Слух об отъезде Форниды в Палтеш мгновенно разнесся по Бекле; и богачи в верхнем городе, и бедняки в нижнем городе оживленно обсуждали ошеломительную новость. Ясно было, что это событие наверняка скажется на жизни каждого жителя столицы. Благая владычица слыла женщиной решительной, дерзкой и отчаянной, а вдобавок – полной сил (к примеру, она сутками обходилась без сна) и способной на неожиданные поступки. Она была грозным противником, не терпела возражений и обладала невероятной силой духа, с честью выходя из любых испытаний, – об этом знали Кембри, Дераккон, верховный жрец, правители провинций и все остальные жители империи, даже малые дети.

Резонно было предположить, что Форнида уехала в Палтеш не потому, что соскучилась по родине. Очевидно, благая владычица преследовала какую-то цель, о которой простому народу оставалось только гадать; для них Форнида всегда была таинственной личностью, неустрашимым сияющим божеством, что вполне объясняло ее жестокость – ведь боги добрыми не бывают. Вдобавок общеизвестно, что героям и смельчакам всегда прощают их злодеяния. Однако же все соглашались с тем, что Форниду не следует избирать благой владычицей на третий срок – это равносильно богохульству. «Вряд ли ей хочется навлечь на себя гнев богов, – рассуждали бекланцы в нижнем городе, – а значит, она решила либо вернуться в Дарай и править Палтешем, либо занять какую-нибудь почетную должность – например, стать хранительницей священных статуй и фресок с изображениями богов». Разумеется, все хорошо помнили, как восемь лет назад она привела в Беклу войско, но считали, что подобного не повторится.

Ни Дераккон, ни Кембри такого мнения не разделяли. Они, как и остальные, даже не подозревали, что Форнида собирается уехать из Беклы, поэтому ее поступок их очень встревожил. Ясно было, что она что-то замышляет. Обитатели нижнего города не догадывались о злобном хитроумии и невероятной жестокости Форниды, а Кембри, прекрасно зная о пылком нраве благой владычицы, однажды сказал Дераккону: «Она в своей гордыне весь мир разрушит, себя не пощадит, лишь бы с врагами расправиться».

Дераккон, терзаясь мыслями о тайнах, известных Форниде, с трепетом ожидал, чем все это закончится. Он не мог заставить ее вернуться – благая владычица подчинялась воле богов, а не смертным правителям. Вдобавок, получив такой приказ, она ослушается из чистого упрямства. Что ж, вдруг это и к лучшему? Может, так безопаснее… Впрочем, безопасность – понятие относительное, когда речь идет о Форниде.

Майя, однако же, не обременяла себя подобными размышлениями. Узнав об отъезде Форниды, она с облегчением вздохнула, только сейчас осознав, какого страха натерпелась. Прежде ей было боязно обзаводиться новыми друзьями, устраивать пирушки, гулять по верхнему городу и наслаждаться славой, но теперь все изменилось. Для начала Майя позвала в гости тридцать человек – больше ее особняк не вмещал, да еще и слуг пришлось нанять. Среди приглашенных было несколько воинов, вернувшихся из Халькона в Беклу залечивать раны, но о своих боевых подвигах они рассказывали скупо и неохотно. По совету Неннониры и Отависы Майя стала приглашать к себе влиятельных поклонников и, хотя искусством беседы не блистала, слушать умела, а сочувствие и жизнерадостность, вкупе с красотой, делали ее приятной собеседницей. Таким образом она многое узнала о положении дел в провинциях и наконец-то поняла слова Кембри о том, что красавица может вызнать все, что пожелает. Кое-что из услышанного Майей помогло бы маршалу, но с ним она не встречалась с того дня, как пришла во дворец Баронов просить помилования Таррину, и больше не считала себя его осведомительницей, решив, что выполнила его поручение, переплыв Вальдерру. Вдобавок пересказывать подслушанное ей претило, да и подспудно она чувствовала, что Кембри потерял к ней интерес. Впрочем, это ее нисколько не волновало, как и то, что он хотел сделать благой владычицей не ее, а Мильвасену.

