Майя поспала еще часок и на рассвете проснулась. Рандронот подошел к столику, задумчиво притушил фитиль лампы, потом вернулся к кровати, опустился на колени в изножье и нежно поцеловал Майину ступню.

– Что вы в такую рань… – сонно пробормотала Майя.

– Я счастлив, – ответил он.

«Когда лучше к Форниде прийти? – подумала Майя. – Она сказала, с утра. Ну, явлюсь пораньше, а не пустит – подожду под дверью».

– Жаль, что у меня сил больше не осталось… – разочарованно вздохнул Рандронот. – А ведь мог когда-то.

– Да ладно, в сорок один вы еще мужчина хоть куда, – заверила его Майя. – Всю ночь мне доказывал, глупенький. Нам же и так хорошо было. Вернитесь в постель… – Она разгладила смятые простыни, еще хранившие тепло его тела. – У меня к вам есть просьба… Не для себя прошу, для подруги.

– Что за подруга?

– Неннонира. Вы с ней знакомы. Вы же вчера с ней обо мне разговаривали.

– Она тебе рассказала? – недовольно произнес он. – Вот так, обмолвишься шерне, и сразу весь город знает.

– Не сердитесь! – воскликнула Майя. – Она же вам помочь хотела, вот и рассказала о ваших страданиях, а я придумала торги на баррарзе устроить, чтобы вы меня заполучили, – торопливо объяснила она, догадываясь, что он поверит каждому слову. – Между прочим, деньги не для меня.

Рандронот улегся в постель и удивленно уставился на Майю.

– Чистая правда, – кивнула она. – Деньги для Леопардов… или для войска, или там на храмовые нужды, не знаю. Но мне из этих денег ни мельда не достанется.

– Да, Эльвер говорил, но я ему не поверил.

– Вот и зря. Единственное, что я прошу – не для себя, для Неннониры, – забрать Сендиля из храма, увезти его в Лапан и отпустить на волю.

– Сендиля? – переспросил он. – А почему тебя его участь так волнует?

– Ох, легко вам говорить! – не выдержала Майя. – Сразу видно, что вы горя не знали, не представляете, каково в неволе жить – в нищете, в бесправии. А Сендиль и не виноват ни в чем, вы же знаете. Если бы не перстень, что вы Неннонире подарили, ничего бы и не случилось. Сендиль – наш верный друг, мы с Неннонирой помочь ему хотим, только и всего. Неужели не понятно?

– Как ты хороша, когда сердишься! – воскликнул Рандронот. – Я от тебя без ума. Даю тебе слово, что заберу Сендиля из храма и через три месяца вольную дам. Прости меня, ладно? И обними покрепче. Нет, не шевелись… о боги! Ах!

– Знаешь, я сегодня в Лапан возвращаюсь, – прошептал Рандронот. – Не хочешь со мной поехать? Я тебе…

– Нет, не могу, – вздохнула Майя. – И не просите.

– Как же я без тебя жить буду? Ты самая желанная женщина на свете…

– Легко вам говорить, – улыбнулась Майя. – Можно подумать, других у вас не было! И не отнекивайтесь…

– С тобой никто не сравнится, – заверил он. – Ничего, найдется повод в Беклу снова приехать. Только обещай ночь со мной провести, как Сендиль вольную получит, хорошо?

Майя растроганно поглядела на него. Она до сих пор не могла привыкнуть к мысли, что ее красота восхищает людей (вот как Сельпиррена на Караванном рынке). Рандронот не лгал, говоря, что не может жить без нее, – и Майя, считая, что завлекла его с корыстной целью, жалела его и полагала, что с ним надо как-то расплатиться. В конце концов, она ввела его в огромный расход.

– Ну…

– Обещаешь? – Он порывисто сжал ей пальцы.

В юности легко давать обещания, сдержать которые нужно в далеком будущем. Майя, обрадованная тем, что добилась освобождения Таррина и выполнила просьбу Неннониры, понимала, что всецело обязана этим Рандроноту, и решила ему не отказывать.

– Да, конечно. Только прошу вас, не проболтайтесь. Одно дело – торги на баррарзе, но если прознают, что вы снова ко мне прийти собираетесь, то слухи всякие поползут…. Неправильно это…

– Это тебя скомпрометирует? – улыбнулся он.

– Навроде того, – ответила она. – Не хочу, чтобы болтали всякое. Так что лучше никому не говорите… – Она вздрогнула и прислушалась. – Что там за шум?

