К 12 апреля 1204 г. величайший город христианского мира превратился в дымящиеся руины. Его дворцы и великолепные дома знатных семейств разграбили и подожгли. Крыши пожрал огонь. Целые библиотеки и ценнейшие архивы документов если не сгорели, то были открыты ветрам и дождю; они стали пищей для грызунов и насекомых. Все мелочи, которые люди использовали в повседневной жизни, от инструментов до кухонной утвари, икон и молитвенников, вещи, которые накапливались в домах столетиями, оказались уничтоженными. Часть добычи, увезенной тогда завоевателями, сохранилась до наших дней в западных сокровищницах, но очень многие предметы византийского быта в 1204 г. безвозвратно утрачены. Сколько их – мы не знаем, как неизвестно нам и то, сколько их было уничтожено позже другими врагами. Грабежи и разрушения имели место во все времена.

События апреля 1204 г. подверглись активному переосмыслению, когда ученые всего мира отмечали 800-летие со дня разграбления Константинополя. Папа Иоанн Павел II принес свои извинения за это действо. А у нас появился повод по-новому взглянуть на отношение современных историков к Византии. Да, всем известно, что такая империя существовала, но все же мало кто знает, сколь велик ее вклад в европейское развитие, что именно она стала силой, остановившей экспансию ислама на Балканы, защитным щитом, под прикрытием которого раздробленные западные королевства развились в современную Европу. До сих пор на западе ведутся дебаты относительно Четвертого крестового похода, основанные на стереотипе Византии как серой мертвой зоны: серия императоров и череда сражений, которые они вели на протяжении тысячелетия, и ничего больше. Возможно, виноваты ученые-византинисты, писавшие слишком сложные труды, которые не показывали внутренней динамики империи, не пробуждали интереса к ней. В свою очередь, специалисты по западной средневековой истории крепко держатся за представленную им скучную картину и не делают ничего, чтобы ее оживить. Легче всего оставаться верным изначальному взгляду, появившемуся еще в эпоху Возрождения, и считать империю устаревшим умершим государством, недостойным пристального внимания.

Представляется, что одним из источников появления этого стереотипа, хотя это очень сложно доказать документально, являются осада и разрушение византийской столицы в 1204 г. В какой-то мере империя сама навлекла на себя неприятности. Император Алексей IV и его советники проявили необычайную глупость и самодовольство, позволив полностью оснащенной осадной армии оставаться у ворот города, не выплачивать крестоносцам обещанных сумм и не нападать на них. Конечно, успеху крестоносцев в немалой степени способствовало отличное знание дожем Дандоло особенностей стен Константинополя, обращенных к морю, но именно от византийцев венецианцы и научились дипломатическим уловками и необычному сочетанию силы и торговли. Венеция частично была продуктом империи – и, одновременно, ее конкурентом. После захвата города, когда крестоносцы приступили к дележу империи, Венеция потребовала для себя самую большую часть. Папа Иннокентий III отправил западных клириков, чтобы занять земли, оказавшиеся под властью римской церкви. Римляне вынудили ортодоксальных епископов и монахов удалиться в изгнание.

Христианский Запад оказался перед необходимостью объяснить и оправдать массовые убийства и разрушение самого красивого города христианского мира. Почему силы, призванные сражаться с мусульманами, жгли иконы и оскверняли церкви величайшей христианской столицы? Только потому, что византийцы этого заслуживали! Византийская империя должна была оказаться предательской, обреченной, слабой, отталкивающей и непокорной Риму. Исход Четвертого крестового похода также подтвердил для папы Иннокентия и его преемников, западных правителей и монахов, участвовавших в Крестовых походах, что греки, по сути своей, коварные предатели. Они всегда прибегали к дипломатии, чтобы скрыть слабость, а когда не могли избежать сражения, оказывались трусами. Византийскую систему имперского правительства сочли нестабильной, поскольку она допускала, чтобы мятежник стал императором, а законный правитель был смещен и ослеплен. Подобные заявления оказались проявлением явной слабости зарождающихся европейских монархий, где правители всячески старались укрепить свою власть. Осуждение древней политической системы шло рука об руку с восхищением реликвиями, золотыми и серебряными изделиями, иконами и шелками, которые якобы заслуживали лучшего места, чем Византия. Таким образом, крестоносцы оправдали свое мародерство. Появление негативного стереотипа самого понятия «Византия», словно оно характеризует культуру, не заслуживавшую права на существование, уходит корнями к вероломству 1204 г.

