Книга: Уникальный экземпляр: Истории о том о сём

Месяц на Грин-стрит

Первое августа — дата, вообще говоря, малопримечательная: ну, первый день последнего месяца лета; бывает, что самый жаркий день в году, хотя и не обязательно. Но нынче — обалдеть! — много чего произошло именно в этот день.

У маленькой Шарри Монк совсем расшатался очередной зубик, в 9:15 ожидалось лунное затмение, но самое главное — Бетт Монк (мать Шарри, ее старшей сестры Дейл и младшего братишки Эдди) перевозила их всех в дом с тремя спальнями на Грин-стрит. Дом был настолько живописным, что она, увидев его в каталоге недвижимости, сразу поняла: вот здесь и надо поселиться. У Бетт — хоп! — и возникло видение: она хлопочет на кухне и кормит детей завтраком. Ставит на плиту сковороду с длинной ручкой, переворачивает блинчики, а дети, уже в школьной форме, дописывают уроки, сражаясь за последний стаканчик апельсинового сока. Эта картинка оказалась настолько четкой, настолько особенной, что вопрос о покупке дома решился сам собой… Да, и этот вековой платан в палисаднике тоже будет принадлежать ей. Им всем.

Видения — или как еще их назвать? — у Бетт случались. Не каждый день и безо всякой духовной подоплеки, просто сверкала какая-то вспышка, и перед глазами — хоп! — возникало будто бы старое фото, сделанное давным-давно на отдыхе и вызывающее отчетливые воспоминания обо всем, что было до того и после. Как-то раз ее муж, Боб Монк, пришел с работы и — хоп! — Бетт увидела, причем в цвете, как он, сидя в ресторанчике близ отеля «Мишшен Белл Мэрриот», держится за руки с Лоррейн Коннер-Смайз. Лоррейн работала в отделе консалтинга у него в фирме, и у них была масса возможностей снюхаться. В долю секунды Бетт поняла, что ее брак из образцового превратился в пыль. Хоп.

Надумай она пересчитать такие видения (начиная с раннего детства) и припомнить, как они сбывались, Бетт, наверное, обратилась бы мыслями к званому ужину, который весь вечер услужливо подкидывал ей примеры: грант на учебу, который она выиграет через четыре года после того, как узнает о его существовании, комнатка в общежитии, которая достанется ей в Айова-Сити, первый мужчина (не Боб Монк), подвенечное платье, в котором она будет стоять у алтаря (с Бобом Монком), кабинет с видом на реку Чикаго, который она займет, успешно пройдя собеседование в «Сан-таймс», телефонный звонок, который она предвидела в тот вечер, когда ее отца и мать сбил пьяный водитель. В ванной комнате она с одного взгляда на полоску пробы на беременность определяла пол будущего ребенка. Список можно было продолжать до бесконечности. Между тем она не придавала особого значения этим видениям, не строила из себя провидицу или всеведущего экстрасенса. Бетт считала, что такая способность свойственна большинству людей, просто они этого не осознают. К тому же не все ее видения сбывались. Однажды она увидела себя участницей телевикторины «Своя игра», но ее туда не позвали. И все же процент совпадений впечатлял.

Боб решил жениться на Лоррейн, как только раскрылся их роман, и поплатился за эту вольность, исправно перечисляя алименты вплоть до поступления детей в колледж и материально обеспечивая Бетт. Покупка дома на Грин-стрит потребовала выполнения определенных условий банка, придирчивых инспекций и полугодового блокирования счетов, но сделка все же была совершена. Лужайка, платан, веранда, три спальни и офисная пристройка к гаражу сложились в землю обетованную, особенно после узкой двухуровневой квартиры, в которую Бетт поначалу вложила все свободные деньги, — в той живопырке они вчетвером теснились друг у друга на головах, как котята в обувной коробке. А теперь у них был даже задний двор, просторный, широкий! С гранатовым деревом! Бетт увидела — хоп, — как с наступлением октября ее дети будут бегать в забрызганных пурпурным соком футболках!

Грин-стрит располагалась на отшибе, машин — за исключением соседских — здесь почти не было, что позволяло спокойно играть на проезжей части. Первого августа дети упросили грузчиков первым делом достать из фургона велосипеды, в том числе и трехколесный, принадлежавший Эдди, чтобы немедленно освоить новую территорию. У грузчиков, молодых мексиканцев, тоже были дети, поэтому они не стали спорить и даже поглазели на беспечные детские забавы, а уж потом взялись разгружать домашний скарб.

Все утро Бетт освежала школьные знания испанского и, руководствуясь только интуицией, указывала, в какие комнаты нести коробки и как расставлять мебель: диван — сиденьем к окну, книжные шкафы — по обе стороны камина. Примерно в одиннадцать часов Дейл вбежала в дом с двумя чумазыми мальчишками, по всей видимости близнецами, лет десяти, одинаково застенчивыми, с похожими ямочками на щеках.

— Мам! Это Кейшон и Треннель. Через два дома от нас живут.

— Кейшон, Треннель, — сказала Бетт, — здравствуйте.

— Они зовут меня к себе обедать.

Бетт внимательно посмотрела на мальчиков:

— Это правда?

— Да, мэм, — ответил не то Кейшон, не то Треннель.

— Ты сказал мне «мэм»?

— Да, мэм.

— У тебя хорошие манеры, Кейшон. Или ты — Треннель?

Каждый из мальчиков указал на себя и назвал свое имя. Поскольку одеты они были по-разному, а не как киношные близнецы, Бетт не боялась их перепутать. К тому же у Кейшона волосы были заплетены в идеальные афрокосички, тогда как Треннель ходил обритым почти наголо.

— Какое сегодня меню? — спросила Бетт.

— Сосиски с фасолью, мэм.

— А кто готовит обед?

— Бабушка Элис, — сообщил Треннель. — Наша мама работает в «АмКоФедерал-банке». А папа работает на производстве кока-колы, но нам не дают кока-колу пить. Только по воскресеньям разрешают. Наша бабушка Диана живет в Мемфисе. Дедушек у нас нет. Мама после работы к вам зайдет и принесет на новоселье цветы из нашего сада. Папа тоже зайдет и принесет кока-колу, если у вас разрешено, а хотите — фанту. Мы не спросили бабушку Элис, хватит ли еды для Эдди и Шарри, поэтому им с нами нельзя.