В дверь громко постучали, Джарвиль что-то спросил, ему ответил глухой мужской голос. Рандронот невозмутимо кивнул:

– Это деньги принесли. Я вчера вечером распорядился.

– Правда? – изумленно воскликнула Майя. – Девять тысяч мельдов? Звонкой монетой? Ах, как я вам благодарна! – Она горячо расцеловала его, вскочила с кровати и завернулась в халат. – Пойду взгляну! Ой, нет, это не потому, что я вам не верю… – торопливо добавила она, сверкнув глазами. – Просто… ох, я так рада!

– Ты же сказала, что это не для тебя деньги? В чем дело? – недоуменно спросил он.

– Я вам все объясню, если вы расскажете, откуда у вас столько денег, – ответила она, целуя его еще раз. – Подумать только, девять тысяч мельдов!

– А вот об этом тебе лучше не знать, – помолчав, вздохнул Рандронот. – Помни только, что я тебя люблю и жить без тебя не могу. Что ж, пойдем посмотрим… А после завтрака мне пора. Майя, ты не представляешь, что ты мне подарила…

«Ничего я тебе не подарила», – рассеянно подумала Майя. Он искал удовольствия – и удовольствие получил, однако она никаких усилий не приложила. Странно, что он уверен, будто бы приобрел то, чего ему не дали… Майя вспомнила сказку старой Дригги: два путника шли по дороге, один утверждал, что им встретился призрак, а второй ничего не видел.

Этим утром сад благой владычицы был таким же свежим и благоуханным, как и вчера. На газоне садовник кормил павлина зерном, а в кустах ларна, усыпанных сиреневыми соцветиями, громко щелкали садовые ножницы.

Майя направилась к двери у каменной арки. Перед нишей со статуей Фрелла-Тильзе она остановилась – неисповедимому божеству не возносили молитвы – и, умоляюще раскрыв ладони, молча склонила голову. Майя стояла так долго, что Бреро, ее солдату-носильщику, прискучило ждать, и он отвернулся, разглядывая белку на дереве.

Наконец Майя постучала. Дверь открыл Зуно, вопросительно взглянул на Бреро с тяжелым ларцом в руках и по коридору, выложенному красными и белыми плитками, повел Майю к лестнице. Очевидно, благой владычице уже доложили о событиях прошлой ночи, и прихода Майи ожидали.

– Она в храм собралась, – предупредил Зуно Майю. – И задерживаться не намерена.

Дверь в опочивальню была открыта. Майя остановилась у порога. Форнида озабоченно расхаживала по комнате, потом остановилась перед зеркалом, оглядела свое пурпурное одеяние, расшитое золотой нитью, взяла гребень, досадливо отложила его, подошла к окну и замерла в задумчивости. В пламенно-рыжих волосах, уложенных в замысловатую высокую прическу, сверкал священный венец Аэрты с огромным изумрудом, который когда-то принадлежал отцу Оккулы. Ашактисы в опочивальне не было.

Майя негромко кашлянула и почтительно поднесла ладонь ко лбу. Форнида резко обернулась, недоуменно поглядела на Майю, а потом с приветливой улыбкой подошла к ней и взяла за руку горячими, липкими от пота пальцами.

– Ах, как я рада тебя видеть! – воскликнула благая владычица, облизнув пересохшие, растрескавшиеся губы. – Хорошо, что ты пораньше пришла. Меня в храме ждут, времени совсем не осталось. Но для тебя я всегда найду минутку-другую. Сегодня прекрасное утро!

Майя оторопела – совершенно не ожидала такого радушного приема; перемена настроения Форниды смущала и сбивала с толку. Любую другую женщину Майя бы смело поставила на место, но уверенность благой владычицы в своей власти завораживала; Форнида могла указать на луну и воскликнуть: «Глядите, солнце взошло!» – и все вокруг признали бы, что у них в глазах помутилось и что в небе действительно сияет солнце. На миг Майе почудилось, что вчерашняя встреча на стрельбище ей приснилась, но потом она сообразила, что благая владычица развлекается – Форниде доставляло удовольствие намеренно смущать людей и наслаждаться их растерянностью.

– Эста-сайет, не смею вас задерживать, раз вы торопитесь, – решительно начала Майя. – Я принесла…

– Что ты, Майя, никакой спешки нет, – заявила Форнида, заботливо усаживая Майю в глубокое резное кресло. – И потом, с тобой так интересно! Скажи, а правда, что ты вчера была на баррарзе у Эльвер-ка-Вирриона?

