Глава 14

Сергей подождал, пока вновь прибывшую технику загонят под деревья и укутают в маскировочные сети, а к новому пополнению протянут свои цепкие контрразведывательные лапки отрядные особисты во главе с Трофимовым, после чего повернулся к стоящему чуть в стороне и ждущему разрешения для доклада старшине Авдееву. Повернулся приветливо, с легкой улыбкой, отчего лицо старшины, до этого выглядевшее слегка настороженно и как-то смущенно, чуть разгладилось.

– Ну что, старшина, докладывай, где это ты умудрился столько всего насобирать? И где раздобыл транспорт, чтобы все это сюда дотащить? А еще очень интересно мне узнать, где это ты по пути нашел такие замечательные образцы раритетной боевой техники? Рассказывай, Павел Егорович, я прямо весь в нетерпении.

– Так ведь, товарищ лейтенант, сами знаете, как оно бывает – одно за другое цепляется, а в результате, видите, как получилось, – тоже расцвел ответной облегченной улыбкой Авдеев и уже гораздо свободнее продолжил: – Все ваши указания на хуторе я выполнил, чуть позже нарисую для вас схему – где сделаны закладки, что в них заложено и по каким приметам эти закладки можно будет легко найти. Потом, выполняя ваше второе поручение, выдвинулись к месту разбитой колонны, нашли там много нужного и полезного, как вы любите говорить, список вот. Там же, пока осматривали разбитые грузовики, на нас набрели четыре беспризорные танкетки, они от самого Гродно по лесам и проселкам к нашим пробирались. Бронетехника, конечно, устаревшая, даже боевой уже не считается, но я решил, что нашему отряду она пригодиться может и что вы, товарищ лейтенант, ей наверняка применение найдете. А механики-водители этих танкеток нам помогли ЗИС-5 на ход поставить и ту полуторку, что танкеткой сюда на тросе дотянули, обещали починить, как будет свободное время. Я неправильно решил, не надо было эту устаревшую технику с собой тащить? – виновато спросил Авдеев после небольшой паузы, так и не решив для себя, как ему трактовать то задумчивое выражение на лице Сергея, с которым тот оглядывал танкетки во время его доклада.

– Не волнуйся, Павел Егорович, – успокоил его Сергей, оторвавшись от созерцания этих, действительно устаревших и даже уже слегка потешных для текущей обстановки, первых серийных результатов программы танкостроения молодой Советской республики. – Все ты правильно рассудил и решение правильное принял. Помимо того, что нам сейчас любые ресурсы пригодятся и лишними не будут, так ты еще и верно понял основную идею сейчас – не бросать никого из наших военных или гражданских, что по немецким тылам скитаются и нас встретят, на произвол судьбы, а по возможности собирать их вместе. Вместе ведь и немца веселее бить будет, согласен со мной, Павел Егорович? А танкеткам этим применение, конечно же, найдется, даже не сомневайся в этом.

Авдеев, услышав одобрительную оценку своего командира, облегченно вздохнул и совсем, было, расслабился, но тут же вспомнил еще об одном серьезном вопросе и снова посмурнел лицом.

– Тут, товарищ лейтенант, еще один непростой вопрос имеется. Мы, когда на место разгрома колонны прибыли, встретили там бойцов третьей дивизии войск НКВД по охране железнодорожных сооружений в количестве двух отделений, то есть двадцать два человека. Я их в разговоре проверил по разным косвенным зацепкам и специфическим деталям нашей энкавэдэшной системы, поэтому ручаюсь, что они именно те, за кого себя выдают. К тому же бойцы справные и обучены достаточно хорошо – не первый год служат. Поэтому принял решение их тоже с собой взять, в бою они явно обузой не будут. Но вот обстоятельства их командировки в Гродно перед самой войной и, в особенности, личность старшего этой группы, военинженера третьего ранга Иннокентия Беляева…

– Подожди, как ты сказал – Иннокентия? Кеша, значит. А он случайно не был на Таити? – прервал старшину Сергей, вспомнив попугая Кешу из детского мультфильма с этой его навязчивой фразой и постоянными хвастливыми рассказами, а затем, все-таки не удержавшись, весело рассмеялся. – Извини, Павел Егорович, очень уж веселую ассоциацию с именем Кеша вспомнил. Продолжай, что там за проблемы с этим Иннокентием?

И старшина Авдеев быстро, пока никто не мешает и рядом еще не прогуливается привычно вездесущий бригадный комиссар Трофимов, пересказал Сергею свои сомнения и возникшие вопросы как по организации странной командировки, так и по личности Беляева, сразу повинившись в том, что, возможно, вместе с военинженером он притащил в отряд дополнительные и серьезные проблемы.

– Да уж, старшина, – разом растеряв всю свою веселость, задумчиво нахмурился Сергей после того, как Авдеев закончил свой рассказ. – История с этим Беляевым действительно странная и очень мутная, тут так сразу не разберешься. И лишние проблемы с его появлением действительно могут быть, здесь ты тоже не ошибся. Но что сделано, то сделано, теперь он уже здесь, и разбираться с ним и его историей предстоит нам… Ладно, горячку пороть сейчас ни к чему, как говорится, у нас есть мысль, и мы ее будем думать. Я чуть позже расспрошу этого Беляева более подробно, может быть, все окажется не так и скверно, как сейчас выглядит. В любом случае, если он не враг и не вражеский агент, то все остальное сейчас не так страшно. И тогда этот инженер-связист нам очень сильно может быть полезен в дальнейшем, именно по своей специальности – будет в отряде нормальную связь налаживать. А если окажется врагом – ну, значит, не судьба ему дальше пожить. Тут, в немецком тылу, всякое ведь случиться может. Кругом враги, шальные пули со всех сторон пролетают… Так что не переживай особо, Павел Егорович, меня ты предупредил, и дальше себе голову этой проблемой не забивай. Ты лучше, пока еще стоим, иди, проверь, чтобы все добро, которое ты с собой привез, да и мы тут нашли, было правильно распределено и ничего при дальнейшем движении не потерялось. Ну, и первичный учет по вновь прибывшим людям и ресурсам в отрядном Боевом журнале оформи, где-то час времени у тебя есть.