Разрушение было таким, что Византия вполне могла никогда от него не оправиться. Многие государства прекращали существовать, получив такой удар в сердце. А Византия всего за полвека возродилась – в многообразии новых форм в разных центрах. Благодаря внутренней жизнестойкости своей цивилизации империя просуществовала еще два с половиной столетия.

Это и есть одна из самых удивительных вещей, которые я открыла при написании этой книги. Я ожидала, что сам Константинополь будет играть центральную роль, как сказочный особенный город. Для меня оказалось полной неожиданностью то, как часто я буду отмечать напористую изобретательность и новизну более широких аспектов византийской цивилизации – от правительства и религии до военных и интеллектуальных качеств. Византия сумела втайне создать морскую артиллерию и сохранить секрет на века. Она смогла вызвать и пережить яростную дискуссию относительно роли икон, отличительных особенностей своей религиозной веры. Когда латинское христианство и мусульманский Восток утверждали, что Священные книги должны оставаться на священных языках – латинском и арабском, – Византии хватило смелости перевести греческую Библию на письменный язык, созданный ее же учеными, чтобы облегчить и ускорить крещение славян. Ей хватило дисциплины, чтобы чеканить и поддерживать стабильные монеты в течение семи столетий! У нее было достаточно изобретательности, чтобы развить царские формы власти, сохранив римскую администрацию. Снова и снова необычайная комбинация римского, языческого, христианского и греческого наследий давала ей возможность возрождаться из пепла вместо того, чтобы исчезнуть, оставив после себя лишь тени достижений. Византия, которая отрицает общепринятые стереотипы, – это живое изобретательное общество, страстно верившее в себя.

Проверка довода, что величие столицы поддерживалось основательными ресурсами цивилизации, главой которой она являлась, случилась в тот момент, когда Византия была обезглавлена, и глубинным районам империи пришлось отреагировать на захват и разрушение Константинополя. Все, что случилось после 1204 г., когда западные крестоносцы создали Латинскую империю в самом центре Византии и заняли ее дворцы на 57 лет, выявило жизненно важные элементы остального византийского общества. А случилось то, что эти мини-византийские империи возродились к жизни во множестве городов, и этот процесс сопровождался взрывом художественного творчества.

В Трабзоне, что на восточной границе, два брата Комнина создали империю, которая была чем-то намного большим, чем обычный город-государство, и просуществовала с 1204 до 1461 г. В 2 тыс. км к западу – на западе Греции – Эпир стал еще одним центром византийской власти, и вместе с городами Арта и Фессалоники превратился в самую активную часть империи, объявив себя истинным наследником Византии. А ближе к стенам Константинополя, на противоположной стороне Мраморного моря, начала бурно развиваться еще одна империя с центром в Никее, чему в немалой степени способствовали беженцы из Константинополя. Даже районы, остававшиеся под властью венецианцев, как, например, Крит до его захвата турками в 1669 г., никогда не утрачивали своих византийских черт, которые были неискоренимы в языке и религии и проявились в новых фресках, иконах, исторических хрониках и поэзии. Сила и форма разных реакций на утрату Константинополя подтверждают глубину образовательных, административных, культурных и военных аспектов византийских традиций и их способность адекватно реагировать на вызовы. Таким образом, стереотип монолитной, бюрократической, слабой, коррумпированной, излишне сложной и неэффективной империи представляется абсолютно неверным.

