Марина
Я продолжала наслаждаться свободой. Вместе с Никой мы начали путешествовать – недалеко и недорого. Например, городки на Волге, Золотое кольцо, Новгород, Псков, Пушкинские Горы.
Мы садились на автобус или поезд, брали с собой бутерброды и термос и… вперед!
Мне было хорошо с дочерью. А ей это скоро наскучило. Ну что ж, нормальный ход событий. Я постаралась не обижаться. В конце концов, я уходила от нее на несколько лет, и она простила меня. А я мать. И мне положено прощать своего ребенка.
Занятость моя была невелика – три дня в неделю я работала в школе и четверо учеников приходили ко мне домой. Это было хорошей подработкой, и я за нее очень держалась. Три девочки и один мальчик, Сема, хороший, примерный и усидчивый. Двойняшки Лиза и Лида, девяти лет. Тихие, беленькие, похожие на одуванчики. Способностей никаких у сестер не было, но через слезы и усердия, упорство и упрямство у них кое-что получалось. Надеюсь, и мой вклад в этом был. Но мне было их очень жаль – я всегда не терпела занятий через силу, понимая, что все это зря.
Конечно, было бы честнее поговорить об этом с мамой девочек – такой же худенькой, тихой и беленькой, словно седой. Но я молчала – это был мой заработок и я боялась его потерять. Третью девочку звали Любой. Была она бойкая, говорливая и смешливая. Все ей давалось легко – математика, русский язык, секция спортивной гимнастики, плавание и занятия музыкой. Водила девочку бабушка, явно гордившаяся и умиляющаяся над талантливой и хорошенькой внучкой. Однажды ее привел отец – бабушка приболела.
Обычно родители ждали детей на улице или в соседней комнате – я предлагала им чай или кофе, давала журналы и книги. Мамы Семы и двойняшек всегда ждали детей в соседней комнате. А бабушка Любочки уходила: «Пройдусь по магазинам или просто подышу воздухом», – объясняла она. Мне, конечно, так было удобнее.
Любочкин отец, высокий, худощавый мужчина лет сорока пяти, с очень строгим и напряженным лицом, вдруг выразил желание остаться в комнате, где проходил наш урок. Я удивилась, а девочка, кажется, нет. Правда, смутилась, бросив на меня короткий и испуганный взгляд – как среагирую я?
Я растерялась – так было не принято. Но отказать я не сумела.
Он сухо представился:
– Геннадий Валерьевич.
Конечно, и я, и Любочка очень смущались – мы были под наблюдением, и наблюдением строгим. У девочки многое не получалось – сбивалась рука и она не попадала в ноты. Ну и я нервничала, поправляя ее. Краем глаза я видела, как недовольно хмурится ее отец.
После урока я предложила Геннадию Валерьевичу чаю. Он вежливо отказался и спросил, можем ли мы переговорить без Любы.
Девочка смотрела на отца во все глаза и, кажется, боялась нашего разговора. Я боялась не меньше, думая, что он недоволен успехами дочери и моим преподаванием. И значит, в лучшем случае предъявит претензии, а в худшем откажется от занятий.
Он сел напротив меня, и я поняла, что он тоже смущен. Это немного меня успокоило. Разговор получился мирный – обычный разговор о способностях дочери и ее перспективах. Геннадия Валерьевича интересовало мое мнение о его ребенке – что ж, это было его право.
Разговор, казалось бы, закончился, но уходить он не спешил. Совсем неожиданно для меня он стал рассказывать о своей семье и о Любиной матери. Теперь мне стало понятно, почему я ни разу не видела ее – его жена была тяжело, неизлечимо больна. Болезнь была страшная, затяжная – рассеянный склероз. Она давно обезножела и почти не сохранила разум. Впрочем, иногда наступали просветления, и она кое-что понимала. Бедная женщина страдала оттого, что обрекла своих близких на муки, что ее муж, крепкий, молодой и здоровый мужчина, прикован к ней обязательствами, как она прикована своей болезнью к кровати.
