Несмотря на скромный наряд и босые ноги Маленькой Розы, ребята тут же ее узнали – как и я, по волосам. Коротко и неровно остриженные пряди цвета спелой пшеницы нельзя было назвать красивыми, но они были безошибочно узнаваемы. Ей понадобится платок побольше, чтобы покрыть голову, иначе нас поймают, как только кто-нибудь нас увидит. Впрочем, в противном случае это случится мгновением позже, как только кто-то из нас выдаст ее почтительным обращением. Тарик чуть было не пал ниц к ее ногам. Это не укрылось от внимания принцессы.

– Зовите меня Захра, – сказала она, проведя рукой по выбившимся из-под платка волосам, и я понял, что она думает о том же, о чем и я. – И забудьте, кто я такая.

– Мы не можем, – сказала Арва, тянувшаяся к ней, как к костру в холодную ночь. Ее лицо светилось в лунном свете. – И не просите.

Сауд молча рылся в рюкзаке Арвы в поисках ее запасных туфель. Маленькой Розе они будут маловаты, но лучше, чем ничего. Я знал, что он не будет высказывать свое мнение при ней, пока не поймет, что она за человек. Нас с детства приучили любить ее, но Сауда учили с подозрением относиться к чужакам, и не без причин.

– Мы с тобой знакомы? – спросила принцесса у Тарика. Я вспомнил, как они наперегонки убегали от няньки и висли у меня на руках, и подавил прилив ревности. Меня она не узнала.

– Да, прин… Захра, – запнулся он. – Мы вместе играли в детстве.

– Тебе было поручено раздобыть информацию, – сказал Сауд, бросив туфли на колени Маленькой Розе. Его слова были обращены только ко мне, хотя их слышали все. – А не саму принцессу.

– Ты не видел этого, Сауд, – возразил я. – Не видел, где они ее держали. На моем месте ты бы тоже привел ее с собой.

Он не слышал ее голоса, ее безропотной убежденности, что я пришел ее убить. Впрочем, вскоре он его услышит. Услышит и наконец поймет, что значит быть пряхой в Харуфе, что значит быть одним из нас. Сауд хотел было возразить, но луна уже поднялась слишком высоко, и поворачивать назад было поздно. Можно было только бежать.

– Когда вас хватятся? – спросил он, не постаравшись смягчить тон, но Маленькую Розу это не смутило.

– Завтра утром, – ответила она. – Примерно через час после рассвета, когда приносят завтрак и уносят одеяло.

– А зачем уносят одеяло? – спросила Арва.

– Чтобы проверить, все ли нитки на месте, – ответила принцесса. В ее голосе были такая боль и тоска, что я пошатнулся.

– А зачем? – начала было Арва, но Сауд жестом прервал ее. Если дать ей волю, вопросы польются рекой, а сейчас у нас не было на это времени. Луна светила высоко и ярко, и, хуже того, начинала заниматься заря.

– Спросишь потом, козочка, – сказал он. – А сейчас пора бежать.

Мы не то чтобы бежали, но передвигались очень быстро. Маленькой Розе явно не доводилось прежде преодолевать такие расстояния, но, верная своему обещанию, она не проронила ни слова жалобы. Туфли Арвы наверняка ей жали, да и вообще она не привыкла носить такую обувь, но она послушно шагала вслед за нами. Даже Сауд, несмотря на собственную усталость, был слегка впечатлен.

Относительная ясность ума, которой мы достигли прядением, быстро покидала нас, и я уже чувствовал, как ослабевает мое внимание. Мы даже не попытались запутать следы. У нас не было ни времени, ни опыта, чтобы оставить ложный след, даже если бы мы попытались. Вместо этого мы направились в сторону гор самым прямым путем, надеясь, что по дороге нам попадется река. Мы набрели на нее спустя час после рассвета, как раз когда слуги должны были принести завтрак в пустую комнату Маленькой Розы и поднять тревогу. Речушка была неглубокая, но достаточно широкая, чтобы послужить нашей цели. Мы шли вверх по течению около часа, что Сауд счел достаточным, чтобы сбить со следа собак и на время запутать следопытов, после чего снова свернули в направлении гор.

