Замок Морпет,
Нортумберленд, Рождество 1515

В замке меня действительно ожидают письма и подарки, о которых говорил Томас Дакр. По распоряжению леди Дакр их разложили в большом зале, чтобы я могла рассмотреть сразу все, что прислали мне Генрих и Екатерина, и все увидели, как ценит меня мой брат. Там были платья из золотой парчи, из ткани с блестящей нитью, рукава из горностая, огромные свертки красного и фиолетового бархата, теперь я могла сшить из него все, что пожелаю, головные уборы из золотой проволоки, как и полагается носить особе королевской крови, плащи и туфли с золочеными каблуками, свертки вышитого льняного полотна и накидки, отделанные мехом, бархатные капоры с золотыми брошами, надушенные кожаные перчатки и вышитые чулки. И, наконец, меня ожидают драгоценности из моей доли наследства: гранаты моей бабушки, ее распятие, украшенное жемчугами, и принадлежавшее матери бриллиантовое ожерелье. У меня есть все, что полагается королеве, и я знаю, что это все отбирала Екатерина, чтобы, отослав мне эти дары, показать, насколько мой брат ценит мою самоотверженность в служении Англии.

Вместе с дарами меня ожидают и письма. Эта часть сюрприза не приносит мне никакой радости. Екатерина пребывает в самом благостном расположении духа, и я чувствую, как ее торжество лишь сильнее отягощает горечь моих утрат. У нее так высоко расположен живот, что она уверена, будет мальчик, и ребенок однозначно сильнее и здоровее всех остальных, это она тоже знает наверняка. Они все были так огорчены, узнав, что мне пришлось бежать из собственного королевства. Прочитав эти строки, мне опять приходится сжать челюсти. Если бы только Генрих поддержал меня, а Екатерина убедила его вмешаться, то мне бы удалось удержать свой трон. Они были шокированы известиями о том, что я оставила своих детей. А что, по ее мнению, я должна была делать? Она что, забыла, что мои дети лишились отца по ее приказу?

Мне не приходится долго размышлять о причине, по которой она не торопилась мне на помощь. Зачем ей спасать моего сына и наследника, если она надеется посадить на трон своего собственного? Ее забота обо мне не может быть искренней, и Екатерине лишь на руку то, что я все еще в опасности, а мои сыновья и вовсе находятся в заточении. Я это точно знаю, и никакие ее слова не убедят меня в обратном.

«Ах, моя дорогая, как тебе, должно быть, страшно и одиноко без мужа!» И это пишет мне та, кто сделала меня вдовой! Я бы посмеялась, если бы мне не было так горько. «Надеюсь, тебе понравятся наши подарки. Мы все так хотим, чтобы ты встретила Рождество с радостью, после всего того, что тебе пришлось вынести в этом году. Приезжай к нам, как только сможешь».

Я тщательно слежу за своим лицом, чтобы на нем не отразилось той горечи и ненависти, что я ощущаю. Екатерина в своем величии ожидающей наследника королевы решила снизойти до меня сочувствием. Да, конечно, сейчас она вознеслась высоко, а я упала на самое дно. Я даже не могу стоять без костылей. Но я восстановлюсь, и какой бы уверенностью она ни сияла сейчас, она все равно не может гарантировать появление здорового сына. В рождении детей вообще нет никаких гарантий. Ни к чему ей ворковать надо мной. Я вполне еще могу отвоевать свою страну, и у меня по-прежнему растут два сына королевской крови, в то время как ее колыбель пуста.

Пусть она шлет мне наряды и меха, даже мое наследство, которое и так давно принадлежало мне, это не изменит того факта, что я все еще королева-регент и мать нового короля.

Мария тоже пишет мне. И она беременна и тоже уверена, будет мальчик. Но, право слово, кому есть дело до ребенка, который станет следующим герцогом Саффолк? Мария стоит ниже меня по линии наследования, как и ее дети стоят после моих, а у меня растут два сына. Она никогда не коронует своих детей.

