По дороге назад в ущелье мы не разговаривали. Дорога шла в основном под гору, и Маленькая Роза сосредоточилась на том, чтобы ничего не уронить на ходу. Я нес рюкзак и тот узел, что был побольше, но она не слишком хорошо держала равновесие с грузом в руках, а ее босые ноги легко могли поскользнуться на спуске. К тому моменту, как мы добрались до ущелья и склонились к воде, чтобы попить, солнце уже почти село – во всяком случае, скрылось из узкой прорези в горах над нашим укрытием. Маленькая Роза набрала воды в котелок. Я убрал камушки и ветки, из которых складывал свое послание Сауду, но приберег их, чтобы оставить новое, когда мы в следующий раз уйдем из пещеры.

– Расскажете мне про Харуф? – попросил я, когда она поставила котелок на огонь и отошла в сторону, предоставляя мне заняться ужином. – Мама рассказывала мне в основном про вас.

– Конечно, – согласилась она, усевшись напротив. Задумавшись на мгновение, она провела пальцами по окантовке своего платка, но тут же опомнилась и волевым движением сложила руки на коленях.

– Что-нибудь из стародавних времен, если можно, – сказал я. – Не про сам Харуф, а про то, как он появился.

Она кивнула, помолчала немного, продумывая, что сказать, и наконец начала рассказ.

– Когда моя прародительница, сестра Королевы-Сказочницы, повела свой народ через пустыню, с ней были не только ее сородичи. – Я накрыл котелок крышкой и уселся, приготовившись слушать. Те люди были родней и мне, хоть и отдаленной. – Видишь ли, ей пришлось покинуть сестру, потому что королеве нужно было править страной и воспитывать детей, которым предстояло унаследовать ее каср и земли. Королева-Сказочница родила детей позже большинства женщин, потому что Король-Добронрав не посещал ее спальню, пока не завоевал ее доверие, а на это ушло много времени. Дети ее сестры уже достаточно выросли, чтобы проделать путь через пустыню, и все, за исключением одного, отправились с ней. С ними отправились и семьи их будущих супругов, последовавшие за сестрой королевы, потому что верили в ее силу. Так что караван получился длинным.

Я слышал разные версии этой истории раньше, потому что в Камихе ее тоже рассказывали, но Маленькая Роза излагала ее в непривычном для меня ключе. Так, я не знал про детей Королевы-Сказочницы. Мужчин в Камихе, от которых я слышал эту историю, не интересовало, откуда взялись наследники – только то, что они были. Я откинулся назад, позволяя словам принцессы окутать меня со всех сторон.

– У них было бессчетное количество верблюдов, подаренных отцом Королевы-Сказочницы, который был величайшим торговцем своего времени, – продолжала Маленькая Роза. – Были у них также козы и овцы, а Король-Добронрав обещал прислать и лошадей, как только у них появятся конюшни.

Она сделала паузу, и я не мог прочитать выражение ее глаз. Эта история принадлежала нам обоим, но у нее была опознавательная черта, безошибочно связывавшая ее с теми, кто пришел из пустыни. Возможно, из-за этого она принимала ее ближе к сердцу.

– Ухаживать за таким обширным хозяйством было сложно, – продолжала Маленькая Роза. – Хотя в караване было много опытных пастухов, а повседневные дела можно было поручить детям, в пустыне было мало корма для скота, а в вади недостаточно воды. Некоторые хотели вернуться и подождать более благоприятных обстоятельств для путешествия.

– Но моя прародительница помнила ночь своей свадьбы и волшебных созданий, которых сотворила ее сестра. Она знала, что не всегда можно полагаться на удачу и что обстоятельства можно изменить, если хорошенько потрудиться. И наконец, она знала, что творения ее сестры ушли в горы до нее, и была уверена, что выход найдется. Она говорила своим спутникам ободряющие слова и вела их за собой. Спешить им было особенно некуда, так что они двигались медленно и осторожно. Каждый вечер они тщательно выбирали место для стоянки, а каждый день оставляли на песке камни, размечая свой путь. Всякий раз, как они пересекали вади, моя прародительница отмечала, какого уровня достигала вода во время разлива.

– Так и появился торговый маршрут, который мы называем Великим шелковым путем. Они разметили дорогу до касра и стоянки для караванов. Привлеченные магией созидания, волшебные существа спустились с гор, чтобы понаблюдать за работой. Они увидели, что каравану не хватает еды и воды. Драконы, единороги и фениксы мало чем могли помочь, но эльфы питали особую нежность к козам, а феи – к овцам, так что они убедили гномов, которые не умели летать, прийти на помощь. Они принесли их на себе в пустыню и разместили в тени олеандров, росших вдоль вади. Гномы, покопавшись в земле, призвали затаившуюся в ней воду наружу. Люди и животные больше не мучились от жажды, растения не чахли, и тем самым великое путешествие моей прародительницы было спасено от краха.

Я приподнял крышку котелка, чтобы помешать похлебку. Я понял, почему она выбрала именно эту историю.

– А сестра Королевы-Сказочницы что-нибудь подарила гномам, чтобы отблагодарить их за работу? – спросил я. – Или этот обычай появился позже?

– Я знаю, что ты с недоверием относишься к магии, Йашаа, и с чего бы тебе думать иначе? – отметила принцесса. Она рассуждала здраво. Мне всегда хотелось следовать ее советам, даже если они противоречили моей натуре. – Ты видел только плохую сторону магии, она отняла у тебя тех, кого ты любил.

Этого я не мог отрицать.

– Но я видела магию с обеих сторон, – сказала она. – Я, испытавшая на себе и ее дары и проклятие, и постоянно чувствующая борьбу между этими двумя силами внутри себя. Йашаа, иногда магия стоит той цены, которую приходится за нее заплатить.