Я молчала, не зная, как утешить и что сказать.
Наконец Геннадий Валерьевич закончил. Молчание наше было неловким и тягостным. В конце концов, мы были чужими людьми. Я молила бога, чтобы он поднялся и ушел. Он, словно очнувшись, извинился передо мной:
– Простите, минутная слабость. – И, не поднимая глаз, надел пальто и стал застегивать пуговицы, не попадая в петли. Я видела, как у него дрожали руки.
Спустя три дня в мою дверь раздался звонок. Ники дома не было. Я удивилась – у дочки был ключ, а гостей я не ждала. На пороге стоял Любин отец, держа в руках букет желтых гвоздик – моих любимых цветов. Я вспомнила, что о цветах мы говорили с его дочерью.
Несколько минут мы молчали, борясь с неловкостью. Наконец хриплым от волнения голосом он сказал:
– Вы, кажется, предлагали мне чай? Не передумали, Марина Николаевна?
Окончательно растерявшись, я неуверенно кивнула и успела подумать: зачем он пришел? К чему такой странный визит? Он совсем не тянул на ловеласа и бонвивана, этот сухарь Геннадий Валерьевич. Но что поделать, конечно, я пригласила его войти, в конце концов, он отец моей ученицы. Может быть, он хочет еще поговорить о Любочке? Да конечно же, наверняка поговорить как с педагогом, как с женщиной. Ситуация в семье тяжелая, женского глаза за девочкой нет – пожилая бабушка не в счет, я понимаю.
Мы сели пить чай. Разговор снова не клеился. Мы явно стеснялись друг друга. Наконец мой нежданный и странный гость заговорил: он хочет быть честным и ничего не утаивать. Его семейная ситуация мне хорошо известна. Его жена, мать девочки, давно и тяжело больна. Теща да, помогает. Помогает изо всех сил. Без нее он бы не справился. Он очень много работает, днями пропадая на службе – этого требует его высокий пост. На личную жизнь времени не остается. Он еще вполне молодой и здоровый мужчина. Случайные связи? Да, изредка, но бывают. Но это его совершенно, категорически не устраивает. Это – не его вариант, не его случай.
– Вступление закончилось. – Геннадий Валерьевич попытался улыбнуться, но получилось не очень.
Я продолжала молчать.
– Теперь о главном, – хрипло сказал он. – О том, в чем состоит смысл моего визита.
Ему нужна свободная, незамужняя, интеллигентная женщина средних лет, готовая к честным отношениям. Каким? Да все прозрачно и просто – встречи один или два раза в неделю, культурная программа, театры или концерты. Прогулки, кафе. Поездки в отпуск – правда, отпуск у него короткий, дней десять-двенадцать, не больше. Но можно прекрасно отдохнуть и за десять дней, верно? Ну и финансовая поддержка, что вполне естественно. Словом, ничего обременительного и все в рамках приличий. Словом, он предлагает мне отношения, удобные для нас обоих.
– Ничего плохого, правда? Вы мне понравились, Марина Николаевна. Я вижу, какой вы человек. Уверен, что не ошибаюсь. Да и дочь о вас отзывается только в превосходной степени, что очень важно. Надеюсь, что вас ни в коем случае не оскорбило мое предложение. А если это не так, прошу великодушно простить и готов принести извинения. У меня нет времени на ухаживания, на намеки, на общепринятую ерунду – ни времени, ни желания. Мы взрослые и много пережившие люди. Я знаю о вашем вдовстве, извините. Мне кажется, что так честнее. Еще раз простите. Поверьте, обидеть вас я не хотел! И понимаю, как дико все это звучит. – Он помолчал, а потом тихо добавил: – Как вы понимаете, свою жену оставить я не могу. Иначе я бы считал себя подлецом.