В своем письме Мария перечисляет все новости двора и осенние события. Генрих построил и оснастил новый корабль, величайшую галеру в Европе, и все называют ее «Принцесса Мария», в качестве неслыханного и незаслуженного комплимента моей сестре. Она пишет, что им было ужасно весело и что Генрих пригласил их всех на борт, и что сам был одет в костюм моряка, только из золотой парчи, и что он собственноручно взялся за штурвал, а Мария била в барабан, и они летели быстрее ветра, быстрее, чем любое парусное судно. Затем, страница за страницей, она хвалилась вниманием двора и хвасталась своим счастьем с таким чудесным и верным мужем, это я воспринимаю как издевку над моим расставанием с Ардом. Она рассказывает о своих счастливых хлопотах по устройству семейного гнездышка где-то за городом, из чего я делаю вывод, что ей уже рассказали о том, что я не смогла остаться в Танталлоне.

Я сминаю эти письма в большой ком и протягиваю слуге.

– Сожги это, – велю ему.

Он берет их так, словно я передаю ему горящие угли.

– Это государственные тайны? – спрашивает он со священным ужасом на лице.

– Нет, это греховное тщеславие, – отвечаю я в лучших традициях моей строгой бабушки.

Я лежу в хозяйской спальне, лучшей комнате этого дома, которую для меня торопливо освободили лорд Дакр и его жена. На стенах висят шпалеры с королевскими символами, привезенные из Лондона, и знамя с фамильными знаками над креслом возле очага. Массивные, вырезанные в камне гербы семьи Грейсток, наследницей которой была жена лорда Дакра, тоже во всеуслышание говорили о том, как он гордится родословной своей семьи. Однако, пока я здесь, им придется довольствоваться меньшей комнатой.

На Рождество в мою честь готовят настоящий пир. Никогда еще в этом замке не принимали королевских особ на рождественские праздники, и слуги превзошли себя в приготовлениях. Дакр назначил весьма сообразительного актера ведущим и организатором празднеств, и каждый день нас развлекают музыкальными концертами, песнями, танцами, пьесами и играми, охотами и скачками.

И без того небогатое население близлежащих к замку деревень лишилось запасов провианта, только ради того, чтобы в замке могли устроить праздник. Даже леса были вырублены и разобраны по домам, чтобы на каждой двери был зеленый венок, в каждом очаге по полену и воздух благоухал свежей хвоей. На фоне глубокой тьмы, окутавшей Северную Англию, замок сияет ярким светом. Путешественники издалека видят его, потому что в нем зажжены все камины и все канделябры наполнены дорогими свечами.

Половина дворянских семей Шотландии и весь свет Северной Англии приезжает сюда, чтобы засвидетельствовать мне свое почтение и отпраздновать начало нового года, который может быть таким многообещающим. Они все сходятся во мнении о том, что Англия должна пойти войной на подчиненную Олбани Шотландию. И тогда все они получат немалые земельные наделы и прочие блага этой земли. Постоянное неспокойное бурление в народе, которое Томас Дакр поддерживал в течение правления двух королей, достигает высшей точки, когда он объявляет каждому своему гостю, что король Англии не потерпит подобного оскорбительного обращения со своей сестрой и что теперь он точно пойдет на вторжение в Шотландию, чтобы отплатить за мои страдания. Ну и просто ради явного удовольствия от кровавого ремесла войны, о чем он, разумеется, не говорит вслух.

Я не встречаюсь с посетителями и никого не принимаю, хоть лорд Дакр и уговаривает позволить ему переделать их большой зал в приемную для меня и на собственных руках перенести меня на высокое кресло, уложенное подушками и украшенное королевскими гербами. Но я не могу подняться с кровати, больная нога отекла так, что теперь сравнялась по размеру со всем моим телом. Я принимаю только тех, кому могу разрешить доступ в свою спальню, но выйти отсюда я не могу ни для кого. Я стала калекой, такой же беспомощной, как те, что просят милостыню возле церквей на праздники.

