Глава третья
Пробуждение
Веселье оборвалось так же внезапно, как и началось. Гера, которому было поручено следить за коридором, запоздало воскликнул сдавленным голосом:
— Атас! Грымза!
Вовчик быстро захлопнул ноутбук, но спрятать его не успел — дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая, прямая как жердь, строго одетая женщина в очках без оправы. Она вошла в комнату, и все вокруг притихли, как будто увидели привидение. Женщина обвела присутствующих ровным взглядом и сказала безжизненным голосом:
— Почему в мужской комнате — девочки?
— Просто в гости зашли, — тихо сказала Настя. — Мне мама гостинцы передала. Может, с нами чаю попьете?
Женщина даже не поглядела в ее сторону. Она четко выхватил взглядом Вовчика, пытавшегося спрятать ноутбук под столом. Подошла к нему, протянула руку:
— Отдай компьютер!
— Это не мой! — протянул Вовчик. — Это моего дяди. Мне вернуть его надо.
— Вот пусть придет хозяин, с ним и поговорим, — холодно сказала женщина.
— Но пожалуйста…
— Повторяю, отдай по-хорошему. Или позвать других воспитателей?
— Зачем?
— Чтобы забрать силой.
— Лучше отдай, — глухо сказала Настя.
Вовчик подчинился. Женщина взяла компьютер под мышку, развернулась к двери. Повернула голову в сторону Насти:
— Девочкам — вернуться в свои комнаты. Пока это просто предупреждение.
Толкнув дверь, она вышла.
Какое-то время в воздухе висела тягостная тишина. Потом Настя произнесла сдавленным голосом:
— Видели?
— Ага… — отозвался Гера. — Что-то с ней не так.
— Я еще неделю назад заметил — с ними со всеми что-то не так, — сказал Пашка. — Как будто подменили воспитателей.
— Может, они на наркоте сидят? — предположил Валентин. — А чего вы на меня смотрите? Есть всякие препараты, от них и не так таращит.
— Не похоже это на наркотики, — сказал Ромзес. — У нас сосед наркоман был — так то совсем другое.
— А я думаю — их на самом деле подменили, — страшным голосом произнесла Шанель.
— В смысле? — Вовчик нервно поправил на носу очки.
— Ну… Инопланетяне, к примеру. Помнишь, мы какой-то фильм смотрели? Или не подменили — просто кто-то вселился в их мозг и управляет ими…
— Глупости… — неуверенно возразил Вовчик. — Никто не может никому в мозг вселиться.
— А как же ты сам только что управлял геймерами через ноутбук? — настойчиво сказала Шанель.
— То совсем другое… — Вовчик снял очки, принялся протирать их краем футболки. — Погоди… Хочешь сказать, ими кто-то через нейрофоны управляет?
— Про нейрофоны я не подумала, — удивленно произнесла Шанель. — А что, так тоже можно?
Подростки переглянулись.
— Что у нас вообще происходит? — недоуменно спросил Ромзес.
— Не нравится мне все это, — заявил Пашка. — Валить надо из интерната.
— А куда валить? — мрачно сказал Ромзес. — В прошлый раз в самоволку домой сгонял — родители пригрозили в военное училище отдать. А тут вроде как перспективы, МГУ, все дела…
— Надо на воспитателей «телегу» накатать, — любуясь на себя в зеркальце, сказала Шанель. — Пусть их сменят.
— Не люблю доносы, — проворчал Ромзес.
— А жесткий прессинг любишь? — парировал Пашка.
— Его я тоже не люблю, — согласился Ромзес. — Непонятно только, кому жаловаться.
— Давайте группу в соцсети создадим — и зафрендим туда начальство из Министерства образования, — предложил Вовчик.
— Это мысль! — оживился Пашка.
— Только если в это начальство в само никто не вселился, — мрачно возразил Ромзес. — Ну чего вы на меня уставились? Я разве против? Давайте попробуем. Вот, прямо со смартфона сейчас и создам «группу протеста»…
Он принялся возиться со смартфоном, и вскоре на его лице возникло недоумение:
— Народ, только у меня интернета нет?
Услышав такое неприятное предположение, все остальные вытащили свои девайсы. Опасения подтвердились. Выхода в интернет не было.
— Можете считать меня психом, но кажется, это воспитатели устроили, — заявила Настя.
— Да ну, — не поверил Ромзес. — Они разве могут?
— Глушилку поставить? — спокойно сказал Вовчик. — Легко. Непонятно только, чего они добиваются. Изолировать, что ли?
— Как же, пусть только попробуют! — мрачно заявил Пашка. — Я просто свалю. И даже спрашивать никого не стану!
Он решительно подошел к двери, толкнул ее. Дверь не поддалась.
— Заперто… — Пашка растерянно обернулся. — Это когда она успела?
Не поверив, к двери бросился Гера. Подергал за ручку:
— Точно — заперто! И что делать будем?
Шанель резко поднялась со стула, заметалась по комнате, заговорила, чуть не плача:
— Они не имеют права! Это просто незаконно!
— Чую, что-то хреновое замышляется. Если воспитатели совсем страх потеряли, то могут и на преступление пойти, — подлил масла в огонь Валентин.
— Какое, к черту, преступление? — Ромзес недоуменно пожал плечами. — Что ты несешь?
