Дворец Линлитгоу,
Шотландия, лето 1527
К моему удивлению, мы так и живем вместе, вчетвером, и мы счастливы. Долгая шотландская зима наконец сдает позиции, и чудо весны начинает брать верх. Сначала сквозь талые воды проступает зелень трав, потом раздаются гулкие крики возвращающихся гусей над головой, а потом по утрам начинают раздаваться звонкие птичьи трели. Уже появляются нарциссы, и деревья покрываются толстыми почками. Все вокруг начинает оживать и так вибрировать жизнью, что я почти ощущаю ее вкус в теплом воздухе. А затем весна расцветает в раннее лето.
Арчибальд правит советом, и, без всякого сомнения, вся власть в его руках. Однако он пишет законы и объявления, которые приносит Якову. Мой сын подписывает их и скрепляет печатью, как ему и говорят, с легкой гримасой, не произнося ни слова. Яков радуется моей компании, а я назначаю себе в сопровождение Дэвида Линдси, и мой сын заново обретает своего верного друга. Мы видимся каждый день и уже не так сильно ощущаем давящую руку Арчибальда над нами.
Жизнь двора выстраивается вокруг меня и моего сына, как и должно быть, мы организуем небольшие турниры и соревнования. Когда становится теплее, мы все едем в Линлитгоу, катаемся на лодках по озеру, Яков ловит семгу. Вечерами мы устраиваем представления и маскарады, и Яков показывает себя прекрасным танцором и музыкантом. Ребенок, выращенный Дэвидом Линдси, не может не быть поэтом, и Яков сам пишет стихи для своих песен. Вокруг него собирается группа молодых дворян, и некоторые из них кажутся мне не самой хорошей компанией. Они много пьют, играют в карты с высокими ставками и, скорее всего, захаживают в публичные дома. Но это все развлечения молодых мужчин, а его отец, Бог мне свидетель, никогда святым не был. Все, кто видел Якова верхом или на турнире, сразу вспоминали его отца, и все считают, что ему пора передать власть уже в этом или следующем году.
Мы получаем известия из Лондона и Европы. Армия императора продолжает захватывать земли и даже дошла до Рима. Люди говорят о том, что творится внутри городских стен, так, словно все христиане были убиты, все церкви осквернены и близится конец света. Император даже захватил самого папу, я молюсь о его спасении, но не могу не думать, что это означает конец моим надеждам на освобождение от Арчибальда.
Теперь всеми церковными делами ведает император, племянник Екатерины, и у меня нет ни малейших сомнений в том, что мое обращение с просьбой об аннулировании брака либо было потеряно, либо сгорело в Ватикане. Теперь я никогда не получу развода, Генри Стюарт будет вечным изгнанником, и мы сможем видеться только в те редкие случаи, когда мне удастся урвать немного свободного времени после полудня, которое мы будем тратить на напрасные жалобы и сожаления. Мы оба считаем, что нам никогда не будет дозволено быть вместе, нам обоим не дадут чести служить государству, а я никогда не рожу ему наследника наполовину королевских кровей.
Брат мне больше не пишет. Шотландия и Англия подписали мирный договор, и он явно считает, что мое дело сделано и поэтому нет никакой нужды одаривать меня своим вниманием. Мария присылает мне письмо, полное такого отчаяния, что мне приходится несколько раз его перечитывать, чтобы понять, о чем она говорит.
«Одному Богу известно, что происходит в Лондоне. Эта Болейн решила уехать в дом своего отца – замок Хивер, и Генрих часто пишет к ней, собственной рукой, умоляя вернуться. Собственной рукой! По какой-то неизвестной мне причине ей позволено не слушаться королевского приказа, и вместо наказания ее вознаграждают украшениями и деньгами. Мэгги, я даже не могу передать, как это нас всех унижает! Видеть, как Генрих добивается этой женщины, словно он трубадур, а она – знатная дама!
