Глава пятьдесят четвертая

Я лежала на лугу на животе, осторожно переворачивая ломкие страницы древнего манускрипта. Эбена я прогнала подальше, пригрозив смертью. Теперь он держался от меня на почтительном расстоянии, играя с волками и явно испытывая к ним нежность – подумать только, я и представить не могла, что мальчик на такое способен.

По всей видимости, ему поручили присматривать за мной, пока Каден отлучился, чтобы воздать почести Богу Зерна. Видно, это был могущественный бог, если Каден решился оставить меня на Эбена – впрочем, Каден отлично понимал, что я не дурочка. Мне необходимо было восстановить силы, прежде чем наши пути разойдутся. Я буду ждать благоприятного момента. Пока.

К тому же, меня удерживало еще кое-что.

Я нуждалась в чем-то большем, чем еда и отдых.

Слова старинной рукописи оставались для меня тайной, я могла догадываться только о значении некоторых, исходя из того, как они расположены и с какой частотой встречаются. Некоторые корни казались родственными морриганским, но я не была уверена из-за незначительных отличий в написании букв. Ах, как нужен мне сейчас был ключ, как помогла бы сейчас любая подсказка – из тех рукописей и книг, которых у королевского книжника было в избытке. Я показала книгу Рине и другим женщинам, но язык был таким же чужим для них, как и для меня. Древний язык. Даже глядя на страницу, я могла понять, что язык на ней отличался от их речи. Их слова звучали легко, с придыханиями. Те, написанные, казались более резкими. Я поразилась тому, как быстро все забывается и теряется, даже слова и языки. Может быть, этот текст писал кто-то из наших предков, но племя Годрель более не понимало его. Я погладила буквы, аккуратно написанные от руки. Этой книге было предназначено пережить века. Чего хотел от нее книжник? Почему прятал ее? Я снова провела пальцем по строчкам.

Как же мне понять, о чем говорит книга, если даже собственный народ Годрель этого не знает? Племя Годрель. Как вышло, что я никогда не слышала об этой книге? Для нас они были просто перекати-полем, бродягами без корней, без истории. А вот оказалось, что по крайней мере одна история у них имелась – та, которую скрывал книжник. Закрыв книгу, я встала, стряхнула травинки с юбки и залюбовалась тем, как последние лучи солнца, садящегося за гору, позолотили луг.

Тишина навалилась на меня, необычная, неотступная. Вот оно.

Я закрыла глаза, ощущая привычную боль. В груди росло что-то щемящее, мучительное. Я вновь ощутила себя ребенком, что глядит в бездонное звездное небо, не в силах до него дотянуться.

– Итак, ты полагаешь, что у тебя есть дар.

Я обернулась и оказалась лицом к лицу со старой морщинистой женщиной, Дихарой. Застигнутая врасплох, я растерялась.

– Кто тебе сказал такое?

Старуха пожала плечами.

– Истории… они странствуют.

Она держала прялку, а с плеча свисал домотканый мешок. Дихара прошла мимо меня, всколыхнув высокую траву, и стала спускаться к реке. Остановившись, она повернула лицо в одну сторону, потом в другую, к чему-то прислушиваясь. Потом поставила прялку там, где трава была пониже, и сбросила с плеча мешок.

Я подошла немного поближе, но все же продолжала держаться на расстоянии, не зная, как отнесется Дихара к моему присутствию. Поглядев на нее сзади, я заметила, что длинные серебряные косы коснулись земли, когда она села.

– Можешь подойти ближе, – произнесла она. – Прялка не кусается. Да и я тоже.

Для старухи у нее был очень острый слух.

Я опустилась на траву в нескольких шагах. Откуда она знает о моем предполагаемом даре? Финч или Гриз болтали с ней обо мне?

– Что тебе известно о даре?

Дихара хмыкнула.

– Что тебе о нем мало что известно.

Этого ей не могли рассказать Гриз и Финч, совершенно уверенные в моих способностях – но возразить мне было нечего. Я вздохнула.

– Это не твоя вина, – сказала Дихара, нажимая ногой на педаль колеса. – Замурованные почти совсем уморили его, так же как в свое время Древние.

– Замурованные? Кто это такие?

Нога на педали замерла, и старуха, обернувшись, заглянула мне в лицо.

– Твой народ. Вы окружили себя шумом, который сами и творите, и замечаете лишь зримое. Но для дара это не годится.

Я всмотрелась в ее запавшие глаза – голубые, но настолько выцветшие, что казались почти белыми.