— А вот, хотя бы, на органы нас продадут, — смакуя каждое слово, сказал Валентин. — Знаешь, сколько стоит твоя юная печень? А сердце? А у Шанель такая кожа — так и просится на пересадку. И глаза! А ну — кому прекрасные голубые глаза?
— Да пошел ты знаешь куда?! — взвизгнула Шанель. — Мне и так страшно, зачем ты…
Она не закончила фразы и разрыдалась. Утешать ее подался было Гера, но его отпихнула Настя. Обняла подругу, усевшись с ней на аккуратно застеленную кровать Ромзеса.
— Да я не понимаю, чего вы переживаете, — легкомысленно сказал Вовчик. — В случае чего я через окно уйду.
— С третьего этажа? — выглядывая в окно, мрачно поинтересовался Пашка.
— Спрыгну! Не веришь?
— Паркурщик херов! А девочки?
— Все, стопэ! — Ромзес решительно поднял руки. — Никто никуда прыгать не будет. Один поломается — остальных в подсобке запрут.
— И что делать? — спросила Настя, продолжая гладить по голове заплаканную Шанель.
— Звонить надо. Своим, в полицию…
— Уже, — с трубкой у уха сказал Вовчик. — Сети нет. Вообще.
— Вот влипли… — заскулил Гера.
— И что, ничего нельзя сделать? — всхлипнула Шанель.
— Попробовать можно, — сказал Вовчик. — Не зря же нас в спецшколу приняли. Значит, мозги у нас есть… — он задумался. — Можно попробовать усилить сигнал. Антенну сделать или что-то вроде этого.
— Давай попробуем, — мрачно кивнул Ромзес. — Только сначала забаррикадируем дверь.
— Зачем? — удивился Валентин.
— Я нашим воспитателям больше не доверяю. С этого момента мы в осажденной крепости.
Когда нахлынула тьма, первое, что он сделал, — попытался выйти на «рабочий стол» нейрофона. Для этого предполагалось трижды мысленно, но отчетливо произнести команду «домой». Система проигнорировала команду. Следующей возможностью была перезагрузка нейрофона. Для этого необходимо было с усилием зажмуриться на несколько секунд и так же отчетливо мысленно сказать: «Перезагрузка».
Проблема пришла с неожиданной стороны: жмуриться было нечем. Он не ощущал глаз. Более того — вообще не ощущал собственного тела. После этого сама собой отпала возможность сброса системы. Стало вообще не до этого.
«Что-то с нейрофоном», — проплыло в сознании. Это было лишь защитной реакцией разума, так как ничего не объясняло, нейрофон нейрофоном, но что случилось с его телом? Последнее, что он помнил, — замершую перед ним цель.
Точнее — глаза цели. Слишком умные. Слишком живые, чтобы быть лишь плодом иллюзии.
Что же было дальше? Он выстрелил… Или не успел?
Проклятье — воспоминания как ножом отрезало. С этого момента в памяти начиналась тщательно записанная пустота.
Он не знал, сколько времени находился во тьме. Единственное, что он осознавал, — он не спит. Это было странное состояние между сном и явью, в котором не было места никаким ощущениям. Хотя можно было предположить, что он умер и душа перешла в какое-то новое состояние. В таком случае впереди его ждала вечность такой вот тишины и неподвижности.
Черт возьми… Это больше всего напоминало самый настоящий Ад. То самое место, где ничего нельзя изменить, где безраздельно царит страх и боль, куда более сильная, чем физическая, где кошмар растягивается в вечность.
Хотелось завыть от страха и безысходности — но даже этой возможности не было у его запертого в черную клетку Я.
В мрачные размышления о вечном ворвался щелчок. Как он мог слышать, не имея ушей? Но он слышал!
Сами собой дрогнули веки. Надо же — он снова стал что-то чувствовать!
Еще щелчок — и он открыл глаза.
Странная картина: к щеке прилипла стена, на которой невероятным образом, под прямым углом к ней, подошвами прилип человек. За спиной этой темной фигуры багровело закатное солнце.
Где-то он видел этого парня…
Рассудочное мышление возвращалось неохотно. Но все же до Прохора дошло: это не человек прилип ногами к вертикальной стене, это он сам наблюдает за происходящим, неподвижно лежа лицом на плоской крыше.
А человек этот — та самая цель, которую он так и не успел ликвидировать.
— Я проиграл… — прохрипел Прохор. — Проиграл…
Человек приблизился к нему — и снова раздался щелчок. Теперь стало ясно: так щелкает пальцами незнакомец. Щелчок удивительным образом привел его в чувство — во всяком случае, к Прохору медленно возвращались ощущения. Незнакомец подошел ближе, присел на корточки и положил ему на висок сухую ладонь.
Тело содрогнулось и изогнулось — как будто от руки побежали электрические разряды. Руки и ноги быстро обрели чувствительность, но вместе с ней во все тело пришла боль. Прохор зарычал. Незнакомец снова щелкнул пальцами — и боль ослабла. Не прошла окончательно, но отступила куда-то на второй план.
— Что происходит? — сипло спросил Прохор.
Незнакомец не ответил.
— Кто ты?
Человек проигнорировал и этот вопрос. Он продолжал держать ладонь на щеке Прохора, как будто сильнее вдавливая его в плоскую поверхность крыши.
— Тебя же не существует! — бормотал Прохор. Говорить — единственное, что он все еще мог делать по своей воле. — Ты же просто цель! Ты просто персонаж из компьютерной игры!