Поведение Екатерины достойно восхищения, она ничего не говорит, ведет себя так, словно ничего не случилось, и так же нежна и заботлива по отношению к Генриху, как и всегда. Она никому не сказала дурного слова, даже за закрытыми дверями, хотя обе этих распутницы, сестра Мария и мать, Елизавета Болейн (а теперь уже леди Рошфор, ты можешь себе это представить?), прислуживают ей в ее покоях, и она вынуждена терпеть их наполовину извиняющиеся, наполовину победные взгляды.
Екатерина верит в то, что это все забудется, как и другие его интрижки, и я думаю, что скорее всего так и будет. Кому теперь есть дело до Бесси Блаунт? Но если бы ты видела бархат, который он послал ей, то ты бы злилась не меньше меня!
Двор разделился между молодыми и глупыми, жаждущими развлечений и скандалов при дворе, и зрелыми, теми, кто любит королеву и помнит все, что она сделала для Генриха и для Англии. Но почему эта Болейн скрывается в Хивер? Я так боюсь, что она беременна! Но мы бы об этом узнали, правда? К тому же она возвела свою девственность в ранг святыни. Святой отец отправляет папского легата в Англию, чтобы он примирил Генриха и нашу сестру. Может быть, он велит этой Болейн оставаться в Хивере. Я слышала, что она вернется ко двору только в том случае, если ей предоставят собственные комнаты и слуг, как будто она урожденная принцесса! Она хочет штат прислуги больше, чем у меня! Можешь даже не задумываться о том, кто оплачивает ее счета. Никто не задумывается, потому что все об этом знают, это все делается совершенно публично: их просто отсылают к королевскому казначею.
При дворе больше не весело, но Чарльз говорит, что мы должны там быть, потому что нам нельзя прерывать общения с королем. А еще я чувствую, что должна быть рядом с Екатериной во время ее испытания. Боль видна на ее лице, теперь она выглядит как женщина, у которой язва. Никто ничего не рассказывает принцессе Марии, которую держат в Ладлоу как можно дольше, под надзором этой старой драконихи, Маргариты Поль, но она, конечно, обо всем знает. Как она может этого не знать, если об этом знает вся Англия? Генрих Фицрой все время находится при дворе, и с ним теперь обращаются как с принцем. Не могу даже тебе передать, как мы тут все страдаем. Ну, разумеется, кроме Генриха и Анны Болейн, этой коровы, попавшей на кукурузное поле.
Мы слышали, что ты вернулась к мужу и вы живете в счастье и гармонии. Я так рада, дорогая Мэгги! Королева говорит, что ты даешь ей надежду: уйти от него, пойти на него войной и все же примириться. Это настоящее чудо».
Возможно, я и дарю королеве надежду, но я очень сомневаюсь, что кто-то думает обо мне. Генрих явно рад отдать управление Шотландией в надежные руки моего мужа. Он даже назначает Арчибальда смотрителем границ, когда умирает старый Томас Дакр, и делает его ответственным за мир и покой в приграничных регионах. Он с тем же успехом мог поручить льву жить с ягнятами. Как мой муж, Арчибальд снова законно получает все мои ренты. Если он решит оставить меня без единого пенса, он легко сможет это сделать, но он проявляет удивительную щедрость, следя за тем, чтобы совет выплачивал мне жалованье, и отправляет мне прекрасные ткани для платьев Маргариты. Если он и навещает Джейн Стюарт, упрятанную в каком-то из моих замков, я об этом не знаю. На людях же он всегда полон уважения, как в часовне, заботлив за столом, игрив во время вечерних танцев, и все, кто его видят, считают его верным мужем, а меня – счастливой женой.