На протяжении последних двух десятилетий XII в. имели место мятежи в провинциях, отражавшие растущий антагонизм к центру управления в Константинополе. Узурпация власти Андроником Комнином в 1182 г. и убийство его племянника, юного императора Алексея, судя по всему, были сигналом для балканских восстаний. В Сербии Стефан Неманя расширил свою власть, основав независимую династию, которая оставалась у власти до 1371 г., а в Болгарии два брата Асень и Петр отделились от Византии и создали новую столицу в Тырнове. Чувство неудовлетворенности, преобладавшее в удаленных районах, плативших большую дань Константинополю и не получавших ничего взамен, подтверждает жалоба афинского митрополита Михаила Хониата (1180–1205): «Чего не хватает вам? Разве плодородные равнины Македонии, Фракии и Фессалии не производят для вас хлеб, разве не выжимают вам вино Эвбея, Птелерия, Хиос и Родос; разве фиванские и коринфские пальцы не ткут вам одежды; разве не вливаются реки всех богатств в столицу, как в единое море?»

Такая же неприязнь присутствовала на Кипре, жители которого взбунтовались в 1184 г. и дали английскому королю Ричарду Львиное Сердце повод для захвата острова во время Третьего крестового похода (позже он продал остров Ги де Лузиньяну, бывшему королю Иерусалима). В Византии появилось довольно много независимых лидеров, желавших самостоятельно править в своих городах. В Филадельфии, что на западе Малой Азии, Феодор Манкафа стал чеканить собственные монеты. В Греции Лев Сгур сделал своей столицей Акрокоринф, неустановленный правитель правил в Метоне – на юго-западном берегу Пелопоннеса. Эти местные лидеры – архонты – утверждали квази-императорскую власть и мешали центральному правительству в Константинополе.

События 1204 г. окончательно разделили императорскую власть, и теперь в Византии правили: братья Комнин – в Трабзоне, Михаил Комнин Дука – в Арте, Феодор Ласкарис – в Никее. Тем временем Алексей III Ангел упорно продолжал считать себя императором in absentia. Он заключил союз с Львом Сгуром, выступил против Ласкариса в Малой Азии и умер в плену в Никее в 1211–1212 гг. Некоторые крестоносцы, принимавшие участие в разграблении в апреле 1204 г., вернулись домой с добычей, но многие остались и начали заявлять претензии на территории, распределенные Partitio terrarium Imperii Romaniae. Пока западные рыцари соперничали с местными архонтами за землю для себя, все имперские провинции оказались охваченными политическими беспорядками. Из Константинополя Бонифаций Монферрат повел группу крестоносцев к Фессалоникам – территории, которую ему выделил латинский император Балдуин. Члены семьи де ла Рош устремились к Фивам и Афинам, а Жоффруа Виллардуэн, племянник знаменитого историка, и Вильгельм Шамплитский (Гийом I де Шамплит) двинулись на юг, чтобы основать Ахейское княжество на Пелопоннесе. Все они столкнулись с сопротивлением, организованным бывшим императором Алексеем III, другими недовольными византийскими лидерами и булгарами. Тем временем венецианцы установили контроль над многими портами Средиземного моря, к которым они добавили Крит, купленный у Бонифация, не имевшего военно-морских сил. Эти морские центры составляли ядро торговой империи в Восточном Средиземноморье вплоть до XVII в.

Фрагментация имперской территории могла иметь положительные результаты на местах, поскольку все претенденты на византийскую власть создали дворы, для поддержки которых нужны были администраторы, риторы, учителя, художники и военачальники. Благодаря существованию систем обучения в каждом центре и церковной иерархии высокообразованных епископов новые дворы оказались хорошо укомплектованы. Правители Трабзона, Арты и Никеи вкладывали средства в строительство, право, сельское хозяйство и торговлю, активно способствовали их развитию, покровительствовали искусству, произведения которого были представлены в новых церквах и монастырях. В своем соперничестве за право считаться преемником Византии новые центры опирались на разнообразный местный опыт и конкурировали, используя средства пропаганды, блестяще оформленной историками и интеллектуалами, проповеди, написанные эрудированными священнослужителями, и постройки, выполненные в имперском стиле и украшенные местными ремесленниками.