– У тебя есть дар? – спросила я.

– Не удивляйся. Ничего невероятного в этом нет, дар – не такая уж большая редкость.

Я дернула плечом, не желая вступать в спор с престарелой женщиной, но в Морригане меня учили другому, и мой личный опыт тоже говорил о другом. Это было невероятно – дар богов избранному остатку, Выжившим и их потомкам. Дар встречался у жительниц многих Малых королевств, но не у безродных кочевников.

Вздернув одну бровь, Дихара иронично глядела на меня. Она поднялась, шагнула в сторону от колеса прялки и посмотрела в сторону стана.

– Встань, – приказала она. – Посмотри туда. Что ты видишь?

Я покорилась и увидела Эбена, который беззаботно играл с волками.

– Не со всеми волки так дружелюбны, как с Эбеном, – заговорила женщина. – Его нужда велика, и они ведают это. Он и сейчас лелеет ее, укрепляет. Но у этого пути нет имени. Это путь доверия. Таинственный, но не магический.

Я уставилась на Эбена, пытаясь вникнуть в то, что она говорит.

– Есть много таких путей, увидеть или услышать которые можно только особенными глазами и ушами. Дар, как ты его называешь, это путь, подобный пути Эбена.

Дихара вернулась к работе, как будто все уже было сказано, но для меня все оставалось полной загадкой. Старуха вытянула из мешка моток непряденой некрашеной шерсти, потом еще один, с более длинными прямыми волокнами.

– Что ты прядешь? – спросила я.

– Овечью шерсть, шерсть ламы и льняную кудель. Дары этого мира. Они могут быть разными – разного цвета и силы. Закрой глаза. Слушай.

– Слушать жужжание твоей прялки?

Она пожала плечами.

Вот оно.

Последний солнечный луч потух, небо над горами окрасилось пурпуром. Я закрыла глаза и слушала, как жужжит прялка, крутится колесо и пощелкивает педаль, я слышала шорох травы, журчание ручья, тихое гудение ветра в соснах – и больше ничего. Стало тихо, но тишина была обычная, не та глубокая, и мне надоело. Я открыла глаза.

– Истории странствуют, говоришь. Ты хочешь, чтобы я поверила, будто моя история добралась к вам сюда?

– Верь во что хочешь. Я всего-навсего старуха, которой пора вернуться к своей прялке, – проворчала она, отвернувшись.

– Если ты веришь в эти… пути, и моя история правда странствовала, тогда ты знаешь, что я говорила правду – меня притащили сюда против воли. Ты не венданка. Поможешь мне бежать?

Дихара оглянулась через плечо, снова поглядела в сторону стана, на играющих у кибитки ребятишек. В сумерках морщины на ее лице казались еще глубже.

– Твоя правда, я не венданка. Но и не подданная Морригана. Хочешь, чтобы я вмешалась в мужские игры и обрекла детей на верную смерть? – Кивком она указала на детей. – Так уж мы живем. У нас нет армий, а оружия немного, и оно только для охоты. Нас не трогают, потому что мы не встаем ни на чью сторону, но всех принимаем, кормим, поим и приглашаем к костру обогреться. Я не могу сделать того, о чем ты просишь.

Я была благодарна за угощение и чистое платье, но надеялась на большее. Это было мне необходимо. Все же я была не простой путницей, совершающей долгое путешествие, а пленницей. Я гордо распрямила плечи.

– Тогда твои пути мне не нужны.

Я успела отойти уже довольно далеко, когда Дихара меня окликнула.

– Но я могу помочь тебе в другом. Приходи сюда завтра, и я расскажу тебе о даре. Вот увидишь, это тебе нужно.

Стоит ли тратить время на старушечьи сказки? Я и в Морригане слышала их немало. Я пока не знала, приду ли завтра. К тому времени я отдохну, и, как знать, может подвернуться удобный случай для побега. Я не позволю им тащить меня еще глубже в эту глушь. Обойдусь и без ее помощи.

– Возможно, – сказала я вслух и направилась к стану.

Дихара снова остановила меня, теперь ее голос звучал мягче.

– Женщины – они не могли сказать тебе, о чем написано в книге, которую ты не можешь прочитать. Им было стыдно. – Она прищурила бледные глаза. – Даже мы виновны в том, что дары не получают пищи. А если дар не питать, он слабеет и умирает.