— Мам! Да? Нет? — Дейл лопалась от нетерпения.

— Попросишь какой-нибудь зелени к сосискам с фасолью — и я скажу «да».

— Зеленые яблоки сгодятся, мэм? Для зелени? У нас есть зеленые яблоки.

— Яблоки подойдут, Треннель.

Ребятишки втроем пулей вылетели из дома, сломя голову сбежали по ступенькам с крыльца и понеслись через лужайку под низкой кроной платана. Держась на расстоянии, Бетт последовала за ними и посмотрела, как они ворвались через парадную дверь в пятый дом. Потом она покричала Эдди и Шарри, чтобы они закатили велосипеды на лужайку и шли есть сэндвичи, которые сейчас будут готовы, — остается только посуду найти.

К трем часам грузчики закончили работу и уехали, а Бетт досталось удовольствие распаковывать кухонную утварь и прямо из коробок переносить на полки или в ящики. У нее не осталось навороченных, пригодных для какой-нибудь одной операции гаджетов, которые собирал Боб в угоду своему, так сказать, кулинарному хобби. Бетт никогда не любила стоять у плиты, но после развода наловчилась готовить серьезные блюда, причем с некоторыми изысками. Пюре из шпината получалось у нее таким, что дети сами просили шпинат. Буррито с рубленым мясом индейки, бобами и сыром никогда не разваливались в руке. Дети ликовали, когда Бетт объявила, что каждый вторник у них будет Индейкин день, и ждали его всю неделю. Когда коробки опустели, а на полках воцарился относительный порядок, Бетт включила единственный агрегат, который на самом деле ценила, — кофемашину. Немецкого производства громада из нержавеющей стали обошлась — еще до развода — в тысячу баксов, занимала чуть ли не квадратный метр площади на столешнице, а по количеству разных примочек и клапанов могла соперничать с субмариной из фильма «Подводная лодка». Бетт настолько сроднилась с этим агрегатом, что по утрам нередко здоровалась с ним: «Привет, громила».

В конце концов она смогла присесть на диван в гостиной, приготовив себе массивную кружку эспрессо с горячим молоком двухпроцентной жирности. Большое окно походило на кадр из сериала «Оставленные: Теперь я живу здесь». В этом кадре то появлялась, то исчезала детская кавалькада — компания, либо жившая на Грин-стрит, либо выбравшая эту улочку своей штаб-квартирой. Белобрысая девчушка осматривала рот Шарри, как оценщик, нанятый зубной феей для выяснения перспектив. Мальчишки сообща принесли набор для детского бейсбола, а потом каждый по очереди лупил пластмассовой битой, чтобы другие отбивали. Дейл с какой-то девочкой раскачивались на нижних ветвях платана. У Кейшона и Треннеля, по всей видимости, объявилась сестра с ямочками на щеках и множеством косичек: она усадила Эда на свой розовый двухколесный велосипед и учила кататься; при ее содействии Эда занесло на газон дома напротив.

Газон этот принадлежал семейству Патель… кажется, так говорил агент по недвижимости? Патель? Индийская фамилия, не иначе. У Пателей, как видно, с периодичностью в одиннадцать месяцев появлялся очередной малыш, и все, судя по черным волосам и смуглой коже пятерки детишек мал мала меньше, отштампованы по единому образцу. У каждой из старших девочек Патель имелся мобильный телефон — айфон или «самсунг», — который они проверяли каждые сорок пять секунд. И беспрерывно фотографировали Эда на розовом двухколесном велике.

Бетт сделала попытку пересчитать всех, но они сновали, как мелкие рыбешки в огромном аквариуме, так что из этой затеи ничего не вышло. По ее прикидкам, ребят (самых разных оттенков) собралось человек двенадцать, они кишели, смеялись и носились туда-сюда.

— Я переехала в ООН, — сказала она в пространство.

Этой мыслью, подумалось ей, не грех поделиться с Мэгги, ее самой давней подругой, которая помогала ей советами на каждом этапе треснувшего брака — начиная с того первого «хоп» и вплоть до реальности отчаянного горя, безвозвратного расставания, поисков адвоката, трех с лишним лет бракоразводной тарабарщины и ночных бокалов красного, как роза, роза красная, вина. Телефон был у нее в сумке, оставленной на полу в гостиной. Бетт потянулась, чтобы его достать, и вдруг увидела, что по ее подъездной дорожке идет Пол Легарис.

Годами постарше Бетт, он явился в мешковатых бриджах и линялой красной футболке с мятым логотипом «Детройт ред уингз». На носу сидели очки — пожалуй, чересчур угловатые и хипповые для человека его возраста: по оценке Бетт, ее и Пола разделяли лет восемь. На ногах у него были шлепанцы; в принципе, стояло лето, но если мужчина в будний день разгуливает в шлепанцах, то, как думалось Бетт, он потерял работу, а новую не нашел. Хотя, возможно, работа у него ночная. Или сорвал куш в лотерею. Кто его знает.

В руке у Пола был магазинный пакет, а в нем запеченный в меду окорок; на сей раз обошлось без привычного «хоп», поскольку именно такой продукт рекламировался на пакете. Хотя входная дверь стояла нараспашку, потому что грузчики, а потом и дети весь день шмыгали взад-вперед, гость нажал на кнопку звонка и не стал вопрошать, есть ли кто-нибудь дома.

— Вы ко мне? — подойдя к порогу, настороженно спросила Бетт.

— Пол Легарис. Ваш сосед, — представился он.

— Бетт Монк.

— Я к вам с неофициальным визитом, — сказал он, протягивая ей окорок. — Добро пожаловать.

Бетт рассмотрела фирменный пакет:

— Знаете ли, с фамилией Монк… — Она сделала паузу. Пол смешался, как актер, забывший реплику. — Я вполне могла оказаться еврейской мамочкой, — продолжила Бетт. — А свинина — это…

— Трефное мясо. — Пол все же знал свою роль. — Некошерное.