Леди Босуэл и леди Масгруов навещают меня в моей спальне, а леди Дакр заходит ко мне по дюжие раз на дню, чтобы убедиться в том, что мне ничего не требуется. Я принимаю лорда Хьюма, который был верен мне, несмотря на то что это стоило ему земель и собственной безопасности, и мы обсуждаем с ним, как я вернусь в Шотландию и как мне вернуть моих сыновей. Он выглядит немного недовольным, когда я заговариваю о мальчиках, и я снова вспоминаю, как Яков говорил, что мальчикам будет грозить опасность под опекой Тюдоров.

– Мои сыновья должны жить со мной, – поясняю я. – Я не собираюсь передоверять их заботам брата или его жены. Просто они должны быть со мной, и все.

– Конечно, конечно, – произносит он, с теми же неожиданными для этого разговора интонациями, которые появляются у давно женатого мужчины, который по опыту знает, что не стоит спорить с болеющей женщиной. – Мы еще поговорим об этом, когда вы будете чувствовать себя лучше. К тому же у меня есть для вас новости, которые станут лучшим лекарством.

Я слышу звук шагов, доносящийся из коридора.

– Я не принимаю посетителей, – начинаю я протестовать.

– Но вы не откажете этому, – с уверенностью возражает он и распахивает дверь в мою спальню. Охрана расступается в стороны, и появляется Арчибальд, мой муж.

Я подпрыгиваю в кровати и тут же вскрикиваю от боли, в тот же самый момент он бросается ко мне через всю комнату.

– Любовь моя, любовь моя, – шепчет он в мои волосы. Целует, прижимает к себе, затем мягко отстраняется, чтобы увидеть мое лицо, по которому текут слезы.

– Арчибальд, ах, Арчибальд! Я думала, мы больше не увидимся. А наша крошка! Ты должен на нее посмотреть!

Леди Босуэл уже послала в детскую, и в спальню уже входила старшая гувернантка с маленькой Маргаритой на руках. Ард берет ее на руки, но не прижимает к себе, вглядываясь в ее спящее личико, и качает головой от тихого восторга.

– Какая она маленькая! – восхищается он. – И такая красивая!

– Я уже думала, что потеряю ее и умру сама.

Он аккуратно отдает ее гувернантке и снова оборачивается ко мне:

– Как же вам было тяжело. Я так хотел быть рядом.

– Я знала, что это невозможно. Ты же не мог находиться в Англии без охранной грамоты. – И тут меня громом поражает одна мысль. – Ард, любовь моя, но теперь-то ты в безопасности?

– Ваш брат, король, прислал из Лондона охранные грамоты для меня, лорда Хьюма и моего брата. И мы все сможем отправиться с почестями в столицу, как только вы достаточно окрепнете для путешествия.

– Я скоро поправлюсь, – обещаю я ему. – Болит ужасно, и даже лучший лекарь лорда Дакра не знает, что случилось с моей ногой. Но отдых в кровати облегчает боль, и я уверена, что отек уже спадает. Я поправлюсь, и мы поедем в Лондон. Обещаю поправиться, если ты поедешь со мной.

В столовой подают лебедей и цапель, оленину и мясо дикого кабана. Лучшие куски приносят в мою комнату, и Ард кормит меня с ложки. Он составляет мне компанию все двенадцать дней празднеств, и мы вместе слушаем доносящиеся снизу звуки веселья. Ему приходится сидеть на жестком стуле возле моей кровати, потому что любое движение на моей постели, проминающее матрас, доставляет нестерпимые муки. Я лежу всего на одной небольшой подушке, чтобы не беспокоить спину и ноги.

– Какая я тебе жена, – беспокоюсь я. Я не могу обнять его, не могу любить его, не могу даже просто встать рядом с ним. Всего за какие-то месяцы я превратилась в старуху, а он стал гораздо сильнее и привлекательнее, чем когда он, совсем еще юноша, получил назначение служить при мне резчиком мяса. Зима, проведенная в скитаниях, закалила его. Ему пришлось командовать людьми, сопротивляться опасности, противостоять регенту Шотландии. Он похудел, приобрел порывистость в движениях и готовность к действиям в любой момент. А я измучена болью, располнела от беременности и неспособна двинуться с места без мучительной ломоты в костях.

