и радовать меня все больше и больше. Подумать только, я провела тринадцать лет в изгнании и никогда не думала, что смогу вернуться домой. Не думала, что снова буду спать под английскими крышами и над моей головой будет развеваться знамя Тюдоров. Были времена, когда я и не хотела видеть кого-либо из них.
Но даже сейчас, радуясь возвращению, я ни на мгновение не забываю, что причиной моих несчастий стало нарушение Генрихом мирного договора с Шотландией и то, что Екатерина приказала Говарду вести безжалостный бой и пленных не брать. Это все она, кровожадная и бессердечная, как ее мать, мечом прорубившая себе дорогу к трону Испании. И что бы она ни писала мне сейчас в теплых письмах, какие бы жаркие объятия при встрече ни дарила, я не забываю о том, что обнаженное тело моего мужа было отвезено моему брату как военный трофей. Женщину, способную на подобные дела и мысли, я никогда не смогу называть сестрой. А ведь я так и не знаю, где захоронено тело бедного Якова, как не знаю, где сейчас его залитая кровью куртка. Может быть, на дне какого-нибудь сундука?
Между мной и Екатериной пролегла глубокая пропасть. Она была щедра и добра ко мне, с тех пор как я оказалась в этих унизительных обстоятельствах, и ее нечистая совесть оказалась мне полезной, но именно эта женщина была причиной моего падения, и этого я ей не забуду и не прощу.
В день отъезда из Йорка в дверь моей комнаты раздается осторожный стук, затем она распахивается без моего разрешения. Я поднимаю глаза, чтобы увидеть, кто смеет входить в личные покои вдовствующей королевы без объявления, и вижу перед собой сжимающего шляпу в руках, улыбающегося и умопомрачительно красивого мужчину, моего мужа, Арчибальда.
Я вскакиваю на ноги, теперь я могу стоять, не боясь боли, и протягиваю к нему руки. В то же мгновение он оказывается на коленях у моих ног.
– Идите, – шепчу я фрейлинам, и они выпархивают из комнаты, закрывая за собой дверь. Тогда Арчибальд поднимается и заключает меня в жаркие объятия. Он целует мои глаза, губы, шею, я ощущаю жар его рук даже сквозь тугой корсет. Он склоняется и целует мою грудь, и я чувствую, как он раздевает меня.
– Идем, – только и могу я сказать, поворачиваюсь и веду его за собой в спальню. Я позволяю ему раздеть себя, словно я – простая крестьянка на сеновале. Он задирает юбки и входит в меня с той же страстью, которой мы пылали друг к другу в самом начале нашего романа, когда мы поженились и мечтали вместе править Шотландией. Это было блаженством.
Мы лежим рядом, в ворохе одежды и постельного белья. Солнце светит над нашими головами, и издалека доносится звон колоколов, призывающий прихожан на вечернюю молитву.
– Любовь моя, – сонно бормочу я.
– Моя королева, – отвечает он.
Я беру в ладони его улыбающееся загорелое лицо и целую его в губы.
– Ты пришел ко мне, – говорю я. – А я думала, что потеряла тебя навеки.
– Я не мог вас так отпустить. Вот так, без того, чтобы вы знали наверняка, что моя любовь пребудет с вами навеки, как и я. И эта любовь не иссякла.
– Я так рада, – тихо говорю я. Положив голову ему на плечо, я чувствую сквозь ткань его рубашки ровное биение его сердца.
– С вами хорошо обращаются? – воркует он. – Я вижу на вас прекрасное платье, и вы окружены фрейлинами и слугами.
– Обо мне заботятся, как должно заботиться об урожденной принцессе рода Тюдоров и королеве Шотландии. И Дакр – мой самый преданный слуга.
– Как и должно быть, – с раздражением говорит Ард. – А он передал вам деньги от вашего брата?
– Да, я снова богата. И все заверяют меня в том, что я непременно получу все свои драгоценности и имущество от Олбани. Не беспокойся за меня, милый, у меня всего в достатке.
– Слава богу. А когда вы собираетесь вернуться в Шотландию?
– Никто не знает. Сначала придется решить все вопросы с Олбани. Но Генрих говорит, что ни с кем не будет вести переговоров, пока не выслушает меня. И мы с Дакром составили целую книгу моих претензий к Олбани. Ему придется за все ответить, как и тем лордам, что поддерживали его. Мы с тобой будем отмщены.
Раздается стук в дверь, и слышится голос:
– Ваше величество, вы будете ужинать в зале?
С ленивой улыбкой я поворачиваюсь к Арду:
– Теперь все будут знать, что мы были в постели.
– Мы же муж и жена, – отвечает он. – Пусть они об этом узнают. Я даже могу сказать им, что буду спать в вашей постели сегодня ночью, если они пожелают знать.