— Ну, меня это не касается.

— Вот и хорошо. — Пол опять протянул ей пакет, и со второй попытки Бетт его приняла. — После моего переезда кто-то из соседей оставил такой же у меня на коврике — я не одну неделю кормился.

— Спасибо. Можно хотя бы предложить вам кофе?

На самом деле Бетт не имела ни малейшего желания затягивать встречу с соседом: неженатый мужчина (ей сразу бросилось в глаза отсутствие обручального кольца), занимавший соседний дом, оказался единственным непредвиденным и нежелательным фактором в ее новой жизни на Грин-стрит. Но вежливость никто не отменял.

— Очень мило с вашей стороны, — ответил он, стоя на крыльце, по другую стороны преграды, которой служила распахнутая дверь. — Но в день переезда у вас наверняка целый список дел.

Бетт оценила такой отказ. Дел и вправду было по горло. Она мотнула головой в сторону детского роя, носившегося по Грин-стрит:

— Ваши среди них есть?

— Мои живут со своей матерью. Вы их увидите в соответствующие выходные.

— Понятно. Спасибо за это. — Бетт кивком указала на пакет, который держала в руке. — Может, в пятницу сварю какой-нибудь суп из косточки.

— На здоровье, — сказал Пол, начиная отступление с крыльца. — Грин-стрит будет к вам благосклонна. Меня она пока не подводила. Да, кстати… — Он вновь сделал шаг к порогу. — Вы сегодня вечером свободны?

Вы сегодня вечером свободны?

В последние годы Бетт слишком много раз слышала этот вопрос. Вы сегодня вечером свободны? От разведенных и холостяков, от неприкаянных и одиноких, от тех, чьи бывшие жены воспитывают их детей, от тех, кто живет в многоквартирном доме и сидит в интернете на сайтах знакомств в надежде найти кого-нибудь для интеллектуального общения, романтических отношений или секса. Всем этим субъектам хватало одного взгляда на нее, чтобы подумать: «Интересно, она сегодня вечером свободна?»

Хоп!

Такое вот видение: подглядывая из окна, Пол караулит, чтобы Бетт Монк, разведенная, привлекательная (все еще), свернула на соседнюю подъездную дорожку. А дождавшись, неторопливой походкой идет следом, чтобы под надуманным предлогом завладеть ее вниманием: передать адресованный ей конверт, по ошибке брошенный ему в ящик, известить, что соседи разыскивают пропавшую собаку, справиться о самочувствии Эдди, растянувшего лодыжку. Будет тянуть время, болтать ни о чем и всем своим видом показывать эмоциональный голод.

Мозг Бетт обработал это видение — первое пятно на ткани новой жизни: сосед в поисках женщины.

— Я занята по дому, — сказала она. — Дел невпроворот.

Бетт отпила кофе.

— Около девяти часов я настрою телескоп, — сообщил Пол. — Сегодня ожидается частичное лунное затмение, которое достигнет максимальной фазы минут через пятнадцать от начала. Луна примерно наполовину войдет в великолепную красную тень Земли. Продлится это недолго, но вы успеете посмотреть.

— Угу, — неопределенно ответила Бетт.

Шлепая подошвами, Пол сошел с крыльца и двинулся через лужайку; как раз в этот момент прибежала озабоченная Шарри, держа в перепачканных кровью пальчиках какой-то мелкий предмет, вроде белоснежного камешка.

— Мама! Смотри! — пропищала она. — Мой зубик!

В умирающем свете первого дня улица затихла; дети разошлись по домам, где с небольшой разницей во времени всех ждал семейный ужин. Бетт дала детям ломтики окорока и салат из помидоров и листьев латука, приехавших из старой квартиры.

А перед этим Дарлин Питтс, мать Кейшона и Треннеля, принесла корзину цветов из собственного сада и приложила открытку: «Прошу тебя стать моей соседкой». Пока они болтали на крыльце, подтянулся и ее муж Харлан с двумя большими бутылками — спрайта обычного и спрайта диетического. Муж с женой сообща просветили Бетт насчет некоторых соседей.

— У Пателей такие имена — язык сломаешь, — шутливо посетовал Харлан. — Я лично зову их мистер и миссис Патель.

— Иррфан и Приянка. — Дарлин уничтожила мужа взглядом. — А выучить имена их детей тебе тоже слабо?

— Да, представь себе.

В этой паре Бетт узрела родственные души.

Дарлин отчеканила имена:

— Анания, Пранав, Приша, Анушка и младшенький — Ом.

— Ом — это еще куда ни шло, — сказал Харлан.

Семейство Смит — вот там — ведрами раздает абрикосы со своего дерева. Семейство Орнона — это вон там — держит на подъездной дорожке катер на гидролыжах, который ни разу не сдвинулся с насиженного места. Семейство Бакас из большого синего с белым дома ежегодно закатывает пир в честь греческой Пасхи, и кто не придет, того будут весь год совестить. У Винсента Кроуэлла сутками работает любительская радиосвязь. Дом его легко узнать по здоровенной антенне на крыше.

— А Пол Легарис преподает естествознание в Берэме. Колледж так называется. У него двое детей, большие уже, — сообщил Харлан. — Сын, я слыхал, пойдет служить на флот.

— Преподаватель, — сказала Бетт. — Отсюда и обувь.

— Как вы сказали? — не поняла Дарлин.

— Он принес нам окорок в шлепанцах. То есть окорок был в пакете, а ноги — в шлепанцах. Я еще подумала, что мужчина, который в будний день расхаживает в шлепанцах… ну, вы понимаете…

— Раскованный? — подсказал Харлан.

— Безработный.

— Так ведь в августе занятий нет. — Харлан вздохнул. — В такую погоду можно только позавидовать человеку в шлепанцах.

