Майя гуляла по лугу с Гехтой.

– И почему ты замуж не идешь? – спросила Гехта. – Вон у тебя какие поклонники богатые да знатные.

Майя вытащила из резной шкатулки лист пергамента с большой печатью.

– Вот, приказ об освобождении. Когда я его предъявлю, мы с Зан-Керелем поженимся.

– Да, но путь лежит в аккурат через отцовскую усадьбу.

Потом Майя с возлюбленным куда-то побежали – Зан-Керель в офицерском мундире, с погонами на плечах и кинжалом за поясом.

– А Форниду я убью, – сказал он. – Майя, я тебя никогда не разлюблю! В Бекле мы снова встретимся и свадьбу сыграем – если захочешь, конечно.

– Ах, Зан-Керель, не уходи! Постой! Тебя убьют!

– Да что вы такое говорите! Сайет! Госпожа Майя!

Образ Зан-Кереля задрожал и расплылся, как утренний туман над Крэндором.

– Госпожа Майя, что с вами?!

Бурные воды Вальдерры бросали ее из стороны в сторону, как щепку.

– Ох, сайет, да проснитесь же! И не добудишься вас!

Майя раскрыла глаза. У постели стояла Огма.

– Сайет, простите, я уж вас звала-звала, трясла-трясла, а вы все не просыпаетесь! Там служанка пришла, говорит, у нее для вас есть вести важные, секретные.

Майя, сощурившись от яркого света, сладко потянулась и зевнула.

– Что за служанка?

– Не знаю, сайет. Я все проверила, как вы велели, – ножа у нее нет.

– А кто ее прислал?

– Сказала, из особняка благой владычицы. Ее Чийя зовут.

– Чийя? Смуглая, крепко сбитая? Глазом косит и слова на уртайский манер выговаривает?

– Да, сайет. Вроде как дело срочное, а ждать она не может, ей возвращаться надо. Ну я и решила вас разбудить.

– Пришли ее ко мне.

Чийя, в оборванном холщовом платье, нерешительно вошла в просторную опочивальню, залитую ярким солнечным светом, и испуганно огляделась. Из бойкой, здоровой крестьянки, которая еще недавно запихнула огрызок яблока Майе за шиворот, она превратилась в запуганную истощенную девчушку, чумазую, с сальными остриженными патлами. Она остановилась у порога, потупилась и почтительно поднесла ладонь ко лбу.

– Ох, Чийя! – Майя подскочила к ней и схватила за руки. – Да что ты такое делаешь!

– Сайет, я…

– И не называй меня сайет, выдумаешь тоже! Садись. Завтракать будешь?

Чийя кивнула. Майя велела Огме принести еды на двоих.

Уртайка жадно умяла яичницу, полковриги хлеба с маслом, фрукты и мед, запивая все молоком.

– Да не торопись ты! – сказала Майя, усевшись рядом с ней у окна. – Не бойся, я тебя в обиду не дам. Ну, то есть если ты не сбежала…

– Нет, я не сбежала. Я весточку принесла.

– От благой владычицы? – испуганно спросила Майя. – Она вернулась?

– Нет, она в Палтеше. А весточка от Зуно.

– Ну, тогда с вестями можно и подождать. Расскажи, что с тобой случилось?

Печальная участь Чийи растрогала бы самое жестокое сердце. После того как Майю с Оккулой продали Сенчо, уртайку отправили на Невольничий рынок вместе с десятком других рабынь, пригодных для домашней работы, – некрасивых, но крепких и здоровых. В торгах Чийя ничего не понимала и не знала, за какую сумму ее продали. Купил ее дворецкий благой владычицы и отправил на кухню. Сразу после этого с Чийей случился еще один приступ неведомой болезни, от которой она едва не умерла. В особняк благой владычицы ее призвали один-единственный раз – чтобы выпороть розгами перед Майей. Жила она впроголодь, работала от рассвета до заката, а со двора ее не выпускали. Однажды посыльный из северной Урты передал ей письмо от родных. Чийя, не зная грамоты, попросила кухарку его прочесть, но та разорвала его на мелкие клочки.

О подвиге Майи было известно всем бекланцам, даже рабам. Чийя похвасталась, что знакома с Майей, а благая владычица, узнав об этом, приказала выпороть бедняжку. Чийя едва не обезумела от боли и даже не догадывалась, что Майя за нее заступилась.

– Значит, тебя Зуно ко мне прислал? – спросила Майя, донельзя возмущенная услышанным.

– Да, сайет… то есть Майя. Он пришел на кухню и велел, чтобы меня к тебе отправили.

