50

Появившийся в комнате Наркис кажется окоченелым и почти невесомым, как соломенное чучело на ярмарке, которым движет некая внешняя сила. На нем синие шаровары и украшенный вышивкой кафтан цвета айвового варенья. Даже вместе с чалмой он лишь немногим выше сопровождающего его мальчишки. Большие глаза словно разглядывают что-то на полу в нескольких шагах перед ним, каковая манера вообще характерна для турок, находящихся среди иноверцев в недружественном городе. Говорит он тихо, со своим каркающим акцентом.

— Добрый день, мессер Чиотти. Благодарю вас за гостеприимство.

Чиотти сохраняет вежливую улыбку, но заметно, что он чувствует себя неловко и хочет поскорее удалиться. При этом он оглядывает приемную и окна, явно озабоченный тем, видел ли кто-нибудь Наркиса входящим в его магазин. Разумеется, подобные визиты афишировать не стоит.

— Позвольте вам представить Веттора Гривано, с которым вам сегодня предстоит сотрудничать, — говорит он. — Дотторе Гривано родом с Кипра, и он несколько лет прожил среди мусульман. Дотторе Гривано, это Наркис бин Силен, прибывший сюда из Турецкого подворья.

Гривано и Наркис обмениваются сдержанными поклонами.

— Мои почтенные друзья, — говорит Чиотти, — я не намерен отнимать у вас больше времени, чем это будет необходимо. Моя просьба проста. Один молодой господин, мой хороший знакомый, заказал мне издание — ограниченным тиражом — краткого практического пособия магометанского алхимика Гебера в латинском переводе. Сей труд попал к моему знакомому в арабском оригинале, и я попросил одного ученого из Падуи выполнить перевод. Мне, как и моему заказчику, хотелось бы удостовериться в том, что текст переведен точно. Нисколько не сомневаясь в высокой образованности ученого падуанца, я должен заметить, что он не только человек науки, но еще и поэт, а посему склонен уделять больше внимания красоте слога, нежели ясности изложения. Вы оба владеете родным языком великого Гебера, а также имеете представление о практических потребностях современного алхимика. Все, что я прошу, — это, с учетом названных потребностей, оценить качество латинского перевода в сопоставлении с оригиналом. Вознаграждение за ваш труд я готов выплатить как деньгами, так и товарами из моего магазина. Хотя, — улыбается сиенец, — я бы предпочел оплату товарами.

Выдав корректорам по горсти медных монет, Чиотти отпускает их в игорный дом через квартал отсюда, после чего выкладывает на стол рукописи. Солнце поднялось уже высоко, и его лучи не попадают в окно, зато они отражаются от недавно побеленной стены на противоположной стороне улицы, давая достаточно света для работы.

Чиотти возвращается в свой кабинет. Однако дверь оставляет открытой. Гривано заглядывает в лицо Наркиса, дабы понять, как вести себя дальше, но ответный взгляд настолько лишен узнавания, что на миг, вопреки здравому смыслу, он даже сомневается, настоящий ли Наркис перед ним или, может, его невесть откуда взявшийся двойник. В свою очередь, маленький македонец глядит на него со смесью любопытства и отвращения, как он мог бы разглядывать странную птицу, найденную мертвой под недавно застекленным окном дворца.

Они усаживаются за стол. Наркис глазами указывает Гривано на оригинальный документ. Взяв его, Гривано начинает читать вслух. Текст невелик, и он читает без спешки. Наркис, придвинув к себе чернильницу, из-под полуопущенных век вчитывается в латинский перевод.

Трактат посвящен трансмутации металлов и ничем не примечателен по содержанию, кроме того факта, что его авторство приписывается великому Абу Мусе Джабиру ибн Хайяну, известному франкам под именем Гебер. Без сомнения, Чиотти знает, что данный труд написан не Гебером. Это всего лишь подражание, составленное сравнительно недавно каким-то арабским алхимиком, либо — что еще хуже — перевод на арабский более ранней латинской фальсификации. Становится ясно, что Чиотти призвал их сюда вовсе не ради этого текста.