Значительному числу византийских преемников предстояло столкнуться с еще одним следствием 1204 г. Папа Иннокентий III и его последователи не могли не воспользоваться возможностью, предоставленной Алексеем IV Ангелом в Заре, – привести византийскую церковь под свой контроль. Во все главные византийские епархии, контролировавшиеся крестоносцами, были немедленно назначены латинские епископы. Францисканцев, доминиканцев и цистерцианцев направили туда, чтобы занять монастыри, которые стали центрами обращения греческой ортодоксии в латинское христианство. Таким образом, в Византию вторично вторглась крупная религиозная сила, исполненная решимости показать ортодоксальным грекам ошибки их теологии. Но эта попытка духовного завоевания была по большей части неудачной. Византийцы сохранили верность своей церкви, даже когда их священнослужителей отправляли в изгнание. Византия сопротивлялась и сохранила свое культурное наследие даже в самых удаленных районах.

На Кипре, к примеру, православные церкви с фресками, мозаиками и иконами остались главной чертой острова, хотя позднее Средневековье и начало Нового времени на острове было связано с иностранными оккупантами: крестоносцами, франками, венецианцами и оттоманами. Наряду с устремленным ввысь готическим собором Фамагусты, монастырем Беллапаис, замками Св. Илариона, Киренийским и Сорока Колонн, развивались местные византийские традиции. Аналогичная картина наблюдалась в Центральной и Южной Греции: арочные окна украшали готические церкви и монастыри, перестроенные западными монахами в Дафни (Дафнионе) и Андравиде; замки, созданные в западном стиле, высились в Каритаине и Мистре; и по всей центральной части Греции можно было встретить остатки франкских башен. Все это отражало западные строительные техники. Афинский Акрополь превратили в укрепленный замок, окружавший дворец, о котором писал еще Шекспир в комедии «Сон в летнюю ночь». Это был идиллический дом герцога Тезея, но он остался греческим, а не латинским.

Это смешанное общество, состоявшее из латинян и греков, византийцев и крестоносцев, превосходно описано в «Морейской хронике» – стихотворном эпосе начала XIV в., посвященном завоеванию Пелопоннеса. Название «Морея» может отражать широкое распространение шелковицы – morea или murus – важнейшего компонента в производстве шелка. Эта стихотворная хроника сохранилась на старофранцузском, арагонском, итальянском и демотическом греческом языке – явный признак многоязычного населения. В результате межнациональных браков появились так называемые гасмулы – наполовину греки, наполовину латиняне, чьи права и статус регулировались «ассизами Романии», составленными по образу и подобию сборника законов Иерусалимского королевства. Хотя завоеватели навязали западный тип феодального правления, византийский характер регионов совершенно очевиден – прежде всего в сохранившихся памятниках, особенно деревенских церквах с фресками и иконами в традиционном стиле. Новые центры провинций поощряли этот рост, храня верность ортодоксальной церкви, которая воплощала не только чистую религию, но и исконные византийские традиции.

Из новых центров особенно выделяется Трабзон, расположенный на юго-восточном берегу Черного моря, поскольку он стал центром процветающей империи, существовавшей 250 лет – в 1204–1461 гг. Во время сельджукских набегов XI в. представитель местной знати Феодор Гаврас всячески старался сделать его относительно независимым от Константинополя. В 1204 г. два внука императора Андроника (1182–1185) установили контроль над Трабзоном с помощью грузинской царицы Тамары. Опираясь на его традиционную автономию, так же как на его природные ресурсы, Давид и Алексей Комнины сделали город новой столицей. Он стал международным центром черноморской торговли, частично потому, что контролировал западный конец одного из самых важных сухопутных торговых путей с Дальнего Востока и таким образом мог повысить свои доходы от торговых сборов. Источником богатства Трабзона также были серебряные рудники в Понтийских Альпах, которые являлись его природной защитой с юга.