— Если я — персонаж игры, то кто ты? — твердым глуховатым голосом поинтересовался незнакомец.
— А ты все же можешь говорить! — оскалился Прохор. — Я стрелял в тебя… Значит, я промазал?
— Стрелял? Нет. Выстрелить ты не успел. Но дело не в тебе. Ты — отличный игрок, если тебя это успокоит. Как бы там ни было, ты один добрался до меня живым.
— Значит, игра продолжается?
— Только не для тебя.
— В смысле?
— Как ты собираешься играть без нейрофона? Насколько я понимаю, это нейрофонная игра.
— Я не понимаю…
— Твой гаджет вышел из строя. Сгорел.
— Как это — сгорел? Хотя — плевать. Черт с ним, куплю новый… Но погоди… Как же я с тобой разговариваю?
— Так же, как это делали миллионы людей до тебя. Ртом. Языком. Гортанью. Словами, наконец.
— Не пытайся сбить меня с толку! Тебя же не существует… — Прохор осекся. — Ты хочешь сказать… Ты реальный?
— Смотря что считать реальностью.
— Ты мне этой философией мозг не рви… — Прохор сплюнул густой, тянущейся слюной, тут же повисшей на краю рта. Он все еще не мог поднять голову. — Я сейчас не настроен на диспуты.
— Да. Я реален. Не более и не менее, чем ты… Так… А теперь попробуй подняться.
Прохор ощутил вдруг забытую легкость в районе шеи. Попробовал сесть. Получилось не очень — потребовалась помощь незнакомца. Тот привалил его спиной к надстройке напротив себя. Устало выдохнув, Прохор уставился в собеседника еще не вполне осмысленным взглядом.
— Погоди… — слабо сказал Прохор. — Если ты реален… За кем же мы тогда охотились?
— Я полагаю — за мной, — спокойно ответил темноволосый парень.
— Черт… — Прохор помотал головой. — Так ты, выходит, как бы тоже играл?
— Нет. Я не играю собственной жизнью.
Уже начиная о чем-то догадываться, Прохор ощутил нарастающий где-то в глубине души ужас. Впереди него бежала растерянность и буквально сбивающее с ног чувство нереальности происходящего.
Нет… Не может быть.
— Но оружие… — в этом вопросе Прохор собрал в кулак всю оставшуюся надежду. — Оно ведь ненастоящее. Виртуальные игрушки, да?
— Ты про это?
В руках незнакомца теперь были два знакомых ТТ. Прохор напрягся, но собеседник и не думал обращать оружие против его хозяина.
— Но как это возможно… — Прохор принялся судорожно массировать виски.
Нащупал и вытащил из уха «таблетку» нейрофона. Некогда белоснежный кругляш стал черным, и даже завлекающий «смайлик» на нем стал похож на оскал мертвого черепа. Из «таблетки» свисали какие-то темные лохмотья, напоминавшие пыльную паутину. Сжав в потном кулаке сдохший нейрофон, Прохор уставился на оружие в руках незнакомца. Пробормотал:
— Ты хочешь сказать…
— Да. Ты собирался убить меня. По-настоящему.
— И все остальные?..
— Все. Все убивали взаправду.
Это «взаправду», полузабытое, почти детское, заставило Прохора покрыться испариной.
— Но как же это… Реальные убийства заметили бы окружающие.
— Конечно, заметили бы, — кивнул незнакомец. — Если бы у каждого из них не было в ухе точно такой же штуки.
С этим трудно было спорить: если нейросети способны обманывать мировосприятие игроков, что мешает им запудрить мозги случайным прохожим? Прохор судорожно вытер ладонью лоб, замер. Парень протягивал ему оружие.
— Это твое.
— 3-зачем?
— Ты же понял, что происходит? Значит, мне тебя незачем опасаться. Или ты все еще хочешь меня убить?
Прохор молча забрал пистолеты. Поставил на предохранительный взвод, сунул в карманы. Вздрогнул, вспомнив:
— Погоди… А где остальные игроки? Они же должны сюда…
— Для них игра кончилась. Кто уцелел — просто разошлись по домам.
— Так что же произошло? Что спалило мой нейрофон?
— Я.
— Ты? — Прохор с сомнением уставился на незнакомца. — А ты, вообще, кто?
Своевременный вопрос, ничего не скажешь.
Незнакомец ответил не сразу. Он отвернулся от Прохора, сделал несколько шагов в сторону заката. Остановился, постоял, заложив руки за спину. Можно было подумать, он сам не знает ответа на этот естественный вопрос. Но, наконец, сказал:
— Меня зовут Бука.
Замолчал снова. Прохор нарушил молчание первым:
— Бука? Это такое прозвище? Каким детишек пугают?
Назвавшийся Букой пожал плечами:
— Я детей не пугаю. Зачем?
— Ну ладно. Бука и Бука.
Прохор еще раз попытался подняться — и не смог. Не держали ноги. Более того, отступившая было слабость накатывала снова.
— Что ты со мной сделал? — чуть не плача, спросил Прохор.
— Ничего. Я не виноват в том, что ты оказался рядом. И уж тем более в том, что ты сам сделал из себя куклу.
— Куклу?
Бука повернулся. Коснулся пальцем своего уха:
— Ну а кто тебя заставил засунуть ЭТО себе в голову?