Читая, Гривано время от времени поглядывает на Наркиса. Встреча у аптекаря была мимолетной, как и предусматривалось планом; и сейчас Гривано видит его вблизи впервые за несколько месяцев, прошедших после их разговора в Равенне. Лицо у Наркиса гладкое, без морщин, чуть ли не детское, а его кожа светлее, чем у Гривано или Чиотти. Даже в чуждой ему обстановке он сохраняет отрешенное спокойствие — сродни спокойствию аиста, замершего над прудом в ожидании добычи. На его руке, то и дело протягивающейся к чернильнице, вытатуирована черная птица: эмблема его янычарского полка. Это наводит Гривано на мысль о том, что его собственная судьба могла бы сложиться иначе, будь его полковые татуировки расположены не на груди и ноге, где их скрывает одежда.

Они занимаются текстом на протяжении получаса. Изредка Наркис прерывает чтение вопросами, а иногда делает пометки на полях. Напряжение нарастает и становится уже почти невыносимым. Гривано гадает: что, если Наркис ждет от него какого-то знака? Но какого именно? Он начинает запинаться, повторяя дважды одни фразы и пропуская другие; Наркис невозмутимо его поправляет.

Но вот, не отрывая глаз от текста, Наркис быстро подносит пальцы к губам. Это язык жестов, понятный всем, кто нес безмолвную службу при Внутреннем дворе султана. Гривано не освоил этот язык в полной мере, а в последние годы успел позабыть большую часть из того, что знал. Но сейчас он понимает жест Наркиса: «Рассказывай».

— «Возьмите любую долю этой смеси, — читает Гривано, — добавьте к ней железный купорос, хлорид аммония и воду, а затем перемешивайте и взбалтывайте все это, пока состав не почернеет». Стекольщик и зеркальщик у меня есть, оба готовы к отплытию, надо только предупредить их за несколько часов. Ждем указаний. «Затем подвергайте этот состав слабому нагреву, пока он не начнет выделять запах мужского семени».

Все это Гривано произносит ровным голосом, не меняя интонации. При этом желудок его тревожно сжимается, хотя он и знает, что здесь никто, кроме Наркиса, не поймет его арабскую речь, которая для посторонних должна звучать лишь как монотонный речитатив.

Пальцы Наркиса снова приходят в движение: «А что с мертвецом?»

— Он на дне лагуны. Никто его не найдет. Я не слышал никаких разговоров по поводу его исчезновения. «Когда появится этот запах, снимите состав с огня и осторожно промывайте его чистой водой, а затем прокаливайте на слабом огне, пока не появится видимый пар».

Наркис кивает. Затем он начинает говорить вслух, также по-арабски:

— Очень плохо, что стекольщик отказывается покидать Мурано без жены и сыновей. Это неоправданный риск. Нельзя ли отговорить его от этого? Ты сможешь убедить его, что семью доставят к нему позднее?

Данное условие стояло на первом месте в тайнописном послании Серены, о чем Гривано и сообщил в своем последнем отчете. Ему это не показалось серьезным осложнением — если есть договоренность о тайном вывозе троих мужчин, разве трудно добавить к ним женщину и двоих мальчиков? — однако Наркис думает иначе.

— Стекольщик не глуп, — говорит Гривано. — Нам придется выполнить это условие. Не беспокойся о его семье. Я все устрою, не подвергая опасности наш план. «Таким образом вода будет удалена, а вес состава уменьшится, но это никак не отразится на его свойствах».

— Я нашел подходящее судно, — говорит Наркис. — Оно отплывает из Спалато через три недели.

Теперь уже Гривано начинает раздражаться.

— Из Спалато? — переспрашивает он. — А почему не отсюда? «Снимите состав с огня, снова погрузите его в воду и разотрите под водой в мелкий порошок. Потом снова нагрейте, как прежде. Теперь чернота начнет убывать».

Наркис жестами показывает: «Слишком опасно. Город лучше покинуть по суше». Гривано понимает, что он опасается ускокских пиратов.

