Замок Крейгмиллар,
Шотландия, лето 1517
Мой сын, король, переселился из пораженного чумой города в замок Крейгмиллар, всего лишь в часе езды к югу от Эдинбурга. Там же жил и сьер де ла Басти. Он предложил мне приехать и остановиться у него так надолго, как я сочту нужным, и что я должна получить возможность беспрепятственно видеться с сыном. Я нахожу мудрой мысль покинуть Эдинбург во время эпидемии. Я говорю Антуану, что Арчибальд приедет со мной, на что тот выгибает брови дугой и смеется.
– Вы воистину влюбленная женщина, – говорит он. – И чужих советов не слушаете. Ну что же, приезжайте и привозите графа. Я всегда рад его видеть, на ком бы он ни был женат в этот день.
Я старательно игнорирую все, кроме его приглашения, и, взяв подарки для Якова, мы с Ардом выезжаем на следующее же утро. Крейгмиллар оказывается обнесенным башенками замком, построенном во французском стиле, с симпатичной крепостной стеной.
– Игрушечный замок для игрушечного шевалье, – едко бросает Ард.
– Ну не всем же замкам быть похожими на Танталлон и смотреть на Северное море, – поддразниваю я его.
Мы въезжаем под каменную арку, и стража по обе стороны отдает нам честь. Я вижу новые ворота с новыми сияющими петлями. Похоже, де ла Басти весьма серьезно относится к своим обязанностям опекуна Якова.
Он встречает нас у входа в замок и сам подходит ко мне, чтобы помочь спуститься с коня. Ард спрыгивает со своего скакуна, как мальчишка, чтобы оказаться возле меня первым, но я не замечаю никого из них, ни красавца француза, ни умопомрачительного шотландца, потому что в дверях стоят Дэвид Линдси, которого я не видела целых два года, и мой мальчик. Мой пятилетний Яков.
– О, Яков, – говорю я. – Мальчик мой, сынок.
Стоит мне его увидеть, как боль от потери его младшего брата, Александра, наваливается на меня с новой силой. Я с трудом справляюсь со слезами. Мне не хочется пугать мальчика, поэтому я прикусываю губу и медленно иду к нему, как к юному кречету, птице, которая может улететь, испугавшись неверного движения. Он смотрит на меня пронзительными темными глазами, и правда напоминающими птичьи.
– Леди мама? – спрашивает он звонким детским голосом.
Я вижу, что он не уверен в том, кто я такая. Ему сказали, что я приеду, но он не помнит меня, да и я очень изменилась за это время. Я уже не та женщина, которая поцеловала его на прощание и поклялась, что скоро за ним вернусь. Тогда нам угрожала серьезная опасность, я была беременна, и я оставила его в уверенности, что корона и кровь защитят его, в то время как имя Арчибальда и его поведение, наоборот, лишь подвергнут опасности. Я оставила сына ради любви своего мужа и теперь не знаю, правильно ли я поступила.
Я опускаюсь перед ним на колени, чтобы ближе видеть его лицо.
– Я твоя мать, – шепчу я. – И я очень тебя люблю. Я скучала по тебе каждый день и молилась о тебе каждый вечер. Мне так хотелось, – мне приходится снова подавить слезы, – мне так хотелось быть рядом с тобой.
Ему всего пять лет, но он выглядит гораздо старше и намного сдержаннее. Он вроде бы не сомневается в том, кто я, но явно не хочет никаких проявлений моей любви, тем более моих слез. Он кажется смущенным, как будто желал, чтобы его мать не стояла перед ним на коленях с полными глазами слез и дрожащими губами.
– Добро пожаловать в Крейгмиллар, – говорит мне Яков, как его учили.
Дэвид Линдси низко кланяется.
– О, Дэвид! Ты остался с моим сыном!
– Я бы никогда его не оставил, – отвечает он, потом тут же поправляет себя: – Прощенья просим, тут нет никакой моей заслуги. Мне просто некуда было идти. Кому нужен поэт в эти смутные дни? А мы с ним уже много где побывали. Мы всегда вспоминали вас в своих молитвах и сочинили для вас песню. Правда, ваше величество? Помните нашу песню про английскую розу?
– Правда? – спрашиваю я у Якова, но он хранит молчание. За него отвечает создатель песни.
– О да, и мы споем ее для вас сегодня вечером. Его величество – прекрасный музыкант, как и его отец.