Тут дело пошло медленнее – и Тарик, и Арва ослабели от недосыпа и начали кашлять. Я тоже валился с ног от усталости – ноги теперь болели не меньше, чем руки. Наконец Сауд нашел место, чтобы разбить лагерь. Это была ложбина между невысокими холмами на подступам к гор. Если не разводить костер, тут нас будет не видно даже днем, а мы все равно слишком устали, чтобы идти собирать хворост. Вместо этого мы достали спальные мешки и разложили их как можно ближе друг к другу. Мы с Саудом без разговоров заняли места по краям, но Маленькая Роза, наблюдая за нашими приготовлениями, замерла с одеялом в руках.

– Мне лечь где-нибудь в другом месте? – спросила она с учтивостью, достойной королевского двора.

– Нет, – ответил Сауд. – Слишком холодно. Ложитесь здесь, между Арвой и Йашаа.

Конечно, это нарушало все приличия. Хорошо еще, Арва совсем ребенок. Но Сауд был прав: на улице так холодно, что не до церемоний. Умничка Арва без лишних слов проворно расстелила одеяло, оставив для Маленькой Розы место между нами, будто мы всю жизнь так спали.

– Хочешь, я покараулю первым? – предложил я Сауду в попытке загладить вину за свою глупость.

– Не дури, – возразил он. – Ты лез на башню, а я всего лишь ждал, ты устал больше моего. Разбужу тебя попозже.

Он улегся на свое одеяло, повернувшись к нам спиной, но касаясь Тарика, чтобы тому было теплее. После этого никто больше не разговаривал, но я, хоть и устал до смерти, никак не мог уснуть. Мне не давало покоя, что, неожиданно встретив Маленькую Розу спустя столько времени, я почувствовал к ней жалость вместо привычной ненависти. Она лежала совсем близко, и это прикосновение напомнило мне о тех многочисленных часах, которые мы провели вместе до проклятия. Воспоминания были смутными, но ощущение близости к ней было очень ярким, и мои мысли понеслись галопом. Столько вопросов, а у нас совсем нет времени.

– Йашаа, – прошептала она через некоторое время. Она произнесла это очень медленно, будто ее тоже наконец нагнали воспоминания. Оставалось надеяться, что гончие ее отца не нагонят нас так же быстро. – Я помню мальчика по имени Йашаа.

– Да, принцесса, – сказал я так же тихо. Если Сауд и услышал нас, то не подал вида. – Я жил в замке.

– Твоя мать, – сказала она, слегка запнувшись. – Она еще жива?

– Она умирает, – сказал я бесстрастным голосом. – Она была больна, когда отправила нас в путь, и ей стало хуже, когда мы прощались. Не знаю, долго ли ей осталось.

– Мне так жаль, – сказала она.

Меня охватила ярость. Моя мать боролась за каждый вздох, и мне хотелось, чтобы Маленькая Роза поняла, каково это. Но в то же время не хотелось. Я не мог этого допустить. Ненависть во мне боролась с жалостью, и мне казалось, что я вот-вот захлебнусь в этих чувствах.

– Пожалейте лучше Арву и Сауда, – сказал я. – Ваше проклятие убило их родителей. Моя мать хотя бы еще жива.

Она долго молчала – так долго, что я подумал, а точнее понадеялся, что она уснула. Но потом она снова заговорила.

– Когда мы проснемся, – сказала она, – ты должен забрать у меня одеяло. Я понесу его сама, но сперва надо проверить, все ли нитки на месте.

Меня снова едва не захлестнула ярость. Она не может спать под прохудившимся одеялом, а нам придется всю дорогу за ней следить!

– Мне жаль, что я причиняю вам неудобства, но если из одеяла выбьется нитка, я ее найду, а если найду, то начну прясть. Йашаа, ты же обещал.