– В том, что вы оказались в этом положении, как раз виноват именно брак со мной, – отвечает он. – Если бы вы остались вдовствующей королевой, то по-прежнему жили бы в Стерлинге. – Он говорит тихо, успокаивающе, почти не думая о своих словах, но вдруг их смысл настигает его, и он замолкает и смотрит мне в глаза. Потом тяжело сглатывает, как будто стремится избавиться от жгучей горечи этих слов. – Я стал вашей погибелью.

Я спокойно возвращаю его взгляд.

– А я – твоей.

И это чистая правда. Он потерял свой замок Танталлон, их прекрасное родовое поместье, которое так горделиво возвышалось над утесом. Он потерял свои земли, а все люди, которые веками считали себя частью его клана, потеряли своего лидера. Теперь он объявлен преступником и изгоем, у него нет ничего, кроме того, что на нем надето: человек без земли, дома и соратников. В Шотландии это равносильно нищенству. Теперь его считают сторонником английской короны, а для шотландцев это равносильно ярлыку предателя.

– Я ни о чем не жалею, – говорит он. Он лжет, потому что ему есть о чем жалеть. Как и мне.

– Если Генрих отправит армию…

Он кивает в ответ. Конечно, конечно, именно это мы всегда и говорили друг другу. Если Генрих отправит свою армию, то весь мир изменится в одночасье. Наверное, мы должны превратиться в кровожадных хищников, таких, как большой поклонник войны Томас Дакр, чтобы желать безжалостного нападения на Шотландию. Чтобы требовать отмщения, требовать флота. Если мой брат поведет себя по отношению ко мне как истинный брат, а Екатерина станет ходатайствовать за меня, как истинная сестра, то я снова стану королевой-регентом. Теперь все зависит от Генриха и от его жены.

– Я должен кое-что вам сказать, – тем временем осторожно произносит Ард. – Вам не доложили об этом раньше, потому что боялись за ваше здоровье.

Я чувствую, как в груди зашлось мое сердце, словно я падаю. Внезапно меня поглощает дикий страх.

– Что такое? Говори быстрее. Это Мария? Моя младшая сестра? Только не говори, что она умерла в родах! Господи упаси! Это же не про нее?

Он качает головой.

– Тогда Екатерина? Она опять потеряла ребенка? – уже спокойнее спрашиваю я.

– Нет, это ваш сын.

Я знала. Я сразу это поняла, увидев тяжелое, мрачное выражение его лица.

– Он умер?

Арчибальд кивает.

Я прячу лицо в ладонях, не желая видеть жалость в его глазах. Слезы из-под ладоней стекают по моим скулам прямо в уши. Я не могу поднять голову, чтобы вытереть лицо, не могу кричать от боли, потому что уже сорвала голос от криков из-за другой боли, телесной.

– Господи, спаси его душу, – шепчу я. – Благослови его и охрани его в царствии своем.

Даже в этом поверженном состоянии я думаю о том, что у меня было два принца, и сейчас, со смертью одного из них, у меня все еще остается второй, наследник короны Шотландии и Англии. Если умер старший сын, у меня все еще остается мое сокровище, зеница моего ока, мой малыш.

– Вы хотите знать, кто из них умер? – как-то неловко спрашивает Арчибальд.

Я почему-то сразу подумала, что это был король. Это было бы худшим из исходов. Если умирает коронованный правитель, то что может противопоставить узурпатору маленький мальчик, один и без матери?

– Разве это не Яков?

– Нет, умер Александр.

– Нет, Господи! Нет! – И тут я уже не могу сдержаться. Александр! Мой милый мальчик, мое чудо, мой малыш! Мое сокровище, которое оставил на память о себе мой покойный муж. Даже новорожденная Маргарита не смогла занять его место в моем сердце.