– Стоит ли? – спросил я. – Арва осиротела в десять лет, Тарик в двенадцать. Спросите у них. Ваш собственный народ голодает, потому что деньги, на которые они могли бы купить еду, уходят на одежду. Им приходится выбирать между зимней одеждой и полным желудком, и это ваша вина.

– А твоя мать умирает, – ледяным тоном сказала она. – Я все это знаю, Йашаа. Не забывай, большую часть своей жизни мне пришлось провести в башне, где я не могла делать ничего, кроме как смотреть на страдания своего народа, не в силах ему помочь. Моя боль отличается от твоей, и, возможно, она не так сильна, но она моя, и я не собираюсь выслушивать, как ты принижаешь ее значение.

Вся дружелюбность между нами испарилась.

– Я лишь хотела сказать, – произнесла она после долгого молчания, – что буду продолжать эту войну внутри себя, и мы будем продолжать поиски того, что станет достойной ценой. Я хотела бы поискать в огороде.

– Мы? – переспросил я, все еще не готовый простить ее, хотя мне захотелось, как только она заговорила.

– Мы, – подтвердила она. – Я не позволю себя вытеснить и сама не покину вас.

– Я не это имел в виду, – сказал я. – Сегодня вы починили изгородь. Вы мастерили что-нибудь с тех пор, как вас прокляли?

Произнеся эти слова, я тут же о них пожалел. Мне вспомнились рисунки в пыли на полу башни и голодный взгляд принцессы, когда она наблюдала за шитьем Арвы.

– Ничего красивого, – ответила она. – Ничего стоящего. Но, Йашаа, я боялась слишком долго. Возможно, нам и удалось держать демона на расстоянии все эти годы, но ничего хорошего из этого не вышло. Я так давно ничего не делала, Йашаа. Я хочу попробовать делать хоть что-то.

– Веретен у нас больше нет, – напомнил я.

– Я не про это, – сказала она, содрогнувшись. Я знал, что, несмотря на свои храбрые слова, она все еще боится того, что может случиться, если ей представится искушение. – Не про прядение. Но я хочу делать что-нибудь другое.

– Например, что? – спросил я.

– Готовить, – сказала она. – Копать выгребную яму. Плести венки. Не знаю. То, что могли бы делать малые дети, причем самые бестолковые.

– К огню я бы ребенка не подпустил, – возразил я, но уже мирным тоном. Несмотря на свои опасения, я уже простил ее, хотя она и не просила прощения, да мне это было и не нужно. – А выгребная яма у нас уже есть.

– Ну тогда что-нибудь еще, – сказала она.

Это звучало почти как приказ, хоть и не совсем. Возможно, именно такими должны быть королевские постановления: чтобы люди поняли идею и доработали ее, считая, что сами же ее и придумали. Во всяком случае, со мной это сработало, хоть я и сознавал, что она делает.

– Вы вроде сказали, что никогда не учились танцевать? – спросил я.

– Нет, – подтвердила она. – Отец не хотел рисковать. У танца ведь есть рисунок.

– Да, рисунок все равно будет, – сказал я. – Но Арва не взяла с собой свой шест, так что я научу вас, как с ним обращаться. Начнем с этого, а если ничего страшного с вами не случится, перейдем к чему-нибудь другому.

– Но почему именно бой на шестах?

– Потому что с этого начинают, – сказал я. – И для этого не нужна обувь.

Это ее убедило, и она передала мне пустые миски, взяв их с того места, где они сушились. Я был сосредоточен на том, чтобы не разлить похлебку из собранных нами продуктов, но не настолько сосредоточен, чтобы не заметить, как она приложила руку к виску. Она потирала висок так же, как делала моя мать, когда летом на глинистые равнины Камиха приходили ураганы, от которых у нее болела голова. Мне этот недуг был незнаком, даже после того, как меня ранил медведь, но я знал, как выглядит человек, которого мучает головная боль, и не понимал, с чего бы она взялась у Маленькой Розы.

Но потом я, конечно, сообразил. Дар феникса помог ей идти без передышки целую ночь, хотя раньше ей не доводилось пройти и мили, но не защитил ее тело от последующей боли, и сейчас было то же самое. Мы не так уж далеко ходили, и солнце пекло не слишком сильно. Она пила достаточно воды и не могла слишком утомиться, собирая вику.

Но она починила изгородь. Она использовала ту часть своего мозга, которой так долго старалась не пользоваться, и теперь она болела, в точности как мышцы, уставшие от непривычной нагрузки. Я вспомнил, как болели у меня руки и ноги, когда я только начинал учиться бою на шестах, и потом, когда мы с Саудом стали упражняться с ножами. Возможно, то же самое происходило сейчас у нее в голове, когда ее мозг напрягся, а потом снова расслабился. Если демон собирался построить крепость внутри нее, вес камней наверняка будет причинять ей боль, пока она не привыкнет к нему. Это было очередное ощутимое доказательство магии, опутавшей наши жизни.

Поймав мой взгляд, она опустила руку.

– Ничего страшного, Йашаа, – сказала она своим обычным решительным тоном. – Просто с непривычки.

Ее слова обладали собственной силой, вдруг осознал я. Она говорит что-то, и я ее слушаюсь. На остальных это тоже действовало, но я проводил с ней больше всех времени. Я задумался было, не магия ли это своего рода. Впрочем, я был уверен в обратном – по крайней мере, я знал, что ее слова не накладывают на меня никаких чар, кроме тех, которым я сам был готов поддаться. Нет, никакая это не магия: она сказала, что с ней ничего страшного, а я знал, без тени сомнения, что она солгала.