Когда я вернулась в стан, Эбен продолжал за мной смотреть, исполняя поручение, пусть даже при этом он валялся на земле с волками, словно один из них. Из большого шатра в середине стана доносились веселые голоса и смех. Воздание почести, судя по всему, переросло в настоящий пир. Рина и Натия вышли ко мне.

– Хочешь сначала отдохнуть, прежде чем ужинать вместе со всеми? Тогда мы проводим тебя в твою carvachi.

– В мою carvachi? Я не понимаю.

Натия засмеялась, зачирикала, как птичка.

– Светловолосый по имени Каден, он купил для тебя у Рины ее carvachi, чтобы ты могла спать в настоящей кровати.

– Что-что?

Рина пояснила, что просто сдала Каден кибитку внаем на то время, пока я здесь, а сама она будет ночевать в шатре или в другой carvachi.

– Но моя – самая лучшая. С толстой пуховой периной. Тебе там будет хорошо спать.

Я начала было протестовать, но Рина настаивала, объяснив, что когда они поедут на юг, монеты ей пригодятся. Деньги нужны ей куда больше, чем ночевка в отдельной carvachi, а впереди у нее еще много таких ночей.

Я не могла понять, чего мне сейчас хочется больше – снова вкусно поесть или повалиться на мягкую перину, с крышей над головой, и спать, не слыша мужского храпа. Все же я решила сначала поужинать, вспомнив, что мне нужно копить силы.

Мы вошли в шатер одновременно с тремя женщинами, каждая из которых несла подносы с ребрышками, запеченными на углях. Моя венданская свита восседала на подушках в центре шатра, с ними были пятеро мужчин из стана кочевников. Длительное омовение в горячих источниках смыло въевшуюся грязь и вернуло краску их лицам. У Гриза на щеках появился розовый румянец. Они что-то пили из бараньих рогов и ели руками, хотя я уже успела убедиться, что столовые приборы в стане имеются. Можно познакомить варваров с благами цивилизации, но это еще не значит, что они ими воспользуются.

Никто из мужчин не обратил на меня внимание, и у меня закралось подозрение, что они меня попросту не узнали. После купания, с расшитым шарфом на голове, в пестрых одеяниях, я ничем не походила на грязную дикарку, прибывшую утром в стан. Женщины поставили перед ними два подноса, а третий отнесли в угол, где тоже были разложены подушки, и сели там. Я осталась стоять, глядя на своих похитителей, а те угощались и, запрокидывая головы назад, хохотали так беспечно, словно пировали при королевском дворе и не знали забот. Но у меня была забота. Эта причина для беспокойства – совсем ничтожная – называлась просто: моя жизнь. И мне хотелось, чтобы другие тоже озаботились.

Я издала громкий стон, и смех прекратился. Головы повернулись. Я приложила руку ко лбу, опустила трепещущие ресницы, словно увидела что-то. Каден уставился на меня, пытаясь сфокусировать взгляд, и только теперь, наконец, узнал меня. Он вспыхнул и недоверчиво вытянул шею, пытаясь удостовериться, что это действительно я.

– В чем дело? – спросил Финч.

Я таращила глаза и гримасничала.

– Oza aven te kivada, – сказал Гриз сидящему рядом мужчине. У нее дар.

Малик промолчал, неспешно рассматривая мой новый наряд.

Каден поморщился.

– Что на этот раз? – спросил он нетерпеливо.

Я молчала, выжидая, пока они все ерзали на подушках.

– Ничего, – ответила я так, чтобы было понятно, что это неправда – и прошла к женщинам. Мне показалось, что я снова вернулась в таверну и отрабатываю новые навыки на своих посетителях. Гвинет бы меня похвалила. Устроенного спектакля было достаточно, чтобы они пали духом, хоть на время, а у меня, наоборот, резко исправилось настроение. Я наелась досыта, помня о том, что съеденное будет поддерживать меня в пути и каждый кусочек может оказаться спасительным, когда я от них убегу.

Я делала вид, что увлечена беседой женщин, но сама прислушивалась к мужскому разговору, который вскоре возобновился. Они продолжали есть и пить, причем больше пили, а питье развязывало им языки.

– Ade ena ghastery?

– Jah! – сказал Малик и кивнул в мою сторону. – Osa ve verait andel acha ya sah kest!

Они дружно засмеялись, но затем понизили голоса, так что я смогла различить только несколько слов в их шепоте.

– Ne ena hachetatot chadaros… Miai wei… Te ontia lo besadad.

Они говорили о следах и патрульных отрядах, и я вытянула шею, пытаясь услышать больше.