Яков улыбается этой похвале.
– Ты же говорил, что мне медведь на ухо наступил.
– К тебе приехал еще твой отчим, чтобы проведать!
Мне кажется, что я улавливаю определенный холодок в их реакции. Дэвид кланяется Арчибальду, Яков ему просто кивает, но в их приветствии нет ни капли тепла.
– Ты часто с ними виделся? – спрашиваю я Арда.
– Не слишком часто, – отвечает он. – Он подписал приказ на мою казнь, не забывай об этом.
– Он еще подписал указ о помиловании, – парирует Дэвид Линдси.
Мой сын, король, просто склоняет голову, но никак не комментирует. Он совсем еще ребенок, но уже хорошо умеет себя вести и следит за тем, что говорит. Я чувствую короткий прилив гнева на то, что моему сыну не досталось роскоши жить беззаботно. Екатерина Арагонская лишила его отца и тем самым разрушила его детство. Он стал королем еще до того, как вышел из пеленок, и она сотворила из него свою собственную дисциплинированную копию. Она могла бы родить своего ребенка, но вместо этого отобрала моего.
– Ну что же, сейчас мы станем видеть друг друга гораздо чаще, – объявляю я. – Я была в Англии, Яков, и привезла мирное соглашение для Шотландии. Теперь между нашими королевствами будет мир, и на границах тоже. И я смогу видеться с тобой столько, сколько нам захочется. И я снова буду жить с тобой, как твоя мать. Разве это не чудесно?
– Да, леди мама, как пожелаете, – отвечает мальчик с четким шотландским акцентом. – И как позволят опекуны.
– Они сломили его дух, – со злостью выговариваю я Арду, меряя шагами нашу комнату в башне Крейгмиллар. – Они разбили мне сердце.
– Нет, вовсе нет, – тихо возражает он. – Просто его воспитывали с осторожностью и тщанием. Вас должно только радовать, что он думает перед тем, как что-то сказать.
– Да он должен бегать по замку и смеяться. Он должен кататься на лодках и играть, ездить на своем пони и воровать яблоки.
– Что, все это сразу?
– Не смей надо мной потешаться!
– Я вижу, вы и в самом деле расстроены.
– Меня изгоняют из страны, разлучают с моим сыном, и когда я снова вижу его, он тих, как монах-затворник!
– Нет, он много играет и может быть весьма разговорчив. Я сам это слышал. Но сейчас он понятным образом стесняется. Он ждал вашего возвращения и не удивительно, что чувствует себя немного не в своей тарелке. Все мы не в своей тарелке. И вы вернулись еще более красивой, чем мы вас помнили.
– Не в этом дело! – Но я уже успокоилась.
Он берет меня за руку.
– В этом, любовь моя. Доверьтесь мне, все будет хорошо. Вы будете очень любящей матерью для него, какой я вас и помню, и спустя несколько дней он снова станет вашим маленьким мальчиком. Он будет играть со своей сестренкой, и вдвоем они будут такими шумными и шаловливыми, какими вы хотите их видеть.
– Но, Ард, когда я оставляла его, у него был младший брат. Братик, который гулил и улыбался, когда видел меня.
Он обнимает меня за талию и прижимает мою голову к своему плечу.
– Я знаю. Но у нас хотя бы есть Яков. К тому же мы можем подарить ему еще одного брата.
Я прячу лицо на его теплой шее.
– Ты хочешь еще одного ребенка?
– Причем немедленно. И он родится в Танталлоне, со всеми условиями и удобствами, которых вы пожелаете. Когда вы отправитесь в уединение, я одену вас в золотую парчу, а каждый палец украшу кольцами. Я буду беречь и охранять вас в уединении, месяц за месяцем. Я велю изготовить новую кровать и украсить ее резьбой и золотой инкрустацией, и вы сможете не вставать с нее хоть полгода.
Я улыбаюсь.
– Прошлый раз, с Маргаритой, это было просто ужасно.
– Я знаю. Я сам чуть не умер от страха за вас. Но на этот раз все будет иначе, лучше.
– Ты не хочешь мне ничего объяснить? Или попросить прощения? – спрашиваю я. – До меня доходят самые разные слухи.
– Да кто же разберет этих людей и то, что они придумывают? – Он пожимает плечами и снова притягивает меня к себе. – Слышали бы вы, что мне говорили о вас!
– И что же?