Мало того, со стороны он кажется нежным и ласковым. Когда он входит в мои комнаты, то всегда кланяется мне, прижав руку к сердцу, словно не забывая, что некогда меня любил. Целуя мне руку, он никогда не отпускает ее сразу. Иногда, стоя за моим стулом, он мягко кладет мне руку на плечо. Когда мы ездим верхом, он всегда первым подходит ко мне, чтобы снять меня с седла и обнять, на мгновение, прежде чем поставить на землю. Он всем кажется исключительно любящим мужем, и поэтому именно это слышат о нем в королевском дворе Англии.
Поэтому я вижу в самом краю письма Марии приписку:
«Обязательно напиши Екатерине о том, как ты счастлива. Это утешит ее и даст надежду на то, что муж и жена могут снова сойтись вместе после такой долгой разлуки. Она очень обеспокоена слухами, которые стали появляться относительно ее брака с королем. Если тебя кто-нибудь спросит, Маргарита, непременно говори, что хорошо помнишь о том, как наш отец решил перед смертью, что Генрих должен жениться на Екатерине, и они получили разрешение от папы римского. Если кто-то скажет хоть слово о том, что Господь не благословил их сыном, скажи о его неисповедимых путях, напомни о здоровой и красивой наследнице-принцессе. Ничего не говори о Генрихе Фицрое, мы вообще о нем не говорим. Я каждый день молюсь о том, чтобы эта Болейн согласилась на обыкновенную интрижку и оказалась бесплодной, потому что сейчас мы все, словно слуги в бане, ждем, когда она объявит свою цену. Только Богу известно, зачем она тянет».
Мне бы радоваться тому, что долгое правление Екатерины над моим братом окончилось, но радости я не чувствую. Я все время думаю, что вот же он, час моего триумфа, так почему же мне не хочется праздновать?
Пока она живет в тени молодого и буйного общества, в котором правит новая фаворитка Генриха, пока ей выказывается неуважение семьей Болейн и их родственниками Говардами, пока она потеряла вес как советник кардинала и вместо нее государственными делами занимаются другие люди, она не может настраивать Генриха против меня. Она не сможет убедить ни одного человека в святости брака, пока ее муж уверенно идет по дорожке прелюбодеяний прямо в ад. Двор под руководством Болейн думает только об удовольствиях, приходя в восторг от искушений, затаив дыхание наблюдает за скандалами, и поэтому он глух к размышлениям Екатерины о верности и постоянстве. Когда ее влияние совсем исчезнет, наступит мое время. Однако именно сейчас, благодаря редкостному невезению, святой отец находится в плену у императора и серьезных дел не решает.
– Знаешь, а мне думается, что мы с тобой будем вечно вместе, как Девкалион и Пирра, – как-то говорит Арчибальд, зайдя в мои комнаты и кивая фрейлинам, чтобы они оставили нас одних. Можно подумать, у него было право вот так запросто приходить ко мне без объявления. Я не улыбаюсь. К тому же я не помню, кто такие Девкалион и Пирра, и не собираюсь присоединяться ни к чему из того, чем занят Арчибальд. – Это верные муж и жена, которые населили землю, – поясняет он. – Мне думается, мы могли бы создать новую Шотландию, когда наш мальчик достаточно повзрослеет, чтобы править.
– Он уже взрослый, – возражаю я. – И потом, он мой сын, а не твой.
Арчибальд тихо смеется, кладя руку на сердце, и слегка кивает.
– О да, тут ты права, – говорит он. – Ну, у нас хотя бы есть дочь, которая дарит нам счастье.
– Ну, раз мы так счастливы, то, может быть, архиепископ Битон может вернуться ко двору? – спрашиваю я, осторожно прощупывая свои позиции.
– Ой, ой, ой, неужели он устал от пастушеского ремесла? – спрашивает меня Арчибальд, поблескивая глазами. – Я слышал, он сменил золотой посох на деревянный и оставил замок Стерлинг в крайней спешке.
Я вспыхиваю от возмущения.
– Ты прекрасно знаешь, что там происходило, – говорю я. В ответ он подмигивает.
