Дюк улыбнулся сыну и жестом велел подойти. Тот послушно подошел к отцу и старался не волноваться, когда Дюк повторно застегнул верхнюю пуговицу и в третий раз поправил галстук. Рождественская вечеринка была в полном разгаре, и, несмотря на то что сенатор настрого запретил разговоры на профессиональные темы, политическая тема не сходила с уст.

Рядом с Дюком остановился какой-то одутловатый мужчина с красным лицом. Гибсон к этому уже давно привык. Все рвались поговорить с папой. Его отец был важной шишкой, и Гибсон чувствовал огромную гордость, видя то уважение, которое все ему оказывают. Во время разговора Дюк как-то незаметно заставил своего собеседника почувствовать себя центром вселенной; он справлялся о его супруге, называл по именам детей и поздравил с недавним триумфом в Палате представителей. Человек удалился. Было очевидно, что он полностью удовлетворен. А Дюк вернулся к сыну.

– В тот день, когда он ответит на мой звонок, я буду просто гореть, а у него всего один брандспойт на три штата…

Гибсон засмеялся, хотя на самом деле не понял шутку. Ему просто нравилось, когда отец относился к нему наравне с остальными. То есть считал человеком, посвященным во все важные дела. Инсайдером. Дюк провел рукой по волосам сына, слегка взъерошив их.

– Папа… – пожаловался Гибсон и поправил волосы ладонью.

– А где остальные дети? Может, тебе не стоит все время болтаться среди взрослых?

– Да они там, наверху, смотрят детские фильмы, – с отвращением произнес Гибсон.

В свои десять лет он был весьма осведомленным мальчиком. Его любимым фильмом был «Крестный отец-2». Нет, оригинал был весьма неплох, но все знали, что часть вторая – это просто шедевр. По словам его папы, Джон Казале был самым недооцененным актером в истории кино. «Он сыграл всего в пяти фильмах, но я поставлю на эти пять против любых других пяти», – сказал ему Дюк, когда они вместе впервые посмотрели его.

Осенью того года Гибсона вызвали в кабинет директора школы. Он получил выговор за то, что, схватив одноклассника, он со словами «знаю, это ты, Бобби, разбил мое сердце», яростно впился в него губами. Дюк, узнав об этом, сначала рассмеялся, а потом накричал на сына и велел больше так не делать. Гибсон в оправдание заметил, что с тех пор из его шкафчика больше ничего не пропадает…

– Детские фильмы, значит? Не очень интересно.

– Худшее, что можно себе представить. А здесь что происходит?

– Да так, обычная тусовка. Здороваемся, беседуем, с кем-то подольше, с кем-то – так, пара слов, и всё. Вообще, большую роль играет внешность человека. И попомни мои слова, мальчик: нет ничего более фиктивного под небесами, чем праздничная вечеринка в округе Колумбия. Единственные честные слова, которые ты услышишь за весь вечер, – это когда гости заказывают себе напитки в баре.

– Но зачем тогда это все?

– Понимаешь, некоторые вещи просто приходится делать. И здесь многое связано с внешностью. Я ведь уже, кажется, говорил? Как бы то ни было, весь секрет заключается в том, что именно они пытаются от тебя скрыть. От чего пытаются отвести твои глаза? Если ты поймешь это, то сразу раскусишь данного мужчину. Или женщину. Но начинать лучше с мужчин, потому что с ними проще. С женщинами сложнее – это больше задача для тех, кто имеет степень доктора философии.

– Понимаю. – Гибсон кивнул, но потом уточнил: – А как это все выглядит?

– Ну, что ж, возьмем вон того парня, – Дюк указал на высокого, худого человека с лицом, похожим на полосу наждачной бумаги, который лениво наблюдал за происходящим и потягивал пиво.

– Он что же, какая-то важная шишка?

– А ты сам подумай и скажи, – предложил отец.

Гибсон долго смотрел на незнакомца.

– Нет.