Каден заметил, что я подслушиваю. Не сводя с меня глаз, он громко сказал, обращаясь к собеседникам:

– Osa’r enand vopilito Gaudrella. Shias wei hal… le diamma camman ashea mika e kisav.

Мужчины разразились возгласами одобрения, поднимая роги и чокаясь с Каденом, потом вернулись к своему разговору, но Каден не отрывал от меня немигающих глаз, ожидая моей реакции.

У меня душа ушла в пятки. Я попыталась не показать этого и продолжала сидеть с равнодушной маской на лице, делая вид, что не поняла его слов – но вынуждена был отвернуться, чувствуя, что лицо заливает краска. Если кто-то объявляет во всеуслышание, что из тебя получилась прелестная кочевница и он хочет тебя поцеловать, трудно сохранять безразличие. Каден нашел очень меткие слова для своего маленького экзамена, чтобы проверить свои подозрения. Я уставилась в свою тарелку, надеясь, что покраснела не слишком заметно. Больше до конца трапезы я не глядела в сторону мужчин и при первом удобном случае попросила Рину проводить меня в кибитку.

Подходя к стоящей в конце стана carvachi, я заметила Дихару, которая шла от кибитки прочь. На ступенях лежала маленькая книжечка, очень старая и затрепанная. Я сразу увидела, что текст в ней от начала до конца рукописный. Подняв книжку, я следом за Риной вошла в ее красочную кибитку.

Внутри она была куда просторнее, чем казалось снаружи. Рина показала мне все, что может понадобиться, но самым интересным оказалась кровать в дальнем конце. Это была настоящая иллюстрация к книге сказок – сочные цвета, подушки, драпировки, отделка кистями. Я надавила на перину, и рука провалилась в мягкое волшебное облако.

Рина горделиво улыбнулась. Ей льстило мое восхищение. А я все перебирала пальцами золотые кисточки и любовалась, как они подрагивают от прикосновения. Я прямо пожирала глазами каждую деталь своего будущего ложа – наверное, так голодная овца жадно бросается к заросшему клевером лугу.

Предложив мне ночную сорочку, женщина ушла. На прощанье она вознесла необычное благословение, выйдя на крыльцо и постучав костяшками пальцев по дверному косяку. «Да даруют тебе боги тихое сердце, верные глаза и ангелов, охраняющих твою дверь».

Еле дождавшись ее ухода, я нырнула в постель, пообещав себе, что больше никогда не стану пренебрежительно относиться к мягким матрасам и к крыше над головой. Я ужасно устала, но спать еще не хотела и принялась разглядывать свое удивительное жилище. На стенах Рина развесила множество всяческих безделушек, в том числе несколько странных граненых бутылей Древних, которые до сих пор нетрудно было отыскать.

Мне стало любопытно, в каких странах побывало это маленькое кочевое племя. Вероятно, они видели мест куда больше, чем я даже могла себе представить, хотя к нынешнему времени я и сама, кажется, проехала полконтинента. Я вспомнила о своем отце, никогда не покидавшем пределы Сивики. Даже собственное королевство Морриган он не объехал хотя бы наполовину, что уж говорить о бескрайних землях за его пределами. Разумеется, у него повсюду были Глаза Королевства, как их называли. Осведомители. Шпионы есть повсюду, Лия.

Но не здесь. Одно было хорошо: оказавшись в этой удаленной пустынной местности, я вырвалась из цепких лап лорда-канцлера и королевского книжника. Едва ли найдется охотник за выкупом, способный найти меня здесь.

Но и Рейф не отыщет меня.

Меня снова обожгла мысль, что я никогда больше его не увижу. Хорошие парни не убегают, Лия. Он, собственно, и не убежал, но принял, видимо, решение вернуться к прежней жизни. Мне не составило никакого труда убедить его в том, что я должна уехать. Я снова и снова пыталась понять его реакцию. Тогда я была слишком поражена горем, чтобы сразу все осознать и оценить. Но с тех пор у меня было предостаточно времени, чтобы поразмыслить об этом. Раздумья, так мать называла это, когда отсылала нас в спальни, приказывая запереть за какой-то проступок. Мои раздумья подсказывали мне, что Рейф тоже горевал. Дай мне подумать. Но потом, почти сразу, он написал другое: Буду ждать тебя, чтобы сказать последнее прости. Его горе оказалось недолгим – в отличие от моего.