– Вот и славно, – вздохнула Майя, попросила Огму приготовить для Чийи ванну и послала Джарвиля за писчим.

Час спустя Чийя, одетая в Майино платье попроще, вышла в гостиную.

– Садись, я тебе сейчас два письма прочитаю, – заявила Майя, расцеловав уртайку в обе щеки. – Слушай.

«Дворецкому благой владычицы. Сообщаю вам, что я покупаю вашу невольницу, Чийю из Урты, за две тысячи мельдов. Надеюсь, цена вас устраивает. Деньги вам передаст посыльный в обмен на вашу расписку, а Чийю я отправила с поручением в северную Урту. Майя Серрелинда».

– А вот и второе письмо, – продолжила Майя. – «Сурдаду, старейшине…» А как твоя деревня называется? «… Чийя, которую вы прошлым летом продали в Беклу в счет подати, была моей невольницей, но за хорошее поведение я ее освободила и позволила вернуться домой. Прошу ваших заверений, что ее больше не включат в партию рабов. Майя Серрелинда».

Обрадованная Чийя даже не заметила, как Майя отправила Джарвиля с письмом в особняк благой владычицы, и пришла в себя только тогда, когда Бреро предложил проводить ее до Караванного рынка и договориться с хозяином каравана, отправляющегося в северо-восточную Урту, Гельт и Ортельгу. Тут Майя сообразила, что так и не знает, с какой весточкой Зуно прислал к ней Чийю.

– Ну, что Зуно велел мне передать? – смеясь, спросила Майя.

– Что твоя подруга просит тебя прийти.

– Моя подруга? Какая еще подруга?

– Подруга – он по имени ее не назвал.

Майя догадалась, что об Оккуле знали только самые доверенные слуги благой владычицы. Даже Кембри считал, что чернокожая невольница погибла.

– А, понятно. А еще что?

– Твоя подруга хочет сегодня ночью с тобой встретиться и просит, чтобы ты с Мильвасеной пришла. Зуно сказал, что это очень важно. Только прийти надо тайком, с черного хода.

На радостях Чийя разрыдалась. Майя вручила ей деньги на дорогу и отправила с Бреро на Караванный рынок, а потом, послав Огму к Мильвасене с приглашением на ужин, погрузилась в размышления. Она не подозревала, что Оккула осталась в Бекле. Зачем? И для чего ей понадобилось встретиться с Майей и Мильвасеной? Наверное, случилось что-то из ряда вон выходящее.

Ночь выдалась безлунной и темной, несмотря на то что на севере ярко сияла комета. Бреро довел Майю с Мильвасеной до дворика в мрачном проулке на задворках особняка благой владычицы, где девушек встретил Зуно. Майя дала Бреро десятимельдовую монетку и велела вернуться через два часа. Зуно открыл дверь своим ключом, и все трое поднялись на третий этаж, в обеденный зал, украшенный резными панелями.

Туда пришла Оккула в оранжевом метлане, очень похожем на тот, который Майя впервые увидела на ней в Теттите. Оккула расцеловала подругу и оглядела ее с головы до ног.

– Ты все хорошеешь, банзи, – улыбнулась она.

Сама Оккула осунулась и подурнела, черная кожа утратила блеск и подернулась каким-то серым налетом. Зуно принес угощение – вино, фрукты и орехи серрардо, – взял на руки белого кота и уселся рядом с Оккулой.

– Доверьтесь мне, сайет, – сказал он Мильвасене. – Мы с Оккулой заодно и поклялись во всем друг другу помогать.

– Ох, мы тут чисто обезьяны в клетке, – пожаловалась Оккула и залпом осушила кубок вина. – Плохо мне целыми днями взаперти сидеть. Да еще и заняться нечем…

– А почему она вас в Палтеш не увезла? – спросила Майя.

– Не знаю, – вздохнула Оккула. – Видно, побоялась. С ней только Ашактиса поехала, Форнида без нее никуда. Уж не знаю, какое зло они вдвоем задумали. Мы с Ашактисой не сдружились, она меня со свету готова сжить, только пальцем меня не тронет, пока я Форниду ублажаю. А может, Форнида не захотела отвлекаться – поверь мне, она что-то худое замышляет, деваться-то ей некуда. Так что она на все готова, кого хочешь убьет, лишь бы своего добиться. Поэтому я вас и позвала – предупредить.

– Ох, я ее очень боюсь, – призналась Мильвасена. – А что она задумала?