– Только не Александр! Он же был таким веселым и таким сильным!

Арчибальд кивает, он очень бледен.

– Мне очень жаль.

– Как он умер?

Арчибальд пожимает плечами. Молодому мужчине не понять, от чего умирают дети.

– Он заболел и ослаб. Моя дорогая, мне очень, очень жаль.

– Я должна была быть рядом с ним!

– Да, я знаю, должна была. Но за ним хорошо ухаживали, и он не мучился…

– Мой мальчик! Александр! Мой малыш! Это третий сын, которого я теряю! Третий!

– Я предоставлю вас заботам ваших дам, – официально говорит он. Просто не знает, что сказать или что сделать в этой ситуации. Ему все время приходится меня утешать, и у нас самого начала все шло не так, как мы задумывали. А теперь еще он оказался привязан к калеке, которая кричит от горя, потеряв сына.

Арчибальд поднимается, кланяется мне и выходит из комнаты.

– Мальчик мой! Мой малыш!

Герцог Олбани заплатит за это, я клянусь! Что бы ни стало причиной смерти Александра – в этом виноват герцог Олбани. Меня нельзя было изгонять из Стерлинга, прочь от моих детей. Меня нельзя было с ними разлучать. Моя сестра, вдовствующая королева, как я, тайно вышла замуж и все равно могла покинуть королевство со всеми надлежащими ей почестями. Почему же меня тогда отправили в изгнание, назначив цену за голову моего мужа и оставив моего младшего сына умирать? Как всегда, как всегда меня лишают того, что принадлежит мне по праву старшей принцессы Тюдор.

Томас Дакр полностью согласен со мной, и вместе с ним мы составляем жалобу на восьми страницах, которую отправляем в Лондон. К моим претензиям Дакр добавляет описание каждого случая набега шотландцев на земли Северной Англии, перечень всего украденного ими, всех сожженных ими домов, список всех ограбленных ими путников. Мы смешаем герцога с грязью, мы убедим Генриха выступить войной. Если это станет причиной войны с Францией, то эта война станет малой ценой мести королевы за загубленного сына.

Герцог пишет мне письма с выражениями соболезнований и поздравлениями с рождением дочери. Он надеется, что мы сможем достичь соглашения, и с тем направляет к Генриху специального посла. Он рассчитывает на мирное соглашение.

– Я никогда его не подпишу, – просто говорю я Дакру. – Я скажу ему, что именно он должен сделать, чтобы я хотя бы подумала о мире с ним. Он должен освободить Гэвина Дугласа, помиловать лорда Драммонда, снять все несправедливые обвинения против моего мужа, выслать мне все мои драгоценности и вернуть моему мужу все отнятые у него владения и состояние.

– Он не сможет этого сделать, – замечает Дакр, уже начиная проявлять признаки беспокойства.

– Ему придется, – заявляю я. – И я напишу ему об этом сама.

Старый лорд теперь выглядит совершенно обеспокоенным.

– Не стоит вести с ним переговоры, раз уж он уже отправил посланника к вашему брату. Пусть мужчины сами договорятся между собой.

– Вот еще, – яростно бросаю я. – Это я королева-регент Шотландии, а не они. И именно я буду диктовать ему свои требования, которые он должен будет удовлетворить.

Я пишу своей сестре, королеве Англии, Екатерине, которая на этот раз вынашивала беременность полный срок. Говорю ей, как молюсь о ней и о приближающемся времени родов, и прошу ее написать мне сразу, как родится ребенок, кузен или кузина для моей Маргариты. Я думаю о своих сестрах, готовящихся к родам в покое и роскоши, под присмотром лекарей, и с уже ожидающими младенцев золотыми колыбельками, и думаю, что больше всего на свете меня обижает именно эта несправедливость. Они даже не представляют, какую боль я вытерпела, и никогда не почувствуют ничего подобного. Они не знают, в какой опасности я была. Они всегда вместе, как истинные сестры, я же – вечный изгой.