Старшина Авдеев, успокоенный и вдохновленный тем, что командир все его резоны понял правильно и не сердится за проявленное самовольство, энергично отправился окунаться в хозяйственные заботы. А Сергей продолжил осматривать столь неожиданно привалившее бронемеханизированное счастье в виде четырех танкеток, попутно, пока их мехводы ждали своей очереди на беседу к особистам, уточняя у старшего «мазуты» возникающие вопросы по характеристикам машин и выясняя у него же, как у очевидца событий, обстоятельства взятия немецкими войсками Гродно.

Сержант Коршунов, невысокий и худощавый, с ранней сединой в густых черных волосах и руками, как будто навсегда пропитанными въевшимся машинным маслом, слегка растерянно переминался у своей танкетки и оглядывался по сторонам, явно пораженный царившей вокруг суетой и обилием бойцов и командиров Красной армии, притом, что эти суета и обилие имели место в немецком тылу. Но позже, в процессе неторопливого разговора, успокоился, перестал настороженно высматривать в обе стороны дороги возможное приближение немцев и, направляемый наводящими вопросами Сергея, рассказал тому очередную печальную историю некомпетентности и головотяпства командования почти всех уровней при организации обороны и ведении боев в районе Гродно в первые дни войны.

Сам Коршунов – старший мехвод-инструктор учебной роты 29-й танковой дивизии 11-го мехкорпуса, что была дислоцирована в Гродно. Из боевого состава был списан незадолго до войны по состоянию здоровья – после того, как раненый и контуженый, горел в танке на Зимней войне, при сильном напряжении в боевой обстановке периодически стал подвержен кратковременной потере сознания. Но опыт вождения и ремонта различной бронетехники, от легких до тяжелых танков, за время службы приобрел очень значительный, вот и оставили его, с учетом боевых заслуг, инструктором в учебной роте – натаскивать молодых мехводов и попутно помогать техническим службам в ремонте техники.

Коршунов, конечно, не знал всего, что творилось в ходе боев за Гродно и в его окрестностях, поэтому рассказывал только то, что знал о положении дел и участии в боях своей танковой дивизии. А Сергей слушал рассказ сержанта и одновременно сопоставлял его слова с той информацией, которую почерпнул в своем времени, изучая историю Великой Отечественной войны.

Танковая дивизия РККА предвоенного времени – это, без преувеличения, очень серьезная сила для ведения боя любого вида, от наступления до обороны, причем даже после проведенного в марте 1941 года сокращения штатов личного состава и техники танковых дивизий. Это более 10 тысяч личного состава. Это два танковых полка, в составе которых по штату (суммарно) 63 тяжелых (типа КВ), 210 средних (Т-34 и кое-где многобашенный Т-28) и 48 легких танков (типа Т-26 и БТ различных модификаций, причем это без учета положенных дополнительно 54 химических танков, боевое применение которых очень специфично). Это разведывательный батальон, в составе которого 56 средних пушечных и 39 легких пулеметных бронеавтомобилей. Это, помимо бронетехники, еще гаубичный артиллерийский полк, в составе которого 24 гаубицы крупных калибров (122 и 152 миллиметра, по 12 орудий). Это, наконец, еще и мотострелковый полк, в составе которого помимо собственно стрелковых частей наличествует артиллерийская батарея (четыре 76-миллиметровые полковые пушки), а также три минометные роты (18 батальонных 82-миллиметровых минометов) и 375 пулеметов, включая 35 станковых.

Только вот, применительно к 29-й танковой дивизии, как, впрочем, и к большинству других танковых дивизий РККА перед войной, все это серьезное и отнюдь не маленькое боевое и техническое обеспечение, положенное ей по штату, существовало… лишь в теории. Точнее, в военной теории, согласно которой в РККА началось создание мехкорпусов. И только на бумаге, на которой, в рамках все той же теории, был отпечатан и утвержден штат дивизии, просто – одним росчерком пера – раздутый из штата 25-й танковой бригады, ранее также дислоцированной в городе Гродно.