– Что вы собираетесь развестись со мной и выйти замуж за императора и что ваш брат полон решимости сделать этот союз возможным. И что Томас Уолси составил такой договор о мире, при котором моя бедная Шотландия превращалась в беспомощную жертву Англии и империи. И что они собирались провозгласить нас с вами брак недействительным.
– Я даже об этом не думала, – лгу я, глядя ему прямо в глаза.
– Я знал, что вы не станете этого делать. Я верил вам, что бы о вас ни говорили, и знал, что наш брак заключен на всю жизнь, хорошую или плохую. Я всякое слышал о вас, но не верил ни единому слову.
– Как и я. – Произнося эти слова, я чувствую, как снова разгорается моя страсть к нему. И мне нравится, как искренне и уверенно звучит мой голос. – Я не верила ни единому слову о том, что говорилось против тебя.
Все последующие дни я посвящаю сыну, стараюсь наверстать упущенные месяцы разлуки, хотя и понимаю, что уже не смогу это сделать. Не я научила его играть на лютне и петь песни, которые ему показал Дэвид Линдси, не я посадила его на первого мохноногого пони и бежала рядом с ним, помогая держаться в седле, не я играла с ним в снегу зимой и строила замок изо льда, с настоящей сторожевой башней. Когда он рассказывает мне обо всех этих событиях в его жизни, я думаю, что это происходило, пока я была в замке Морпет, не в состоянии встать с кровати из-за боли в бедре, и думала, что скоро умру. Именно тогда мне сообщили о том, что мой младший сын умер. Чем ближе мы с ним становимся, тем больше он рассказывает мне о своих приключениях в то время, пока меня не было рядом, и тем острее становится моя неприязнь к Екатерине. Это она приказала Томасу Говарду не брать пленных при Флоддене. Чем больше он рассказывает о своей жизни за стенами замка, тем сильнее я ненавижу герцога Олбани за то, что он отобрал у меня власть, и Екатерину, за то, что не настояла на спасении моих сыновей вместе со мной.
Я знакомлю его с маленькой Маргаритой, и он учится строить рожицы, чтобы ее насмешить, а она – бегает за ним. Когда она падает, он морщится от ее громкого крика, а я со смехом рассказываю ему, что она унаследовала знаменитый темперамент Тюдоров.
Томас Дакр, который всегда все обо всех знает, пишет мне, что моя сестра, Мария, родила чудесную девочку, которую назвали Фрэнсис, и что она хорошо себя чувствует и уже вернулась ко двору. Пару дней спустя я получаю письмо от самой Марии, восхищающейся своей дочерью и рассказывающей о том, что на этот раз роды были легкими. Она говорит, что скучает по мне и молится о том, чтобы я нашла счастье со своим мужем в собственном королевстве. Она звала нас обоих в Англию, когда позволят обстоятельства. Она по-прежнему считает себя моей младшей сестренкой, хоть сама уже замужняя матрона, окруженная детьми. Мария просит меня написать ей и сообщить, все ли у меня в порядке и встретилась ли я со своим сыном.
«Я слышала, что твой муж сейчас с тобой, и лишь надеюсь, что вы счастливы», – пишет она, как будто сомневается в этом.
Я отвечаю ей радостным письмом, где рассказываю, что я слышала об Олбани, он по-прежнему находится во Франции и не горит желанием возвращаться в Шотландию, и я молюсь, что он там и останется. Антуан Д’Арси сьер де ла Басти – истинный рыцарь и хорош собой, как картинка в книге, и мы счастливы быть его гостями. Он проявляет себя настоящим дворянином во всем, что делает. Я больше не говорю ни слова о том, как они с Екатериной сплетничали об Арчибальде, и не обращаю ни малейшего внимания на их заботу о моем счастье. Надеюсь, из моего молчания она сумеет извлечь урок и научится держать язык за зубами.
Я заговариваю с Антуаном о предложении поделиться с ним властью. Мы могли бы быть сорегентами и трудиться на благо Шотландии сообща. Он не отрицает подобной возможности и не устает повторять, что для Англии жизненно важно сохранять мир вдоль своих границ. Именно в приграничных землях и начинаются все беды и беспокойства для Шотландии. Ах, если бы я только смогла убедить своего брата приказать Томасу Дакру поддерживать мир на границах, то, конечно, мы вместе с ним могли бы приступить к планированию будущего Шотландии.
