Гибсон уже был в часе езды к северу от Атланты, когда по радио объявили, что Бенджамин Ломбард мертв.

Услышав хлопок выстрела в 4 часа 43 минуты утра, агенты Секретной службы ворвались в номер люкс, который снимал Ломбард, и обнаружили там его бездыханное тело. Его срочно доставили в больницу университета Эмори, где и была констатирована смерть. Причиной стал выстрел в голову. Все признаки указывали на самоубийство, но никакого официального заявления на этот счет не последовало. Гибсон посчитал, что было принято разумное решение «не выносить сор из избы».

Не было никакого упоминания об обуви вице-президента, что несколько удивило Вона.

К сожалению – по крайней мере, так сообщили в новостях, – Грейс Ломбард уже покинула их дом в Вирджинии. На эту тему репортеры тут же выдали несколько версий, по большей части сойдясь в том, что для заботливой матери и преданной супруги жестокая судьба дважды уготовила катастрофу. И на фоне таких душещипательных описаний неизменно маячил образ Жаклин Кеннеди…

Гибсон быстро понял, что его совершенно не волнует смерть Ломбарда. Сначала это его удивило, но свою апатию он счел все-таки облегчением. В конце концов, смерть Ломбарда ничего не исправила и ничего не восполнила.

Дорога в Вашингтон занимала обычно десять часов. Гибсон уложился в восемь. Он гнал на большой скорости. В бардачке, словно напоминание о том, что ничего еще не закончено, лежал обернутый в ткань пистолет Билли Каспера. Вон провел с Билли всего пару дней, но проникся к нему добрыми чувствами. Билли сказал, что они связаны через Сюзанну, совершенно не отдавая себе отчет, насколько это верно. После того как все было кончено, Гибсон возвратился в Пенсильванию и прочесал окрестности вокруг заброшенной автозаправки, пока не отыскал Билли. Бросить его там одного… Нет, такой вариант Гибсона никак не устраивал.

Он позвонил Николь и сказал ей, что теперь она может вернуться домой. Голос у нее был напряжен, и когда Вон спросил, можно ли поговорить с Элли, Николь ответила, что дочь спит. Потом наступило молчание. Ему отчаянно хотелось заполнить эту паузу и рассказать ей, что теперь он знает о своем отце все. Что Дюк Вон не покончил с собой. Что он не бросал сына. Гибсон не мог обелить имя отца публично, но зато знал, что отец вернулся к нему. Это не стало для него волшебным эликсиром, не залечило его раны. В жизни так не бывает. Но это все же несколько ослабило тяжесть под сердцем. За последние несколько дней Гибсон несколько раз вспоминал об отце, и эти воспоминания, пусть и окрашенные меланхолией, впервые заставили его улыбнуться. Пусть он и не родился заново, но, по крайней мере, чувствовал себя перезагруженным.

Прошло еще несколько секунд, Николь попрощалась и повесила трубку, не ожидая его ответа. А он все спрашивал себя, сможет ли когда-нибудь рассказать правду…

У него осталось лишь одно дело. И его нужно было непременно выполнить. Ради Сюзанны.

На въезде в округ Колумбия движение было затруднено. Вон пересек Ки-Бридж и по Эм-стрит повернул в Джорджтаун. Он ехал с опущенным стеклом. Толпы студентов и туристов заставили его снизить скорость. Гибсон пересек Висконсин-авеню и повернул на север в богатый жилой район с множеством бутиков и ресторанов.

Ворота, ведущие к интересующему его дому, были закрыты. Вон подъехал к переговорному устройству. После долгого ожидания ему ответил голос охранника, и Гибсон назвал свое имя. Ворота распахнулись, и он проехал на территорию.

Дворецкий в черном костюме открыл дверь и приветствовал его.

– Добрый вечер, сэр. Меня зовут Дэвис. Госпожа Доплэз ждет вас.

– Ждет – меня?

– Да. Она ждала… кого-нибудь из вас.

– Ну, хорошо, я здесь.

– Могу ли я что-нибудь вам предложить? Может быть, выпьете что-нибудь?

Его, оказывается, ждали здесь, пригласили войти, а дворецкий даже предложил выпить… Нет, Гибсон совсем не так представлял себе этот визит. Но раз уж все так складывается…

– Что ж, я бы выпил пива.

– Очень хорошо, сэр.