Аллитерационное название романа Розы Маколей «Башни Трапезунда» основано на романтическом представлении о живописном черноморском городе с возвышающейся над морем цитаделью, а также великолепными церквами и монастырями, среди которых есть церковь Св. Евгения – покровителя города. Башни были в основном перестроены в XIII и XIV вв. императорами, также построившими дворец в цитадели, который очень красиво смотрится над Черным морем. Они основали династию Великих Комнинов, чтобы подкрепить свои претензии – преемников византийских правителей, и пошли по проторенному пути филантропов – начали строить церкви и монастыри. В середине XIII в. Мануил I основал монастырь Св. Софии, сильно перестроенный позже, в котором сохранились удивительные фрески и резные украшения. И административные, и торговые институты Трапезундской (Трабзонской) империи смоделировали по константинопольским. Генуэзским и венецианским купцам были дарованы привилегии и выделены для поселения кварталы, примыкавшие к гавани, которой также активно пользовались кавказские и русские торговцы.

Трабзон всегда считался очень красивым местом. В XI в. местный ученый Иоанн Ксифилин (позже ставший константинопольским патриархом) написал повествование о мученичестве св. Евгения и творимых им чудесах, среди которых было излечение нескольких скифских воинов (варягов). Позже местный церковнослужитель Иоанн переписал чудеса с добавлением интересных деталей. Святого он назвал «величайшим очарованием, славным именем Востока и золотого Трапезунда». Но самые важные описания Трабзона содержатся в двух известных речах: Иоанна Виссариона, который родился в этом городе около 1400 г. и позже стал кардиналом католической церкви, и клирика Иоанна Евгеника, посетившего город в середине XV в., чтобы увидеть место, где родился его отец. Эти риторические восхваления, следующие установившимся законам жанра (экфрасис) и включающие в себя много стандартных описательных элементов, дают интересную картину жизни города. Виссарион превозносит его «как мировой рынок» с сильными фортификационными сооружениями и красивыми дворцами, а Евгеник в первую очередь отмечает привлекательное окружение и плодородные земли. Вместе они дают достаточно полное представление о заслуженно известном городе.

Благодаря пограничному положению Трабзон служил перевалочной базой для идей и товаров из мусульманского халифата и территорий, расположенных еще дальше к востоку. В 1290-х гг. Григорий Хиониад, греческий монах, путешествовал из Трабзона в Тебриз, столицу монгольских ильханов (в современном Иране), чтобы узнать больше об арабской астрономии у знаменитого ученого по имени Шамссуддин аль-Бухари. Результатом его учебы стал перевод ключевых арабских текстов по астрономии и применению астролябии. Это один из немногочисленных примеров принятия Византией превосходящих знаний зарубежной культуры. После возвращения Хиониад стал преподавать астрономию и медицинскую науку в Константинополе, используя свою обширную библиотеку научных и медицинских трудов. Важность его греческих переводов была признана намного позже Коперником, который взял их за основу во время своей работы над планетарными моделями. В 1305 г. Хиониад вернулся в Тебриз епископом и в течение пяти лет служил в христианской общие ильханата, после чего вернулся в Трабзон и удалился в монастырь, где умер около 1320 г.

Благодаря разумным дипломатическим и брачным союзам с турецкими, монгольскими и грузинскими правителями династия Великих Комнинов поддерживала византийское правление до 1461 г., когда столица пала под натиском оттоманов. Благодаря активным исследованиям Энтони Брайера мы видим, как убедительно они доказали, что малое может быть прекрасным и применительно к империи. Со временем Трапезунд стал Трабзоном, но многие византийские черты этого города остались и продолжали жить. Главным образом речь идет о монастырях в Понтийских Альпах, таких как Панагия Сумела. Изолированные общины сохранили диалект понтийских греков и искусство игры на однострунной лире. Сегодня Трабзон остается самым впечатляющим местом, стоящим над Черным морем. Это далеко не бедный город, в том числе благодаря продаже местных лесных орехов английской кондитерской фабрике «Кэдберри», выпускающей шоколадные батончики с фруктами и орехами.