Олбани шлет мне обещания мира и согласия, но в то же самое время его посланники пишут моему брату. Может быть, он действительно стремится к миру, разговаривая со мной и с моим братом одновременно, но я бы предпочла, чтобы он обращался ко мне напрямую. Я не могу позволить Генриху согласиться с тем, чтобы мой сын, король Шотландии, остался под опекой Олбани, как не могу убедить брата в важности для меня моих украшений.

Все считают, что больше всего я пекусь о тривиальных, мирских заботах, что свойственно женщине. Но я знаю, что Олбани относится ко мне и моим союзникам с пренебрежением, и, похоже, никто, кроме меня, не понимает, что я должна освободить из заключения тех, кто боролся за меня. Гэвин Дуглас все еще в тюрьме. Он должен получить свободу и то место, которое я ему обещала.

Верность моих сторонников не потерпит пренебрежительного отношения к ней. Они, как мои украшения, принадлежат только мне, и тот, кто пытается забрать их у меня, – вор.

Иногда мне кажется, что я должна тайком пробраться в Стерлинг, рискнув снова оказаться в осаде, только бы снова быть с моим мальчиком. Иногда я размышляю о том, что должна отправиться в Эдинбург и начать переговоры с герцогом лично. Но вот однажды в мою комнату, где я сижу в кресле возле камина, приходит лорд Дакр и приносит мне пачку писем.

– Давайте, – обрадованно говорю я.

– Здесь есть одно и от королевы. – Лорд протягивает их мне, показывая на королевский крест на одном из писем.

Я изображаю восторг и нетерпение, торопливо ломаю печать и принимаюсь за чтение. Мне нельзя показывать Дакру, как мне страшно увидеть строки, в которых Екатерина говорит, что наконец, после стольких попыток, она родила здорового мальчика. Если у нее родился сын, то мой Яков теряет право на английскую корону и у Генриха пропадает причина стремиться к нему на помощь. Я прикрываю глаза рукой, словно заслоняясь от тепла камина, и думаю, что это известие может стать худшим из всех, что мне довелось пережить в этом году.

И потом я понимаю, что Екатерина не справилась со своим долгом королевы. Господь не дал ей своего благословения. Хвала Небесам, она снова оплошала и сердце ее снова разбито. В самом низу письма ее рукой сделана крохотная приписка, которая заставляет меня улыбнуться.

– У нее родилась девочка.

– Прости ее Господи! Какая жалость, – искренне говорит Дакр, как сказал бы и любой англичанин. – Какое разочарование!

Я же думаю о том, что родила четырех сыновей королевской крови и один из них выжил, а у нее есть только дочка.

– Она собирается назвать ее Марией. Принцесса Мария.

– В честь ее вдовствующей сестры? – обрадованно спрашивает лорд Дакр.

– Сомневаюсь, – не выдерживаю я. – Особенно с тех пор, как она впала в немилость короля, выйдя замуж без разрешения. Имя выбрано в честь Богоматери, потому что после всех прошлых бед Екатерина захочет, чтобы у ее дочери была такая небесная покровительница. Мы должны молиться о том, чтобы малышка выжила, потому что пока ее детям этого не удавалось.

– А я слышал, что они очень дружны, принцесса Мария и королева, – замечает лорд Дакр.

– Не особенно. Кстати, теперь она графиня Саффолк.

– Здесь еще есть письмо от слуги вашего брата, – говорит Дакр. – Он написал и мне тоже.

– Можете прочитать свое письмо здесь, – разрешаю я, и мы ломаем печати и вместе читаем свои письма.

Именно этого письма мы оба так ждали. Шталмейстер Генриха докладывает, что направил за мной специальную повозку, с торжественным караулом, сменой лошадей, крытыми повозками для моих вещей и солдатами, чтобы я могла безопасно и с удобствами проехать по северным землям. Генрих своей рукой сделал приписку о том, что я должна выехать к нему немедленно.