«А то ты не знаешь!» – подумала Майя и учтиво ответила:

– Да, эста-сайет.

– Весело было, да? Еще бы, столько военных со всех концов империи! А ты танцевала? Говорят, ты хорошо танцуешь…

– Да, эста-сайет, Эльвер-ка-Виррион меня попросил.

– А какой танец ты исполняла?

«Она время тянет, хочет, чтобы я не выдержала и начала за Таррина просить, про деньги рассказала…» – решила Майя.

– Тонильданский, очень простой, эста-сайет. Про озеро Серрелинда, – объяснила она.

– Ах, какая прелесть! А ортельгийский барон… как его? Ох, запамятовала. Ему танец понравился?

– Верховный барон Бель-ка-Тразет? – уточнила Майя, догадавшись, что Форнида имела в виду Гед-ла-Дана. – По-моему, понравился, хотя он на похвалу скуп.

– И Рандроноту понравился?

– Конечно, эста-сайет.

– Да уж, конечно, – повторила Форнида. – Впрочем, Сенчо всегда говорил, что Рандроноту легко угодить. Он ведь невзыскательный, верно?

– Да, эста-сайет, – ответила Майя и замолчала.

Зеленые глаза Форниды злобно сверкнули.

Только сейчас Майя сообразила, что благая владычица опаснее Вальдерры – неизвестно, выплывешь ли.

– Что ж, ты наверняка пришла поговорить о судьбе своего отчима, – внезапно сказала Форнида.

– Да, эста-сайет. Я принесла деньги – десять тысяч мельдов, как вы велели. Мой носильщик внизу дожидается. Его позвать?

Благая владычица окинула Майю сочувственным взором и встала.

– Нет, не стоит. Я сама все улажу, – промолвила она, вышла в коридор и что-то сказала Зуно.

От страха у Майи перехватило дыхание, сердце забилось чаще. Внезапно она заподозрила, что Форнида собирается сыграть над ней злую шутку – откажется освободить Таррина под предлогом, что денег мало, или притворится, что велит его освободить, а сама убьет Майю прямо в особняке… Майя испуганно бросилась к окну: может быть, как-то спуститься по стене и удрать?

Тут в опочивальню вошел Бреро – крепкий и коренастый, с вечной улыбкой, внушающий доверие. У Майи мысли путались от ужаса, и она не сразу сообразила, что Форниде не сойдет с рук убийство солдата бекланского полка, и уж тем более благая владычица не решится обмануть Майю в его присутствии. Хоть Бреро и не знал, зачем Майя пришла к Форниде, но был свидетелем их встречи.

– Умоляю, не отходи от меня ни на шаг, – бросившись к нему, торопливо зашептала Майя. – Что бы ни случилось!

– Как прикажете, сайет, – обиженно ответил он, решив, что его упрекают в каком-то проступке. – Я вас в коридоре дожидался, потому что не дело мужчине в опочивальню благой владычицы входить… Ну, то есть… – Он неловко замялся и продолжил: – Сайет, я, вообще-то, за вами пришел – благая владычица вас к себе призывает.

Майя перевела дух и вышла из опочивальни.

Форнида сидела за столиком у окна, выходящего в сад. Зуно, опустившись на колени, пересчитывал деньги в ларце. Едва Майя вошла, он поднялся, согласно кивнул и опустил крышку.

Благая владычица взяла палочку сургуча, растопила ее в пламени свечи, уронила алую каплю на лист пергамента, лизнула печать и приложила к записке. Четкий оттиск изображал Аэрту, склоненную над спящим Крэном.

– Вот, возьми, – с милостивой улыбкой проронила Форнида, помахав листом, чтобы сургуч остыл. – Ох, в храме меня уже заждались, да и тебе наверняка не терпится отсюда уйти, так что…

Она величаво, с гибкой грацией встала из-за стола. На мгновение Майе показалось, что Форнида возвышается над ней, словно величавое, исполненное мощи дерево с раскидистой кроной. Благая владычица коснулась Майиной щеки сухими губами и быстрым шагом направилась к лестнице.

Майя сжала в пальцах прохладный гладкий лист пергамента – отчего-то скользкий, будто смазанный жиром. Она не умела прочесть на нем ни единого слова и глядела на него, как на волшебный талисман. Неужели этот невзрачный клочок чудесным образом спасет Таррину жизнь?