Хоп! Бетт увидела Пола во внутреннем дворике кампуса: сидит на скамье в перерыве между лекциями, окруженный милыми студенточками, записавшимися на его курс «Введение в биологию», — Легарис никогда не торопится. Хотя бы одна из этих милашек питает слабость к мужчинам в возрасте и с положением, — по крайней мере, Пол Легарис на это рассчитывает.

Пока Бетт мыла посуду и раскапывала наверху постельное белье, чтобы застелить кровати, теплый летний вечер опять выманил ребятню на улицу. Из окна спальни, отведенной девочкам, Бетт видела, как Пол с помощью нескольких ребятишек выкатывает из гаража самодельную тележку с большой трубой — вышеупомянутый телескоп. Когда совсем стемнело, Бетт подключила к телефону блютус-колонки, чтобы Адель обеспечила печальный саундтрек для хлопот по дому: нужно было выстелить бумагой полки стенного шкафа и расцепить вешалки. Бетт еще разбирала и раскладывала по ящикам комода привезенные вещи, когда внизу хлопнула входная дверь и по лестнице затопали детские шажки.

— Мам? — завопил Эдди, врываясь в свою будущую комнату. — Можно я сделаю телескоп?

— Восхищаюсь твоей решимостью.

— Профессор Легарис у себя дома сделал телескоп — знаешь, как классно!

— Профессор Легарис, говоришь?

— Ага. Рядом с нами живет. У него в гараже столько всяких классных штучек! Разные инструменты и провода он держит в таком большом хранилище, называется «шкаф-купи». Еще у него есть три старинных телика с круглыми ручками на боку, и еще швейная машинка, чтобы педалировать. — Эдди запрыгнул на кровать. — Он мне разрешил заглянуть через телескоп в это… в космос. Я Луну видел — ее наполовину как бы загородила тень от Солнца.

— Я, конечно, не профессор, но сдается мне, это была тень Земли.

— Так здорово! Я смотрю одним глазом, а в вышине как бы Луну вырезают из неба, но в телескоп даже отрезанный ломтик видно, только красный. И кратеры видно, и все такое. Он сам телескоп сделал, своими руками.

— И как же делается телескоп?

— Берешь круглое стеклышко и долго его стачиваешь, потом до блеска шлифуешь, потом вставляешь в один конец трубки, вроде как от пылесоса. Покупаешь такие штуковины для дырочки, куда глазом смотреть надо.

— Линзы?

— Оптиконы — кажись, так он говорил. Он ведет занятия по изготовлению домашнего телескопа. Ну, можно?

— Если найдем трубку от пылесоса.

В первый вечер на Грин-стрит дети легли спать позже обычного, но так обессилели, бегая по улице, что мгновенно заснули. Чтобы не забыть, Бетт сразу положила под подушку Шарри три доллара за выпавший зуб — фея сегодня расщедрилась.

Когда день наконец завершился, Бетт откупорила бутылку красного, как роза, роза красная, вина и позвонила Мэгги — рассказать о соседских ребятишках, о Питтсах, связанных с «Кока-Колой», и… да, о своем видении Пола Легариса.

— Ты же всегда имела успех у мужчин? — уточнила Мэгги.

— Успех при мне, — ответила Бетт. — Вот только мужчин нормальных нет. Все унылые. Все предсказуемые. Все отчаянно ищут женщину для придания смысла своей жизни.

— Отчаянно ищут женщину для секса, — уточнила Мэгги. — А ты — вот она, по соседству. Что? Если он снова притащится в облаке одеколона с запахом крысиного яда? Запри дверь, да и все. Он на тебя запал.

— Надеюсь, он предпочитает студенток. Преподавательниц. Активисток женского клуба.

— За них и с работы могут турнуть. А тут рядом поселилась шикарная разведенка — законная добыча. Наверняка он сейчас на твои окна телескоп направил.

— Все, что он увидит, — это «Звездные войны» на шторах у Эдди в спальне. Моя комната выходит на другую сторону.

Пока август, широко зевая, делал полный выдох в свое пекло, Бетт избегала встреч с соседом, чтобы в очередной раз не услышать: «Вы сегодня вечером свободны?» На подъезде к дому она присматривалась: не маячит ли на Грин-стрит Пол Легарис. Однажды он оказался у себя на лужайке, откуда помахал Бетт, когда та сворачивала к себе на подъездную дорожку, и выкрикнул:

— Как дела?

— Все супер, спасибо! — ответила Бетт и заспешила в дом, как будто по неотложным делам, которых у нее не было.

В другой раз он наблюдал, как соседские ребятишки перебрасываются футбольным мячом в игре под названием «Свинья летит»; тогда Бетт приложила к уху телефон, изображая важный разговор, и так вошла в дом. Пол помахал, но она только кивнула. По вечерам она с содроганием ждала, что вот-вот раздастся звонок в дверь и на пороге возникнет он, свежий, благоухающий парфюмом «Крид» или же «Homme» от Тома Форда, спросит, не занята ли она, и пригласит поужинать в «Спагетти фэктори». Один раз именно такое предложение поступило от ее дантиста. Он оказался таким самовлюбленным занудой, что Бетт перешла в другую стоматологическую поликлинику. Примерно в то время она объявила кратковременное перемирие в войне с любовными историями, но теперь твердо решила не отягощать свою новую жизнь на Грин-стрит никакими привязанностями, чтобы не опасаться краха.

Как выяснилось, дети значительно чаще, чем она, видели Пола Легариса. В пятницу вечером, когда он мыл машину (кому придет в голову мыть машину в пятницу вечером?), приехал Боб, чтобы забрать дочку и сыновей на выходные. Бетт провела бывшего мужа по первому этажу своего нового дома, дети собрали рюкзачки и загрузились в машину Боба. Эдди захотел познакомить папу с дядей — учителем космоса. Мужчины, решила Бетт, без всякой надобности зацепились языками. Когда Боб увез детей, Пол вернулся к мытью машины. Хотя видения у Бетт не было, она заподозрила, что мужчины делились впечатлениями… условно говоря, о ней.

Следующим утром Бетт смогла отоспаться и в отсутствие детей долго блаженствовала в постели, а затем босиком, в лосинах для йоги и в хлопчатобумажной футболке с капюшоном спустилась в гостиную, не выпуская из рук планшет.