В 1205 г. еще одна империя-соперница была создана Михаилом Комнином Дукой в Эпире, расположенном у Адриатического побережья на западе Греции. Он был кузеном византийских императоров Исаака II Ангела и Алексея III, но унаследовал от своего отца Иоанна имена Комнин и Дука, что позволило ему претендовать на принадлежность к этим выдающимся родам. Михаил служил короткое время в латинских войсках Бонифация Монферрата, потом бежал в Арту, что в западной части Греции, где организовал местный отпор крестоносцам. Через 10 лет ему удалось установить контроль над береговой линией от Коринфского залива до албанской границы, а также Керкирой (Корфу) и территорией до самой Ларисы, что в Центральной Фессалии. Это небольшое государство со столицей в Арте было изолировано от остальной Греции горами Пинд. Его правители ориентировались в основном на Запад и поощряли использование богатой сельскохозяйственной продукции местными и иностранными купцами. Незаконный сын Михаила – Михаил II Комнин Дука – в 1249 г. принял титул despotes, и впоследствии историки называли его государство «деспотат Эпира».

В 1215 г. на смену своему сводному брату Михаилу I пришел Феодор Комнин Дука. Он захватил Охрид и взял в плен латинского императора Петра Куртенэ, к 1224 г. овладел Фессалониками, а потом и Адрианополем, что всего в двух днях пути от Константинополя. В 1225–1227 гг. он был коронован императором (basileus) в кафедральном соборе Фессалоник митрополитом Димитрием Хоматианом Охридским и получил все основания претендовать на мантию византийского императора. Почти 20 лет Феодор правил вторым городом в империи и деспотатом Эпира. Его преемником стал Михаил II Комнин Дука, укрепивший независимость деспотата. Из своей столицы в Арте деспоты правили до 1318 г. и украсили территорию своей страны прекрасными памятниками архитектуры.

Этим соперничавшим государствам было трудно добиться главенствующего положения: небольшие размеры вынуждали их образовывать союзы с противниками. В Греции это означало вступление в переговоры с лидерами крестоносцев и западными странами, которые постоянно находились в поисках точки опоры или плацдарма. В результате история Западной Византии после 1204 г. – это непрерывная вражда, группировка и перегруппировка сил, решительные сражения, интриги и убийства. Амбициозные западные правители, такие как Карл Анжуйский – король Неаполя и Сицилии (1265–1285), итальянские семейства Токко и Аккиаджуоли или группы наемников – вроде каталонских или арагонских, вмешивались в политическую кухню, выступая и союзниками, и противниками крестоносных королевств и государств – преемников Византии.

Тем не менее деспоты Эпира создали столицу в Арте, где двор и административная система были основаны на византийских моделях. Они использовали имперский патронаж, чтобы привлекать художников и ученых, основывали монастыри и строили церкви. При их поощрении архиепископы Иоанн Апокавк и Димитрий Хоматиан применяли византийское право в своих судах и распространили константинопольские практики на церковную администрацию. Как я уже отмечала в главе 7, записи их правовых решений удивительно интересно читать. В них отчетливо видно человеческое стремление усовершенствовать то, что считается неудовлетворительным. Михаил II построил большую церковь в Арте и посвятил ее Богородице (сегодня она известна как Като Панагия), а супруга императора Феодора возвела монастырь и была похоронена в притворе, который по ее приказу пристроили около 1270 г. Она считается святой, и ее жизнеописание содержит много информации о всевозможных благочестивых деяниях Феодоры. Ее сын Никифор являлся покровителем искусств. Около 1290 г. он основал самый выдающийся памятник византийского искусства в деспотате – церковь Панагия Паригоритисса (Богоматерь-Утешительница). Это высокое пятикупольное сооружение украшено в центральном куполе мозаикой Христа Пантократора. Стены церкви покрыты мрамором до уровня галереи, некоторые резные рельефы, безусловно, отражают западный стиль, но внутреннее убранство исключительно византийское.