– А почему?

– Потому что никто с ним не разговаривает. Если б он был важной персоной, то не стоял бы сейчас в одиночестве.

– Молодец, – усмехнулся Дюк. – Но ты все же оцени его. Можешь что-нибудь о нем рассказать?

Гибсон окинул его взглядом. На мужчине был костюм и блестящий галстук. И он носил очки в проволочной оправе. Светлые волосы консервативно зачесаны назад. Ничего особенного в его внешности Вон-младший не заметил.

– Не знаю, – сказал он отцу. – С виду похож на всех остальных…

– Никто ни на кого не похож. Мы пробуем походить на других, но не получается. Весь фокус, Гиб, в том, чтобы не смотреть в среднюю точку. В среднем каждый человек выглядит одинаково. Костюм, галстук. На нем униформа, и выглядит он как все. И если так рассуждать, то он вполне мог быть президентом Соединенных Штатов. Истина находится с краю. Это как волосы. Все следят за волосами, чтобы их прическа была в порядке и хорошо выглядела. Почему? Потому что такими мы видим себя в зеркале. Приглаженными и причесанными. Мы хотим видеть себя и других приглаженными и причесанными. Вот что беспокоит нас больше всего.

– Так, значит, мне следовало посмотреть на него со спины?

– Не буквально, но да. Присмотрись. Изучи, например, его ботинки. Что ты видишь?

– Они протерты. И один шнурок порван, кажется.

– О чем это тебе говорит?

– О том, что он много их носит?

– А это о чем говорит?

Гибсон задумался. Такая обувь напомнила ему о баскетбольном мяче Бена Рицолли. Папа Бена ушел из семьи, когда сам Бен был еще маленьким, и мальчик жил с матерью. Денег у них было немного. У Бена был всегда один и тот же баскетбольный мяч, и он с ним нигде не расставался. Швы и надписи истерлись, но сам по себе мяч был цел. Гибсон очень сочувствовал Бену и переживал, что ребенок, который так любит баскетбол, не может позволить себе новый мяч…

– У него не так много обуви. Видимо, он не может позволить себе много обуви. Он надеется, что никто не посмотрит на его ноги.

– Что же, неплохо. Как ты думаешь, сенатор наденет на вечеринку потертые туфли?

– Ни в коем случае.

– Правильно. А теперь посмотри на мои.

Гибсон опустил взгляд на ноги отца. Заостренные носки его черных ботинок были потерты, а чуть дальше кожа выглядела сильно измятой. Вон-младший с любопытством взглянул на отца.

– Ну, и что же ты можешь сказать по этим ботинкам об их хозяине? – прищурился Дюк.

– Не знаю, – смутился Гибсон.

– Это значит, что по одной вещи нельзя толком судить о человеке. Никогда не будь настолько высокомерен и не думай, что ты раскусишь человека по его – обуви. Но…

– Но это ведь только начало?

– Начало, – согласился отец. – Так в чем же разница между ним и мной?

– Ну, к тебе все подходят и разговаривают…

Дюк лукаво подмигнул сыну.

Гибсон почувствовал гордость и энергично кивнул в ответ. Он чувствовал, что что-то упустил, но был счастлив такому вниманию со стороны отца и не хотел задавать слишком много вопросов. Он, наверное, должен теперь и сам во всем разобраться.

– Хорошо, сынок. Дай мне час. Мне нужно немного поработать, зато я знаю одно заведение в Джорджтауне, где делают отличный молочный коктейль «Орео». И мы с тобой туда поедем. Договорились?

– Идет.

Три часа спустя Гибсон проснулся. Он лежал, свернувшись калачиком на кровати в одной из комнат для гостей. Кто-то заботливо накрыл его шубой.

– Просыпайся, сынок. Просыпайся. Вставай…

Дюк сгреб его в охапку и отнес в машину. Гибсон проснулся лишь от звука хлопнувшей дверцы.

– Проснись…