Итак, Майя безмятежно развлекалась, покупала роскошные одеяния, спала до полудня, устраивала званые обеды и ужины, приглашала в гости Саргета, гельтского торговца железом Бордена и прочих именитых Леопардов и наслаждалась упоительными звуками Фордилевой киннары – волшебные напевы разгоняли тоску и уныние. Каждое утро она просыпалась со счастливой мыслью, что все будет хорошо, а потом вспоминала о прахе Таррина, развеянном по ветру… Куда его унесло? На запад, к Субе, к Терекенальту – туда, где в неведомой дали ждал ее Зан-Керель… Ах, ее, Майю Серрелинду, спасительницу империи, подло обманула благая владычица, лишила ее того, что принадлежало ей по праву. И хотя Майя все невзгоды стерпела и славы добилась, в простом человеческом счастье ей отказано – не дано ей разделить ложе с любимым…

– Ах, Зан-Керель!

– Вы меня звали, сайет? – спросила Огма, входя в купальню, где Майя, полускрытая клубами ароматного пара, нежилась в благоуханной воде – нагая, как невеста, и одинокая, как вдовица.

– Нет, я задремала, вот мне и пригрезилось чудное, – ответила Майя, утирая мокрое лицо полотенцем. – Слушай, я хочу сегодня на рынок за шелком сходить, предупреди Бреро. Торговец откуда-то с юга товары привез, Отависа говорит, надо случаем воспользоваться.

– Что-то вы сами случаем не пользуетесь, сайет, – заявила Огма.

В воображении колченогой служанки, ошеломленной Рандронотом и его девятью тысячами мельдов («Верно, припрятала», – думала она), Майю осаждала целая толпа сладострастных правителей, советников, богатых торговцев и знатных поклонников, щедро награждавших верную прислужницу Серрелинды. Однако же Огма, не раз видевшая, как растрепанная и раскрасневшаяся Майя возвращалась в женские покои от Сенчо, недоумевала, отчего госпожа стала такой привередливой и не прельщается ни лиголями («Втрое больше сулят, чем любой бекланской шерне!»), ни возможностью выйти замуж за богатого и знатного господина. Что ж, объяснение напрашивалось само собой…

– Сайет?

– Да, Огма? – Майя встала из бассейна, отбросила за спину мокрые пряди и завернулась в полотенце. – В чем дело?

– А теперь вас благой владычицей выберут?

Майя изумленно посмотрела на нее.

– Ох, сайет, – испуганно пролепетала Огма. – Ну, на рынке все говорят… А еще вы…

– Пошла вон! – заорала Майя, отшвырнув полотенце. – Прочь ступай, кому говорят! Еще раз такое скажешь, я тебя в Зерай отправлю, поняла? В Зерай!

Огма неуклюже заковыляла к дверям купальни, а Майя бросилась на ложе и зарыдала, колотя кулаками по подушкам и ругаясь не хуже Оккулы.

«Случай решает все! – раздался в ушах голос Зан-Кереля. – Кто придумал в золотых кувшинках перед королем предстать? Да-да, я все помню, ничего не забыл. Майя, случай решает все!»

Чуть погодя Майя утерла слезы, оделась и задумчиво спустилась позавтракать в саду. Через полчаса, позабыв о торговце шелком, она улеглась в гамак, свесила ногу в росистую траву и погрузилась в размышления. Внезапно в сад вбежала Неннонира, шурша шелками и благоухая изысканными ароматами, кинулась к Майе, как гончая к любимому хозяину, стиснула ее в объятиях и осыпала горячими поцелуями. Майя с трудом высвободилась и спросила, что произошло.

Неннонира поднялась с колен и со счастливой улыбкой взглянула на подругу.

– Ты волшебница! – выдохнула шерна, утирая слезы. – Колдунья! Как тебе удалось…

– Как обычно, в постели, – шутливо ответила Майя, сгорая от нетерпения узнать, что случилось.

Неннонира схватила ее за руки и раскачала гамак:

– Ах, я тебе так благодарна! У меня слов нет!

Майя недоуменно наморщила лоб.

– Ты что, не знаешь? – спросила Неннонира.

– Не-а, – помотала головой Майя. – Чего это ты козой скачешь?

– Сендиль вернулся! Его освободили! Рандронот его на волю отпустил! А благая владычица в Палтеш сбежала, так что бояться нам теперь нечего! Кстати, ее отъезд – не твоих рук дело?