Империя, созданная в Никее, была другой. Она оставалась во всех отношениях ближайшей к Константинополю – короткое путешествие на корабле и день пути. Никея являлась хорошо укрепленным древним городом с известной и престижной историей – здесь проходили два Вселенских собора – и всеми городскими памятниками, необходимыми для столицы. С самого начала здесь жило много ссыльных из столицы и имелись самые большие имперские притязания. Феодор Ласкарис женился на Анне, дочери Алексея III Ангела, и перевез все, что можно было спасти от имперской системы правления, из Константинополя в Никею. Когда патриарх Иоанн Каматир отказался переезжать в Никею, Феодор убедил имевшего достаточную квалификацию клирика Михаила Авториана стать ортодоксальным патриархом в изгнании. И в 1208 г. Авториан провел императорскую коронацию, сделавшую Феодора первым византийским императором, провозглашенным в государствах-преемниках.

Первый внук и тезка Феодора, прежде чем стать правителем в 1254 г., написал хвалебную речь в честь города, которую произнес в присутствии своего отца Иоанна III Ватаца и горожан. Он подчеркнул, что «город ваш, никейцы… венчает ваши головы пурпуром благородства и правды… а в ответ наделяется вами величием… это действительно город среди городов, потому что в нем живут люди, славящиеся ученостью, а не богатством и большой армией… [Никея] – царица всех городов – занимает, благодаря учености жителей, самое высокое положение».

Привлекая внимание к красоте территории, богатствам сельскохозяйственных угодий и озер, виноградников и источников питьевой воды, он утверждает, что все это может удовлетворить самого придирчивого гурмана и любителя роскоши, а образование городских жителей выплескивается за городские стены на окрестные поля, и даже крестьяне становятся мудрее.

Подобная оценка цивилизаторской роли большого города является обычной, но Феодор подчеркивает, что никейская ученость поднимает ее над древним Вавилоном, городами Индии и даже Афинами. В 1290 г. аналогичная хвалебная речь была написана Феодором Метохитом к визиту императора Андроника II Палеолога. Будущий гражданский служащий привлек внимание к удачному расположению Никеи и ее озерам, возможности наслаждаться водными процедурами в чарующем окружении, которое добавляет роскоши обычной бытовой процедуре. Он написал о приютах для тех, кто страдает от болезней, сопутствующих бедности, включая людей, пораженных священной болезнью (эпилепсией). Подробно описав церкви и монастыри, стены и дома, он напомнил Андронику, что Никея содержит «почтенные сокровища красоты, знаменитые памятники мудрости наших времен, ее плоды, ее блестящие и великолепные обряды, священные места медитаций для тех, кто решил удалиться от материальных вещей и посвятить все свое время только Богу.

Пока Константинополь был занят латинянами, императоры в Никее создали жизнеспособную имперскую структуру на западе Малой Азии и развили сельскохозяйственный потенциал района, чтобы создать экономическую возможность выживания в одиночестве. Во время своего долгого правления (1224–1254) император Иоанн III Ватац сумел прекратить ввоз иностранных товаров и продовольствия, потому что Никея самостоятельно обеспечивала свои основные потребности. Многочисленные пожертвования способствовали развитию сельского хозяйства, о чем говорится в записях монастыря, посвященного Пресвятой Деве, что недалеко от Смирны (современный Измир). Разумный союз с генуэзцами, которые были первыми из итальянцев, получивших доступ к прибыльной черноморской торговле, принес увеличение инвестиций в международную торговлю. Император предпочел жить в Нимфайоне с 1230-х гг., где находились монетный двор и казначейство, но патриарх остался в Никее.