– Если только вы сможете мне довериться, – поддразнивает меня Антуан.
– А вы – довериться мне, – отвечаю я, чем вызываю его смех.
Он берет мою руку и целует ее.
– Я готов доверять вам и вашему сыну, – говорит он. – Я готов доверять вдовствующей королеве и королю. Но никому другому. Я не стану давать обещаний вашему мужу или кому-либо еще из лордов. Я не верю ни одному их слову.
– Не надо говорить мне о нем ничего плохого, – предупреждаю я.
Он лишь смеется в ответ.
– А я этого и не делаю. О нем я говорю не хуже, чем обо всех них. Они все думают только о собственном богатстве и власти, и их ничего не интересует, кроме собственных интересов. Они хранят верность только своим кланам, и никто из них не знает, что значит служить своему королю, как никто из них не думает о благе собственного королевства. Ручаюсь, что лишь единицы не воспринимают Всевышнего как какого-то невидимого старейшину племени, только более могущественного и непредсказуемого, чем все остальные. У них совсем нет воображения.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – прямо отвечаю я.
Антуан снова смеется.
– Потому что у вас тоже нет воображения, ваше величество. Вы прекрасно без него обходитесь. А теперь расскажите мне о скандалах при английском дворе. Я слышал, ваш брат, король Англии, нынче влюблен?
Я хмурюсь.
– Я не стану об этом сплетничать.
– И юная дама исключительно хороша собой?
– Не особо.
– Образованна, музыкальна и очень кротка нравом?
– Да какое это имеет значение?
– А ваш брат, король, не решится дать своей жене отставку? Раз уж Господь не склонен благословлять их союз сыном? Его жена, королева, не помышляет ли о том, чтобы удалиться в монастырь? Чтобы дать мужу возможность зачать наследника с этой красивой юной дамой?
Я тут же ощущаю недостойную вспышку радости от мысли, что, судя по сплетням, Екатерина сейчас крайне унижена и рискует потерять все. Потом сразу же я думаю о том, как ей сейчас больно, особенно учитывая то, что она едва выносила интрижки мужа, пока они еще были всего лишь интрижками.
– Этого никогда не произойдет, – решительно отвечаю я. – Мой брат всегда защищал церковь и ее учения. И моя сестра никогда не отступит от исполнения своего долга. Она будет жить и умрет королевой Англии.
– Она – серьезный враг Шотландии, – замечает шевалье. – Возможно, в наших интересах было бы, если бы король прислушивался к мнению новой жены?
– Да, я знаю. Этот вопрос очень неприятен для нас обеих. Но она моя сестра, и я должна хранить ей верность.
Мы решаем остаться в замке Крейгмиллар еще на несколько недель, а после этого отправиться в мои владения в Ньюкасле. Антуан говорит, что когда закончится мор в Эдинбурге, мы все вернемся туда и он соберет совет лордов, на котором я смогу к ним обратиться. Если я смогу убедить их в том, что я должна быть его сорегентом, он будет счастлив разделить со мной власть. И я должна получить свободный доступ к сыну, который теплеет ко мне с каждым днем. У меня должно быть свое место в совете лордов, и меня должны там признать вдовствующей королевой.
– И у Арчибальда тоже должно быть свое место, рядом со мной и одинаковой высоты с моим.
Шевалье взмахивает обеими руками.
– Ах, не надо об этом просить, – молит он. – Да, вы любите своего мужа, я об этом знаю. Но у него же столько врагов! Если вы протолкнете его в их глотки, они станут и вашими врагами. Просто будьте на людях матерью короля и вдовствующей королевой – и мужней женой за дверями своей спальни. Продолжайте быть его рабой, если вам так угодно. Но не сажайте его в палату лордов, как равного себе.
– Он мой муж, – страстно спорю я. – Разумеется, он мой господин. Я не собираюсь хранить его у себя в шкафу.