Майя выбралась из гамака:

– Сендиль на свободе? Ох, как я рада! Молодец Рандронот, сдержал слово. Похоже, он человек неплохой… Ну, рассказывай скорее! Когда Сендиль вернулся? Он сразу к тебе пришел или как?

– Нет, это я к нему ходила – его же в верхний город не пустят. Вчера утром он до Беклы добрался – три дня из Лапана шел, в обносках и с двумя мельдами в кармане. А на рынке случайно услышал, как кто-то сказал: «Глядите, вон служанка Серрелинды овощи покупает», ну, он к ней и подошел, два мельда вручил и попросил мне весточку передать. Поэтому я так и удивилась, что ты ничего не знаешь.

– А уж я-то как удивилась! – вздохнула Майя. – Ну а потом что?

– Как Огма мне новость сообщила, я на Караванный рынок бросилась. Там у весов мы с Сендилем и встретились… Ох, мы сутки из постели не вылезали! Я уже все устроила – жилье ему нашла у башни Сирот, денег дала приодеться. Он сейчас работу ищет… – Неннонира вздохнула. – В общем, надеюсь, все обойдется.

– Ну, на твои деньги вы безбедно заживете! – подбодрила ее Майя.

– Сендиль гордый, я же тебе говорила, – напомнила Неннонира. – За это я его и люблю. Если сам не заработает, ни у кого денег не возьмет. Знаешь, он точно подсчитал, сколько я на него сейчас потратила, и заявил, что вернет мне все до последнего мельда. Только я боюсь, как бы он не свернул на кривую дорожку, ведь клейменому в Бекле хорошую работу найти трудно.

Колченогая служанка вышла в сад, принялась убирать со стола.

– Огма, – обратилась к ней Майя, – вот Неннонира сказывает, что ты вчера ее приятеля на рынке встретила.

– Ага, он первый со мной заговорил, – недоуменно кивнула Огма.

– И почему ты мне не рассказала? Решила, что мне это неинтересно?

– Ну, сайет, я же и не знала, что вы с ним знакомы, – возмущенно заворчала служанка. – Вы не подумайте, я ничего дурного не замыслила. Он ведь такой… ну… чтобы не сказать оборванец… Я и не сообразила, что приятель ваш. – Заметив холодный взгляд Неннониры, Огма огорченно потупилась. – Простите, сайет, я не хотела…

– Ничего страшного, – ответила Майя, погладив ее по плечу. – Ты не знала, что мы с ним знакомы. Я не сержусь, и ты на меня не обижайся. Пустое все это. Кстати, Неннонира с нами отобедает… Там У-Саргет голубей прислал, может, ты нам их подашь? Вкуснее тебя голубей никто не готовит.

Огма смущенно улыбнулась и, раскрасневшись от похвалы, отправилась на кухню.

– Вообще-то, она права, – заметила Неннонира. – Про Сендиля она ничего не знала, но могла бы и сообразить. А тебе пора обзавестись прислужницей посмышленее, вот как Теревинфия или Сессендриса. Подыщи себе кого-нибудь. Денег у тебя хватает, да и пользы от этого больше.

– Нет, мне и с Огмой хорошо, – возразила Майя. – Она со мной у Сенчо жила, знает, как мне угодить.

– А я и не предлагаю, чтобы ты Огму продала, – объяснила Неннонира. – Тебе нужна настоящая сайет…

– Ну, я подумаю, честное слово. И за Сендиля не беспокойся, я чем-нибудь помогу.

По правде говоря, шестнадцатилетней Майе вовсе не хотелось обзаводиться смышленой прислужницей, которая указывала бы ей, что делать; ее вполне устраивала колченогая туповатая Огма.

Целых два дня Майя напряженно размышляла и наконец, не без трепета, решила привести свою задумку в исполнение.

– Бреро, нужно отыскать в нижнем городе одного человека и привести его сюда, только чтобы никто не заметил, – попросила она.

Солдат недоуменно почесал в затылке.

– Я тебе сейчас все объясню, – поспешно добавила Майя. – Зовут его Сендиль, лет ему около двадцати… – Она описала его, как помнила, и добавила: – Он живет неподалеку от башни Сирот. А еще он клейменый – два скрещенных копья.

– Клейменый, сайет?