– А это одному Крэну известно, – ответила Оккула. – Послушайте, мне столько вам надо рассказать, что и не знаю, с чего начать. Мильвасена, тебе там сидеть не в тягость? Может, приляжешь? Живот-то уже вон какой огромный!

Мильвасена с улыбкой покачала головой.

– Ну, как хочешь, рожать-то тебе, – ухмыльнулась Оккула. – Мне оно ни к чему. От младенцев только рев и пеленки вонючие. Ох, ладно, не об этом речь. Мильвасена, скажи, какие вести из Халькона? Только не повторяй мне, что глашатаи объявляют, это я и так знаю. Всю правду говори.

– От Кембри объяснений не дождешься, – кивнула Мильвасена. – Но Эльвер мне письма часто присылает, а еще я разговоры солдат подслушиваю. – Помолчав, она спросила: – Оккула, а ты на чьей стороне?

– А ты на чьей? – осведомилась Оккула. – Понятное дело, ты хочешь, чтоб Эльвер домой вернулся… А с Сантилем как же?

– Ну, раньше я надеялась, что Леопарды с Сантилем договорятся, – ответила Мильвасена. – Думала, раз войско в Халькон отправили, бунтовщики испугаются и все будет как прежде.

– А теперь что?

– Ой, ты не знаешь, что ли?

– Не знаю, конечно, – раздраженно проворчала Оккула. – Нас тут заперли, как коров в хлеву. Что случилось? Сантиля разгромили?

– Да где там! Эльвер в Йельдашей отступает. Недавно письмо мне прислал… – Мильвасена вытащила из кармана обтрепанный клочок бумаги и прочла вслух: – «Мы блуждаем по лесам в поисках мятежников… Противник сжигает усадьбы, угоняет скот, нападает на обозы с провиантом. Войско голодает. В этой глуши помощи ждать неоткуда. Похоже, придется отступать в Икет… Прошу тебя, не говори об этом моему отцу». Вот они, мужчины! Им лишь бы воевать да друг перед другом бахвалиться. Я Эльвера предупреждала, что все так и будет. Места в Хальконе глухие, я-то знаю, а он там не был никогда. Ох, лишь бы им живыми оттуда выбраться!

– Как по-твоему, Беклу захватят? – внезапно спросила Оккула.

– Кто? – ошеломленно спросили Зуно с Майей.

– Сантиль? – уточнила Мильвасена. – Нет, ему не до того. Вот уведет Эльвер свое войско из Халькона, все бунтовщики по домам разойдутся – страда же начинается, работники нужны.

– Ну это вряд ли, – возразила Оккула. – В Урте и в Белишбе смута поднялась, белишбанские рабы восстали, Сендекару пришлось войска из Субы на юг послать. А это Карнату только на руку.

– Ни Кембри, ни Леопарды об этом не упоминают. – Мильвасена озабоченно наморщила лоб. – Похоже, они считают, что Беклу захватить невозможно.

– Мне это без разницы, – заявила Оккула. – Меня другое тревожит. Понимаете, рано или поздно Форнида в Беклу вернется и при первой возможности встанет на сторону победителей. Она кого угодно уговорит, даже Сантиля, скажет ему, что ни в чем не виновата, что это все Леопарды проклятые, да еще и помощь предложит. Она хитрая, как стая лис. По-моему, она как раз и замышляет Беклу захватить. – Оккула вскочила и, сжав кулаки, заметалась по обеденному залу. – Для чего она в Палтеш сбежала? Чтобы от Кембри улизнуть? Нет, ради того, чтобы палтешцев против Беклы настроить, вот зачем. Маршал ее удавить готов… Да чего уж там, даже Дераккон ей смерти желает. Но я им не позволю – я своими руками ее прикончу, не сомневайтесь.

Она замерла у окна, глядя на туманную комету над Гельтскими горами. Настроение подруги напомнило Майе темный поток, бесшумно струящийся меж крутых берегов, – глубокий и опасный.

– А почему ты ее раньше не убила? – спросила Майя. – Ну, вроде как она увлеклась и случайно померла…

Зуно укоризненно покачал головой.

– Нет, банзи, – ответила Оккула. – Тогда бы меня в ее смерти сразу обвинили – еще бы, та самая невольница, которая к убийству Сенчо причастна! Даже разбираться не стали бы, подвесили бы за ноги, и дело с концом. Вдобавок я ей должна объяснить, кто я такая. Так что не сомневайся, ее смерть несчастным случаем не назовут. А в нужный момент я все устрою. Поэтому мне важно знать все, что происходит.