— Ты про нейрофон? — Прохор пожал плечами. — Это же просто гаджет. Как сотовый телефон.
— А-а… — протянул Бука. — Ну, это твое право, что делать со своей жизнью. Хоть пулю себе туда вставь.
— Ты говоришь прямо как мой отец. Хотя на вид вроде младше меня. Но ты, видать, и вправду знаешь, что происходит. Значит, нейрофон спалил ты. У тебя какой-то аппарат есть специальный?
— Этот «аппарат» — я сам.
Прохор с сомнением поглядел на Буку. Уж не с психом ли он связался? Хорошо, хоть оружие у него забрал. С некоторой осторожностью Прохор заметил:
— Странный ты какой-то, ей-богу.
— Зато живой, — отрезал Бука.
— Тут не поспоришь.
Совершенно некстати Прохор вспомнил, сколько народу положил сам в уверенности, что играет в продвинутую версию «плэйстейшен» — и чуть снова не отключился от ужаса.
С этого момента ему уже не избавиться от клейма убийцы. Не может служить утешением даже то, что он не один такой. Отныне кровью повязаны сотни, если не тысячи обманутых идиотов.
— Что же это за дьявольская игра? — тихо спросил он. — Кто это придумал? Как подстроил такое?
Бука пожал плечами:
— Я не знаю. Просто с некоторых пор за мной ведется охота. Мне не привыкать. В мире, из которого я пришел в этот тихий город, меня пытались убить столько раз, что я сбился со счета. Хотя сейчас, думаю, это связано с этими штуками, — Бука снова коснулся уха. — Мне кажется, весь мир сошел с ума. И стремится убить всех тех, кто не хочет присоединяться ко всеобщему безумию. Как я, например.
— Чертовщина какая-то… — Прохор помотал головой. — Зачем создателям игры подсовывать игрокам настоящее оружие вместо виртуального? В чем смысл? Может… Может, это новая волна террора? Какие-нибудь джихаддисты взломали программный код?
— Повторяю тебе, я не знаю, — равнодушно сказал Бука. — Мне просто неинтересны такие игры. Да ты и не первый, кто подобрался ко мне так близко. Но кто бы ни создал эту странную игру, он упустил из виду одно обстоятельство — вся эта электронная хренотень рядом со мной выходит из строя.
— И давно с тобой так?
— С детства.
— Тебя что, на военном заводе сделали, что ли?
— Почти. В Чернобыльской Зоне отчуждения.
Этого только не хватало. Будь у него возможность, Прохор сбежал бы прямо сейчас сломя голову, лишь бы не оставаться рядом с этим ненормальным. Но тело отказывалось повиноваться. Что же с ним сделал этот проклятый псих?!
— Думаю, это все из-за твоего «гаджета», — как будто прочитав его мысли, сообщил Бука. — Не знаю, как это работает, но те, кто долго носят, не вынимая из уха, свой нейрофон, срастаются с ним и больше не могут безболезненно с ним расстаться. Как наркоман не может слезть с дозы.
— Такого в рекламе не обещали, — пробормотал Прохор. — В первый раз об этом слышу.
— И это действительно странно, — признал Бука. — Никто из обладателей нейрофона не знает о последствиях его использования. Но, как я уже говорил, это не мое дело. Ну, все, мне пора. Прощай.
Бука развернулся и неторопливо пошел в закат. Прохор забеспокоился:
— Эй, как там тебя… Бука! Стой! Ты что же, бросишь меня здесь?
Бука развернулся и развел руками:
— А чего ты от меня хочешь? Или забыл уже? Ты ведь только что собирался меня убить.
Прохор опустил голову:
— Твоя правда… Но я просто сдохну здесь один, без связи.
— Не хочу тебя огорчать — ты и так умрешь.
— Что?!
Бука вернулся, присел перед беспомощным Прохором на корточки, разглядывая его, как равнодушный ученый — лабораторного кролика.
— Видишь ли, какое дело, — Бука склонил голову на бок. — Эта штуковина, срастаясь с тобой, подменяет собой какие-то нервные окончания, синапсы, может, даже некоторые участки мозга. И вот эта штука сгорела нахрен. Я не виноват, что так происходит, — это не самое странное, что происходит рядом со мной. Но речь не обо мне, а о тебе. Гаджет сгорел, а заменить его уже нечем. Понимаешь? Скоро у тебя начнут отказывать органы и… Ты ведь сейчас не испытываешь боли?
— Нет. Почти.
— Вот видишь — атрофировались нервные окончания. Ты не ощущаешь, как твое тело распадается и гниет заживо… Прости, я наверное, слишком прямолинеен?
— Да уж куда прямолинейнее…
Неожиданно для самого себя Прохор рассмеялся. Даже лицо прикрыл непослушной ладонью. Бука вопросительно поглядел на него.
— Над собой смеюсь, — пояснил Прохор. — Хотел отцу помочь, денег на лечение оттяпать — помог, называется. Лучше бы лотерейный билет купил — и то больше проку… Ладно, иди уж.
Рука сама нащупала ТТ. Если действительно станет хуже, у него всегда есть простой и быстрый выход.
Движение не ускользнуло от Буки. Взгляд его сверкнул неодобрительно. Поиграв желваками, Бука подумал, спросил:
— А как это — когда у тебя есть отец?
Прохор метнул в сторону Буки непонимающий взгляд.