– Да, но его на свободу отпустили, у него и бирка есть. Ты не думай, он не преступник.

– Понимаете, сайет, клейменого в верхний город так просто не пустят, – объяснил Бреро. – Стражники у Павлиньих ворот начнут расспрашивать, куда он идет и зачем.

– Ох, что же делать? – вздохнула Майя. – Мне обязательно нужно с ним увидеться – и украдкой. Поручение у меня такое.

– Понятно, сайет.

Бреро ничуть не удивился, услышав о поручении, – в конце концов, Вальдерру она тоже не по своей воле переплыла.

– Ну, для начала просто найди его, только обо мне не упоминай, – велела Майя. – Передай ему вот эту шкатулку с деньгами, скажи, что это задаток. Дело сложное, деньги заплатят хорошие, так что если ему интересно, то как-нибудь устроим встречу.

– Сайет, он денег не берет, – сказал Бреро. – Но обсудить дело согласен.

Сендиля он отыскал в тот же день, и не в сомнительных заведениях на западной окраине Беклы, между Халькурнилом и башней Сель-Долад, а в благопристойном и сравнительно тихом квартале на берегах реки Монжу, между Шельдадом и Харджизом.

– Он очень удивился? – спросила Майя.

– Нет, но держался настороженно, сайет, – ответил Бреро. – Сначала заставил меня поклясться, что тут благая владычица не замешана. Он ее очень боится.

– Ее все боятся, – вздохнула Майя.

– Ну да, сайет, только все равно непонятно – все же знают, что она в Палтеш уехала. И потом, ему-то какое дело?

– На то есть причины… – уклончиво ответила Майя. – А дальше что?

– Я вот что подумал, сайет, – начал Бреро, – ежели вам угодно, то можно все устроить. Завтра на закате я с ним встречусь, найму екжу и дождусь вас, где скажете, – например, на мосту через Монжу в Шельдаде. Вы туда подъедете в другой екже, только накидку не забудьте и закутайтесь поплотнее, чтоб вас не признали. А как подъедете, пересядете в екжу к молодому человеку – ему и выходить не надо будет. Ну и дальше будете кататься по Шельдаду или еще где, пока не наговоритесь вдоволь. Вашу екжу я у моста оставлю, вы вернетесь, в нее сядете и поедете домой. По-моему, так гораздо лучше, ведь в доме всегда есть кому подглядывать да подслушивать.

– Бреро, да тебе давно в тризаты пора! – восхищенно воскликнула Майя.

– Ох, спасибо, сайет, только мне пока не хочется, у вас служить куда лучше. Так что не хлопочите за меня, а то чин дадут, да и отправят в Халькон или к Вальдерре.

– О великий Крэн! – ахнул Сендиль. – Это ты?!

– А ты кого ждал? – со смехом спросила Майя, сбросив накидку.

Сендиль очень изменился. В сумерках, в неверном свете фонарей и факелов у входа в лавки вдоль Шельдада, Майя с трудом признала бывшего храмового раба. Рядом с ней сидел подтянутый бойкий юноша с аккуратной черной бородкой, одетый в новехонький вельтрон и кожаные штаны. Прежде все в нем – лицо, походка, жесты, голос – выражало горькое отчаяние; своим видом он символизировал тяготы неволи, как священник символизирует возвышенное или клоун – абсурдное. А теперь все это исчезло, и Майе стало ясно, почему Неннонира влюбилась в Сендиля.

– Я даже и представить не мог, что с тобой встречусь, – признался он. – Теперь понятно, почему такие предосторожности. Слушай, я тебе так благодарен… Неннонира мне все рассказала, да и сам Рандронот обмолвился, когда бирку мне вручал. А еще он мне письмо для тебя передал, я его хотел с Неннонирой тебе отправить, да забыл. Оно у меня дома осталось.

– Я к тебе Бреро пришлю, он заберет.

Он рассыпался в благодарностях, выражая свои чувства с такой пылкой искренностью, что Майя растрогалась. Еще в храме, в день весеннего праздника, она ощутила какое-то сродство с юношей, – судя по всему, он, как и Майя, родился в бедной семье и умел радоваться черствой корке. Майя была довольна, что смогла ему помочь, вдобавок она поняла, что Сендиль – человек надежный и сохранит доверенный ему секрет.