– Знаешь, Кембри ее тоже боится, – вмешалась Мильвасена. – Он мне рассказывал, что восемь лет назад, когда они власть в Бекле захватили, то решили, что Форнида им будет полезна – ну, народ ее тогда любил. А уж потом она разошлась, и теперь совладать с ней невозможно.

– Она всеми силами хочет у власти удержаться, – заметил Зуно. – А если не сможет, то пропади все пропадом.

– Ох, хватит уже об этой свинье разговаривать! Не до нее. Слушай, банзи, что там с Чийей?

Майя объяснила, что отправила уртайку в родную деревню.

– Я так и думала, – кивнула Оккула. – Потому и попросила Зуно ее к тебе послать. Значит, в северную Урту? Это хорошо. Может, и пригодится еще.

– Почему? – недоуменно спросила Майя.

– Да так, о северных уртайцах разные слухи ходят, – с таинственным видом изрекла Оккула. – Вдобавок Чийя им о Форниде все расскажет, а они… Ладно, сейчас не это главное. Скажи, что ты на Караванном рынке устроила? На весы взобралась, про комету всем объясняла, про Леспу…

– Про комету? Ой, да я просто успокоить народ хотела, все же перепугались! А на весы меня оружейники загнали…

– Ох, вы с Огмой обе дурочки, сил нет никаких! Почему она тебя не остановила? Тебя же предупреждали – не высовывайся, сиди тихо! Зачем тебя в нижний город понесло? Ты ведь и не сообразила, что Кембри решит, будто ты на место благой владычицы метишь.

– Да не хочу я быть благой владычицей! – с досадой воскликнула Майя. – Я Кембри так и сказала, когда он вчера ко мне явился.

– Ты не забывай, банзи, что Кембри – убийца и заговорщик, ничем не лучше Сенчо и Форниды. Это он восстание Леопардов затеял. Он сразу решил Мильвасену благой владычицей сделать, поэтому и позволил Эльверу ее у Сенчо забрать, хотя и знал, что из-за этого Форнида взъярится. Если бы Сендекар про твой подвиг всем войскам не объявил, Кембри бы тебя давно уже убил.

– Ага, он мне вчера так и объяснил, – уныло кивнула Майя.

– Ох, как хорошо нам у Сенчо жилось! – ухмыльнулась Оккула. – А теперь ввязались мы в опасное дело, того и гляди не выпутаемся. Скоро такое бесчинство начнется, какого тысячу лет не видели. Тебе не страшно?

– Еще как страшно! – вздохнула Майя, но о сорока тысячах мельдов рассказывать не стала.

– Леопарды сами виноваты, – сказала Оккула. – Это они место благой владычицы осквернили, против воли богов пошли. Пусть и не мои это боги, но хулить их не стоит. Благую владычицу избирали божественным повелением, а не людским произволом, вроде как в искупление несовершенства смертных. Власть правителей, генералов и советников – это одно, а благую владычицу простой народ выбирал, по-честному, как боги положили. Так издавна было заведено, только Форнида, Кембри и Сенчо от этого отреклись, а безмозглый Дераккон с ними согласился. Боги их всех покарают, не сомневайтесь.

– Хорошо тебе, – обратилась Мильвасена к Зуно. – Бояться нечего…

– Это как поглядеть, сайет, – ответил он. – По своей воле от благой владычицы я уйти не могу, да и некуда мне деваться. Так что выбора у меня нет.

– По правде говоря, Мильвасена, тебе больше всех нас повезло, – заметила Оккула. – Кембри с Эльвером тебя защитят, а если Беклу захватят, то тебя уж точно спасут. Врагов у тебя нет, разве что Сантиль, да и то вряд ли. А вот Майя… Ох, банзи, страшно мне за тебя. Надо что-то делать. Может, Кембри и не станет тебя трогать, а вот как Форнида вернется, тебе несдобровать. И бежать тебе некуда – в Субе, Катрии или Терекенальте тебя на куски разорвут. Может, тебе в святилище податься, к жрицам на Квизо? Нет, ты там и недели не выдержишь. По-моему, у тебя есть всего два выхода, и ты сама прекрасно знаешь, какой выбрать.

Майе, напуганной разговорами о смертях и восстаниях, захотелось найти утешение в объятиях подруги.

– Какие выходы? – спросила она. – Говори уже, не томи, Теревинфия за дверью не подслушивает.

Оккула села рядом с Майей и взяла ее за руку:

– Ну, во-первых, можно положиться на волю богов и стать благой владычицей. Если до конца года доживешь, то народ тебя изберет, не сомневайся. Но по-моему, Форнида с Кембри от тебя избавятся гораздо быстрее.