— Привет, громила.

Приготовив себе горячий утренний эликсир, она босиком вышла с кружкой на задний двор, пока солнце не раскалило крыши и не убило прохладу. Планшет по-прежнему был при ней; у нее возникло такое чувство, будто она годами включала его только в постели, перед сном. Присев на деревянный садовый стул под кроной дерева, Бетт проскролила недавние выпуски «Чикаго сан-таймс мэгэзин», потом надолго застряла на сайте «Дейли мейл» — и вдруг услышала: тук-тук-тук-тук-тук.

Где-то отбивал свою дробь дятел.

Тук-тук-тук-тук-тук.

Она вгляделась в крону дерева, но не увидела никаких признаков этой птицы.

Тук-тук-тук-тук-тук.

— Настойчивый пятикратный повтор, — сказала Бетт, подсчитав «туки».

Она окинула взглядом стену, порадовалась, что дятел не разворотил сайдинг, выклевывая насекомых, и тут вновь раздалось «тук-тук-тук-тук-тук».

Звук доносился из-за забора, с заднего двора Пола Легариса. Высокий забор, который даже на Грин-стрит не исключал добрососедских отношений, не позволял разглядеть ничего, кроме верхушки дерева.

Дятла Вуди там не было, но «тук-тук-тук-тук-тук» не смолкало, и у Бетт проснулось любопытство. Ей захотелось узнать, насколько крупный этот Вуди, и она, развернувшись к забору, привстала, надеясь увидеть пернатого в деле.

Тук-тук-тук-тук-тук.

Двор Пола Легариса содержался в образцовом порядке, там даже были разбиты грядки с капельным орошением и опорами для вьющейся фасоли. На пятачке травы примостился ржавый, соскучившийся по лошади древний плуг, соседствующий, как ни странно, с массивом солнечных панелей. В дальней части двора стояли мощный кирпичный мангал и парусиновая газетница.

Тук-тук-тук-тук-тук.

Под покатым навесом, за складным столиком, сидел на шезлонге красного дерева сам Пол, уже одетый в обычную униформу: мешковатые бриджи, рубашку поло и неизменные шлепанцы. Сдвинув очки на макушку, он сосредоточенно склонился над каким-то громоздким прибором, изготовленным, судя по виду, в девятнадцатом веке.

Тук-тук-тук-тук-тук.

Прибор оказался пишущей машинкой, хотя и не похожей на те, что доводилось видеть Бетт. Старинное, из Викторианской, наверное, эпохи механическое печатное устройство с молоточками, бьющими по вставленному в каретку листу бумаги. Пол пятикратно ударял по какой-нибудь клавише — «тук-тук-тук-тук-тук», — капал на внутренний рычажок чуть-чуть смазочного масла и раз за разом повторял:

Тук-тук-тук-тук-тук.

Пол Легарис отравил мирное утро на Грин-стрит, реанимируя этого печатного монстра времен Жюля Верна.

Тук-тук-тук-тук-тук.

— Чтоб тебе, — пробормотала Бетт и вернулась в дом за новой дозой кофеина.

Присев с планшетом за кухонный стол, она все же не смогла отделаться от приглушенной долбежки по клавишам соседского текстового процессора, закованного в железную броню.

После обеда, когда солнце превратило Грин-стрит одновременно в сковородку и в очаг, Бетт позвонила Мэгги.

— Значит, он складирует у себя в доме телескопы и пишущие машинки. Хотелось бы знать, что еще, — недоумевала Мэгги.

— Допотопные тостеры. Телефоны с дисковым набором. Стиральные лохани с отжимом. Кто его знает?

— Я пошарилась в Сети. На сайтах знакомств его не нашла.

— Zloj_sosed.com? IMHO_4ydovishche?

Бетт выглянула в окно: напротив тормознул незнакомый автомобиль корейского производства, цвета красного лака для ногтей. Сидевший за рулем молодой человек вышел вместе с девушкой, несколькими годами младше, явно его сестрой. Когда они шли через дорогу к парадной двери Пола Легариса, Бетт отметила у парня типичную легарисовскую походку.

— Осторожно: дети, — сказала Бетт в трубку. — Угадай, кто нас осчастливил своим появлением?

— Кто? — Мэгги не угадала.

— Почти на сто процентов — отпрыски профессора-одиночки, моего соседа. Сын и дочь.

— С татуировками по всему телу? В ортопедических сандалиях?

— Ничего похожего. — Бетт присмотрелась к молодняку, ища признаки бунтарства или странностей. — Вид нормальный.

— Нормальный бывает режим работы стиральной машины.

Издав боевой клич, девушка помчалась к дому. Навстречу ей уже спешил Пол Легарис; они пересеклись на газоне. Дочка, смеясь, выполнила шейный захват и бросок. Сын тоже ввязался в потасовку, и дети скрутили отца, по которому, как видно, успели соскучиться.

— Не пришлось бы мне звонить девять-один-один. Кажется, сейчас кое-кому плечо сломают.

В тот вечер Бетт, Мэгги и сестры Ординанд решили поужинать в мексиканском кафе, сооруженном из шлакобетонных блоков и украшенном бумажными абажурами; обстановка была настолько правдоподобной, что они побоялись пить там воду и заказали по коктейлю «Маргарита». Под общий хохот начались рассказы о бывших мужьях, никудышных любовниках и никчемных мужчинах, неразумных и неадекватных. Разговор, бойкий и игривый, то и дело перемежался колкостями в адрес Пола Легариса.

Через пару часов после наступления темноты водитель дешевого такси «Подброска» высадил Бетт на Грин-стрит; перед домом Пола Легариса опять стоял телескоп. Хозяйского автомобиля на подъездной дорожке не было, но дети самостоятельно исследовали небеса. Бетт направилась прямо ко входной двери, но тут до нее донесся голос соседского сына.

— Добрый вечер, — только и сказал парень.

Кивнув, Бетт буркнула что-то вроде «добр…», но не замедлила шага.