Как только шаги благой владычицы затихли, Майя обратилась к Зуно:

– А это правда приказ об освобождении Таррина? В нем все верно? Никакого подвоха нет?

Зуно взял пергамент и неторопливо прочел несколько строк.

– Как зовут начальника тюрьмы? – спросил он.

– Пакада.

– Все в полном порядке, – ответил Зуно. – Письмо адресовано ему, имя заключенного – Таррин, печать благой владычицы… Осталось только доставить записку по назначению.

– Ох, даже не верится! Я думала, она… Ах, я так рада! Благодарю вас, У-Зуно! Прошу вас, передайте от меня привет Оккуле, – торопливо проговорила Майя и бросилась к выходу, сжимая пергамент в кулаке.

У Павлиньих ворот она отпустила Бреро и его товарища, прикрыла лицо накидкой и наняла екжу. К счастью, этим утром улицы нижнего города были пустынны – все жители отправились к Синим воротам провожать отряд Эльвер-ка-Вирриона в Халькон, – но Майя не хотела лишний раз привлекать к себе внимание.

Что делать после того, как Таррина выпустят на свободу? Вот он выйдет из ворот тюрьмы, а что дальше? Поселить его в своем доме Майе не позволяли приличия. Если снять ему комнату в «Зеленой роще» или в «Змеином гнезде», то он наверняка сбежит. Поразмыслив, Майя решила обратиться к Лаллоку с просьбой несколько дней приглядеть за Таррином – от работорговца улизнуть не просто.

Разумеется, о семье она позаботится – даже о Морке! И Таррина заставит работать. Если каждый месяц посылать деньги – найти в Мирзате надежного человека, который бы их передавал и за Таррином присматривал, чтобы вел себя как полагается. Да, все это легко устроить. Ну конечно же, надо связаться с отцом Спельтона, паренька, которого на переправе убили. Перед возвращением в Беклу Майя заняла у Сендекара денег и отправила посыльного в Мирзат – сообщить родителям о смерти сына. В ответ отец юноши (писчий в городской управе, уважаемый человек) прислал трогательное письмо – Сендекар его Майе прочел.

Бойни и мясные лавки в Шильте были закрыты, но дорогу перегородило стадо волов, и екже пришлось остановиться. Майя вся извелась от нетерпения. Наконец, завидев тюремные ворота, она вручила возчику десять мельдов и попросила подождать.

– К начальнику тюрьмы? – забормотал привратник. – Никак невозможно, сайет, сегодня казнь назначена, все заняты…

– Слышала я уже все это, – с улыбкой сказала Майя, протягивая старику пятимельдовую монетку. – Отведи меня к У-Пакаде, скажи, что у меня безотлагательное дело.

Она сидела в крохотной душной комнатке, не волнуясь и ничего не боясь, довольная, словно завершила долгое путешествие или закончила жатву, и задумчиво вертела в руках лист пергамента, разглядывая четкую печать на алом сургуче. «Помогли мне Крэн с Аэртой! – размышляла Майя. – Может, и благая владычица не так уж и плоха… Девять тысяч мельдов! Наверняка в Бекле ни одна шерна столько за ночь не получала…»

Когда Пакада появился на пороге, Майя хотела броситься к нему, но вовремя вспомнила, что Серрелинда должна вести себя с достоинством. Начальник тюрьмы стоял в дверях, удрученно поджав губы, и без улыбки глядел на Майю. На нем была старая кожаная куртка, холщовые штаны и дырявый вязаный колпак. На одной руке кровоточила длинная царапина, к которой Пакада то и дело прикладывал грязный лоскут.

– Сайет, прошу вас… Поймите, я сейчас не могу…

Она повелительно воздела ладонь и с церемонным поклоном протянула ему пергамент:

– Вот, читайте, У-Пакада!

Начальник тюрьмы поднес листок к свету, изумленно вгляделся в печать, медленно скользнул глазами по строкам – похоже, читал он не лучше Майи – и потупился, отложив пергамент на стол.

– Ну же, У-Пакада! – нетерпеливо воскликнула Майя. – Там же ясно сказано! Меня екжа ждет.

– Сайет… – запинаясь, произнес начальник тюрьмы. – Дело в том, что… Он умер.

– Как это – умер? – вскричала Майя. – Вы о чем?