– … Я что хочешь для тебя сделаю, – тем временем говорил он.

Майя наклонилась к нему и поцеловала в щеку.

– Вот об этом я и хотела тебя попросить. Понимаешь, дело очень непростое. Я не хочу, чтобы ты считал себя моим должником. Если возьмешься выполнить мое поручение, я щедро заплачу. Только помни, это очень опасно. Кроме тебя, мне некому довериться. А если ты откажешься, так тому и быть.

– Ладно, говори, что за беда у тебя приключилась, – произнес Сендиль.

Внезапно на подножку екжи запрыгнула уличная цветочница – девочка с усталым, осунувшимся лицом.

– Сайет, купите розочку! У меня и лилии есть, и лиловые шпажники – вот, поглядите! Дешево отдам, не пожалеете!

Она поднесла корзинку цветов к задернутым занавескам, и сладкие ароматы заполнили возок.

– Спасибо, я розу возьму, – сказала Майя, вручив девочке пятимельдовую монетку. – Доброй тебе ночи.

– Ох, благослови вас Крэн, сайет… – затянула цветочница, но возчик грозно прикрикнул на нее и согнал с подножки.

Майя понюхала розу и задумчиво поднесла ее к губам.

– Понимаешь, я… я влюбилась в катрийца. Он в войске Карната служит…

Сендиль серьезно поглядел на нее – не рассмеялся, не пошутил, не охнул. Похоже, он ей поверил.

– А где он сейчас? – помолчав, спросил он.

– Не знаю. В этом-то все и дело.

Майя медленно, запинаясь, рассказала ему всю правду: как в Мельвда-Райне ее с почестями встретил король Карнат, как после ужина Зан-Керель пришел к ней… Тут Майя разрыдалась и, всхлипывая, заговорила о любви, клятвах и обещаниях. Сендиль молчал, не пытаясь ее утешить или ободрить, и выслушал сбивчивый рассказ до конца – о том, как Зан-Керель обмолвился о замысле Карната, как войско отправилось к реке, а Майя решилась на отчаянный поступок.

Чуть погодя она утерла слезы и успокоилась.

– Знаешь, я одного не понимаю… – сказал Сендиль. – Если ты его так любишь, ради чего ты жизнью рисковала?

– И ты еще спрашиваешь?! – изумленно воскликнула Майя. – Ради того, чтобы всех спасти, кровопролития не допустить! Ох, если бы ты видел, как это страшно, когда убивают… Вот послушай…

Она рассказала ему о ночной переправе через брод, об убийстве караульных, об умирающем Спельтоне; не забыла упомянуть и о Гехте – девушке из захолустной усадьбы, и о трехстах тонильданцах у брода неподалеку от Раллура.

– Если бы не я, то триста моих земляков погибли бы, как несчастный Спельтон, и кто знает, сколько еще полегло бы в бою. Неужели не понятно?

– Понятно, конечно, – ответил Сендиль, – и я горжусь твоим подвигом, как все в Бекле. Дело в другом – что обо всем этом подумает твой катриец?

– Как это?

– Сама посуди – о тебе в Терекенальте все знают. А Зан-Керелю, если он еще жив, известно то, чего не знает никто, – как ты о замысле Карната проведала. Надеюсь, ему хватило ума об этом не разболтать.

Майя до сих пор жила исключительно своими мечтами и воспоминаниями о возлюбленном, ни с кем о нем не говорила и никогда прежде не задумывалась, как Зан-Керель воспринял известие о том, что бекланское войско в Раллуре предупредили о нападении Карната. Как малый ребенок, которого упрекают в провинности, совершенной по незнанию, без злого умысла, Майя тотчас же попыталась оправдаться, не в силах отогнать смутные подозрения, что последствия ее поступка гораздо серьезнее, чем она полагала.

– Он на меня не рассердится… – неуверенно заявила она. – Ну, если я с ним поговорю, объясню ему, почему… вроде как о своих чувствах расскажу, все по справедливости…

– Думаешь, не рассердится?

– Я бы его остановила, только у нас времени не было… Как труба заиграла, так он с места сорвался и убежал… Ох, мне так плохо было! Я представила, что он в бой пойдет и его… – Майя захлебнулась рыданиями.