— Хотите посмотреть луны Юпитера? — вступила девушка. — В самой середке неба, обалденно красивые.

— Нет, спасибо, — отрезала Бетт.

— Великолепное зрелище! — Тон голоса у нее был такой же, как у Дейл: искренний, дружелюбный, по малейшему поводу звенящий от восторга.

— А затмение сегодня не показывают? — Бетт доставала из сумочки ключи.

— Затмение — это редкость. А Юпитер все лето будет виден, — ответила девушка и добавила: — Я — Нора Легарис.

— Привет. Я — Бетт Монк.

— Мама Дейл, Шарри и Эдди? Папа говорит, ребята у вас прикольные. — Девушка направлялась к Бетт и уже ступила на подъездную дорожку. — Вы купили дом Шнайдеров. Они в Остин переехали, везунчики. А это мой брат. — Нора ткнула пальцем в сторону телескопа. — Скажи миз Монк, как тебя зовут!

— Лоренс Альтуэлл-Чанс Делагордо Легарис Седьмой, — сказал парень. — Можно просто Чик.

Лицо Бетт приняло такое выражение, будто она накачалась коктейлями с текилой; впрочем, это соответствовало действительности.

— Чик?

— Ну хорошо: Ларри. Это долгая история. Хотите увидеть то, что увидел Галилей столетия назад? От этого изменился весь ход истории человечества.

Отмахнуться от такого приглашения и юркнуть в дом было бы хамством, совершенно не в духе Грин-стрит. Нора и Чик оказались чудными ребятами. Поэтому Бетт сказала:

— Если так ставится вопрос, то, пожалуй, взгляну.

Она пересекла границу и ступила на территорию Легалиса — впервые. Чик посторонился, приглашая Бетт к телескопу:

— Зацените Юпитер.

Бетт приблизила один глаз к линзе, вставленной в открытый конец трубки от пылесоса.

— Старайтесь не сдвигать телескоп. Он должен быть точно выровнен.

Бетт моргнула. Ресницы махнули по стеклу. Она не понимала, куда нужно смотреть.

— Ничего не вижу.

— Чик, — вздохнула Нора, — сказал «зацените Юпитер» — так дай возможность заценить.

— Простите, миз Монк. Я сейчас проверю.

Чик посмотрел в телескоп гораздо меньшего размера, установленный на огромной трубке от пылесоса, и пошевелил его вверх-вниз и вправо-влево.

— Да вот же он, жирный, как гусь!

— Надеюсь, теперь вы увидите Юпитер, — сказала Нора.

Прильнув глазом к объективу, да так, что тушь для ресниц едва не оставляла разводы на линзе, Бетт поначалу не увидела ничего, а потом различила яркую точку света. Юпитер. Причем не один, а с четырьмя спутниками, которые выстроились в шеренгу: один слева от Юпитера и три справа, предельно отчетливые.

— Ничего себе! — воскликнула Бетт. — Как нарисованные! Это Юпитер?

— Король планет, — сказал Чик, — и повелитель юпитерианских лун. Сколько вы видите?

— Четыре.

— В точности как Галилей, — добавила Нора. — Он вставил два стеклышка в медную трубку, направил ее на самую яркую точку итальянского небосвода и увидел именно то, что сейчас видите вы. Тем самым он захлопнул дверь перед носом Птолемеевой теории Вселенной. И за это поплатился.

Бетт не могла оторваться. Она ни разу в жизни не заглядывала в космос и не видела своими глазами другие планеты. Юпитер был изумителен.

— Подождите, это вы еще Сатурн не видели, — сказал Чик. — Кольца, луны, все дела!

— Так покажи! — Бетт вдруг потянуло к небесным пейзажам.

— Не могу, Сатурн взойдет только рано утром, — объяснил Чик. — Хотите — поставьте будильник на без четверти пять, я вас тут встречу и настрою телескоп.

— На четыре сорок пять? Утра? Этому не бывать. — Бетт отошла от телескопа и юпитерианских лун. — Объясни-ка мне, почему «Чик»?

Нора засмеялась:

— Эббот и Костелло. В одном их фильме тощего звали Чик. Мы эту комедию смотрели тыщу раз, и я стала звать брата Чик. Прозвище к нему приросло.

— Уж лучше, чем Ла-Ла-Ла-Ларри Ле-Ле-Легарис.

— Да уж конечно, — сказала Бетт. — В четвертом классе меня, как и еще семь девочек, звали Элизабет. — Бетт еще раз посмотрела в телескоп на Юпитер и опять поразилась красоте этого зрелища.

— Старик едет. — На Грин-стрит Нора увидела свет фар отцовской машины.

Бетт хотела рвануть к своему дому, но в сложившихся обстоятельствах это выглядело бы настолько оскорбительно, что ей пришлось перебороть свое инстинктивное желание смыться.

— Эй, клоуны, вы что делаете у меня на газоне? — Пол вышел из машины, а с ним — какой-то рыжеволосый парень, ненамного старше Чика. — Я не вам, Бетт. А этим двум ушлепкам.

Нора обернулась к Бетт:

— Папа употребляет такие слова, как «ушлепки». Извините, что при вас.

— Это Дэниел.

Пол указал на рыжего парня, который — Бетт сразу заметила — отличался крайней степенью худобы, возможно от недоедания. Одет он был во все новое, но явно не по своему вкусу, и этого стеснялся. Ребята поздоровались; Бетт тоже сказала «здрасте».

— Толстяк со спутниками на месте? — Пол проверил, как выглядит газовый гигант. — Дэниел, ты когда-нибудь видел Юпитер?

— Нет. — Без лишних слов Дэниел подошел к большой трубе и заглянул в окуляр, а потом без выражения сказал: — Вау.

— А у вас есть спутник, Бетт? — спросил Пол.

— Был когда-то. Научил меня говорить «фигасе». — Бетт покосилась на Нору. — Извини, что при тебе…

— «Фигасе» — нормальное выражение, — сказала Нора. — Универсальная превосходная степень. Как «не хило» или «супер-дупер».

— Или «клево», — вставил Чик.

— Или «ништяк», — добавил Пол.