Мы оба молчали. Я была так обескуражена, что не знала, что и сказать. Я не обиделась, нет. Я понимала – он честен. Я вспомнила Юри и всю ту ложь, что была вокруг нас. Так что получается? Лучше такая правда, чем та ложь? И все-таки я не знала, как реагировать.
Наконец я справилась с собой.
– Странный, однако, ход, – выдавила я из себя. – Спасибо, конечно, за честность и откровенность, но, честно говоря, я растеряна, что уж скрывать. Знаете ли, подобное предложение, мне кажется, делать не совсем прилично, что ли? В сущности, вы предлагаете сделку, вам так не кажется? Но между мужчиной и женщиной должны быть какие-то чувства, не так ли? Если не любовь, то хотя бы симпатия. Или я не права?
Геннадий перебил меня:
– Вы правы в одном – это звучит более чем странно. Но я считаю, что поступаю правильно. Вы приличный человек, и к чему вас обманывать? Только это не сделка, по моему разумению. Это – честный подход к ситуации. Обманывать вас мне бы не хотелось совсем, вы этого не заслужили. Я отношусь к вам с большим уважением и, конечно, считаю, что между мужчиной и женщиной должна быть симпатия. Но на сегодняшний день я предлагаю вам дружбу. Только дружбу, и все! Ну а там как получится! И снова простите, если я вас обидел! И в мыслях такого не было, поверьте! Я и решился на это только потому, что глубоко вас уважаю, а значит, не хочу врать! Да и потом, Марина Николаевна, в нашем возрасте трудно найти пару. Ну не на танцы же, ей-богу, нам ходить. А уж в моем двусмысленном положении…
Теперь я смутилась и растерялась окончательно – в конце концов, мы взрослые люди, он прав. Ну предложил человек встретиться – сходить в кино или в кафе. А я сразу на рожон и в обиду. Он действительно честен со мной, и его откровенность ему в плюс, а не в минус.
– Ну хорошо, – примирительно сказала я. – Наверное, вы правы. Давайте попробуем. Сходим в театр или в кино.
Мне показалось, что он обрадовался, по крайней мере оживился и облегченно выдохнул. Я понимала – ему было непросто, сложнее, чем мне. Честным всегда быть сложно, проще соврать. Быстро взглянув на часы, он поднялся и извинился – дела.
– Да, конечно! – обрадовалась я. Этот визит и разговор, как ни крути, были для меня очень тягостны.
У двери, надевая пальто, он улыбнулся:
– Может быть, все-таки обойдемся без отчества? Оставим только волнующее «вы»?
Я, не сдержавшись, процитировала:
– «Зачем мы перешли на ты? За это нам и перепало. На грош любви и простоты, а что-то главное пропало».
Мы договорились встретиться в субботу.
В конце концов, а разве меня не устраивает такое положение вещей? Разве мне нужно что-то другое? Я давно не хочу замуж – перехотела и привыкла к своей свободе. И это совсем не та ситуация, которая была у нас с Юри? Нет, нет и нет! Будет ли меня мучить совесть? Я же дала себе зарок – больше никогда с женатым мужчиной! Но здесь ситуация все же иная – его жене это не принесет никакой боли. Она просто не узнает, не поймет, что происходит.
Ладно, чего загадывать? Что будет, то будет. Надо отпустить ситуацию. Собственно, так я и поступила, но это далось мне непросто.
Так же, как непросто давались отношения с дочерью. Ника полгода встречалась с парнем. Он мне не нравился. Напыщенный индюк – так я его назвала. Был он прост как сапог и понимал это отлично. А вот выглядеть хотел сложным – пыжился, пыхтел и кряхтел, врал про свою семью и свое образование, которого, естественно, не было. Пустой человек, но Ника видеть этого не хотела.