– И каждую ночь всю дорогу до Лондона, – смеюсь я.
По его лицу пробегает тень.
– Не говорите об этом, любовь моя.
– Почему? – Теперь я снова встревожена. Позвав фрейлин, я велю им вскорости зайти и помочь мне одеться.
– Я не могу поехать с вами в Лондон. В Шотландии для меня ничего не изменилось, хотя вы теперь снова богаты и хорошо охраняемы. Только вот я все еще изгой и все еще скрываюсь в горах, спасая свою жизнь.
– Но ты можешь остаться со мной сейчас, и тогда ты тоже будешь богат и хорошо охраняем.
– Не могу, – почти нежно говорит он. – Я все еще нужен моим людям. Я должен вести их и защищать от ваших врагов.
– Так ты пришел попрощаться?
– Не смог удержаться, – шепчет он. – Простите меня. Мне не стоило этого делать?
– Нет, нет. Я рада даже короткой встрече, это лучше, чем ничего. Но Ард, ты уверен, что не можешь ехать со мной?
– Мой замок, земли и мои слуги, все это подвергнется опасности, если я не вернусь. Вы простите меня?
– Да, о да! Я прощу тебе все, что угодно. Мне только невыносима мысль о том, что ты меня покидаешь.
Он встает с кровати и натягивает старые, потертые до мягкости и изношенные долгими месяцами в седле кожаные штаны для верховой езды.
– Но ты же не сейчас уедешь?
– Я бы хотел остаться на ужин, если вы позволите. За последние несколько недель мне не часто удавалось хорошо поужинать. А еще я бы хотел спать сегодня в вашей постели. У меня не было мягких подушек и нежных объятий. А потом, на рассвете, я уеду. Это мой долг.
– На рассвете? – спрашиваю я и чувствую, как дрожат мои губы.
Я люблю в нем эту его гордость и достоинство. На рассвете я встаю вместе с ним и наблюдаю, как он снова натягивает потертые кожаные штаны.
– Вот, возьми хотя бы эти рубашки, – говорю я и даю ему дюжину льняных рубашек с красивой вышивкой и отделкой кружевами.
– Откуда они у вас? – спрашивает он, набрасывая одну из них на стройную спину.
– Велела лорду Дакру их принести, – приходится мне признать. – Ему совершенно не хотелось делиться, но он закажет себе еще, а у тебя должно быть все самое лучшее.
Он коротко смеется и обувает высокие сапоги.
– У тебя есть провизия? Где ты ночуешь?
– Я останавливаюсь у таких же изгоев, как и я сам, в их замках и фортах вдоль границы. Иногда приходится ночевать по-простому. Под открытым небом, но чаще всего я нахожу знакомых или друзей, поддерживающих вас и готовых пойти на риск принять меня под своей крышей. А иногда я подбираюсь к Танталлону, где все готовы рискнуть своими жизнями, чтобы дать мне кров на ночь.
Я знаю, что Джанет Стюарт с радостью распахнет свои двери для него, но о ней я говорить не буду.
– Тебе нужны деньги?
– Деньги бы не помешали. – Он криво усмехается. – Мне надо покупать оружие, одежду и провиант для тех, кто скитается со мной, и мне бы хотелось хоть как-то платить людям за гостеприимство, особенно если они бедны.
Я подхожу к своему сундучку.
– Вот, забирай все. Дакр передал мне это от моего брата, чтобы я давала милостыню по дороге в Лондон. Он может дать еще. Бери.
Арчибальд взвешивает кошель на руке.
– Это золото?
– Да. И вот еще, возьми вот это. – Я достаю длинную золотую цепь с массивными звеньями. – Можешь разъединить ее и продавать по мере необходимости. Бери, носи на шее и никому не показывай.
– Но это же стоит целое состояние!
– Для меня ты стоишь любых состояний, – уверяю я. – Бери. И вот это. – Я нащупываю на дне ящика пригоршню тяжелых золотых монет.
– Но этого слишком много. – Арчибальд возражает, но позволяет мне вложить золото в его руку. – Жена моя, вы слишком добры ко мне.
– Я бы сделала для тебя гораздо больше, если бы могла. Когда я вернусь в Шотландию, ты получишь половину королевства в собственное распоряжение. Ард, будь осторожен. И будь верен мне.
Он преклоняет колено и склоняет голову, чтобы получить мое благословение, затем встает и заключает меня в объятия. Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю его запах, обожая его всем своим существом. Я готова отдать ему кольца со своих пальцев, каменья из своих волос, я готова пообещать ему весь мир.
– Вернись ко мне, – шепчу я.
– Конечно, – отвечает он.