— Или «охереть», — сказал Дэниел. И опять без выражения.

Все растерялись.

Этот Дэниел остался у Легариса на несколько дней. По утрам Бетт слышала их отдаленные голоса, долетавшие через забор из заднего двора. У нее на глазах эти двое отъезжали от дома около семи вечера, и в один из вечеров рыжий не вернулся. На Грин-стрит опять царили мячики, велосипеды и малышня, спешившая урвать последние дни каникул. По воздуху вдруг осязаемо поплыл исход лета.

В последний августовский вечер Бетт повела детей в пиццерию, примыкавшую к павильону игровых автоматов. После этого грохота домой они вернулись, как в рай. Ребятишки Пателов у себя на лужайке возились с поливочным шлангом, Эдди и Шарри побежали к ним. А Дейл сразу вошел в дом. Бетт помедлила на чудесном, прохладном ветерке, перебиравшем листву платана. Привезенные в картонной коробочке остатки пиццы незаметно перекочевывали к ней в руку, и, склоняясь под нижними ветками, Бетт с аппетитом откусывала один кусочек за другим.

Пол Легарис рядом не отсвечивал. Его машины на подъездной дорожке не было, и в тишине Грин-стрит Бетт расслабилась, хотя мучилась чувством вины, приканчивая четвертый ломтик «пеперони» с оливками и луком. Тонкий полумесяц недоеденной корочки она бросила в траву, для птиц, — и тут на подъездной дорожке Пола ей померещилось огромных размеров насекомое.

Чуть не взвизгнув от ужаса — это же мог оказаться гигантский паук, — она сообразила, что там, где Пол ставит машину, валяется связка ключей.

Перед Бетт встала своего рода дилемма: как в таком случае должна поступить соседка? Поднять ключи и оставить у себя до возвращения Пола, а затем постучаться к нему в дверь и вернуть находку? Если это действительно его ключи (что наиболее вероятно), она избавит его от мучительных и бесплодных поисков. Любой нормальный человек поступил бы именно так, но — хоп! — Пол так обрадуется, получив свои ключи, что станет навязываться с приглашением на ужин собственного приготовления: «Слушайте! Давайте-ка я во дворе организую ребрышки на гриле по моему фирменному рецепту!»

Бетт это совершенно не улыбалось. Проще всего было бы отправить к соседу Эдди. Когда Пол вернется домой, ее сын сделает доброе дело — забежит к нему с ключами, а Бетт отсидится в доме, вот и все.

Нагнувшись, она подняла связку. Помимо пары ключей от входной двери на связке болтались брелок с изображением печати Бэремского муниципального колледжа, ключик от велосипедного замка и самый большой предмет — пластиковая покерная фишка с просверленной у края дырочкой.

Фишка давно стерлась, насечки на ребре сгладились. На некогда красной поверхности сохранились лишь блеклые пятна цвета. В центре виднелась крупная двадцатка. Не иначе как Пол выиграл двадцать баксов в нелегальном плавучем казино у границы штата. А возможно, фишка напоминала о сделанной ставке в две тысячи долларов. На обратной стороне Бетт различила затейливой формы, стилизованные, как на татуировке, буквы «А» и «Н», помещенные в квадрат, поставленный на угол наподобие бейсбольной площадки. В угасающем вечернем свете она заметила на свободном поле фишки какие-то надписи, в частности слово «порок», а может, «порог» или «дорог» — да какое угодно слово из пяти букв.

На другой стороне улицы мальчишки играли в козла, ударяя мячом о дверь гаража Пателей. Бетт унесла ключи в дом, чтобы Эдди позже вернул их владельцу.

Дейл сидела с ноутбуком в гостиной и смотрела на «Ютьюбе» конный спорт.

— Ты занята? — спросила ее Бетт, но Дейл не ответила. — Эй, дочурка. — Она щелкнула пальцами.

— Что? — Дейл не отрывалась от компьютера.

— Можешь погуглить одну вещь?

— Погуглить что?

— Вот эту покерную фишку.

— Ты подписываешь меня гуглить покерные фишки?

— Одну конкретную фишку.

— Было бы чего гуглить — я тебе и так скажу: это покерная фишка.

— Откуда она?

— С фабрики фишек.

— Я сейчас ею в тебя запущу, если не погуглишь немедленно.

Со вздохом посмотрев на мать, на связку ключей, на покерную фишку, Дейл закатила глаза:

— Ладно! Я могу хотя бы досмотреть?

Бетт указала дочери на отличительные признаки фишки — блеклый красный цвет, двадцатка, а на обратной стороне стершиеся буквы «АН» — и оставила ей всю связку, а сама пошла ополоснуть руки от крошек пиццы. Когда она стала загружать посудомоечную машину, Дейл прокричала что-то из комнаты.

— Что? — не расслышала Бетт.

Дейл принесла ноутбук на кухню:

— Для наркотов.

— Ты о чем? — Бетт укладывала столовые приборы в верхний лоток посудомойки.

— Об этой фишке. — Дейл показала матери серию изображений. — «АН» означает «Анонимные наркоманы». Есть анонимные алкоголики, а это — наркоманы. Я ввела «жетоны АН», получила ссылку на сайт, поискала изображения — и вот, пожалуйста.

Бетт бросился в глаза тот же рисунок, что и на брелоке для ключей: были помещены в «бейсбольный» квадрат с буквами «АН». Свободное поле занимали слова «Личность», «Бог», «Общество», «Служение».

— Такими фишками отмечают «чистоту», — объяснила Дейл, — то есть воздержание от наркотиков. Длительностью в тридцать дней и более.

— Но здесь написано «двадцать». Зачем Полу Легарису понадобилась пластиковая фишка «Анонимных наркоманов»?

— Наверно, двадцатка означает двадцать лет, — сказала Дейл. — Откуда у тебя эти ключи?

Бетт замялась. Если Пол Легарис как-то связан с наркотиками или «Анонимными наркоманами», нужно сперва разобраться самой, а потом уже рассказывать дочери.

— Нашла где-то, — ответила Бетт.