С ним совершенно было не о чем говорить. Любая тема, поднятая мною, затухала на полуслове. И что в нем нашла моя дочь? Не понимаю. Но я видела, что он ей нравится. Она льнула к нему, заглядывала ему в глаза, старалась ему угодить. Было стойкое ощущение, что она боится его потерять.
Дочь понимала, что я недовольна этим союзом.
– Что тебе не нравится в нем? – допытывалась она. – Не вышел образованием?
– И этим тоже, – кивала я.
– Да, он простой, – закипала она. – Но он надежный. А мне, мама, уже почти двадцать пять!
– И что? – удивлялась я. – Ты так говоришь «двадцать пять», как будто тебе семьдесят восемь!
– Ма-ма! – отвечала она. – Замуж пора выходить, понимаешь? Замуж! И ребенка рожать! Если получится.
Я вздрогнула. Получается, Ника все время вспоминает о том своем аборте и боится, что у нее не получится?
Господи, не дай бог! Только не лишай ее этого! Пусть только будет ребенок! А от кого – правда не важно.
Вскоре она переехала к своему парню. Нравилось мне это или нет – второй вопрос. У них, кажется, было все неплохо. По крайней мере, я видела это по дочери. Как-то я заговорила про свадьбу и загс. Ника подняла меня на смех:
– Мам, ты о чем? Какая свадьба? А нам это надо? Вся эта бессмысленная суета и трата денег?
Странные они, эти молодые. А я в свое время так мечтала о свадьбе! И еще – они думают о ребенке. Значит, думают о семье. А где семья, там и брак, разве не так? Только с ребенком у них не получалось. Три года, и ничего. Но я гнала от себя черные мысли.
В те дни я много думала о Геннадии. Нравился ли он мне? Скорее нет, чем да. Это не мой тип мужчины. Совершенно не мой. Но и противен он мне не был. А может, он прав? В конце концов, надо попробовать. Сколько женщин вокруг – одиноких и замужних, мыкающих одни проблемы и беды. А тут приличный мужчина. Да и что он мне предлагает? Никаких забот – одни развлечения и удовольствия.
В субботу мы пошли в театр. Я смотрела на него со стороны – высок и подтянут, в хорошем костюме. Да, суховат. А кому нужен балагур или гуляка? Мельком я глянула на нас в зеркало – мы прекрасно смотрелись. Ну и решила – будь что будет.
С того вечера начались наши отношения. Это были именно отношения – ни о какой любви не было и речи. Как ужасно это звучит – «отношения», «мы в отношениях»! Мы проводили время, именно так: ходили в театры, в кино. Иногда сидели в кафе. Пару раз съездили на море – в Сочи и в Турцию, в Белек.
Он пытался помочь мне материально – пытался, врать не буду. Но денег у него я не брала, мне было неловко чувствовать себя содержанкой. В конце концов, я с ним сошлась не из-за денег. Я сошлась с ним из-за страха остаться одной.
Казалось бы, ничего плохого – у меня был мужчина. Формально женатый. Только формально. Я не ревновала его к жене, как ревновала Юри. Геннадий был мне верен. Он был порядочным и интеллигентным, но мы никогда не говорили с ним откровенно, начистоту – о моих проблемах. Его просто не волновала моя жизнь. Я не могла поговорить с ним о дочери или о маме, о своей работе. Я не могла поделиться с ним своими сомнениями – я понимала, что это его не волнует. Ему абсолютно неинтересна моя жизнь – прошлая, настоящая и будущая, ему хватало своих проблем.
Мы почти не разговаривали – так, о планах на вечер или на выходные. Но надо сказать, что и меня он не грузил – ни разу не сказал о проблемах с женой или дочкой.
Мы вообще не разговаривали, как могут говорить близкие и родные люди. Я по-прежнему была наедине сама с собой – мне бы и в голову не пришло делиться с ним своими печалями.
Получается, я по-прежнему оставалась одна. У меня по-прежнему не было рядом плеча и жилетки. Я все так же решала свои проблемы сама. Тогда – зачем всё? Ответ находился сразу – у меня был мужчина, я спасалась от одиночества.
