Дневная жара спала, и плотная, как накидка фотографа, темнота легла на город. Ставрополь засыпал. Фонари Николаевского проспекта зажигались, как и раньше, в девять пополудни. В этой непроглядной черноте они казались маяками в безбрежном океане ночи.

Ардашев вышел из дома за четверть часа до полуночи и зашагал к церкви во имя Успения Пресвятой Богородицы. Месяц спрятался за тучи, и на Ярмарочной площади — недавнем месте казни большевиками братьев Ртищевых — ничего не было видно. Слышался лай разбуженной собаки и стук железных колёс водовозки, одиноко катившей по мостовой.

Дорога не заняла много времени. Калитка на кладбище была открыта, и статский советник направился к армянскому склепу, что располагался с правой стороны храма, выстроенного ещё в далёком 1849 году. Его белые стены смотрелись светлым пятном среди стволов старых клёнов. Неподалёку завиделись два знакомых силуэта — Каширин и Ерёмин.

— Доброй ночи, господа, — тихо выговорил бывший присяжный поверенный. — Всё тихо?

— Да, — ответил Каширин.

— Давно ждёте?

— Минут пятнадцать, — уточнил Ерёмин.

— Оружие наготове?

— Естественно, — начальник сыска распахнул пиджак. За поясом торчал наган.

— Отлично. А у вас? — глядя на Ерёмина, полюбопытствовал Ардашев.

— Да вот.

— О парабеллум! Позволите?

— Конечно, — помощник Каширина протянул пистолет.

— Клим Пантелеевич, уже полночь, — нетерпеливо проговорил Антон Филаретович. — Он скоро явится?

— Кто?

— Тот, кого мы ждём — красный шпион.

— А он уже здесь, — разглядывая оружие, ответил Ардашев.

— Да? — удивился начальник уголовно-розыскного отделения. — В самом деле? И где же он?

— Рядом с вами, — направив парабеллум на Ерёмина, вымолвил статский советник и добавил: — Снимите с руки повязку.

— Вы в своём уме? — растеряно вопросил тот.

— Делайте, что вам говорят.

Ерёмин развязал бинт. На руке засветился рубец.

— Что и требовалось доказать, — усмехнулся Клим Пантелеевич. — Рана от фосфорного ожога всегда прекрасно видна в темноте.

— Что всё это значит? — возмутился Ерёмин. — О чём вы? Какой фосфор?

— Да тот самый, который вы поместили в бутылку с сернистым углеродом. Воспламенение наступает сразу при разбитии бутылки, то есть при доступе кислорода. Но чтобы собрать такую бомбу, необходимо точно рассчитать пропорцию этих двух соединений. И здесь важно не ошибиться. В противном случае, бомба не загорится. Однако для настоящего профессионала это не составит особого труда. Вас этому неплохо научили. Но вот незадача: вы проявили неосторожность и обожгли руку. Досадная случайность. Но что поделаешь?.. Затем вы доставили бутылку на явочную квартиру, вернее, в лавку «Колониальные товары», что на Воронцовкой улице и передали одному из подпольщиков. Вот он-то уже и бросил её в открытое окно редакции «Ставропольских ведомостей». Кстати, вы и сегодня туда захаживали. Я следил за вами. Господи, вы бы хоть научили своих коллег азам конспирации: появляться на явочной квартире и покидать её нужно с интервалом пять — десять минут, а не выскакивать оттуда один за другим, как гимназисты с последнего урока. Слава Богу, у Почтамта мне удалось нанять ватагу мальчишек, которые и проследили за каждым из ваших соратников. Не сомневаюсь, что сегодня ночью все пятеро будут арестованы и предстанут перед судом.

Клим Пантелеевич повернулся к застывшему от изумления полицейскому:

— Чего вы ждёте, Антон Филаретович? Надевайте наручники на своего помощника. Да обыщите его хорошенько. У вас сегодня и так будет беспокойная ночь. Вам предстоит арестовать ещё пять человек и провести обыски по месту их службы и жительства.

— Да-да, — вышел из оцепенения Каширин, и малые ручные цепочки закрылись на запястьях Ерёмина. Он похлопал задержанного по карманам, вынул спички, портсигар, документы и спросил: — И всё-таки, Клим Пантелеевич, когда вы его заподозрили?

— Сегодня. Днём стояла неимоверная жара. И когда вошёл ваш помощник с расстёгнутым воротом сорочки, я заметил, что у него на шее нет нательного крестика. А ведь крестился на икону, что у вас стояла. Это обстоятельство меня насторожило. Как известно, красные не носят ни крестиков, ни образков. А ваш рассказ о зажигательной бомбе и обстоятельствах его поранения только добавили уверенности в том, что Ерёмин и есть большевистский резидент. Окончательно я в этом убедился, когда следил за ним и довёл до лавки «Колониальных товаров». Вот, возьмите его оружие и адреса остальных, — Ардашев протянул парабеллум и полулист почтовой бумаги. — Только задерживайте этих голубчиков одновременно. Думаю, вам следует связаться с начальником контрразведки. Владимир Карлович, не простит, если сам не поучаствует в поимке подпольщиков. Не знаю, как вы, а я бы поступил именно так.