– Знаю, и да, пусть возвращается ко двору, меня он не интересует. Это твоему сыну надо будет выписать ему приглашение. Кто-нибудь еще?
– В каком смысле?
– Есть еще кто-то, кого бы ты хотела восстановить при дворе? – любезно спрашивает он. – Если мы собираемся жить вместе, вечно и счастливо, может быть, ты хочешь еще кого-нибудь сюда вернуть? Просто согласуй это с Яковом. Я буду рад принять здесь твоих друзей и любых твоих слуг. Только…
– Что – только? – Я уже приготовилась к оскорблениям.
– Только эти люди должны понимать, что твоя репутация обязана оставаться безукоризненной, – заканчивает он напыщенно, как церковный служка. – Пока ты здесь, со мной, в качестве моей жены, я не хочу давать пищи для сплетен о тебе. Репутация матери Якова, матери нашей дочери и вдовствующей королевы должна быть вне подозрений.
– Моя репутация и так вне подозрений, – холодно чеканю я.
Он берет меня за руку, словно намереваясь утешить.
– О, моя дорогая, сплетен всегда хватает. Боюсь, твой брат узнал от французов, что ты находишься в постоянной переписке с герцогом Олбани.
– А я и должна быть с ним в переписке, он же регент Шотландии!
– Даже если и так, твой брат верит в то, что ты надеешься выйти за него замуж.
– Это смешно!
– А еще кто-то рассказал твоему брату о том, что у тебя появился любовник, Генри Стюарт.
– Я отрицаю это. – В моем лице не дрогнул ни один мускул.
– А еще ему сказали, что вы с Генри Стюартом планируете похитить Якова и посадить его на трон в качестве пешки клана Стюартов.
– О, кто бы это мог быть, этот осведомленный человек? – едко интересуюсь я. – Этот шпион моего брата, который знает все в таких подробностях и которого так хорошо принимают в Лондоне?
Арчибальд прижимает мою руку к своим губам.
– Вообще-то, это не я. Но раз уж я знаю, как много значит для тебя твоя семья, и поскольку сейчас идет расследование законности брака самого короля, он сейчас больше чем когда бы то ни было заинтересован в том, чтобы с твоим именем не было связано никаких скандалов.
– Он сам решил расследовать законность своего брака?
– Разумеется.
– Ты считаешь, что он намерен избавиться от Екатерины? – шепчу я.
– Ему следовало бы это сделать, – говорит Арчибальд серьезно, будто вынося приговор. Ей, невинной женщине, утратившей всю власть.
– Я слышала, что к ним был направлен папский легат, чтобы примирить их.
В ответ Арчибальд коротко смеется.
– Нет, чтобы сказать ей, чтобы его отпустила.
Я отворачиваюсь от него и иду к окну, чтобы посмотреть на сад. Лепестки яблоневого цвета напоминают снег весной. Я не знаю, радоваться мне или горевать. У меня такое чувство, словно холм под названием Артурс Сит только что осел и ушел под землю и линия горизонта изменилась до неузнаваемости.
Екатерина давила на меня и мою жизнь, я завидовала ей и любила ее, злилась на нее и однажды чуть не погибла из-за того, что она разрушила мою жизнь. Неужели она может вот так внезапно исчезнуть? Может вот так внезапно стать незначительной?
– Она никогда на это не согласится, – предсказываю я.
– Нет, но если брак сочтут незаконным, то ее мнение ничего не решит.
– На каких основаниях его могут признать незаконным?
– Она была замужем за твоим братом Артуром, – просто отвечает Арчибальд, как будто говорит очевидное.
И тогда я вспоминаю письмо Марии, предупреждающее меня о том, что я должна говорить. Мои сестры договаривались и готовились отвечать на каждый возможный вопрос. Со мной они не советовались, а лишь ставили в известность.
– Они получили разрешение, – повторяю я то, о чем меня просили сказать.