Иногда меня посещала мысль расстаться с ним. Только потом возникала другая – а зачем? Разве это так обременительно – наши свидания? А то, что он совершенно чужой мне человек – сколько людей так существуют! Просто однажды я с этим смирилась. Смирилась и все, тему закрыла.
Однажды я все-таки решилась взять у него деньги, решив, что, пожалуй, хватит строить из себя святую. В конце концов, у нас договор – ты мне, я тебе. Да и смешно в моем-то положении – я дважды имела связь с женатыми мужчинами. Какая я святая? Хватит изображать из себя монашку. Мы пользуемся друг другом – он создает иллюзию, что я не одна, а я обеспечиваю ему стерильную интимную жизнь. Вот здесь он совершенно спокоен! Ну, значит, по-честному!
Как-то я разговаривалась с коллегой – Инга давно развелась, и все эти годы у нее никого не было, не то что мужа – даже любовника.
А Инга была хорошенькой. Очень хорошенькой. Мы разговорились – конечно, в школе все знали, что у меня есть мужчина. Я ничего не рассказывала – просто Геннадий иногда встречал меня после работы.
– Повезло тебе, – вдруг сказала Инга. – Такой приличный мужчина! И кажется, совсем не бедный, а?
Я растерялась и что-то промямлила.
– А, понимаю! – кивнула Инна. – Замуж очень охота. А он не женится, да?
– Нет, – спокойно ответила я. – Вот что точно – замуж за него мне неохота!
– А что же тогда? – прищурилась Инга.
Я вяло махнула рукой:
– Ну знаешь… Все это сложно.
– Брось! – резко сказала она. – Тебя бы на мое место! Я уже десять лет одна И – никого! Понимаешь, совсем никого! Не то что для отношений – элементарно для секса! А я, между прочим, живая! И еще вполне молодая и здоровая женщина. А у тебя – приличный мужик. Курорты и кабаки. Тряпки и театры. И ты еще будешь мычать про сложные отношения? Да тысячи баб мечтали бы оказаться на твоем месте! Хватит выпендриваться, Марина! Приди в себя! – И Инга расплакалась.
Как же мне стало неловко! Господи, Инга права, я и вправду выпендриваюсь! Я поняла – многие мне просто завидуют. Ох, знали бы они, что завидовать нечему! Впрочем, у всех взгляд на эти истории разный.
Иногда я смотрела на него, и у меня появлялась такая тоска! А иногда… Да что я придумываю! Хороший мужик. Симпатичный, нежадный. Интересуется театром и живописью. Спортивный, без вредных привычек. Что мне еще надо, такой привереде?
Только чужой. Близким и родным он мне так и не стал.
Мама, конечно, была счастлива: у меня наконец появился мужчина, приличный, солидный. Возит в отпуск, водит в театры и рестораны, покупает одежду. Я слышала, как она делилась этим с подругами.
А что было у меня на душе? Так зачем расстраивать маму?
Вот только о дочке болела душа. Я видела, что Ника несчастлива. А что у них там происходит, не знала. Я спрашивала ее, что да как, и понимала – ее злят эти вопросы. И все же пыталась понять – в чем там дело?
Она со мной ничем не делилась. Приезжала редко, почти ничего не ела, много курила и пила черный кофе.
Что у них происходит, господи? Она по-прежнему отвечала однозначно и предельно коротко:
– Мам, у меня все нормально!
А про ребенка спрашивать я боялась – понимала, что не получается.
И ничего нормального не было, ничего не было нормального в нашей семье ни у нее, ни у меня…
Да ладно, обычное дело. Много на свете счастливых людей? Довольных – да. Сытых во всех смыслах и радостных – тоже. А вот счастливых немного.
Мне есть с чем сравнить. У меня был Сережа.