– Он получил помилование только благодаря щедрости герцога Олбани, – напоминает де ла Басти. – А его кузен и такой же изгой, как он сам, был казнен по тому же обвинению в измене. Есть люди, которые считают, что вина Хьюма заключается лишь в том, что тот поступал так, как поступал, случись ему обладать для этого смелостью. – И он поднимает вверх руку, понимая, что я собираюсь возразить. – Выслушайте меня, ваше величество. Шотландия выживет как королевство, предназначенное в наследие вашему сыну, только в том случае, если мы сможем сохранить в нем мир. А ваш муж со всей его семьей представляют собой угрозу этому миру. Они используют свои замки как форты, из которых они совершают грабежи и набеги, они позволяют тем, кто живет на их землях, воровать чужой скот, они разоряют рынки, грабят и без того нищих крестьян. Они собирают королевские ренты, но в казну их не передают. А как только они оказываются в опасности, то тут же пересекают границу и прячутся за спину Томаса Дакра, который поощряет их преступную деятельность и платит им за то, чтобы они делали еще больше. Вам придется найти способ унять амбиции своего мужа, заперев его пыл и страсть к насилию в пределах вашей спальни, где, как я полагаю, она вам по душе. Потому что никто, кроме вас, не хочет, чтобы он танцевал вокруг них и вырезал самые лучшие куски. Все, кроме вас, уже знают, что он – человек, который говорит одно, а делает совершенно иное.
– Да как вы смеете… – начинаю я, но меня прерывает громкий стук в дверь. Она распахивается, и перед нами появляется начальник стражи, держа свой шлем под рукой.
– Прошу прощения, – говорит он, кланяясь мне, затем обращается к де ла Басти: – Пришло сообщение из лондонского Тауэра. Они подверглись атаке и осаде от Джорджа Хьюма из Веддерберна и его клана.
Де ла Басти тут же вскакивает на ноги.
– Опять Хьюм? – восклицает он и смотрит на меня, словно напоминает, что это родственник Арчибальда. – И сколько их?
Посланник делает шаг вперед.
– Всего лишь пять сотен, но они говорят, что сожгут башню и всех, кто там находится.
– Вы знаете Джорджа Хьюма?
– Родственника Александра? – уточняю я.
– Именно. Родственника преступника и продолжателя его дел. Я его арестую. Согласится ли ваш муж поехать с нами, чтобы взять этих нарушителей закона?
Я умолкаю, я знаю точно, Ард никогда не выступит против своих кузенов.
– Я так и подумал, – со смехом говорит де ла Басти. – Так как же он может быть защитником короля, если не защищает мира в его королевстве?
Он кланяется мне и выходит, в то время как начальник стражи раздает быстрые приказы, собирая отряд.
– Как долго вас не будет? – внезапно занервничав, спрашиваю я.
Шевалье сначала смотрит на начальника стражи, ожидая, что тот ответит.
– Туда ехать добрых полдня, и то галопом, – говорит тот.
– Тогда мы вернемся завтра, – легко утверждает де ла Басти и кланяется мне, прижав руку к сердцу. Вот он блеснул улыбкой напоследок и был таков.
Мы ожидаем его к ужину, но нам приходится садиться за стол без него. Арчибальд замечает, что, возможно, непревзойденный шевалье не смог поймать Джорджа Хьюма так легко, как того ожидал. Дескать, одно дело выступать на турнирах и совсем другое – вести настоящий бой, и что для того, чтобы скакать верхом по диким лесам и управлять людьми, французу понадобилось нечто большее, чем привычная ему бравада.
– Это нарушение мира, – коротко возражаю я. – У него не было выбора, кроме как арестовать их.
– Они просто отринули регентство, которое отправило вас в изгнание, и сделали вас чужой для вашего сына, – парирует он. – То самое регентство, у которого мне пришлось вымаливать помилования, чтобы вернуться к своей семье.
– Мы должны сохранять мир, – повторяю я.
– Но не любой ценой, – не унимается мой муж. – Жаль, что меня нет сейчас с ними!
– Де ла Басти спрашивал, не поедешь ли ты с ним! – восклицаю я.
Ард смеется в ответ.
– Он не мог думать, что я соглашусь! Он спросил об этом специально, чтобы расстроить вас. Он, как и я, прекрасно знает, что в этой стране не будет мира до тех пор, пока ей не будете править вы, вдовствующая королева, и ваш сын, король. Он прекрасно знает, что я не стану сражаться за его правление или какого-либо другого француза. Я на стороне королевы и Англии.
– Что это? – Я слышу звон цепей, поднимающих защитную решетку. – Он уже вернулся?
Все вместе мы спускаемся к воротам в замок, ожидая увидеть де ла Басти и его начальника стражи, однако вместо них мы видим полдюжины солдат, едущих под его флагом. Флаг опущен, словно в знак скорби, и я понимаю, что произошло непоправимое.