Сауд странно кашлянул. Не зная, что и думать, я привстал и посмотрел на Маленькую Розу. Солнце уже поднялось достаточно высоко, и я мог разглядеть ее лицо. Хотя оно было таким же смуглым, как мое, ее кожа не сияла накопленным солнечным светом. Все-таки она очень долго жила в этой башне.

– Что я обещал, принцесса? – переспросил я столь официальным тоном, будто и правда был ее вассалом. – Скажите мне.

– Ты знаешь, в чем жестокость моего проклятия. Мое королевство и мой народ страдают из-за меня. Ты чувствовал прикосновение этого проклятия, пусть и был далеко от моего дома и моих земель, и ты чувствуешь эту боль через страдания твоей матери. Но, Йашаа, у этого проклятия есть и другая, еще более темная сторона. И она связана со мной, только со мной.

– Расскажи нам. – Тарик, оказывается, не спал. Конечно, не спал: его жажда узнать правду была так же сильна, как моя уверенность в том, что я ее уже знаю.

– Принцессу обучают многому, – сказала она. – Управлять замком и королевством. Танцевать и петь. Общаться с народом и узнавать, что его тревожит. Решать эти проблемы, по мере сил. Вышивать, ткать и шить. И, как вы знаете, прясть.

Ее пальцы рассеянно теребили одеяло, и я заметил у каймы выбившуюся нитку. Сам не зная зачем, я протянул руку и выдернул нитку, пустив ее по ветру. Маленькая Роза проводила ее голодным взглядом, но не потянулась за ней.

– Дары, которые я получила на свой день рождения, должны были закрепить эти уроки, – продолжала она. – Сделать меня сильным правителем во благо всего Харуфа. Во благо каждого из вас.

О, как бы мы любили ее.

– Но и проклятие было связано с этими уроками, – добавила она. – Каждая крупица полученных мной знаний превращала мой разум в идеальную обитель для демона. Мои родители старались не давать мне учиться, но это не имеет значения. Как только я начну прясть, проклятие вступит в полную силу, и… мой разум откроется демону. Демон знал, что родители будут оттягивать этот момент столько, сколько смогут, пусть даже цена будет непомерно высока. Она сказала – восемнадцать лет, полагая, что к этому возрасту я уже смогу полностью осознать, что делает проклятие с моим королевством.

У Арвы в глазах стояли слезы, Тарик побледнел. Даже Сауд с встревоженным видом повернулся к нам. Он знал все эти предания не хуже нас. Знал, что однажды на свете жил король, который не был человеком, и он делал ужасные вещи, пока Королева-Сказочница не вернула ему его истинную добродетельную сущность.

– Это вопрос самолюбия, – сказала она. – Я не хочу, чтобы моим разумом овладели. Я хочу быть королевой сама по себе. Я хочу трудиться и править, поступая так, как будет лучше для всех, но не могу. Чем бы я ни занималась, плоды моего труда сделают меня лучшей добычей для демона. Если я начну прясть, демон поймет, что я готова, и придет за мной. Но, клянусь тебе, Йашаа, это будет настолько же ужасно для остальных, как и для меня. Меня все равно выдадут замуж, и мы окажемся привязаны к Царетворцам, только я уже больше не буду человеком.

У меня закружилась голова, хотя я сидел на земле и падать мне было некуда. Арва обхватила Маленькую Розу руками, будто могла защитить ее от демона, который хотел забрать ее душу, но принцесса по-прежнему смотрела только на меня. У меня перед глазами стояли рисунки на полу ее темницы в башне – замысловатые, но столь недолговечные, что их могло уничтожить легчайшее прикосновение. Она рисовала пальцами по пыли, не в силах побороть стремление творить хоть что-то. Она не могла бездействовать. Не могла не творить. И так будет всегда.

– Я буду проверять одеяло, – сказал я.

Я знал, что этого будет мало, и видел, что Сауд тоже это знает. Но что еще мы могли сделать?