— «Снимите с огня сухой состав после испарения воды», — читает он. — Но это создаст еще больше проблем. Оба мастера до сих пор уверены, что их повезут в Амстердам, а не в Константинополь. Особенно сложно с зеркальщиком. Боюсь, он попытается самостоятельно сбежать в Нидерланды, как только мы высадимся на материке. «Вновь разотрите его в чистой воде и потом нагрейте. Чернота исчезнет, сменившись зеленым цветом».

«Его надо держать под контролем», — знаками показывает Наркис. А затем подает голос:

— Я возьму свою плату деньгами, а ты бери книги. Инструкции я вложу в латинский перевод «Книги оптики» на столе. Второй сверху том в стопке. Оба мастера должны быть готовы к отъезду на материк через три дня.

Наркис отрывается от рукописи и на миг встречается глазами с Гривано. Потом вновь опускает взгляд и больше ничего не говорит.

В целом на проверку текста уходит около часа. По завершении работы они молча просматривают книги на столе, пока Чиотти у себя в кабинете отпирает денежный ящик, чтобы затем вручить Наркису несколько серебряных сольдо. Гривано предъявляет книги, которые он выбрал как свою часть платы: новый перевод Галена, одно из сочинений Ноланца и «Книгу оптики» Альхазена. Пока Чиотти сверяется со своим реестром, уточняя их стоимость, Наркис исчезает.

Свежий ветерок раздувает вывешенные из окон полотнища, которые отбрасывают прихотливые тени на мостовую и стены Мерчерии. Под ногами тут и там попадаются следы ночных гуляний: пятна от пролитого вина, испачканная в грязи ленточка, яичная скорлупа. Глядя на юг в сторону главной площади, Гривано вроде бы различает чалму Наркиса, мелькающую среди прохожих, как луна в разрывах туч, но он не уверен, что это именно Наркис. Два грузчика с угольной баржи проходят мимо, заливаясь хохотом; белки их глаз сверкают перламутром на чумазых физиономиях. На углу боковой улочки маячат несколько брави, которые цепляют взглядами работяг, а потом и Гривано. У одного из них — возможно, участника недавних сражений во Франции — лицо изуродовано настолько, что его и лицом-то назвать трудно: только ротовая щель и один глаз выделяются среди переплетения относительно свежих шрамов. Содрогнувшись, Гривано сворачивает в соседнюю улочку.

Ему совсем не нравится идея с отплытием из Спалато. Вскоре он должен встретиться с Обиццо и сообщить ему новости, но сначала надо придумать, как лучше всего их подать. Он не представляет, как держать Обиццо под контролем после их высадки на материке. Ему вообще мало что известно об этом мастере. Четыре года назад Обиццо был приговорен к ссылке на галеры за то, что помог своему старшему брату бежать из Мурано; но схватить его не смогли, и с той поры он числится в розыске. А его брат сейчас владеет процветающей стекольной мастерской в Амстердаме — том самом городе, куда надеется вскоре прибыть Обиццо. И он будет обманут в этих своих надеждах. Гривано знает, что Обиццо способен без колебаний убить человека. А теперь и Обиццо знает то же самое о Гривано.

Он покидает Мерчерию, направляясь к Гранд-каналу; людей и суеты на улицах становится все больше. Гривано хочет поскорее вернуться в «Белый орел», чтобы еще до отплытия в Мурано просмотреть только что полученные книги и с помощью шифровальной решетки прочесть новые инструкции Наркиса. Однако на Рива-дель-Ферро он останавливается.

Снова этот мост. Теперь, когда большинство лодок завершило погрузку-разгрузку и отбыло в сторону Террафермы, уже ничто не мешает осмотреть мост со стороны набережной. Солнечный свет, отражаясь от фасадов ближайших палаццо, придает белому известняку золотистый оттенок, как у обжаренных морских гребешков, а под высокой размашистой аркой змеятся и сверкают блики. Гривано пытается вообразить, что могло бы быть построено вместо этой красоты — какой-нибудь тяжеловесный псевдоримский мост-храм, описанный Чиотти, — и улыбается. Новый мост на удивление практичен и так удачно гармонирует со скрытыми ритмами и текстурой Риальто, что почти растворяется на его фоне.

«В городе, способном создавать такие чудеса архитектуры, — думает он, — вполне могут вершиться и другие великие дела».