– Что насчет Арчибальда? – спрашиваю я, улыбаясь мужу, входящему в комнату. Он встает за моим креслом, и я ощущаю, как его рука мягко ложится на мое плечо. Я горделиво выпрямляюсь, не обращая внимания на боль в бедре. Я знаю, что мы хорошо смотримся вместе, и вижу, что Дакр заметил силу Арчибальда и мою решимость.

– С радостью сообщаю вам, что ваш брат, король, прислал охранные грамоты для вашего мужа, – с улыбкой возвещает он. – Вы поедете в Лондон вместе и будете там жить как королева-регент и консорт. Ваш муж получит все причитающиеся ему почести и будет предшествовать всем, кроме королевы. Вы же, ваше величество, предшествуете вашей сестре, вдовствующей королеве Марии, и ее мужу.

– Ты своими глазами увидишь то, что я пыталась тебе описать, – говорю я Арду. – И увидишь мой дом и меня дома. А я представлю тебя брату. Мы будем идти следом за ним и его женой на общие ужины, и все вокруг, все остальные будут равняться на нас. Ты будешь величайшим мужем в Англии после короля, а я – величайшей женщиной после Екатерины.

Он обходит меня и становится рядом на одно колено. Когда его красивое лицо приближается ко мне, я не могу удержаться от того, чтобы не прикоснуться к его гладкой щеке. Боже, как он хорош. Я чувствую, как меня охватывает желание. Я столько дней была вынуждена пролежать без движения как бревно, а он просто сидел рядом, не решаясь коснуться меня, чтобы не причинить новой боли. Я так хочу снова стать его женой, его женщиной, его королевой, горделиво идущей рядом с ним.

– Ваше величество, жена моя, я не могу ехать с вами, – просто говорит он.

Мы с лордом Дакром обмениваемся недоумевающими взглядами.

– Что?

– Я не могу ехать в Лондон.

– Но тебе придется это сделать, – объявляю я.

– Если я поеду с вами как шотландский изгой, у моих сородичей отберут все их земли, а все мои замки будут разрушены. Все, что оставил мне отец, все, чем владеет мой дед, будет истреблено. У моего клана не станет лидера, а мои люди умрут с голода. Я оставлю позади все, что принадлежало мне по праву рождения, и все будут думать, что я бросил их ради того, чтобы спрятаться за вашей спиной в Лондоне, тогда как я должен был сражаться за свой родной кров. Они подумают, что я сбежал, спасая свою жизнь, и бросил их в беде.

– Вы не можете оставаться здесь и бороться, – говорит Дакр. – Сам король стремится к заключению мира, и сейчас вы не должны бередить людей и поднимать бунт.

– О, так его лордство теперь кроткий голубь? – парирует Арчибальд. – Вот уж никогда не думал, что услышу, как вы будете говорить, что шотландцу не стоит воевать против шотландца.

И пока лорд Дакр пытался найтись с ответом, он снова обернулся ко мне:

– Любовь моя, моя королева. Я не могу бросить тех, кто рискнул всем ради вас. Лорд Хьюм тоже может потерять свои земли. Олбани уже грозил его жене и матери заключением. Мы не можем бежать, оставив свои семьи.

– Но я твоя жена! Я и есть твоя семья!

– Если я сбегу, это будет бесчестием для меня.

– Твой долг быть рядом со мной!

– Мой долг – служить Шотландии, – твердо говорит он. – Ваш брат защитит вас и позаботится о ваших нуждах, пока вы в Англии. Но никто не защитит и не позаботится о моих людях, если я оставлю их.

– Подумайте еще раз, – советует Дакр. – Не торопитесь с решением. Кто знает, может быть, вам придется еще долго прятаться в горах, а король добьется мирного соглашения с Францией, которое не коснется ваших интересов. Если вас не будет в Лондоне, про вас просто забудут. – Теперь он смотрел на меня. – Так мыслят умы великих, мне очень жаль вам об этом говорить. Если вашего мужа не будет на виду, про него просто не вспомнят.