– Возможно, это разрешение было незаконным.
Я смотрю на него, ничего не понимая.
– Это что за причина? Как может быть папское разрешение незаконным?
– Это сейчас уже не имеет значения. Племянник королевы держит папу взаперти. Очень сомневаюсь, что у папы хватит дерзости опозорить родственницу своего тюремщика. Он никогда не допустит развода твоего брата. Он никогда не допустит твоего развода.
– Но это не имеет никакого отношения ко мне! – восклицаю я.
– У папы свои проблемы, ему нет дела до твоих, а Генрих не захочет, чтобы развод мог получить кто-либо еще, кроме него самого. – Арчибальд удивительно точно дает определение растущему тщеславию и ставшему привычным эгоизму брата. – Он не захочет, чтобы хоть кому-то пришло в голову, что Тюдор мог подать на развод только по причине следования воле Господней. И самое последнее, что ему нужно, это чтобы ты, со своей историей сочетания браком по своему собственному желанию, а не во исполнение воли Всевышнего, и со своей скандальной репутацией, подала на развод раньше него и тем самым бросила тень на его репутацию. Он захочет, чтобы поведение всех членов его семьи было превыше всяких подозрений, чтобы он сам мог подавать прошение о расторжении брака, не афишируя свою… – И он замолкает, подбирая точное слово.
– Свою что?
– Эгоистичную похоть.
Я смотрю на него с изумлением. Он так точно назвал слабость Генриха.
– Тебе не следует так говорить, даже при мне.
– Будь уверена в том, что он не захочет, чтобы подобное произносилось и про тебя тоже.
Я думаю, что Генри Стюарта тоже можно возвращать ко двору, чтобы мы могли хотя бы утешиться компанией друг друга, раз уж нам не суждено сочетаться браком. Однако, к моему огромному удивлению, мне отказали в этом разрешении, и сделал это мой сын. Он вытянулся в полный рост, став немного выше меня, и сказал, что не потерпит распущенности в своем дворе. Я чуть не рассмеялась ему в лицо.
– Но, Яков! – обращаюсь я к нему, как к маленькому капризному мальчику. – Не тебе судить моих друзей.
– Вообще-то мне, – отвечает он, и говорит очень холодно, совсем не как мой сын. – Будь уверена, что это мой двор и я буду судить о тех, кто появляется тут. У меня уже есть один отчим, второй мне ни к чему. Я думал, тебе уже хватило мужей.
– Но Генри не станет пытаться управлять тобой! – восклицаю я. – Он же всегда был таким хорошим другом для тебя. И он такой очаровательный. Мне он очень нравится, с ним приятно проводить время.
– Вот именно по этим причинам я не хочу, чтобы он появлялся здесь, – жестко говорит Яков.
– Он тебе не приемный отец, потому что он никогда не станет моим мужем.
– А это только все еще больше усложняет. Я-то думал, ты это понимаешь.
– Сын, ты ошибаешься. – Я начинаю всерьез сердиться.
– Нет, леди мама, я прав.
– Я не позволю собой командовать, никому, даже тебе, сын! Я – принцесса Тюдор!
– Это имя становится символом скандала, – парирует Яков. – Любовные приключения твоего брата известны всему миру, да и твое имя тоже запятнано. Я не дам повода к тому, чтобы твое имя поминали в каждой таверне!
– Да как ты смеешь! Всем известно, что ты и твоя компания играет в азартные игры и предается похоти с сомнительными женщинами, напиваясь до бесчувствия! И ты смеешь меня упрекать? Я не сделала ничего дурного, кроме того, что вышла замуж и была предана. И теперь я хочу выйти замуж снова. Что в этом может быть дурного?
Он не отвечает, а только спокойно смотрит на меня, не отводя взгляда, как сделал бы его отец.
Я разворачиваюсь и без прощального поклона вылетаю из комнаты.