Согласно этой теории, вероятнее всего, зародившейся где-то в бюрократических глубинах Автобронетанкового управления РККА в качестве программы действий по исполнению Постановления СНК СССР от 6 июля 1940 года № 1193-464сс (о формировании мехкорпусов), стало возможным легко, без изучения и учета реального положения дел, а также возможностей военной промышленности и экономики страны, создавать новые танковые дивизии на базе бригад, а иногда и просто на пустом месте, совершенно не заморачиваясь вопросами обеспечения этих новых танковых дивизий бронетехникой, вооружением, транспортом и всем остальным, что им было положено по утвержденному штату. Как следствие – катастрофическая нехватка тяжелых и средних танков, транспорта и тягачей, вооружения, в том числе средств ПВО, технической и ремонтной базы (и, кстати, катастрофическое отсутствие обученного личного состава для использования и эксплуатации всех этих ресурсов). А такие вот, в добрых традициях «потемкинских деревень», бумажные военно-экономические теории и бумажные же войска для этих теорий – они хороши, когда нет войны, когда учения и штабные игры можно проводить на той же бумаге, то есть на картах и макетах. Когда при помощи этих бумажных теорий и некоторого эмоционального напора можно быстро продвигаться по карьерной лестнице, в случае особой нужды просто обвиняя недоверчивых или более профессиональных оппонентов в замшелости и ретроградстве. Можно еще обвинять в контрреволюции и уклонении от генеральной линии партии, это если уже совсем припечет. Но потом, причем зачастую неожиданно как раз для таких вот бумажных теоретиков, уже пролезших высоко наверх в иерархии командования, начинается настоящая война, и их фееричные теории проверяются жестокой практикой реальных боевых действий. В данном конкретном случае реальность войны оказалась для 29-й танковой дивизии 11-го мехкорпуса РККА гораздо хуже и гораздо жестче, чем это предполагалось в теории и на бумаге.

Из положенных по штату 63 тяжелых танков к началу войны имелось всего шесть, из 210 средних – всего двадцать шесть, то есть число реально эффективных в бою и хорошо бронированных танков суммарно – примерно десятая часть от необходимого по штату количества таких танков. Положенных по штату двадцати шести быстроходных танков БТ не было вообще, а из имеющихся тридцати восьми танков Т-26 почти половина была не на ходу и ждала серьезного ремонта. Бронеавтомобили – тоже около половины от штата, при этом примерно четверть также не на ходу. Гаубичная артиллерия, пусть и тоже меньше, чем положено по штату, как бы была, но ее наличие в боевых условиях можно было вообще не учитывать, поскольку тягачи для перемещения орудий и боезапаса просто отсутствовали. Положение со средствами ПВО – еще хуже, чем с танками. Вот в таком вот печально-реальном техническом оснащении, без артиллерийской и авиационной поддержки и без налаженного взаимодействия с пехотными частями, 29-я танковая дивизия встретила войну.

Когда все танки, что были к началу войны на ходу, пошли в бой, сержанта Коршунова с несколькими его салажатами-учениками оставили в Гродно, в помощь техслужбам дивизии – срочно ремонтировать и восстанавливать неисправную бронетехнику. За пару дней войны совместными усилиями, безжалостно разукомплектовывая остальные машины, отремонтировали и поставили на ход семь легких Т-26 и еще с десяток пушечных броневиков, которые тоже пошли в бой. Но особой роли это уже не сыграло – к тому времени немецкие войска вели бои практически в окрестностях Гродно.

А еще через день, неся огромные потери под мощными ударами вражеской авиации и артиллерии, наши войска, отступая, обошли Гродно и покатились дальше, в сторону Минска, после чего передовые немецкие части начали входить в город. Кругом воцарились паника, хаос и суматоха поспешной эвакуации, больше похожей на обычное бегство. Технические подразделения танковой дивизии, еще накануне бросив все оснащение и кое-как найдя транспорт лишь для вывоза личного состава, бросились вдогонку за отступающими войсками. А сержант Коршунов и его ученики до последнего ждали своих, попутно готовя оставшиеся на ходу танкетки учебной роты к отходу, а остающуюся немцам неисправную бронетехнику приводя в состояние еще большей неисправности.

Когда мотоциклы и бронетранспортеры передовых частей вермахта были уже на окраинах Гродно, Коршунов с болью в сердце решил, что ждать больше нечего и некого. После этого сержант со своими помощниками слили остатки бензина со всей техники, погрузили на его и еще три исправные танкетки все, что смогли погрузить, и вырвались из Гродно в направлении Белостока, то есть в сторону от основного направления наступления немецких войск, рвавшихся к Минску. Почему взяли танкетки, а не танки? Так танков, полностью исправных, не было, к тому же многие машины были уже дополнительно разукомплектованы, а проверять, что там где барахлит и что с какой машины сняли, времени уже не было. Ну а танкетки эти – на них Коршунов лично обучение проводил и лично же контролировал их техническое состояние, ремонтировал да обслуживал. К тому же расход топлива у них почти вполовину меньше, чем у того же легкого Т-26, при сопоставимых характеристиках по скорости и запасу хода по шоссе. А погрузить на нее всякого нужного и полезного можно примерно одинаково, особенно если танкетка без второго члена экипажа. Да и поманевренней они, высотой опять же изрядно пониже – легче маскировать и менее заметны при движении. Даже в простом подручном камуфляже из веток и листьев, уже метров с трехсот скорее на кусты похожи, чем на боевую технику. Ну и боевая масса у танкетки без малого в три раза меньше, при навыке да сноровке даже по слабым грунтам или не сильно заболоченной местности можно пройти. Так, кстати, и шли, чтобы немцы по пятам не догнали.

Танки, что остались в техническом парке дивизии, Коршунов со своими помощниками постарались привести в максимальную негодность – поснимали и закопали орудийные затворы, сняли карбюраторы и электрооборудование, вывели из строя фрикционы. Карбюраторы и электрику, кстати, на всякий случай захватили с собой, благо вес мизерный и места почти не занимают. Также с собой погрузили снятые с танков пулеметы ДТ, запасные диски к ним, боеприпасы в патронных ящиках. Еще с собой взяли продукты из сухих пайков.

И патронами, и продуктами разжились с расположенных в Гродно складов, к тому времени уже оставленных без охраны и присмотра тыловиков, которые при отступлении бросили все запасы в местах хранения, потому что вывозить их было некогда и не на чем.