Это насмешка надо мной и над моим братом. Дакр в первую очередь слуга Генриха и только потом – мой. Я прекрасно знаю, что они забудут про Арчибальда, они и меня-то уже не помнят. Кто, как не, я знает, что, как только принцесса пересекает границу с Шотландией, она исчезает из людской памяти? Кто, как не я, знает, что они будут сражаться за тебя, только когда твои беды заденут их интересы? Я не Мария, которая может жить, как ей хочется, и при этом не терять заботу и внимание брата, своевольничать, но все равно быть принимаемой и любимой дома, где ее всегда встречают с празднованиями. Я не Екатерина, которая год за годом терпит неудачи в самом главном деле – обеспечении короля наследниками и все равно остается его любимой женой и королевой двора. Нет, я Маргарита, королева Шотландии, и они полностью забывают обо мне до тех пор, пока угрожающая мне опасность не касается их самих.

– Он поедет со мной в Лондон! – жарко говорю я. – И они увидят нас вместе! И запомнят нас!

Но Дакр оборачивается к Арчибальду и с легкой улыбкой ожидает его ответа. Я вспоминаю, что этот человек провел многие годы, натравливая одного шотландца на другого, одного англичанина на другого, шотландца на англичанина и наоборот. Теперь он занимается тем, что настраивает жену против мужа. Дакр – житель приграничных земель до кончиков ногтей. Он думает, что знает таких, как Арчибальд, видит их насквозь и может заставить плясать под свою дудку. Он всегда считал его продажным, легко убеждаемым и тем, кем можно легко пожертвовать.

– Я не могу ехать, – говорит Ард. – Не важно, запомнят меня или забудут, но я не поеду.

И мы уезжаем без него. Мне всего двадцать шесть, а я, кажется, провела большую половину жизни, уезжая от тех, кто мне дорог, и теряя тех, кто мог меня защитить. Мы оставили моего сына, Александра, в холодной шотландской земле. Оказывается, Олбани похоронил моего мальчика еще до того, как я узнала о его смерти. Мы оставили моего старшего сына, короля, мальчика всего четырех лет от роду, на попечении его учителей. Я молюсь о том, чтобы Дэвид Линдси оставался рядом с ним, потому что, кроме него, некому будет утешить моего малыша. Маргариту мы берем с собой, вместе с ее кормилицей, нянькой и прочими помощницами.

Мы путешествуем налегке, но за нами все равно тянется длинная вереница с телегами с моим багажом и вещами Дакра, с вооруженной охраной и лордами, сопровождающими нас, с радостью воспользовавшимися возможностью попасть в Лондон после долгих лет, проведенных на границе. Мы берем с собой половину Нортумберленда, но оставляем моего мужа.

На прощание он целовал мои руки, мои мокрые веки, мои губы и снова руки. Он клялся, что любит меня еще сильнее, чем в самом начале, когда он был всего лишь красавцем резчиком при столе ее величества королевы Шотландии, моим рыцарем и моим другом. Он старается объяснить мне, что не может бросить своих друзей и союзников, своих людей и простых фермеров, живущих на его землях, которые знать не знают ни о короле, ни о королеве-регенте, но бросят все и последуют за ним, как только он позовет их за собой. Он не может бросить свой замок, этот крепкий форт, стоящий над морем под крик чаек. Он обещает, что настанет день и мы снова будем вместе. И что снова будем счастливы. Когда-нибудь.

– Я вернусь, – обещаю я. – Я вернусь к тебе, ты только дождись меня. Я заставлю Генриха заключить мир с Францией и шотландскими лордами, и тогда они позволят мне вернуться домой. Я снова буду королевой-регентом, а ты – моим консортом.

– Возвращайтесь ко мне, а я удержу свои замки и свои земли. – Его ясный взгляд так же полон любви, как и в его бытность простым резчиком. – Возвращайтесь в Шотландию, и я буду приветствовать ваше возвращение, как возвращение королевы. Возвращайтесь скорее.