– Он сегодня утром повесился.

– Не может быть! Вы что, денег хотите? Немедленно отведите меня к нему! – Майя бросилась к Пакаде, замолотила кулаками по его груди. – Неправда! Он ведь не умер, да?!

– Простите, сайет… – пробормотал Пакада. – Я вас сейчас к нему провожу…

Майя в совершеннейшем смятении последовала за начальником тюрьмы по узкому коридору. Пакада подвел ее к тяжелой, окованной железом двери и отомкнул замок. Изнутри пахнуло тяжелым духом. В полумраке Майя разглядела длинный проход и зарешеченные дверцы по обеим его сторонам.

– У-Пакада, там эта уртайка… – обратился надзиратель к начальнику тюрьмы.

– Не сейчас, я занят, – отмахнулся Пакада. – Тартилю доложи.

В самом конце прохода несколько дверей были распахнуты; старый сторож лениво подметал пол, но, завидев Пакаду, почтительно отошел к стене.

– Всех увели? – спросил начальник тюрьмы.

– Да, У-Пакада, давно уже. Я вот прибираюсь… А тому, кто на вас набросился, сломали…

– Ступай прочь, – велел ему Пакада.

Старик замешкался.

– Ну, чего ты ждешь? Найди себе другое занятие, – проворчал начальник тюрьмы и ткнул пальцем в одну из дверей. – Он здесь еще?

– Да, У-Пакада. У нас времени не было…

– Вот и славно. Ступай уже!

На пороге Пакада повернулся к Майе:

– Сайет, может, не стоит вам глядеть. Жуткое зрелище. Мы утром узников в храм отправляли, а его вот только из петли вынули и на тюфяк уложили.

Майя ничего не ответила – ее мутило, во рту пересохло – и шагнула в камеру вслед за начальником тюрьмы.

Тело Таррина, в чистой, чиненой одежде, лежало на узкой койке в дальнем углу комнаты. На искривленной, распухшей шее кольцом алел широкий рубец, в ссадинах темнела запекшаяся кровь. Изо рта высовывался прикушенный язык, глаза выпучились. По бледному восковому лицу ползали мухи. Одна рука свесилась с койки, костяшки пальцев касались пола. Майя отвернулась, прижала ладонь ко рту и застонала, заметив обрывок веревки, привязанный к пруту оконной решетки; потом упала на колени, схватила окоченевшую руку и попыталась поднять ее, но рука не гнулась.

Майя всхлипнула и погладила обезображенную шею и голое плечо. Тело, холодное и гладкое, как пергамент, застыло, словно ветка на морозе. Майя зарыдала в голос, слезы покатились по щекам. Какой бесславный конец! Она вспомнила ласковые прикосновения Таррина, веселый смех… Он звал ее золотой рыбкой! От горя она, не помня себя, растянулась на грязном полу и прижалась щекой к недвижной груди, будто пытаясь вдохнуть жизнь в бездыханное тело.

Пакада бережно поднял ее на ноги и хотел было утереть ей слезы грязным лоскутом, но Майя отшатнулась и уставилась на него заплаканными, покрасневшими глазами.

– Это ты его убил! Тебя за это повесят! – выкрикнула она.

Начальник тюрьмы шагнул к ней.

– Не подходи! – предупредила Майя. – Меня ты не убьешь – все видели, как я сюда приехала.

– Сайет, клянусь, не убивал я его! И надсмотрщики мои не убивали. Он сам повесился.

– Почему? Он же знал, что его утром освободят! Я ему вчера сказала. Не мог он сам повеситься!

– Сайет, не дело здесь об этом говорить, – с запинкой произнес начальник тюрьмы. – Пойдемте со мной, я вам все объясню…

– Что ты мне объяснишь? Не нужны мне твои объяснения! Я добьюсь, чтоб тебя самого казнили, вот увидишь!

Пакада напыжился, выпятил грудь и с тяжеловесной важностью произнес:

– Сайет, прошу прощения, но мне с вами необходимо переговорить. Возможно, вам это неприятно, но выбора у вас нет – ворота заперты, и вас я отсюда не выпущу, пока вы меня не выслушаете. Торопиться нам некуда – если хотите, оставайтесь пока здесь, успокойтесь, а потом приходите ко мне.

– Хорошо, – согласилась Майя. – Я пойду с вами. Только сначала… Пришлите кого-нибудь, пусть ему глаза закроют и подготовят к погребальному костру, как полагается. Я за все заплачу.