В дополнение к кампаниями против латинян, турок, а также сил Эпира и Фессалоник, никейские императоры и патриархи принимали участие в переговорах об объединении церквей, которые нередко вели западные монахи, приезжавшие для этой цели в Никею и Константинополь. Среди них были Илия Кортонский и Иоанн Пармский – генералы францисканского ордена. В 1249–1250 гг. папская делегация, возглавлявшаяся Иоанном, снова вернулась к обсуждению вопроса об исхождении Святого Духа (filioque) при дворе Нимфайона. Византийскую сторону представил теолог XIII в. Никифор Влеммид. Некоторые из представителей Запада имели более широкие интересы: так, фламандский доминиканец Вильгельм из Мербеке особенно интересовался древней греческой философией. Он собирал манускрипты, требовал помощи в изучении греческого языка, а в 1260 г. посетил Никею и Фивы и сделал переводы «О частях животных» Аристотеля, а также трудов Александра Афродисийского, Прокла, Архимеда и Галена. В роли папского легата в 1274 г. он выступил за объединение церквей, и в 1278 г. был назначен латинским архиепископом Коринфа. Его латинские переводы, являвшиеся строго дословными (метод назывался kata poda, «шаг за шагом»), даже смогли помочь в реконструкции оригинальных греческих текстов, теперь утраченных или сохранившихся лишь частично.

Для византийцев монахи считались другими людьми, не такими, как духовные представители Запада. Они исповедовали христианские идеалы, такие как бедность и страдание, и, в отличие от крестоносцев, не участвовали в сражениях. Неодобрительное отношение византийцев к вооруженным западным священникам подогрело антилатинские настроения после 1204 г. и всколыхнуло ортодоксальную оппозицию. Но образованные монахи, казалось, искренне желали лишь всерьез заняться греческой теологией, а вовсе не осуждали ее прямо и безапелляционно. Многие дебаты, прошедшие в Никее, подготовили почву для более поздних попыток объединить церкви. Папы Григорий IV и Иннокентий IV поддерживали такие переговоры, хотя отказывались собирать еще один Вселенский собор. Императоры Иоанн III и Феодор II играли в таких переговорах важную роль. В письме папе Александру IV (1254–1261) никейский патриарх Арсений (1254–1260), затем патриарх Константинопольский (1261–1265), подчеркнул решающую роль императора: вопрос, касающийся возможного объединения церквей, не может подниматься без его участия. Опасность этой позиции, подкрепленной никейским опытом, заключалась в том, что император узурпировал функции патриарха, нарушив тем самым хрупкое равновесие между гражданской властью и церковной.

После латинской оккупации 1204 г. Византия не стала прежней. Антизападные чувства стали сильнее, подогретые воспоминаниями о разграблении Константинополя. С другой стороны, пребывающая в постоянной боевой готовности Латинская империя Византии никогда не имела достаточно сил, чтобы создать процветающее общество. Как и другие западные анклавы на Ближнем Востоке, она постоянно обращалась к Западу с требованием прислать рыцарей для защиты. Венецианцы обеспечивали ее торговлю, францисканцы и доминиканцы занимались преобразованием византийских церквей для их использования западными христианами, а династия, основанная Балдуином Фландрским, заключала брачные союзы с другими государствами, пытаясь укрепить свои силы. Христианское соперничество, разумеется, снижало вероятность объединения церквей. Ортодоксия всячески противилась всем попытками Запада обеспечить «подчинение церкви Константинополя церкви Рима», и этот отказ стал непреодолимым препятствием для организации новых Крестовых походов против турок. Эти сложные отношения были еще в зародыше летом 1261 г., когда военно-морскому командующему Никеи повезло узнать, что весь венецианский флот отправился в Черное море, оставив Константинополь незащищенным. Он немедленно захватил столицу от имени Михаила Палеолога, опекуна юного императора Иоанна IV Ласкариса, который стал первым греческим правителем.