– Вот так вот, значит, – задумчиво протянул Сергей. – И много там, на тех складах в местах хранения, добра осталось?

– Много, товарищ лейтенант, – виновато ответил сержант Коршунов. – С этих складов, почитай, эвон сколько частей снабжались – боеприпасами, запчастями, топливом, продовольствием и много чем еще. Мы бы и больше постарались взять, да некуда было, все танкетки и так с полной загрузкой ушли.

Следующий вопрос Сергей задать не успел – сержант Коршунов судорожно вытянулся в положение «смирно» и уставился взглядом ему за спину. Обернувшись, Сергей увидел подходившего к ним бригадного комиссара Трофимова, ни походка, ни тяжелый взгляд которого не сулили в предстоящем разговоре ничего хорошего. Коротким командным рыком отправив Коршунова и его мехводов на опрос к своим помощникам, куратор отряда, поигрывая желваками, уставился в лицо Сергея.

– А что, товарищ лейтенант, мы сейчас уже никуда не торопимся?! – после небольшой паузы, с какой-то нехорошей полуулыбкой и агрессивной интонацией спросил Трофимов. – Или нам уже не так сильно надо спешить пленных освобождать?! Или наши планы резко поменялись, а ты мне просто забыл об этом сообщить?! – И после еще одной короткой паузы все так же жестко продолжил: – Ты вот скажи мне, лейтенант, я для чего сначала первую половину ночи Титова, а потом и Хацкилевича, убеждал в срочности и неотложности рейда по освобождению пленных, а вторую половину ночи в дикой спешке отряд формировал?! Для того чтобы мы сегодня немного отъехали от Сокулки, а потом встали тут и ты вот уже почти три часа здесь канителился, непонятно чем занимаясь?!

Сергей, выслушивая резкие слова куратора, в глубине души досадливо ругнулся на себя – ведь подумал же еще совсем недавно, что надо найти время и отдельно объяснить Трофимову причины задержки колонны, но потом замотался, и вот – не успел. При этом он прекрасно понимал сильное раздражение бригадного комиссара, который, фактически под свою личную ответственность уговорил старшее командование не только разрешить этот неподготовленный и авантюрный рейд в немецкий тыл, но и отпустить в этот опасный рейд его, лейтенанта Иванова. И который сейчас просто не видел причин столь длительной задержки отряда, особенно учитывая то обстоятельство, что еще сегодня ночью тот же лейтенант Иванов настаивал на высокой срочности мероприятия по атаке концлагеря. И со своей стороны бригадный комиссар, безусловно, прав – изначальный план рейда и график выполнения этого плана были совсем другие.

Потом, в ходе рейда и в связи с появлением новых обстоятельств, и план и график движения неизбежно изменились, причем, как считал сам Сергей после обнаружения кавалерии, в лучшую сторону, весомо увеличив шансы на удачное исполнение задуманной операции по освобождению пленных. Но вот объяснить Трофимову, что в свете изменившихся обстоятельств эта трехчасовая задержка сейчас только в плюс, Сергей не успел, отвлекшись на решение других неотложных вопросов. А это, как только что напомнил ему сам комиссар, было ошибкой, которую нужно как можно скорее исправить. Что же, теперь предстоит аккуратно и максимально успокаивающе разъяснить куратору нюансы изменившейся обстановки и свои соображения по действиям в изменившихся условиях.