– Да, сайет, все будет исполнено. – Пакада вышел, кликнул надзирателя и негромко отдал какие-то распоряжения.

Майя молча последовала за ним по длинному коридору. Откуда-то донесся истошный крик. Она испуганно вздрогнула. Начальник тюрьмы взял ее за руку и повел к обитым железом дверям.

В душной каморке на Майю снова накатило отчаяние, и она беззвучно расплакалась.

– У-Пакада, когда я позавчера пришла в тюрьму, вы меня спросили, не принесла ли я отравы, и объяснили, что вам положено следить за тем, чтобы преступники не наложили на себя руки.

Он угрюмо кивнул, поджав губы, словно размышляя, что ей сказать.

– У Таррина не было причин лишать себя жизни. Значит, его кто-то заставил. Почему? И откуда он раздобыл веревку? – спросила Майя.

Он промолчал.

– У-Пакада, я вас на всю Беклу ославлю! – не выдержала Майя. – Вам не поздоровится. – Она схватила пергамент со стола. – Вот, благая владычица его помиловала! Узник находился под вашим присмотром…

От страха толстяк задрожал так сильно, что зазвенели серебряные серьги в ушах.

– Сайет…

– Что?

– Сайет, я вам скажу… только поймите, что мне грозит опасность. Если я вам скажу и об этом узнают, то меня точно повесят.

– А, так это вы его убили?! – вскричала Майя.

– Нет, что вы, сайет! Не убивал я его, честное слово! Я вам все расскажу, без утайки, положусь на вашу доброту, только прошу вас, не гневайтесь!

– Прекратите! – Майя топнула ногой. – Рассказывайте немедленно.

Пакада запер дверь на засов, подошел к окну, опасливо выглянул во двор, прикрыл ставни и уселся рядом с Майей.

– Сайет, вы знаете прислужницу благой владычицы? – зашептал он ей на ухо. – Ту, что из Палтеша с ней приехала?

– Ашактиса? Пожилая смуглянка, разговаривает на палтешский манер?

– Ш-ш-ш! Сайет, говорите потише, чтобы никто не услышал.

– И при чем тут Ашактиса? – неохотно понизив голос, спросила Майя.

– Понимаете, на рассвете мы к казни готовились, жрецы пришли, мы тут… Ну, вам это знать ни к чему… Как вдруг Элиндир, привратник наш, отзывает меня в сторонку, показывает записку с печатью благой владычицы и говорит, что ее прислужница пришла, срочно встречи требует, но за ворота проходить отказывается.

Он многозначительно умолк. Майя ничего не сказала.

– Я к воротам вышел, – продолжил Пакада, – а она стоит, завернутая в накидку с головы до ног, только глаза блестят, да по говору ясно, что из Палтеша. Она велела мне привратника отослать и предупредила, чтобы о приходе ее я никому не рассказывал. Потом вручила мне еще одно послание от благой владычицы, а в нем говорится, что прислужницу надо незаметно провести в камеру к Таррину. Вот я ее и отвел, сайет. Таррин спал еще. Ну, я его разбудил, а он улыбнулся и говорит: «Что, Майя пришла?» Прислужница меня прочь отправила, я ее у входа дожидался. Минут через пять она вышла и обе записки у меня отобрала. Потом я ее снова до ворот проводил, а она и говорит, грозно так: «Ежели благая владычица узнает, что ты хоть одной живой душе проболтался, висеть тебе вниз головой у дороги!» А уж после этого мы Таррина в петле нашли. Сайет, за семь лет, как я начальником тюрьмы поставлен, ни один преступник себя жизни не лишил, клянусь!

Майя молчала.

– Сайет, я вам всю правду сказал. Пощадите меня, нет моей вины! Ежели благая владычица…

– Не бойтесь, У-Пакада, я никому ничего говорить не стану, – рассеянно ответила Майя и встала. – Мне пора. Проводите меня до ворот.

– Сайет, поймите, все равно ведь вы его спасли, – вздохнул Пакада. – Если б его храмовым жрецам отдали, было бы гораздо хуже. А об остальном лучше молчать.

Возчик не дождался Майи. Она закуталась в накидку и, не замечая ничего и никого вокруг, пешком отправилась по зловонным улочкам Шильта к Шельдаду, где наняла другую екжу и вернулась домой, в верхний город.