Дэвис оставил его в холле, заполненном портретами, скульптурами и эхом чьих-то далеких шагов…

Ожидая в ужасно дорогом кресле, Гибсон поправил пистолет Билли, который засунул себе за пояс. На верхней ступеньке высокой лестницы в дальнем конце холла сидела Кэтрин Доплэз и наблюдала за ним. Месяц с небольшим прошел с тех пор, как они познакомились с ней на ее дне рождения, – а казалось, будто прошло неизмеримо больше времени… На Кэтрин было милое голубое платьице. Ее локти упирались в колени, а ладонями она поддерживала подбородок.

Вон махнул ей, и спустя мгновение она махнула в ответ.

Дэвис вернулся с бутылкой пива, обернутой в желтую салфетку. Надо же… Гибсон хмыкнул.

– Следуйте за мной, сэр.

Дэвис провел его через дом к веранде, где Вон впервые встретился с Калистой. Столиков и палаток, как тогда на вечеринке, естественно, не было, и дом, лишенный праздничной суеты, теперь производил впечатление очень дорогого и хорошо обставленного жилища. Веранда была уставлена мебелью из кованого железа. На лужайке стояли огромные кашпо с множеством ярких цветов. Немного в стороне виднелся пруд с карпами; странно, что тогда, на дне рождения, Гибсон его не заметил.

На самом верху лестницы Дэвис остановился и указал на купол в дальнем конце сада.

– Госпожа Доплэз там. Я приношу свои извинения, но она велела мне не сопровождать вас. Если вы пойдете по пешеходной дорожке, она выведет вас туда в обход живой изгороди.

– Соберите девочку.

– Уже сделано, сэр.

Конечно, это была она. Будь она проклята, эта чертова женщина!

Как и многие постройки девятнадцатого века в Вашингтоне, архитектура купола содержала в себе черты ранней одержимости города древнегреческим искусством. Куполообразный свод поддерживали дорические колонны и обрамляли тяжелые, окованные железом, двери. Центральный склеп окружала низкая стена и несколько рядов идентичных белых надгробных камней, расположенных симметрично вдоль внутренней части.

Калиста Доплэз расположилась на зеленом металлическом стуле между двумя могилами. Одна казалась более старой и полностью заросла травой. Сверху был простой белый каменный крест. А другая могила… На ней покоился серый мраморный надгробный камень, обложенный свежим дерном.

Гибсон не увидел на лице Калисты ни намека на прежнюю надменность и властность. Женщина выглядела усталой и сильно постаревшей. Ее обычно безупречно уложенные волосы были торопливо заколоты, и несколько прядей хаотично свисали по сторонам. На ее лице застыл взгляд человека, который давно ждет автобуса, но не уверен, что тот когда-нибудь придет…

Калиста сжимала в руке носовой платок и не подняла глаза, когда он подошел поближе.

– Нормально добрался? – спросила она.

– Бенджамин Ломбард мертв.

– Да, я слышала. Прискорбно, что у некоторых недостает силы духа, чтобы преодолеть жизненные трудности…

– За это я вам, что ли, должен сказать спасибо?

– Уверена, в этом нет необходимости, – сказала она. – Почему бы тебе не присесть?

Рядом был второй стул, но ему не хотелось садиться так близко к ней. Вместо этого он обошел вокруг и облокотился о надгробный камень более свежей могилы. На камне была выбита надпись: «Эвелин Фюрст». Калиста посмотрела на него, и ее глаза гневно вспыхнули, но у нее уже не было сил поддерживать это пламя…

– Прошу тебя. Хоть немного уважения. Это ведь моя сестра.

– Вы разыгрываете меня, не так ли?

– Пожалуйста…

Гибсон вынул пистолет и положил его на надгробный камень.

– Где Сюзанна?

На лице Калисты промелькнуло удивление.

– Разве ты не знаешь? В самом деле?

– Где она?!

– Да вот она, здесь. И всегда была здесь…

Он проследил за ее взглядом, устремленным к соседней могиле с простым белым крестом. На нем не было никакой надписи. Еще в Сомерсете практичный Хендрикс заявил, что Сюзанна, скорее всего, мертва. Вон до сих пор представлял себе, как Дэн укоризненно качает головой. Надежда – это как рак. Либо ты никогда не узнаешь правду, либо узнаешь – и на полном ходу бьешься башкой прямо о лобовое стекло, потому что твоя надежда ошибочно подсказывала тебе, будто везде можно ездить, не пристегнувшись…

Теперь он ударился об это лобовое стекло, и инерция безжалостно отбросила его в сторону.