— Я не знаю своих родителей, — пояснил Бука. — Некоторые считают, что я просто порождение какой-то аномалии. Чудовище. Бездушная тварь из Зоны, только внешне похожая на человека…
Прохор смотрел на парня исподлобья. Сейчас бы он, пожалуй, согласился с теми, кто считает этого паренька монстром.
Может, не так уж неправы были создатели кровавой игры: этого парня нужно было прикончить. Пока не поздно. Если он умеет выжигать на людях нейрофоны, от чего, по его словам, люди гибнут, то он смертельно опасен! Мало ли каких бед он еще натворит…
О боже… Это уже похоже на бред. Он вступается за систему, которая под видом игры совершает реальные убийства?! Которая заставила убивать его самого и в результате почти что прикончила?!
Прохор заставил себя сказать:
— Я тоже не помню своей матери, Бука. Отец для меня — самый близкий человек. Может, и ты когда-нибудь станешь отцом — поймешь. Мне, вот, похоже, не суждено.
Бука задумчиво разглядывал его, прикусив губу. Наконец, кивнул:
— Ладно. Я постараюсь тебе помочь. Может, нейрофон не успел перетянуть на себя всю твою нервную систему целиком и остались хоть какие-нибудь резервы. Но я ничего не обещаю.
— И как же ты мне поможешь? — начал было Прохор. — Ты же, вроде, не врач…
Бука вдруг совершенно бесцеремонно положил растопыренную ладонь ему на лицо. И Прохор снова провалился в темное ничто.
Уже неделю он жил в тайном логове Буки. Логово — конечно, сильно сказано, но уж слишком не похож был этот парень на нормального человека. Впрочем, на злобного маньяка он также походил мало. Он был просто другой.
Бука обитал в нежилом на первый взгляд помещении в стиле, отдаленно напоминающем модный теперь лофт. Только, похоже, никто специально не занимался здесь стилизацией, и грубые, неприкрытые кирпичные стены, трубы, вентили были здесь потому, что никто не потрудился их скрыть.
Хозяина это ничуть не смущало. Более того, он ощущал себя здесь вполне комфортно. Как стало ясно из дальнейших бесед с обитателем «лофта», тот действительно напоминал ему родную Зону.
— Зона не отпустила меня, — любил повторять Бука. — Она пришла сюда вместе со мной.
Прохор пытался понять, что Бука имеет в виду, но лишь пожимал плечами. Конечно, он что-то слышал о Чернобыльской Зоне отчуждения, о других Зонах, вроде бы разбросанных по планете, о странных ребятах, совершавших вылазки в эту радиоактивную пустыню за каким-то безумно дорогим, непонятным науке добром. Но сам был далек от всего этого антуража. И вот, пришлось с ним столкнуться лицом к лицу. Самое трагикомичное в этой ситуации, что сбежать, уйти или даже уползти от всей этой экзотики он не мог: ноги все еще отказывались ему подчиняться, хотя тело постепенно возвращало себе свои функции.
— Думаю, дня три тебе еще понадобится, — говорил Бука, положив руку ему на лоб.
При этом он сам закрыл глаза и прислушался к каким-то своими внутренним ощущениям. Прохор смотрел на него исподлобья. Странно — он не верил в «сверхспособности» Буки, он вообще не верил ни в какую подобную мистику. Но был вынужден признать: прикосновения Буки действительно облегчали его состояние и возвращали силы.
— Я не понимаю, — проговорил Прохор. — Тебя кто-то учил лечить людей?
— Нет, — Бука пожал плечами. — Таким меня сделала Зона. Но я не лечу. Лечением в Зоне занимался Болотный Доктор. А я всего лишь перераспределяю энергию — так мне сказал один умный человек. Излишки моей энергии спалили твой нейрофон. Но до этого нейрофон перетянул на себя часть твоих собственных энергетических потоков — вроде внутреннего паразита. Теперь я помогаю тебе восстановить естественное течение энергий. Но не спрашивай меня, как это происходит, — я сам не знаю.
— Да мне и неинтересно, — сухо усмехнулся Прохор. — Я просто хочу поскорее избавить тебя от своей персоны. Во-первых, не хочу мешать тебе своим присутствием…
— Поверь, ты мне совсем не мешаешь. У меня полно свободного времени.
— …во-вторых, хоть я и обманулся с этой проклятой игрой, отцу я все-таки помочь должен. Мне нужно найти деньги на операцию. И я их найду, пусть мне даже придется пойти на преступление…
Бука убрал ладонь со лба «пациента», стряхнул, будто сбрасывая капли воды или грязь, размял пальцы. Вдруг тихо рассмеялся, покачивая головой. Прохор насупился:
— Разве я сказал что-то смешное?
— Я не над твоими словами смеюсь, — сказал Бука. — Я смеюсь над собой. Я так хотел выбраться из Зоны — чтобы избавиться от ее власти, чтобы стать обыкновенным человеком и жить как все. Почему-то мне казалось, что быть обыкновенным человеком — куда легче, свободнее, чем быть пугалом из Зоны. На какое-то время Зона действительно отпустила меня. Я стал человеком. Самым обыкновенным. Настоящим, — Бука помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил: — Только вот легче не стало. Быть человеком — особое искусство, к которому я не способен. Мне было очень тяжело…
— А кому сейчас легко? — буркнул Прохор. — Вся наша жизнь состоит из проблем.