– А второй выход? – пролепетала Майя.

– А второй выход – выйти замуж за знатного господина, уехать подальше, в провинцию, и жить там себе припеваючи. Заговорщица из тебя никудышная, ты слишком порядочная, банзи. Тебе защитник нужен. Короче говоря, придется выбирать – полагаться на защиту божественную или на людскую. Я тебя очень люблю, банзи, и надеюсь, что ты выберешь верно.

В обеденном зале воцарилось молчание. Казалось, все четверо, окруженные водами невидимого потопа, укрылись на самом верху башни, которая вот-вот рухнет под натиском грозной стихии. Углубленный квадрат пола, выложенный серой сланцевой плиткой в середине зала, обитого золотистыми панелями, представился Майе бездонным колодцем, куда вот-вот скинут ее бездыханное тело. Она торопливо отставила свой кубок и подбежала к окну.

В северном небе, над горами, неподвижно висела комета – знамение Леспы. Но что именно оно означает? Почему Леспа его послала? Хвостатая звезда – предвестник опасности, вездесущей и неизбежной.

«О Леспа, помоги! – безмолвно взмолилась Майя. – Мне так страшно!»

Только сейчас, выслушав Оккулу, она наконец-то в полной мере уяснила опасность, о которой неоднократно предупреждали и Сессендриса, и Неннонира, и Мильвасена, и даже Кембри. Неужели она, та самая девушка, что утешала умирающего Спельтона, что не побоялась ночью переплыть Вальдерру, до сих пор не в состоянии отличить вымысел от действительности?

Неожиданное осознание ущербности своего восприятия – неспособность увидеть правду, распознать обман, вовремя заметить угрозу – даже умудренными жизнью людьми ощущается как чрезвычайное потрясение, а человека наивного и простодушного и вовсе приводит в ступор, заставляет забыть обо всем на свете.

Все молчали. Майя замерла, обеими руками опираясь на подоконник. Напрасно она мечтала о том, как найдет Зан-Кереля, как они поженятся и уедут жить в Катрию! Все ее самые сокровенные грезы разрушились под безжалостным натиском действительности; неприступная крепость, которую Майя воздвигла внутри себя, оказалась воздушным замком – прекрасным, но ненадежным. Ее не защитит любовь к Зан-Керелю, все это – самообман, зыбкие воспоминания, пустые слова, бесплодные надежды. Если Майе нужна защита, то искать ее надо не в любви. Слова Оккулы заставили Майю задуматься, насколько дорога ей эта любовь. Готова ли Майя пойти на смерть – не ради счастливой и беспечной жизни с Зан-Керелем, а ради призрачной возможности его отыскать?

«Нет, надо дождаться Сендиля, – решила она. – Может быть, он что-то разузнал. Но есть ли у меня время?»

Внезапно ее осенило, что означает небесное знамение – не для всех жителей Беклы, а только для Майи, потому что Леспа, как всегда в легендах и сказках, вложила в свое предзнаменование множество скрытых смыслов. Нет, Майя вдруг поняла, что она сама и есть звезда, озаряющая нежным сиянием небеса над городом. Пока комета сверкает на небосклоне, Майе ничто не грозит – ее защищает богиня. А когда звезда исчезнет, то придется исчезнуть и Майе, если к тому времени она ничего не узнает о судьбе любимого – но тогда ей будет все равно, смерть или постылое замужество. Звезда в небесах – знак, сколько времени даровала Майе богиня.

Майя удовлетворенно вздохнула; теперь нужно было как-то успокоиться, забыть о тревогах, пусть даже ненадолго. «Как странно, – подумала она. – Вот так слушаешь всякие сказки о великих подвигах и о приключениях и даже не подозреваешь, как герои страдали, пока на себе всего этого не испытаешь…»

Она подошла к Оккуле, порывисто обняла ее и поцеловала крепко и нежно.

– Я все поняла, – сказала она подруге. – Не тревожься, я не погибну. Я твердо знаю, что мы все уцелеем.

– Мне бы такую уверенность, – проворчала Оккула.

– Ох, не сердись! Лучше расскажи нам сказку, ты же умеешь. Помнишь, что ты у Лаллока рассказывала?

– Как же не помнить? Про Леспу я вам сказывала.

– Вот теперь дальше расскажи, как Леспа богиней стала – ну, как в сенгуэле, про Шаккарна и все такое.

Мильвасена с улыбкой кивнула. Зуно снова наполнил кубки вином. Оккула уселась на подушки и начала рассказ.