– И он бы тебя послушал?

– Он же меня любит! Мы бы вдвоем сбежали… в Катрию, в поместье его отца…

– Да? Майя, он же в свите короля! Куда бы он сбежал?!

– А тебе завидно, да? – обиженно спросила она, упрямо не желая признавать очевидного. – Ты ревнуешь?

– Дело не в том, ревную я или нет. Ты уверена, что он тебя не разлюбил? Потому что на его месте я б тебя в клочки разорвал.

– Я сейчас объясню, в чем дело, У-Сендиль, – надменно промолвила Майя, тщетно пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство. – Меня интересует только одно: узнать, где сейчас Зан-Керель. Раз он сражается на стороне короля Карната, то его считают врагом Беклы, поэтому расспрашивать о нем надо осторожно. Если ты его отыщешь, я тебе заплачу четыре тысячи мельдов. А что уж там Зан-Керель думает, тебя не касается. Ну, ты берешься его отыскать или нет?

– Четыре тысячи мельдов! – ошеломленно присвистнул Сендиль.

Екжа проехала до самого конца Шельдада и остановилась у западной часовой башни, где широкая улица разделялась на узкие проулки, ведущие в бедняцкие кварталы.

– Куда дальше прикажете? – спросил возчик.

– Поворачивай и езжай назад, – велела Майя, вручив ему пятнадцать мельдов. – И не беги, мы не спешим.

Возчик равнодушно пожал плечами, спрятал деньги и растолкал гуляк на мостовой у таверны. Из дверей донесся обрывок веселой песенки:

– Этой я еще не слыхала, – захихикала Майя.

– И я в первый раз слышу. А как новую песню сочиняют, тебе не говорят?

– Ох, видел бы ты этих сочинителей! – рассмеялась Майя, забыв об обиде.

– Ты на меня не сердись, ладно? – сказал Сендиль. – Я ради тебя на все готов, ну и деньги не помешают, конечно. Целых четыре тысячи! Ты серьезно? С этими деньгами я свое дело начать смогу…

– Ты подумай, все-таки опасное это занятие – о враге-катрийце справки наводить. Ты в Урту как доберешься?

– Скажу, что работу ищу. Слушай, а деньги…

– Две тысячи – задаток, остальное потом. Вот, держи.

– А ты не боишься, что я возьму деньги и сбегу?

– Нет, я тебе верю.

– Я уж и забыл, как это, когда тебе верят… – вздохнул Сендиль и, помолчав, добавил: – Ну и ревную я тебя к катрийцу этому…

– Тебя Неннонира любит, – напомнила Майя.

– Любит, как же! – сердито буркнул он. – Слова не сказала про перстень этот бастаный! А ведь могла спасти…

– Да пойми ты, она сделала все, что могла. Если бы благая владычица тебя на рудники сослала или казнить велела, тогда б Неннонира все рассказала, а так… Она же тебя вызволила…

– Не она, а ты!

– Все равно, она тебя любит, Сендиль. Она теперь богатая шерна, не бросай ее.

– Ладно, сам разберусь. Только я ей о нашем с тобой уговоре не скажу, объясню, что в Бекле мне работы не найти, попытаю счастья в провинциях.

– Ты лучше скажи ей, что в Урту пойдешь. Мне Неннониру обманывать не хочется, она мне всегда помогает.

– Я сначала в Дарай отправлюсь, матушку навещу, денег ей дам. Ох и расстроится же она, что сын клейменый вернулся, – горько промолвил Сендиль.

– А ты ей растолкуй, что не виноват, она и поверит.

– Ага, а потом ей всем соседям объяснять придется. Ну, хоть деньгам обрадуется, и то хорошо. Ладно, я мешкать не стану, месяца через два в Беклу вернусь. Говоришь, Зан-Керель в Дарае вырос? Для начала я там и поспрашиваю, не слыхал ли кто о нем – мол, друга детства ищу. А уж потом в Урту отправлюсь или через Жерген махну. Может, в Субу и не понадобится идти.

– А как ты мне дашь знать, когда вернешься?

– Твою хромоножку на рынке подстерегу, передам ей весточку.

– Ох, мы снова к мосту вернулись. Удачи тебе, Сендиль. Да, не забудь мне письмо от Рандронота прислать.