— Я не об этом. Я стал здесь чужим. Понимаешь? Еще более чужим, чем там, в Зоне. И в какой-то момент этот настоящий, большой мир ополчился против меня. Он как будто поставил себе цель убить меня — как инородное тело в своем организме.
— И ты стал мишенью в игре «Мир убийц»?
— В том числе. Эта игра — всего лишь один из способов, каким это мир хочет меня убить.
— По-моему, у тебя мания преследования, — Прохор усмехнулся. — Не слишком ли много ты о себе возомнил? Не много ли чести — создавать целую игру, чтобы тысячи людей охотились за тобой одним?
— Я думаю, все сложнее. Поначалу я думал, что и эти ваши нейрофоны создали лишь для того, чтобы разыскать и уничтожить меня, — Бука рассмеялся. — Конечно, это наивно. Я не знаю, кто и для чего придумал нейрофоны и эту игру. Просто кому-то я стал костью в горле. Хотя бы потому, что я несовместим с этими устройствами.
— Твоя правда… — проворчал Прохор. — Уж я-то почувствовал эту несовместимость на собственной шкуре.
— Когда я это понял, у меня и мелькнула мысль: кто-то задумал подсадить на такие гаджеты всех людей поголовно. И само мое существование для этого «кого-то» стало проблемой. Как будто я нарушаю чьи-то планы. Но я уже говорил: мне нет дела до всех этих игр.
Бука помолчал, задумавшись, — и кивнул своим мыслям:
— Просто как только в этом, новом для меня мире появилась реальная угроза моей жизни — что-то случилось со мной самим. Я не знаю, как это произошло, но я снова ощутил дыхание Зоны.
— Дыхание Зоны? — Прохор недоуменно пожал плечами. — Что ты имеешь в виду?
— Я — порождение Зоны. Все мои свойства — продукт жизнедеятельности Зоны, если можно так выразиться. Когда я покинул Зону, свои свойства я оставил там, за Периметром. Я стал обычным человеком. Так я думал. Но появилась реальная угроза моей жизни — Зона словно почувствовал это. Я не собирался возвращаться обратно. И тогда Зона вернулась в меня.
Прохор не был уверен, что понял все, о чем говорит его странный собеседник. Но ощутил, как по телу пробежали мурашки.
Нет, этот паренек не был ни психом, ни маньяком, ни безответной жертвой кровожадных «игроделов». Слушая его, Прохор наполнялся странным чувством, которого не испытывал никогда прежде.
Он словно говорил с бездной.
А еще где-то на краю сознания возникли и стали разгораться неприятные и въедливые, как кислота, вопросики: хорошо ли, что ему так и не удалось убить этого парня? Или напротив — убийство этой «ходячей аномалии» было бы для всех благом?
А является ли благом тотальный обман, совершенно случайно обнаруженный им во всем известной, культовой игре? Следует ли заявить властям? Пусть возьмут организаторов за мягкое место! Только где гарантия, что власти не в курсе происходящего? Слишком много неизвестных для одного маленького человека.
Ну их всех к бесу.
…Он понятия не имел, чем занимался Бука, когда уходил куда-то на несколько часов. Странно было другое: вернувшись в свое убежище, он практически не спал. Он бесцельно ходил по своему обширному «лофту», останавливался, глядя на улицу через узкое техническое окошко — так он мог стоять часами. Как и таращиться в стену, неподвижно усевшись на обшарпанную табуретку. Возможно, он так медитировал. Но создавалось ощущение, что Бука вообще никогда не спит.
Так или иначе, загадочный сосед не солгал: через три дня Прохор, наконец, поднялся на ноги. Это было странное ощущение — он как будто заново учился ходить. Наверное, на обучение ушло бы немало времени — но снова на его голову легли холодные руки этого странного человека, и поток электрических разрядов, пробежавших по телу, прогнал остатки боли.
— Вот и все, — сказал Бука. — Твой организм справился — ты можешь идти. Надеюсь, это отучит тебя пихать в свою голову всякую электронную дрянь.
Прохор пожал плечами. Действительно, кто его знает? Он прекрасно бы существовал с нейрофоном и дальше, если бы не встреча с выходцем из мрачной Зоны отчуждения. Но оставались и другие вопросы, что продолжали мучить Прохора не меньше, чем остаточные боли после выздоровления.
Уже на пороге этого сурового жилища, у выхода на притороченную снаружи к стене железную лестницу, Прохор остановился и пристально поглядел на Буку.
— Скажи, почему ты помог мне? — спросил он. — Я ведь пришел убить тебя, пусть даже и не знал этого. Просто пожалел меня, что ли?
— Пожалел? — Бука пожал плечами. Покачал головой. — Я просто хотел понять, кто я на самом деле? Стал ли я человеком? Или я по-прежнему всего лишь мерзкая тварь из Зоны?
— И что же ты понял?
— Не знаю. Похоже, что вообще ничего. Может, ты мне расскажешь? Не сейчас — может, позже, когда сам начнешь понимать. Со стороны, говорят, виднее. Вдруг это силы, что управляют нашими судьбами, прислали тебя только для того, чтобы ты раскрыл мне глаза на ваш, непонятный мне мир?
— Ты всегда говоришь загадками, Бука?
Бука устало вздохнул, махнул рукой.
— Ладно, иди. Когда станет всем плохо — можешь прийти сюда снова.