– Видите ли, товарищ бригадный комиссар, какое дело, – начал негромко и мягко говорить Сергей, попутно чуть взяв Трофимова за локоть и как бы отводя от лишних ушей, а на самом деле «прогуливая» того по дороге вдоль замаскированной техники, чтобы в движении быстрее вышло накопившееся у того раздражение. – Не помню точно, как звучит на латыни это выражение, но смысл оно имеет такой: «Обстоятельства меняются, и мы меняемся вместе с ними». Применительно к нашему с вами теперешнему разговору, это выражение как никогда справедливо и описывает ситуацию, при которой новые обстоятельства или новые условия окружающей действительности требуют новых поведенческих реакций. Я это к чему сейчас вам рассказываю? К тому, что при значительном качественном изменении обстановки просто необходимо соответственно корректировать свои действия применительно к этой новой обстановке. Только тогда действия в изменившейся обстановке будут адекватными и рациональными. Вот давайте, для примера, рассмотрим нашу ситуацию с этим рейдом, ее изменения после выезда и наши действия в качестве реакции на эти изменения ситуации. Вчера ночью, когда стало известно о пленных и о том, что значительную часть этих пленных могут со дня на день погнать из временного сборного лагеря дальше, через границу, в глубокий немецкий тыл, выдвигаться для их освобождения действительно нужно было срочно, прямо бегом. Почему такая срочность? Да потому, что после того, как мы доберемся до места, и до момента атаки нам нужен был временной зазор, чтобы осмотреться по окрестностям, разведать силы и средства противника, разработать план атаки лагеря и пути отхода после нее… В общем, много чего надо было сделать перед атакой, вот и летели, как угорелые. Но сейчас, товарищ бригадный комиссар, все изменилось, потому что изменились обстоятельства. Теперь у нас есть кавалерия, а это, как я уже говорил недавно, эффективная разведка, подвижная и маневренная, особенно в условиях лесистой местности. Плюс это еще связь, фланговое охранение, дальние дозоры. В принципе, я мог бы дифирамбы «сталинским конникам» сейчас не петь, потому что особенности и преимущества грамотного использования кавалерии вы и без меня отлично знаете. Хочу только дополнительно подчеркнуть, что театр военных действий Белоруссии поистине изобилует реками, речушками и ручьями, а еще болотами и заболоченными участками местности, которые лошадь, в отличие от почти всего прочего транспорта и техники – как нашей, так и немецкой, – может форсировать без мостов и бродов, и даже без особой подготовки. А это еще одно преимущество кавалерии, которое может быть эффективно использовано при разведке, диверсиях, организации связи, ну, и, кроме того, при необходимости отрыва от преследования. Так вот почему после присоединения к отряду кавалерии надобность в такой дикой спешке отпала и у нас появился временной зазор? Да потому, что в настоящий момент, пока мы, не спеша и внимательно осматриваясь по сторонам во время движения, доедем до окрестностей концлагеря, высланная больше часа назад дальняя кавалерийская разведка будет уже там, все разведает, осмотрится по округе, определит наиболее удобные пути подхода и отхода, ну и вообще, все, что можно выявить наблюдением, выявит. А мы подъедем уже на все готовое. Более того, нам сейчас спешить уже не только не нужно, но даже вредно – потому что надо дать разведчикам достаточно времени. Что же касается вашего беспокойства относительно того, что мы можем не успеть и колонну пленных погонят по маршруту – так это теперь, в новых обстоятельствах, даже лучше. Вот смотрите – от Суховоли до Августова расстояние по шоссе почти сорок километров, истощенные и вымотанные тяжелыми физическими работами пленные это расстояние за один день однозначно не пройдут, даже если немцы их сильно подгонять будут. Значит, где-то по дороге колонну пленных остановят на ночевку, и вряд ли это временное место ночевки будет укреплено сильнее, чем сборный лагерный пункт. Так вот, если даже немцы этим утром выгнали из сборного лагеря колонну пленных, мы узнаем об этом от разведки, вышлем вдогонку маневренную группу, перебьем в месте остановки колонны на ночь всю охрану и освободим ту часть пленных – это будет даже легче, чем последующая атака основного сборного лагеря возле Суховоли. Пока вы с моими доводами согласны, товарищ бригадный комиссар? – после короткой паузы спросил Сергей.

– Согласен, – пробурчал Трофимов, в ходе монолога лейтенанта Иванова и медленного променада по дороге туда-сюда уже сумевший справиться со своей вспышкой раздражения и теперь даже слегка недоумевающий, с чего это его так неожиданно сорвало с катушек. Не иначе, усталость и тревожность последних дней накопились… да еще этот… лейтенант Иванов, со своими постоянными выкрутасами, изменениями планов и утвержденной последовательности действий… вот и результат. Ладно, пока вроде все правильно обосновывает, послушаем, что скажет дальше. – Продолжай, лейтенант, что ты там еще мне сказать хочешь?

– Продолжаю, товарищ бригадный комиссар. Итак, функции непосредственного разведывательного обеспечения операции по освобождению пленных приняла на себя интегрированная нами в состав отряда кавалерия. А мы, то есть основной отряд, пока стоим тут и вроде как отвлекаемся от выполнения основной задачи на всякую ерунду и разные второстепенные вещи, типа возни с найденными ресурсами в виде бойцов, вооружения и имущества. Такое у вас могло сложиться впечатление, и, скорее всего, это и явилось причиной вашего раздражения. Но уверяю вас, что это не так. В смысле, то, что мы сейчас стоим и возимся с найденными ресурсами, это действительно так. Но вот то, что эта возня – ерунда и потеря времени на второстепенные вещи – это не так, и я вам сейчас объясню, почему. Я уже говорил вам ранее, что в моем времени почти всю свою жизнь служил, много где воевал, много кого обучал и сам много где учился, в том числе на различных спецкурсах, как нужных и полезных, так и не очень. Так вот, уж не помню где и когда, но читали нам что-то типа краткой методички с тезисами по теории управления. Для чего читали – до сих пор понять не могу, потому что, по моему опыту, управление сотрудниками на гражданке и командование войсками в армии, особенно в бою, под огнем, – это вещи совершенно разные. Но, тем не менее, были в этих тезисах идеи интересные и для военного управления тоже пригодные. Особенно мне понравилась мысль о том, что наилучшим управленческим решением, если есть несколько возможных, является такое решение, в результате выполнения которого достигается не один, а несколько положительных результатов – хотя бы два. Применительно к военной тематике простейший пример такого решения – захват вражеского обоза при его атаке вместо простого уничтожения. Тогда достигается основная цель атаки – лишение противника ресурсов обеспечения, и вторая, дополнительная, цель – появление у атакующей стороны добавочных ресурсов из вражеского обоза. Переходя от теории к практике, давайте рассмотрим возможные варианты действий нашего отряда в ходе этого рейда за пленными.