– Что случилось? – требую я ответа, и Ард спускается к начальнику стражи, чтобы обменятся с ним быстрым словом. Потом он так же быстро поднимается ко мне, и его лицо кажется возбужденным в неверном свете факелов.
– Де ла Басти повержен, Джордж Хьюм бежал, – коротко сообщает он.
– Подойдите и доложите все, немедленно, – велю я начальнику стражи. – И приведите всех своих людей, они не должны ни с кем разговаривать. Сначала все узнать должна я.
Я разворачиваюсь и снова вхожу в замок, чтобы в ожидании их встать возле большого камина в приемном покое де ла Басти. Когда все стражи входят в комнату и встают друг рядом с другом, капитан начинает говорить от их имени.
– Это была засада. Никакого нападения на башню не было, это было ложью, трюком, чтобы выманить нас из замка.
Я замечаю, как внимательно слушает его Ард. На его лице я не заметила ни удивления, ни беспокойства. С таким лицом он мог выслушивать доклад об исполнении весьма удачного плана. Вполне возможно, собственного плана.
– Почему ты так считаешь? – спрашиваю я, но мне и так все понятно.
– Мы встретились с Джорджем Хьюмом и его людьми сразу к северу от Келсо, и шевалье приказал им явиться в город и объясниться. Мы ехали вместе, бок о бок, но как только выехали за пределы Гэвинтона, все превратилось в сущий кошмар. Хьюм обнажил меч, его люди тоже. Шевалье крикнул нам, чтобы мы следовали за ним, и помчался галопом назад, к Данс, а они гнались за нами по пятам. Это была не битва, а ловушка. Нам устроили засаду. Я думал, что милорду удастся ускользнуть, он направлялся прямо в замок, но там был густой перелесок, в котором ничего не было видно ни спереди, ни сзади, с одного боку отвесный утес, с другого – обрывистый спуск к реке. – Тут он поворачивается к Арчибальду: – Вы знаете это место.
Арчибальд кивает. Он знает.
– Вот там на нас и напали. Нас вытолкнули с дороги, заставив спускаться к реке. Там у излучины реки есть болото. Мы отбивались, но у них было преимущество в положении, и они напали внезапно. Из Данса вышли еще вооруженные люди, только уже пешие, они обегали деревья и перепрыгивали через упавшие стволы. Наши кони с трудом справлялись, многие просто падали. Нас сталкивали с холма в реку, и конь милорда упал прямо в воду. А там глубоко. Большинство коней скатилось туда же. Это было безумие: все боролись, кричали, тонули.
Я кладу руку на теплый камень камина и цепляюсь за него так, словно не надеюсь на землю под ногами.
– Что было дальше?
– Милорд упал с коня. У него было тяжелое обмундирование, и оно тянуло его в воду. Но он держался за шею коня и они вместе плыли, и я думал, что они доберутся до суши. Один из Хьюмов, Джон, окликнул его. Он стоял возле дерева, наклонившегося к воде, и одной рукой держался за ствол, а другую протягивал к милорду. Тот взял его руку.
– Так он спас шевалье? – с облегчением спрашиваю я.
– Он вытащил его из воды, но потом ударил кинжалом под мышку, прямо под доспехи. И когда милорд упал, Патрик Хьюм достал меч и отрубил ему голову. – Он замолчал, а остальные солдаты лишь кивали головами, не произнеся ни слова.
– Вы это видели? – спрашивает его Арчибальд. – Где были вы сами в это время?
– Я упал возле поваленного дерева, – говорит один из них.
– А я был на дороге.
– Я выбирался из болота.
– А я просто упал с коня. Да простит меня Господь, я просто лежал.
– И что было потом? – дрожащим голосом спрашиваю я.
Они склоняют головы и начинают переминаться с ноги на ногу. Они бежали, но не хотят в этом сознаваться.
– Как много из ваших вернулись домой? – спрашивает Ард. – Хьюмы не стали преследовать вас? Обычно они не добивают раненых.
Солдаты качают головами.
– Мне кажется, спаслись только мы, – говорит капитан. – Но было уже темно, и между деревьев ничего вообще не было видно. Это вообще не было похоже на битву, больше на простую драку. Может быть, кому-то еще удалось уйти. Кто-то свернул себе шею в лесу, кто-то утонул.
– Да уж, совсем не как на турнире, – с ехидной ухмылкой бросает мне Ард. – А на них он всегда был таким красивым и непобедимым.