— Прикажешь погуглить еще что-нибудь? Фишки казино, правила покера?

— Нет.

Бетт вернулась к загрузке посудомоечной машины, а закончив, позвонила Мэгги.

— Однозначно: «Анонимные наркоманы», — подтвердила Мэгги. — «АА» — это «Анонимные алкоголики», «АК» — «Анонимные кокаинисты». Нынче все анонимно.

— Действительно «АН» — сообщество наркоманов?

— А кого же еще — нарколептиков? — Тут Мэгги полюбопытствовала: — Ты на сто процентов уверена, что это его ключи?

— Нет. Но они валялись на его подъездной дорожке, так что можно, конечно, допустить… и выставить себя полными дурами…

— Мужики, подписавшиеся на программу «Двенадцать шагов», всегда спят с себе подобными. У Сары Джаллис племяшка вышла замуж за парня из своей группы «Анонимных алкоголиков», но потом они вроде развелись.

— Если Пол Легарис двадцать лет состоит в «Анонимных наркоманах», с чем это связано?

— Ну… — Мэгги выдержала паузу. — Видимо, это как-то связано с наркотой.

Через час пришли домой Эдди и Шарри, промокшие под пателовским шлангом. Еще через час все трое детей, выкупанные, сидели перед игровой приставкой и смотрели какой-то фильм по ТВЧ. Бетт уединилась на кухне и один за другим просматривала сайты, касавшиеся «Анонимных наркоманов». Она не услышала стука в дверь.

— Пришел профессор Легарис. — В кухню зашел Эдди. Бетт подняла взгляд на сына, но никак не отреагировала. — У двери стоит.

Действительно, он стоял у двери, только с другой стороны, одетый в джинсы, белую рубашку и мягкие мокасины на тонкой резиновой подошве. Выйдя на крыльцо, Бетт прикрыла за собой дверь, чтобы приглушить звук телевизора.

— Привет, — сказала она.

— Извините за беспокойство. Хотел попросить у вас разрешения пройти к себе через ваш задний двор.

— В связи с чем?

— В связи с тем, что я полный идиот. Не могу попасть домой. Надеюсь, хотя бы раздвижная дверь у меня не заперта. А если перелезать через мой собственный забор, то я непременно угожу в помойные бачки.

Бетт смотрела на Пола: это он месяц назад принес ей запеченный в меду окорок, мыл свою машину по пятницам и считал, что у нее прикольные дети, это он мастерил телескопы и чинил старинные пишущие машинки. Хоп! Пол Легарис затесался в кружок мужчин и женщин, устроившихся на складных стульях. Он выслушивает тощего рыжеволосого Дэниела, который рассказывает, как в свое время сидел на героине. Пол кивает, узнавая собственные проблемы двадцатилетней давности.

— Подождите здесь, — говорит Бетт.

Через несколько мгновений она вернулась со связкой ключей.

— Мои ключи, — выдохнул Пол. — Вы стащили мои ключи? Это розыгрыш?

— Они валялись на вашей подъездной дорожке. Я сперва подумала: тарантул, но нет.

— По-видимому, я выронил брелок от автомобиля и не заметил — очередная незадача, вызванная моей рассеянностью. Я даже не догадывался, где их посеял, так что спасибо.

— Честь и хвала Грин-стрит с ее добрососедскими отношениями, — сказала Бетт.

Сейчас как раз был удобный момент, чтобы захлопнуть дверь и тем самым пресечь всякое общение с этим любителем шлепанцев, которого она избегала с момента своего переезда. Но неожиданно для себя она задала вопрос:

— А где же этот рыжий парень, Дэниел, образец красноречия?

Пол уже развернулся, чтобы уйти, но остановился перед стоявшей на пороге Бетт.

— Вы о Дэнни? — Пол замялся. — Он в Кентукки.

— В Кентукки? Он оттуда родом? — Бетт поудобнее прислонилась к дверному наличнику и поймала себя на том, что впервые с того дня, когда услышала «Вы сегодня вечером свободны?», чувствует себя непринужденно в компании Пола.

— Родом он из Детройта. В Кентукки открылась временная вакансия, и он поработает там три месяца, если все пойдет гладко. Надеюсь, от него не было беспокойства, пока он у меня гостил?

— Нет-нет. Мне только все время хотелось предложить ему бутерброд, чтобы немного подкормить.

— Понимаю. Дэнни нужно лучше питаться. — Пол опять развернулся к ступеням, чтобы уйти.

— Знаете, — сказала Бетт, — в старину рыжих считали бесами. Из-за дьявольского цвета волос.

Пол засмеялся:

— В нем есть нечто бесовское, но не больше, чем в любом из нас.

Бетт взглянула на связку ключей у Пола в руке, на покерную фишку, выданную за двадцать лет чистоты… два десятилетия без наркотиков. И кое-что прикинула в уме. Чик Легарис определенно достиг двадцати одного года и, следовательно, был еще младенцем в ту пору, когда его отец, опустившийся на самое дно, начал свой путь к сегодняшнему августовскому вечеру.

В этот миг Бетт еще острее почувствовала, что она сама и ее дети принадлежат к миру Грин-стрит.

— Спасибо, что избавили меня от массы неудобств. — Пол помахал ключами.

— De nada.

Пока он шагал к своему дому, Бетт смотрела ему вслед.

Она повернулась, чтобы уйти в дом, и тут — хоп! — увидела себя в кухне рано утром, задолго до рассвета, когда дети еще спят.

— Привет, громила, — говорит она своему кофейному агрегату и готовит себе обычный утренний латте, а потом, в другой кружке, двойной капучино с умеренной шапкой пены.

Обе кружки она выносит на крыльцо, спускается по ступеням, пересекает лужайку под низко нависающими ветвями платана и оказывается на подъездной дорожке, где у Пола Легариса наготове стоит телескоп, направленный к восточному небу, пока еще глубокому, темно-синему.

Там как раз поднимается Сатурн. В окуляре он великолепен, окольцован — жирный, как гусь, просто красавец.

Назад: Добро пожаловать на Марс

Дальше: Алан Бин плюс четыре