Итак, условия задачи. Мобильная моторизованная группа, имеющая транспорт и возможности буксировать либо погрузить и везти что-нибудь нужное и полезное, найденное по дороге, в том числе с возможностью предварительно это полезное слегка починить. Группа выполняет боевое задание в тылу врага, причем в условиях, когда самого врага поблизости еще нет, а самых разных ресурсов вокруг брошено очень изрядно. Так вот, у любой такой группы, и у нас в том числе, в общем случае есть два пути или вектора действий. Точнее, путей три, ибо третьим путем является чистая разведка, но этот путь мы пока рассматривать не будем. Значит, два основных пути. Первый – не отвлекаясь ни на что, выполнять только боевые задачи, то есть биться с врагом, а для этого искать противника и ввязываться с ним в бой или, в случаях недостаточности сил, совершать диверсии, организовывать засады, проводить иные акции боевого воздействия на неприятеля. Второй путь – по возможности избегая боестолкновений с врагом, сделать упор на сбор техники, вооружения и других полезных ресурсов, чтобы потом эвакуировать их из немецких тылов и использовать в составе наших войск. И тот, и другой путь – это, в принципе, классические, простейшие управленческие решения, направленные на достижение одного результата. Но вот совмещение этих путей, конечно, при условии сохранения эффективности выполнения основной задачи, – это уже управленческое решение с двумя положительными результатами, то есть более предпочтительное.

Применительно к нашей мобильной группе, точнее отряду – у нас есть жестко формализованная задача, мы идем бить немцев и освобождать наших пленных. Поэтому все изыски в отношении бесхозных ресурсов – только по пути, если это не мешает выполнению основной задачи. Но уж если это не мешает выполнению основной задачи, так почему бы и не поправить наше материальное положение, пока есть возможность, товарищ бригадный комиссар? А уж насчет возможностей… сами видите, сколько всяких полезных ресурсов мы за половину дня насобирали, даже особо не стараясь. И большинство этих ресурсов находится, если можно так выразиться, в боеготовом состоянии, то есть мы можем их сразу использовать для ведения боевых действий в тылу врага. Но, повторюсь, вся эта суета по сбору всего нужного и полезного – только в свободное время, и если это не мешает выполнению основной задачи нашего рейда. Поэтому не волнуйтесь, товарищ бригадный комиссар, еще минут двадцать, максимум полчаса, и выдвинемся дальше по маршруту.

– Ну, хорошо – считай, убедил, красноречивый ты наш собиратель ресурсов, – слегка улыбнулся Трофимов, окончательно успокаиваясь. – Танкетки вот эти, устаревшие и списанные из боевого состава, тоже полезным ресурсом считаешь и дальше с собой потащишь?

Последнюю фразу бригадного комиссара услышал капитан Сотников, который уже разослал своих кавалеристов по маршрутам разведки и диверсий, отправил раненых с обозом дальше, в сторону Сокулки, а потом, томимый жаждой деятельности, вызванной столь неожиданно изменившимися обстоятельствами, отправился на поиски лейтенанта Иванова. Нашел того прогуливающимся с Трофимовым и, до момента окончания их разговора, переключился на осмотр танкеток, демонстрируя полное неодобрение и пренебрежение к отжившим свой век боевым машинам. Услышал и принялся ворчливо бормотать, причем так, чтобы его слышали оба беседующих, в том смысле, что, мол: «Эта рухлядь давно уже ни на что не годится, кто и зачем совершил такую глупость, что ее сюда притащил-то? И теперь – как же это лейтенант Иванов ее в бою использовать собрался?»

Сергей только улыбнулся столь нехитрой попытке фрондерства со стороны Сотникова, совмещенной с неуклюжей демонстрацией куратору отряда его «высокого уровня компетенции и военного профессионализма» (да, успешные интриги – это явно не про Сотникова). Собственно, Иванов изначально не рассчитывал, что комэск – с его-то эмоциональным характером – возьмет и вот просто так смирится с резким изменением жизненных реалий и вынужденной необходимостью дальнейшей службы под командованием «какого-то лейтенанта из пехтуры». Поэтому трения и попытки со стороны комэска доказать, «кто круче», в первое время неизбежны. Ничего страшного, обычное дело при создании структуры командования в новом подразделении. И капитан притрется, никуда не денется… Но зато сейчас, как же Сотников удачно подставился, какой отличный повод дал, чтобы его, вместе с его «профессионализмом и уровнем компетенции», носом в очевидные вещи потыкать! Грех не воспользоваться…

– Что, комэск, не нравится броня? – спросил Сергей после того, как Трофимов, в качестве реакции на реплики Сотникова, приглашающе кивнул головой, предлагая лейтенанту разъяснить свою позицию по танкеткам, а сам чуть отступил назад и приготовился слушать.

– А ведь изначально, капитан, эти легкие пулеметные танкетки создавались, среди прочего, и для целей сопровождения кавалерии непосредственно в бою. Что-то типа аналога пулеметных тачанок, только на механической тяге и с броней. Тогда с этой своей функцией они вполне успешно справлялись. Да и сейчас, я уверен, от сопровождения такими машинками своей атаки твои конники только выиграют. Не согласен? А вот сам прикинь. Пулеметных тачанок сейчас уже нет, да и нечего им на современном поле боя делать. Пулеметные повозки твои, они, если не ошибаюсь, по Наставлению пулеметы только вне боя перевозят? А там – пулемет с повозки долой, саму повозку в тыл, а пулемет по полю боя перемещается мускульной силой расчета. И заметь – мало того, что при этом подвижность и маневренность пулемета гораздо ниже, чем у такой вот танкетки, так еще и защиты от пуль да осколков у расчета никакой. Взвесив и оценив все это, англичане придумали и сделали такую вот подвижную и бронированную «пулеметку сопровождения», да потом стали продавать ее в армии по всему миру, а там и мы на основе их идеи и по их образцу свою создали. Но, как у нас нередко случается, наши отечественные конструкторы решили «отказаться от детального копирования» и провели доработку проекта «с учётом отечественного опыта». Ну и своих собственных идей, разумеется. В результате получили боевую машину хоть и не такую удачную, как английский прототип, и прежде всего по вооружению, ибо у них штатно был предусмотрен станковый пулемет, а у нас – легкий ручной, но свои функции огневого сопровождения она выполняла. И сейчас, будучи уже действительно устаревшей и снятой с вооружения бронетехникой, эти танкетки нам еще очень хорошо послужат, причем не только в бою. Это ведь, помимо собственно функций подвижной защищенной огневой точки, еще и достаточно мощный, проходимый гусеничный тягач, способный таскать за собой 45-миллиметровую противотанковую пушку и, после небольшого дооснащения поручнями, перевозить на броне расчет орудия. Или, опять-таки после небольшой доработки, транспортировать вместе с вооружением и боезапасом минометный расчет, или расчет станкового пулемета, или расчет ПТР. Это может быть еще транспортер боеприпасов и горючего. Это, наконец, может быть и просто тягач, так сказать, широкого профиля. Помимо боя и транспортных функций эти танкетки могут еще выполнять функции патрулирования, усиления стационарных постов, организации связи… Ну что, капитан, хватит, или мне продолжать перечислять, для чего еще нам танкетки пригодиться могут? – чуть насмешливо закончил свой монолог Сергей.