Прохор не понял смысла этих слов. По крайней мере, в тот момент. Тогда он решил, что его тело, возможно, излечилось не до конца, и ему снова потребуется помощь этого человека. Он просто неловко махнул рукой на прощанье и вышел на решетчатый балкончик.
— Ты забыл свои вещи! — сказал вслед Букин голос.
Прохор не хотел оборачиваться — плохая примета. Но все же посмотрел через плечо назад. Держа за стволы, Бука протягивал ему забытую пару пистолетов.
Прохора передернуло.
— Оставь себе, — сказал он. — Или хочешь, чтобы меня за незаконное хранение оружия взяли? Кто ж знал, что они настоящие…
— Тогда я их на железный шкаф положу, — сообщил Бука.
Прохор пожал плечами. Тогда ему показалось — это лишняя информация.
Он принялся медленно, все еще неуверенными шагами, спускаться по железной лестнице — пролет за пролетом. Чем ближе к поверхности, тем тверже становился его шаг, и на потрескавшийся асфальт он вышел уже привычной упругой походкой.
Как будто вернулся на грешную Землю.
Был полдень. Самое время заглянуть к отцу, сообщить, что с ним все в порядке. Можно было позвонить, но последнее средство связи, которое у него было, — сгоревший нейрофон. А потому в первую очередь он зашел в салон связи. Пробежал взглядом по витринам, плотно уставленным смартфонами и несколькими архаично выглядящими кнопочными телефонами. Взгляд поражала батарея ценников — на все телефоны была пятидесятипроцентная скидка.
— Что-нибудь присмотрели? — улыбчиво спросила продавщица в яркой форменной блузке.
— Даже не знаю… — Он ткнул пальцем в витрину. — А отчего такие скидки?
— Вы же сами понимаете: нейрофоны на пике популярности. Продажи традиционных моделей падают. Может, и вы желаете приобрести нейрофон? На них тоже скидка. Разумеется, не столь большая…
— Благодарю, но я возьму что-нибудь подешевле. У меня с собой денег немного, а быть на связи надо…
— Без проблем! Вот, стильные и доступные модели…
Продавщица приоткрыла стекло витрины, вынула небольшой, почти игрушечный телефон с крупными цветными кнопками. Нажала на кнопку включения и, пока телефон загружался, пояснила, чуть ли не извиняясь:
— Такие у нас пенсионеры берут. И деткам, совсем маленьким. Но аппарат надежный, водонепроницаемый и противоударный. Экран, кстати, тоже сенсорный, хоть и не такой крупный…
Издав легкомысленный звук, телефон наконец включился. Экран осветился яркой цветной анимацией. Продавщица протянула трубку Прохору.
— Прошу!
Прохор взял телефон, но не успел даже разглядеть картинку на экране — тот мигнул и погас. Продавщица забрала телефон, принялась колдовать с ним, но он напрочь отказывался запускать снова.
— Батарея, наверное, — предположила девушка, снимая с витрины другой телефон. — Посмотрите эту модель. Чуть дороже, но и функционала побольше…
Оценить функционал так и не довелось. В руках Прохора «сдох» и второй телефон. Продавщица начала нервничать, и на вырубившемся в ладони потенциального покупателя третьем телефоне залилась густой краской — то ли от волнения, то ли от стыда за свою контору. Прохор же ощутил нечто иное — тревогу, трудно объяснимую пока, но явно имеющую под собой основу. Однако испытывать судьбу дальше не стал. Просто вернул мертвую трубку продавщице, нервно извинился и быстро вышел из магазина.
Перевел дух и направился к метро.
Оказавшись в вагоне метро, он затравленно огляделся. Его все еще мелко колотило. История со сгоревшими телефонами ему крайне не понравилась. Конечно, это могло оказаться случайностью — мало ли бракованной китайской техники раскидано по второсортным магазинам? Ну, сломались и сломались. Подумаешь — можно зайти и в другой магазин…
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, он принялся разглядывать пассажиров. Надо сказать, давно он не смотрел на попутчиков с такой точки зрения. Ведь как это было принято последние десять-двадцать, а то и больше лет? В лучшем случае — спрятаться за книгу или закрыть глаза, слушая, как борются в наушниках стук колес и бешено ревущая музыка. Но чаще — уткнуться в экран смартфона, чтобы не замечать неприятного внешнего фона. Какая разница — дом, улица, метро? Экран всегда одинаков.
И вот, оказавшись один на один с реальностью, для других превратившейся в отвлекающий фон, он был вынужден разглядывать тех, кто теперь оставался круглосуточно на связи с системой. Раньше это был интернет.
Теперь — нейросеть.
Реклама утверждала, что разница всего лишь в глубине погружения. Интернет просто стал лучше, ближе, функциональнее. Полезнее для обывателя.
Черта с два!
Прохор мрачно смотрел в глаза чернокожему парню с цветастыми дредами, в яркой мешковатой одежде, который вроде бы тоже смотрел на него. И от этого представлял собой жутковатое зрелище. Потому, что глаза эти суетливо бегали, и зрачки в них как бы спонтанно сужались и расширялись, как у безумца. Но это не было безумием в прямом смысле слова. И даже мелкая, необъяснимая мимика чернокожего тоже не была следствием болезни.