Покинув Терравин, я старалась не думать о Рейфе, но ничего не могла поделать со своими снами. Посреди ночи я почувствовала, как его губы касаются моих, его сильные руки обнимают меня, а наши тела прижимаются друг к другу. Он заглядывал мне в глаза так, как будто в этом мире только одна я для него важна.

Я села в кровати и потерла виски. Правильно говорил Каден, невозможно жить, постоянно думая о том, как могло бы быть. Эти «если бы» могут заставить поверить в то, что вообще никогда не существовало. Не исключено, что для Рейфа я давно стала просто милым полузабытым воспоминанием.

Мне нужно сосредоточиться на настоящем, реальном и правдивом. Я вспомнила, что не надела ночную сорочку Рины, и потянулась за ней. Вот и еще одна роскошь, к которой я никогда не буду относиться с пренебрежением.

Я поискала, куда положила оставленную Дихарой книгу, и, найдя, уютно устроилась с ней в кровати. Это оказалось что-то вроде детского учебника, написанного на наречии народа Годрель, для изучения языков королевств, в том числе морриганского и венданского. Я сравнила его с книгой, украденной у книжника. Как я и предполагала, языки не совпадали в точности, «Ve Feray Daclara au Gaudrel» была на сотни, а то и на тысячи лет древнее. Зато учебник помог разобраться в значении некоторых незнакомых букв, а сходства между языками оказалось довольно, чтобы я могла уверенно перевести несколько слов. Читая, я проводила пальцами по страницам, на ощупь чувствуя скрытые к них столетия.

Расскажи еще раз, Ама. Расскажи о свете.

Я роюсь в памяти. Сон. История. Смутное воспоминание.

Грань между хлебом насущным и истиной. Потребность. Надежда. Моя бабушка рассказывала сказки, чтобы занять меня, потому что есть было нечего. А теперь я смотрю на эту девчушку, былиночку, которой и во сне не доводилось досыта поесть. Она верит. Она ждет. Тяну ее к себе за худые ручонки, сажаю, легкую как перышко, себе на колени.

Что было, то прошло. А сейчас есть лишь она – эта златоглазая девочка у меня на руках. Прочее не имеет значения. Только конец наших скитаний. Обещание. Надежда.

Пока не явились стервятники.

Вечные вещи. То, что остается. То, о чем я не смею с ней говорить.

Похоже было то ли на дневник, то ли на сказку из тех, что рассказывают вечерами у огня – приукрашенный рассказ о принцессе, которая повелевала свету. Но там была еще и пронзительно-грустная история о голоде. Кем они были, Годрель и тот ребенок – странниками? Первыми кочевниками? И кем были те стервятники – людьми или животными? Почему королевский книжник боялся книги? Наверное, та женщина, Годрель рассказала девочке и другие истории. Может, они тоже есть в книге, и мне предстоит разгадать их тайну.

Мне очень хотелось дальше складывать незнакомые слова в осмысленные фразы, но глаза закрывались сами собой. Отложив книги, я встала, чтобы погасить фонарь, как вдруг хлопнула входная дверь, и в кибитку ворвался Каден. Он запнулся о порог и пробежал несколько шагов, пока не восстановил равновесие.

– Что случилось? – спросила я.

– Хочу убедиться, что тебе удобно, – его голова чуть не падала на грудь, а слова звучали невнятно.

Я шагнула вперед, намереваясь выставить его за дверь. Казалось, проделать это будет нетрудно, но Каден с неожиданным проворством захлопнул дверь и подтолкнул меня к ней, а сам уперся в дверь обеими руками, зажав меня с двух сторон. Он смотрел на меня в упор затуманенными глазами.

– Ты пьян, – укорила я.

Он поморгал.

– Возможно.

– Не возможно, а совершенно точно.

Каден усмехнулся.

– Это традиция. Я не мог оскорбить наших хозяев. Ты ведь разбираешься в традициях, а, Лия?

– И ты всегда так отвратительно напиваешься, попадая сюда к ним?

Кривая ухмылка сошла с его лица, и он наклонился ближе.

– Не всегда. Вообще-то, никогда.

– Так в чем же дело? На этот раз ты чувствуешь себя виноватым, и надеешься, что Бог Зерна тебя помилует?

Он мрачно насупил брови.

– Мне не с чего чувствовать себя виноватым. Я солдат, а ты… а ты одна из них. Особа королевской крови. Все вы одинаковы.

– А ты будто бы со многими знаком.

Угол его рта покривился в ехидной улыбке.

– Да еще эти твои видения. Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь?