После того, как Сотников, с красным, как вареный рак, лицом, сконфуженно помотал головой, отказываясь от дальнейшего обсуждения танкеток, а потом неожиданно вспомнил про срочные и важные дела и на этом основании постарался как можно быстрее ретироваться, Иванов повернулся к Трофимову.

– Последнее, что в контексте разговора о полезных ресурсах хочу добавить насчет танкеток, товарищ бригадный комиссар. Сотников – чистый кавалерист и вряд ли понял бы, но вы-то должны понимать, что означает хорошая технологичность и ремонтопригодность. Так вот, танкетки Т-27, в отличие от тех же легких танков, достаточно простые и неприхотливые в эксплуатации машины. Все потому, что их изначально создавали с широким использованием автомобильных узлов и агрегатов, а это и уменьшение трудоемкости ремонта, и намного меньший напряг с запчастями, и снижение требований к квалификации ремонтников. Так что все это, при использовании танкеток, нам дополнительно будет в плюс. Что же касается технического состояния конкретно вот этих четырех гусеничных машинок, так оно, как рассказал мне старший их команды сержант Коршунов, близко к идеальному. Все танкетки в полной исправности, у трех машин моторы недавно с капитального ремонта, у четвертой двигатель вообще новый, только обкатку прошел, так что и скорость, и тягу танкетки дадут хорошую – вон, грузовик, хоть и не с полной загрузкой, но уверенно сюда дотянули.

– И что, лейтенант, ты столько времени потратил на выяснение у Коршунова технического состояния танкеток?

– Нет, товарищ бригадный комиссар, об этом мы поговорили коротко, между делом. Основная тема разговора была о том, как немцы Гродно захватили. И как 29-ю танковую дивизию под Гродно разбили, а он как раз в ней служил.

– И как ее разбили?

Сергей вспомнил рассказ Коршунова и грустно вздохнул.

– Как разбили?.. Вот вы, товарищ бригадный комиссар, ведь из тридцать третьей танковой, которая вместе с двадцать девятой входила в состав одиннадцатого мехкорпуса? И сколько танков в вашей дивизии было перед войной? А сколько танков по штату должно было быть? И каких? А в двадцать девятой танковой дивизии положение с материальной частью было еще хуже… Вот так ее и разбили, – завершил свой печальный рассказ Сергей. – И вот так, в результате таких вот контратак «на танки с голыми пятками» вместо создания эшелонированной обороны, немецкие войска уже на второй-третий день войны захватили Гродно вместе со всеми ресурсами, что в больших количествах там были собраны перед войной и для войны. Как следствие – огромные запасы всего так необходимого сейчас Красной армии были брошены в самом городе и его окрестностях, что называется, в «местах дислокации». Хуже того – не просто были брошены, а достались врагу, можно сказать, на блюдечке с голубой каемочкой, то есть в местах хранения, в упакованном виде, аккуратно уложенные по ассортименту. Вы только представьте себе, сколько там добра осталось и как это все добро усилит в плане снабжения и оснащения немецкие войска, соответственно ослабив наши!

Сергей почувствовал, что снова понапрасну заводится, шумно выдохнул и добавил уже более спокойно:

– Впрочем, при желании, даже в этой драматической ситуации можно найти позитивные моменты. К примеру – пусть пока все эти запасы полежат на складах в местах хранения, а немцы их качественно, как они это умеют делать, поохраняют. Гродно от нас не очень и далеко, а прямо сейчас многие из захваченных запасов немцам не особо нужны, так что время еще есть. А чуть попозже, если все сладится, можно будет подумать, как и какими силами эти ресурсы вернуть обратно.

Потом, пока Трофимов, злобно вздыхая и тихонько ругаясь себе под нос после рассказа Сергея, делал пометки в блокноте, сам Сергей встретил вернувшегося после беседы с особистами сержанта Коршунова, произвел того во временные командиры взвода танкеток, познакомил со старшим сержантом Гавриловым, но подчинил пока лично себе. Потом указал танкеткам место в колонне, дождался доклада старшины Авдеева о том, что все «нажитое непосильным трудом» аккуратно погружено, прицеплено и не потеряется по дороге, и дал команду к выдвижению.

Уже направляясь вместе с Трофимовым к штабному бронетранспортеру, Сергей вспомнил про странного Кешу и снова, против воли, улыбнулся.