Его просто не было здесь. Парень вместе со своими дредами был сейчас в каком-то другом месте, и устроил ему это «чудо» маленький прибор с легкомысленным смайликом, что был заметен в его черном ухе. Нейрофон дарил волшебную реальность каждую минуту и в любом месте земного шара.
Прохор поймал себя на недоброй мысли: интересно, если этому негру заехать сейчас ногой между ног, он поймет, что это произошло в метро, или ему покажется, что так его звезданул какой-нибудь сказочный эльф? Или же нейрофон устроит все таким образом, что этот малый вообще ничего не почувствует?
Усмехнувшись, Прохор перевел взгляд на девушку за спиной чернокожего. Затем на двоих кавказцев, на тщедушную вьетнамскую парочку, на мрачного амбала в рабочей одежде.
И ему стало совсем не по себе.
Вокруг не было людей. Это все зомби — тела, разум и души из которых через крохотные гаджеты с улыбчивым смайлом высосала жадная нейросеть.
Стало вдруг настолько страшно, что Прохор бросился прочь из вагона за две станции до места назначения. И уже идя по перрону, подымаясь по эскалатору, он продолжал видеть все те же лица, те же глаза — отрешенные, как будто отдавшие свою душу в далекий воображаемый мир…
Уже коснувшись кнопки дверного звонка, он ощутил новый приступ тревоги.
— Черт…
Кнопка под пальцем издала резкий треск и окуталась легким дымком. Звонка не последовало. Пришлось стучать.
Он все еще не мог понять — что же не так теперь, когда он добрался до отцовского дома? Снова постучал, начиная нервничать. Наверное, все дело в проклятом нейрофоне, вместе с собой поджарившем его нервишки. Раньше за ним такого не замечалось, даже начальство ценило его за выдержку и ясность ума в критических ситуациях…
Он вдруг понял, что не так. Шаги за дверью. Они незнакомые — медленные, шаркающие. Отец так никогда не ходит. Ком в горле и приступ страха обрушились на него со щелчком дверного замка. Дверь открылась.
За дверью стояла незнакомая пожилая женщина.
— Вы кто? — глухо спросил он.
— А вы кто? — этом отозвалась женщина.
— Я… — он запнулся. — Это же пятьдесят шестая квартира?
— Да.
— Иван Сергеевич Видов здесь живет…
— Нет. Здесь я живу.
— Что вы несете?!
— Погодите… Иван Сергеевич? — женщина нахмурилась, с недоверием поглядела на Прохора. — Он же… Он же умер.
— Что?!
Прохор ощутил, что задыхается. Но это был не последний удар, нанесенный ему незнакомой женщиной.
— Да, умер. Еще год назад… — она близоруко всмотрелась в лицо Прохора. Всплеснула руками. — Батюшки… Ведь вы его сын? Прохор?
Прохор молча кивнул. Ему казалось, он сам умер. А после восстал из могилы и вернулся в давно покинутый дом. Он медленно сполз вдоль стены на пол.
— Может, воды? — обеспокоенно спросила женщина.
Прохор не слышал ее.
— Я ничего не понимаю… — прошептал он. Схватился за голову. — Я же был у него здесь… Неделю назад!
— Не может быть, молодой человек. Вы здесь никак не могли быть. Я всегда дома. А если ухожу — дочка тут за меня. Сейчас я ее спрошу… — Женщина отвернулась, крикнула в глубину квартиры: — Света! К Ивану Сергеевичу, покойному, никто без меня не приходил?
— К кому? — приглушенно донеслось из квартиры. — Нет, не приходили.
— Стойте! — Прохор умоляюще, снизу вверх поглядел на женщину. — Но как это случилось?
— Ой, это же давно было, мы тогда еще сюда не вселились. Сердечный приступ, кажется. Вроде бы и вам звонили, телеграмму давали. Но вы же в воинской части, на задании вроде. Так и не связались с вами тогда.
Год назад… Да, тогда он был вне пределов досягаемости — как на другой планете. И, как с другой планеты, с задания вернулись не все. Уже по возвращении началось расследование. И, как обычно, по итогам во всем обвинили «стрелочника». Его вышвырнули со службы с «волчьим билетом». Наверное, он бы тогда спился или того хуже — если бы не поддержка отца…
Но, выходит, не было никакой отцовской поддержки? Не было отца? Ничего не было?!
Значит, все эти бесконечные встречи, чаепития и застолья с любимой отцовской закуской под ледяную водочку, бардовские песни под гитару, фотоальбомы, анекдоты, армейские байки, простые, но дельные отцовские советы, все эти пьяные разговоры по душам — все это плод его больного воображения?!
Выходит… Он просто сошел с ума.
— Эй, с вами все в порядке?
Это уже где-то за спиной. Он и сам не понял, как спустился по лестнице, вышел во двор. Вдохнул свежего воздуха полной грудью, поглядел на свои руки. Пальцы мелко дрожали.
Может, это Бука виноват? Что он сделал с его головой? Что это были за разряды такие? Как будто током… А может, вместе с нейрофоном этот монстр сжег ему какие-то участки мозга? И все в голове перепуталось?
Ответа не было. Идти тоже было некуда.
Разве что в психушку. Там ему быстро выделят отдельную палату. Уколы, процедуры там. Время от времени ногами по почкам от громил-санитаров…
Нет, лучше уж сразу в петлю… Или…
К Тине.
Если только она тоже — не плод его фантазий.