Рука Гибсона потянулась к пистолету.

– Сюзанна умерла после родов, – проговорила Калиста. – Она так долго не связывалась со мной… Когда мы приехали, роды уже начались. Это был очень тяжелый случай, она потеряла слишком много крови. Поверь, Эвелин сделала все, что могла. Но в целом мы оказались бессильны… Мы не могли ее спасти.

– То есть вы привезли ее сюда и похоронили? Я думал, что это место – только для членов семьи Доплэз.

– В тот раз я сделала исключение. Она все-таки была моей крестницей. Я не собиралась бросить ее тело в лесу, как животное. Моя бедная девочка…

– Ваша бедная девочка? – нахмурился Гибсон. Оружие было рядом, и палец уже лежал на спусковом крючке. – Прекратите. Противно слушать. Вы мстите ей за что-то. Ведь мой отец приезжал к вам, не так ли?

– Приезжал.

– Он наверняка высказал свои подозрения по поводу Ломбарда. О Сюзанне. Вы тогда могли бы его остановить. Но вы этого не сделали! Вместо этого вы послали того ублюдка, чтобы убить моего отца. Вы допустили все это. И вы убили Сюзанну!

Калиста покачал головой.

– Я не могла урезонить Дюка. Он не понимал, что стоит на кону. Бенджамина можно было привести в чувство. Если б твой отец только послушался меня, ничего этого не понадобилось бы.

– Заткнитесь, – сказал он и поднял оружие. – Больше ни слова!

Калиста много лет закручивала зло в собственную логику, которая сама себя оправдывала. Какие слова он мог для этого подобрать? Она исправно творила то, что было непростительно неправильным, и никогда не допускала никаких возражений. Но он точно убьет ее, если она произнесет еще хоть слово…

– Зачем было натравлять нас на мнимого похитителя? Зачем все эти хлопоты? Неужели вам так не терпелось отомстить?

Калиста посмотрела на него.

– Ты очень хочешь, чтобы я ответила?

– Да.

– Очень хорошо. Знаешь, в чем заключается ценность тайны? Я не имею в виду какой-нибудь лакомый кусочек, известный горстке посвященных лиц, которые сплетничают об этом во время вечеринки. Нет, я говорю о настоящей тайне, которая вызвала бы крах, катастрофу, если б выползла наружу. Ты знаешь, чего это стоит? Когда ты – единственный, кто ее знает. Есть только ты и человек, который страшится этой тайны. Настолько, что жизнь этого человека целиком в твоих руках. Он сделает для тебя все, что угодно, лишь бы ты сохранил эту тайну подольше. Все, что угодно. – Она растянула это слово, чтобы подчеркнуть его значение. – Это дает неограниченную власть над жизнью. Но только если ты, и только ты, знаешь – правду…

– То есть все это время вы ждали. И хранили тайну. Только чтобы уничтожить его теперь?

– Неужели это предел твоего воображения, мистер Вон? Выжидать долгих десять лет, чтобы лишить Ломбарда жизненных амбиций? Неужели ты думаешь, что именно это произошло в Атланте? О, да ты недалекий мальчик. Я делала то же, что и всегда. То, что Бенджамин в силу своего непомерного высокомерия никак не мог признать. Я защищала.

– Защищала?..

– А как по-твоему, что такая тайна – выползи она наружу – может сотворить с президентом Соединенных Штатов? Это был бы просто конец; конец его президентства. И что, ты думаешь, он сделал бы, чтобы гарантировать, что я сохраню его тайну? Все, что угодно! Нет, я хранила эту тайну не для того, чтобы в один прекрасный день уничтожить его. Упаси боже! Я хранила тайну Бенджамина для того, чтобы он добился всего, чего хочет.

– Но при этом его президентство принадлежало бы вам.

– Моей семье, – поправила Калиста. – Вот ты спросил, почему я послала тебя по следам человека, который сделал фотографию Сюзанны. Я-то думала, что Терренс Масгроув давным-давно захлопнул эту дверь. Но я ошиблась. Фотография означала, что существовал кто-то еще, кто знает тайну. Если б она раскрылась, то, сам понимаешь, тот крепкий и очень короткий поводок, на котором я держала Бенджамина, сразу порвался бы. А я, надо сказать, слишком многим пожертвовала, чтобы сидеть и ничего не делать.