– Кстати, товарищ бригадный комиссар, ваши помощники ведь уже опросили военинженера третьего ранга Иннокентия Беляева? Да? А им ничего не показалось странным в его биографии и истории появления в наших краях?

– Еще и этот военинженер Беляев на мою голову, – в ответ устало проворчал Трофимов. – Представляешь, этот молодой заср… паршивец настолько о себе возомнил, что моим особистам при опросе заявил, мол, обстоятельства его столь необычного попадания на службу в войска НКВД, а также вопросы о его родителях их не касаются, и давать информацию об этом он отказывается! Каково, а?! Ну, ничего – чуть попозже я сам с этим самоуверенным шалопаем побеседую, разъясню, так сказать, жизненные приоритеты и ориентиры поведения. Посмотрим, что он мне запоет, наглец эдакий!

– Ага… Угу, – покивал своим мыслям Сергей после слов Трофимова. «Не хочет говорить, значит. А раз не хочет, значит, имеет на это какие-то основания. И основания, похоже, серьезные, если ему проще с особистами дивизионного уровня на конфликт пойти. Либо этот Иннокентий – ну и наградили же родители имечком – просто вконец обнаглевший сынок какой-нибудь большой шишки из партийной, или еще какой, номенклатуры. В том времени такие вот сынки очень даже часто именно так себя и вели. А скорее всего, имеет место и то, и другое обстоятельство – два в одном, так сказать. И тогда этот загадочный Иннокентий даже бригадному комиссару может ничего не сказать. Или в результате жесткого прессинга со стороны Трофимова что-нибудь скажет, но информация, скорее всего, будет недостоверной. И что это даст в плане прояснения интересующих обстоятельств? Ничего не даст… Интересно, а что получится, если попробовать применить на этом юном даровании методики вкрадчивого залезания в душу из будущего? При удаче, и при условии, что это не специально подготовленный вражеский агент, могут получиться очень интересные результаты».

– Знаете что, товарищ бригадный комиссар, а давайте этого таинственного молчуна с собой, в кузов бронетранспортера посадим, и по пути я его попробую разговорить. Ну, вроде как простой и бесхитростный пехотный Ваня знакомится со своим новым подчиненным, прикидывает его на должность главного связиста. Вот только вас я попрошу на это время вперед, на место командира машины рядом с водителем пересесть – вдруг у Иннокентия Беляева имеется предубеждение именно против особого отдела, и тогда никакого разговора не получится.

Трофимов на удивление покладисто согласился и полез в кабину «Ханомаг», не преминув только напоследок напомнить Сергею, что многие знания – многие печали. Причем печали не только у тех, кто к этим знаниям приобщается, но зачастую и у источника этих знаний. А потому, чтобы не множить трагически эти печали в окружающей обстановке, ему, лейтенанту Иванову, очень рекомендуется в процессе душевного разговора за своим языком следить, дабы не ляпнуть ненароком чего лишнего из той богатой копилки знаний своей прошлой жизни, которая сейчас уютно разместилась в его голове.

Сергей клятвенно пообещал вести себя хорошо, затем принял доклады о готовности к выдвижению, отдал последние распоряжения и тоже полез в бронетранспортер.

Когда колонна тронулась, он снова с комфортом расположился у заднего борта на удобно сложенном брезенте, усадил рядом военинженера 3-го ранга Иннокентия Беляева и под мягкое покачивание «Ханомага», в состоянии релакса и эдакого простецкого благодушия, повел неспешный и очень интересный разговор с умным человеком. Нет, в этот раз не с собой, как это звучало в известной хохме его времени, а с представителем местной военно-технической интеллигенции Иннокентием, он же, спустя полчаса времени, вне службы уже просто Кеша.

Поначалу этот самый Кеша был зажат, насторожен и на вопросы отвечал коротко, односложно, очевидно, все еще находясь под впечатлением беседы с особистами отряда. А еще – не очень понимая, что же это за отряд такой, в котором главным особистом целый бригадный комиссар, а командиром – всего лишь какой-то лейтенант из пехоты. И вследствие этого не очень понимая, как себя вести и что говорить. Но Сергей, тоже после разговора с бригадным комиссаром, был к этому готов и разговор строил не в варианте допроса, а в варианте дружеской беседы, при этом напропалую используя методические рекомендации знаменитой книги не менее знаменитого в его варианте Истории «душевлезателя» Дейла Карнеги. Он часто и к месту улыбался, всячески демонстрировал собеседнику свое доброжелательное отношение, проявлял живой и искренний интерес к разговору, часто называл Беляева по имени, старался строить разговор так, чтобы Беляев большей частью говорил, а Сергей слушал.

И постепенно Иннокентий начал оттаивать, стал говорить более свободно и раскованно. А когда Сергей заметил, что Беляев в ходе разговора все время косится на обе радиостанции возле кабины, и перевел разговор на тему, интересную его собеседнику, а именно на радиосвязь и радиооборудование, Беляева, что называется, прорвало, и дальше слова из него полились рекой. Сергею осталось только время от времени задавать «как бы уточняющие» вопросы об учебе и жизни Иннокентия во время учебы, в процессе ответов на которые тот сам, без принуждения и с энтузиазмом, бесхитростно выдавал всю интересующую Сергея информацию. В результате, чуть больше чем за час разговора Сергей уже знал о нем если не все, то очень многое и выяснил при этом почти все, что хотел. И наверняка выяснил бы еще больше, но тут от передового дозора поступили неприятные новости – впереди поселок Янув, а в поселке уже вовсю резвятся немцы.