Я делала в точности то же, что и он делал бы на моем месте – пыталась выжить. Или он хотел тащить меня на привязи через весь континент и при этом ожидал от меня любезности и покорности?

Я улыбнулась.

– Главное, они не знают, что я делаю. Только это имеет значение. И ты им ничего не скажешь.

Каден навис надо мной почти вплотную.

– Ты так уверена? Ты… – я один из них. Венданец. Не забывай об этом.

Разве могу я забыть? Но спорить с ним сейчас не имело смысла. Он с трудом выговаривал слова – и его лицо было слишком близко от моего.

– Каден, тебе нужно…

– Ты слишком уж хитрая. Ты ведь поняла, что я сказал там, на пиру? Ты понимаешь все наши разговоры…

– Вашу варварскую тарабарщину? Откуда мне ее знать? Я и не пытаюсь понять. Убирайся прочь, Каден!

Я попробовала его оттолкнуть, но он всем телом навалился на меня, так что я не могла вздохнуть, зарылся лицом в мои волосы.

– Я слышал, – горячо зашептал он мне прямо в ухо, – в ту ночь. Я слышал, как ты сказала Паулине, что я приятен на вид.

Каден поднял руку и погладил меня по голове. Захватив несколько прядей, сжал их в кулаке, а потом прошептал мне на ухо те самые слова, которые произнес в шатре – и не только их, а много больше. У меня застучала кровь в висках. При каждом слове щеку мне обдавало его жаркое дыхание, а его губы щекотали мне шею.

Каден немного отодвинулся, и я вздохнула.

– Ты не… – он качался, пытаясь сфокусировать на мне пьяный взгляд. – Для твоего же блага…

Он сильно качнулся и привалился к стене.

– Теперь мне придется спать чутко, – продолжал он, отодвигая меня в сторону. – И спать я буду здесь, у входа в твою кибитку. Не доверяю я тебе, Лия. Ты слишком…

Его отяжелевшие веки опускались сами собой.

– А тут еще и Малик.

Не открывая глаз, он привалился к двери и сполз на пол, но удержался в сидячем положении. Мне оставалось только приоткрыть дверь, и Каден выпал бы из нее – но, при моем-то везении, он может сломать себе шею, катясь вниз по лестнице, и тогда некому будет защищать меня от Малика.

Я понаблюдала, как он засыпает, обмякнув и клонясь набок. Что ж, хоть какая-то защита против Малика, хотя все остальные мужчины сейчас, должны быть так же пьяны, как и этот.

Я отодвинула кружевную занавеску, открыла ставни и окно. Момент для побега показался мне подходящим – но я заметила, что Малик, Гриз и Финч толкутся возле лошадей. Они довольно уверенно стояли на ногах. Возможно, Каден сказал правду, он непривычен к таким обильным возлияниям. В таверне он всегда был сдержан и собран, никогда не пил больше двух кружек сидра. Такую малость даже я выпивала без всяких последствий. Что же заставило его так напиться сегодня?

Я прикрыла ставни и снова обернулась к Кадену, спавшему, приоткрыв рот. При мысли, каково будет ему наутро, я улыбнулась. Взяв с кровати Рины одну подушку, я бросила ее на пол рядом с ним и толкнула его в плечо. Он упал на подушку и продолжал спать, даже не заметив.

Это правда. Я говорила Паулине, что он кажется мне приятным на вид. Стройный, мускулистый, ладный, Каден был – и Гвинет не раз обращала на это внимание – очень привлекательным. К тому же мне нравилось то, как он держался – серьезно и в то же время спокойно. Он вызывал во мне интерес и желание раскусить его. Но постойте, ведь мы с Паулиной вели тот разговор дома, в своей комнате. Выходит, он шпионил за нами? Подслушивал под окном? Он убийца, напомнила я себе. Чего еще ожидать от такого? Я попыталась вспомнить, о чем еще мы разговаривали с Паулиной? Боги, что еще ему удалось подслушать?

Я вздохнула. Сейчас все это было неважно.

Свернувшись на толстой перине, я натянула на себя одно из пестрых лоскутных одеял Рины. Повернувшись на бок, я рассматривала Кадена, дивясь его ненависти к особам королевской крови. Что они ему сделали? Но было совершенно ясно, что он ненавидит не меня, а лишь символ, со мной связанный, точно так же, как я ненавидела символ, связанный с ним. Это заставило меня задуматься, что все между нами могло бы сложиться совсем иначе, родись мы оба в Терравине.