– Но мой отец…

– Да.

– Кирби Тейт… Терренс Масгроув. Билли Каспер.

– И еще Дженн Чарльз и Дэниел Хендрикс, а с ними и Гибсон Вон. Все вы в той или иной мере входили в мой план.

«Джордж Абэ, Майк Риллинг», – мысленно продолжил Гибсон этот адский список.

– А Кэтрин не догадывается, кто она на самом деле? Ну, хотя бы о том, что ей десять лет, а не восемь?

– На этот счет у нее имеются подозрения, но я оставлю это тебе.

– Что вы ей сказали?

– Только то, что ее пребывание в этом доме подходит к концу.

Вон покачал головой.

– Вы говорите о закате вашей семьи. Леди, да вы и есть олицетворение этого заката. – Он взял пистолет. – Это оружие принадлежало Билли Касперу. Он хотел, чтобы его взяли вы.

Калиста бросила на него взгляд, полный ненависти.

– Где была ваша совесть, когда вы санкционировали поиски пропавшей девочки, которая никуда не пропадала… Ловко же вы все провернули!

– Хочешь прикончить меня?

– Нет, хочу, чтобы вы последовали примеру Бенджамина Ломбарда.

– С какой стати я должна это сделать?

– А вы представьте, что произойдет с вашей драгоценной семьей, когда все это выльется наружу.

– Вот только не надо! Если считаешь, что у тебя достаточно улик, чтобы предъявить мне обвинение, тогда отправляйся в полицию.

– А что это вы говорили мне, когда мы только познакомились? Единственный суд, который имеет значение, – это суд общественного мнения. Не так ли?

– О, неужели ради спасения репутации семьи я должна отдать свою жизнь?

– Да.

– Щедрое предложение, ничего не скажешь! Но я вынуждена его отклонить.

– Это не блеф.

– Это блеф. Не будь таким раздражительным. Я знаю, тебе не терпится отомстить, но у тебя не хватит духу причинить такие страдания Кэтрин.

– Кэтрин? А она-то какое имеет к этому отношение?

– Поскольку ты отлично помнишь, что я говорю, я уверена, ты помнишь мои слова о тайнах. Об их разрушительной силе. Ты можешь сохранить мою тайну, но ведь это также и тайна Кэтрин, не так ли? Ты не сможешь разоблачить меня, не затронув ее. А тем самым ты сделаешь ее изгоем в этом обществе. Она будет вызывать у всех лишь жалость и любопытство. И у нее никогда не будет нормальной жизни.

Гибсон с отвращением посмотрел на нее.

– Каждый использует те фигуры, которые остались на шахматной доске, мистер Вон. Если ты хочешь меня убить, то тебе придется сделать это своими собственными руками. Однако в этой части города полиция реагирует исключительно быстро, поэтому я искренне надеюсь, что ты хорошо подумаешь, прежде чем решиться на что-то.

Он снял палец со спускового крючка.

– Мудрое решение.

– А ведь мог бы, – проговорил Гибсон.

– Верю тебе, – сказала Калиста. – Может, в другой раз?..

– Мой вам совет: держитесь подальше от Кэтрин. И вообще от всех нас.

– До свидания, мистер Вон…

Гибсон отправился обратно к дому. Его мысли вернулись к Сюзанне и его отцу, и он чувствовал, что снова ударился о лобовое стекло. У него вдруг закружилась голова, и показалось, что он куда-то проваливается. Вон остановился, пока ощущение тошноты не прошло. Он знал, что оно еще вернется. И у него будет новая встреча с лобовым стеклом…

Кэтрин сидела у парадной двери. Когда он подошел к девочке, то заметил, что у нее глаза красные и опухли от слез.

– Что, пора? – спросила она мягким голосом.

– Да. Хочешь поехать со мной?

Кэтрин кивнула.

– А тетя Калиста придет попрощаться?

Гибсон покачал головой. На мгновение он подумал, что Кэтрин снова заплачет, но она взяла себя в руки и поднялась.

– Поможешь мне нести чемодан? А то он очень тяжелый.

Чемодан и в самом деле оказался тяжелым. В него была упакована целая жизнь…