— Вы правы. Так и сделаю, — закивал Каширин и спросил: — А почему вы решили арестовать его именно здесь на Успенском кладбище, а, допустим, не у него дома?

— Во-первых, он мог заподозрить неладное и не открыть дверь. Тогда нам бы пришлось выкуривать его с помощью солдат. Шуму наделали бы много, и сообщники могли затаиться. А во-вторых, со старым склепом связан один мой афронт. Если помните, именно здесь ещё в седьмом году я устраивал засаду на Рамазана Тавлоева, по кличке Рваный. Тогда он от меня ушёл. Охоту на него испортил сегодняшний начальник контрразведки, а в то время — жандармский ротмистр Фаворский. Владимир Карлович появился с «летучей мышью» совсем не вовремя, и раненный каторжанин бежал. Бытует мнение, что старый армянский склеп приносит несчастье и рядом с ним нельзя долго находиться. Как и почему эта усыпальница появилась здесь, а не на армянском кладбище, что за рекой Ташлой, никто толком не знает. На этот счёт ходят разные легенды… Словом, я решил вновь испытать судьбу. Как видите, всё сложилась удачно и большевистский лазутчик пойман.

— Господи, какая чепуха! — арестованный покачал головой.

— Замечу, сударь, что вас научили делать зажигательные бомбы, а вот лечить фосфорные ожоги — нет. Если бы вы смыли кусочки фосфора тампоном, а потом обработали бы медным купоросом, то никаких следов уже бы не осталось. И мне трудно было бы доказать вашу вину. Вы же, как я понимаю, смазали ожог маслом, и фосфор ещё глубже проник в тело. Потому рана и светилась, — заключил статский советник.

— Вам бы, господин Ардашев, детские сказки писать, — натянуто улыбнулся Ерёмин.

— А ну давай, краснопузый, двигай! — прикрикнул Каширин. — Ишь разговорился!

— Вам помочь его отконвоировать? — шагая рядом, осведомился статский советник.

— Нет, ну что вы. Сам справлюсь. И как это я не обратил внимания, что он без крестика?

— Ничего страшного. Главное, я заметил, — улыбнулся Клим Пантелеевич и сказал: — Ладно, тогда я пойду быстрее. Надобно хорошенько выспаться. Завтра, как я уже говорил, постараюсь поставить точку в истории персидского обоза. Ну а вам, Антон Филаретович, желаю неспокойной, но удачной ночи!

— А вы уверены, что отыщите старый клад без меня? — с надеждой спросил полицейский.

— У вас теперь и так дел невпроворот. Разговорить эту красную публику будет не просто. Кстати, вот возьмите электрический фонарь. Я прихватил на всякий случай.

— Благодарю.

— Честь имею.

— До свидания.

Клим Пантелеевич прибавил шагу и вскоре скрылся за церковной оградой, но не успел дойти до угла улицы, как позади него раздались два выстрела. Он вынул браунинг и побежал назад. Прямо перед храмом с наганом в руке стоял Каширин и светил фонарём. Рядом, в кровяной луже, лежал Ерёмин. Резидент, судя по всему, был мёртв.

— Что случилось? — спросил статский советник.

— Да вот, гад, удрать хотел, — утирая рукавом пот, выговорил сыщик. — Пришлось стрелять.

— Плохо, очень плохо. Он был нужен живым. Надобно срочно провести остальные аресты.

— Да-да, непременно, — виновато закивал полицейский и проронил: — И всё-таки, армянский склеп, и правда, гиблое место.

— Иисусе Христе! — раздался чей-то голос.

Статский советник обернулся. Позади него стоял седой старик с испуганным лицом.

— Я здешний сторож при храме, а вы кто, господа, будете?

— Сыскная полиция, — по привычке ответил Каширин.

— А убиенный кто ж? — указывая на труп, спросил сторож.

— Большевик, — бросил полицейский. — Оставайся, дед, здесь до приезда санитарной кареты. Сторожи мертвяка. Ясно?

— Так точно, что вашбродь. Мы люди понимающие, военные. Я, вашбродь, ещё под началом его превосходительства генерала Мачканина в 76-м пехотном Кубанском полку служил. Только вот красные сгубили отца нашего Павла Александровича. Голову отрезали, нехристи. Чтоб им, извергам, пусто было. Когда хоронили, заставили с гробом бежать. Потешались над нами, хохотали, — старик смахнул слезу.

Ардашев достал из портмоне несколько керенок и сказал:

— Возьмите. Помяните души убиенных. И генерала, и большевика.

— Благодарствую. Но за красного пить не стану. Пусть его душа в аду мается. Уж больно много народу извели, ироды.

— Как хотите, — бывший адвокат сунул деньги старику в карман, убрал пистолет и пошёл прочь.

У Тифлисских ворот мелькнула чья-то тень и скрылась за деревьями. «Что ж, он начал слежку, — подумал статский советник. — Это хорошо».

Ту ночь Клим Пантелеевич спал плохо. Всё снился убитый Ерёмин.