Глава пятьдесят третья

День был в разгаре, но я чувствовала, что мы близки к какой-то цели, и это заставляло меня нервничать. Финч без конца насвистывал, а Эбен все время уезжал вперед, а потом возвращался и кружил вокруг нас. Может быть, виной тому была перемена погоды. Стало заметно свежее, а ливень, шедший накануне, смыл с нас пыль и грязь.

Малик, как всегда хмурился, выражение его лица менялось лишь время от времени, когда он бросал в мою сторону зазывные взгляды.

А вот Гриз начал что-то мурлыкать. Я сильнее сжала поводья. Гриз никогда не мурлыкал. Подъезжаем к Венде? Нет, для этого еще слишком рано. Я не могла сбиться со счета дней так сильно.

Эбен снова подскакал к нам галопом, что-то выкрикивая.

– Le fe esa! Te iche! – повторял он снова и снова.

Я не справилась с собой и не сумела скрыть тревогу.

– Он видит стан?

Каден странно посмотрел на меня.

– Что ты сказала?

– О каком стане говорил Эбен?

– Как ты узнала? Он говорил по-вендански.

Я не хотела, чтобы Каден знал, насколько я продвинулась в изучении венданского, но стан было одним из первых слов, которые я узнала.

– Гриз повторяет iche, iche каждый раз, когда собирается остановиться на дневной привал, – объяснила я. – А воодушевление Эбена подсказало мне остальное.

Каден так и не ответил на мой вопрос, отчего я еще сильнее забеспокоилась. Что за варварский стан, и что меня в нем ждет? Я окажусь в окружении сотен венданцев?

– Мы постоим здесь несколько дней. Места тут хорошие – сочные луга, лошади отдохнут и восстановят силы. Не только мы отощали за это время, а впереди еще долгий путь.

– А что за стан? – не успокаивалась я.

– Мы уже почти прибыли. Скоро увидишь.

Я не хотела смотреть. Я хотела знать. Сейчас же. Но я заставила себя думать о положительных сторонах стана, каким бы он ни был. Во-первых, нас ждет передышка от палящей жары, второе несомненное преимущество – я хоть немного отдохну от каменной спины этого дракона в обличье лошади. Избавиться хоть ненадолго от седла и посидеть на чем-то другом – разве я не мечтала об этом по несколько раз на дню? К тому же, возможно, мы даже сможем питаться чаще одного раза в день. Поесть настоящего мяса вместо полусырых костлявых грызунов, на вкус не лучше вонючего башмака. Я давно забыла каково это, набить желудок. За это время мы и в самом деле сильно отощали – все, а не только лошади. У меня штаны сползали на бедра, с каждым днем они сидели все ниже, и не было ремня, чтобы подтянуть их.

Возможно даже, я улучу минутку, чтобы полистать книги, украденные у королевского книжника. Они были надежно упрятаны на самое дно моего седельного вьюка, и мне все сильнее хотелось понять, что в них такого, почему эти листки настолько важны, что из-за них меня готовы были лишить жизни.

Эбен гарцевал вокруг, улыбаясь во весь рот.

– Я вижу волков!

Волки? Фантазии о предстоящем привале вылетели у меня из головы, я пришпорила лошадь и поскакала вперед, опережая Эбена. Встречать неизбежность можно по-разному – упираться, пытаясь избежать собственной судьбы, или атаковать ее. Что бы ни ждало впереди, я не могла допустить, чтобы кто-то видел мой страх. Скрывать страх меня научила жизнь при королевском дворе, уже в раннем детстве. Если покажешь, что боишься, тебя сожрут заживо, твердил мне Реган. Даже наша мать владела искусством, оставаясь изысканно любезной, противостоять королевским министрам. Я пока что отставала от нее по части любезности.

Увидев, что наши с ним кони скачут бок о бок, Эбен залился смехом, как будто все это было веселой игрой. Он еще совсем ребенок, мелькнуло у меня в голове, но если он не боится волков, не стану бояться и я, пусть даже внутри все дрожит.

– Они там, прямо за деревьями, – крикнул мне мальчик. Крутые горы, нависающие над нами со всех сторон, расступились в одном месте, и за лесом открылся широкий луг с извивающейся неторопливой речкой. Мы сделали петлю, огибая густые заросли кустарника, Эбен поскакал вперед еще быстрее, зато я в полном недоумении натянула поводья, резко остановив лошадь. Что я вижу? Я заморгала, готовая ущипнуть себя. Красные, оранжевые, желтые, фиолетовые, голубые сполохи среди изумрудной зелени луга. Стены из ковров, полощущиеся на ветру вымпелы и ленты, костры, котлы, в которых клокотало какое-то варево – картина пестрая, как лоскутное одеяло. Терравин. Сочное и красочное разноцветье Терравина.

Легкий ветерок пролетел над лугом, всколыхнул траву, прошелестел в листьях осин и легко коснулся моего лица. Вот оно. На сердце сразу стало легко и спокойно.

Подъехал Каден и остановился рядом со мной.

– Это стан кочевого племени.

Раньше я никогда не видела ничего подобного, но слышала рассказы про их деревянные кибитки – настоящие дома на колесах, с крылечками и окнами, украшенные резьбой и росписью, которые они называли carvachis. Слыхала я и об их шатрах, сделанных из ковров, гобеленов и любых лоскутов ткани, какие понравятся – а еще о развешенных повсюду колокольцах из цветного стекла, о конских гривах с вплетенными ленточками и бусинами, о ярких нарядах, звенящих монистах из меди и серебра, о том, что этому таинственному народу неведомы ни границы, ни законы.

– Как красиво, – прошептала я.

– Я знал, что тебе понравится, Лия.

Я обернулась к нему, удивленная тем, с какой интонацией он произнес мое имя. Вдруг я ощутила, что впервые с того дня, как мы покинули Терравин, в его обращении не слышно душевной боли.

– Стан всегда здесь? – спросила я.

– Нет, они кочуют, это зависит от погоды и времени года. Зимы здесь слишком суровы. Да им и не по нраву оседлая жизнь.

Мимо нас проехали Гриз, Финч и Малик, направляющиеся в стан. Конь под Каденом танцевал, натягивая поводья, стремясь догнать остальных.

– Едем? – спросил Каден.

– У них есть козы? – спросила я в ответ.

Его глаза потеплели от улыбки.

– Думаю, коза-другая в их хозяйстве найдется.

– Хорошо, – я думала только об одном: если кочевники не варят козий сыр, я сварю его сама. Козий сыр. Только он имел сейчас значение. Я стерплю даже волков ради того, чтобы его раздобыть.

Пять кибиток-carvachi и три маленьких шатра были расставлены широким полукругом, а напротив возвышался один большой шатер. Кроме них в стане не было ничего постоянного. Вся эта пестрота, разнообразие, удивительные формы carvachi, все эти колокольцы, что покачивались на каждой ветке, казалось, созданы здесь и сейчас, по наитию или по настроению.

Остальные уже спешились, и кочевники высыпали им навстречу. Один из мужчин с силой хлопнул Гриза по спине и протянул ему маленькую фляжку. Гриз, запрокинув голову, отпил из нее изрядный глоток, закашлялся, потом вытер губы рукавом, и оба они рассмеялись. Да, Гриз смеялся. Кочевников разных возрастов оказалось больше дюжины. Из большого шатра выглянула старуха с двумя белоснежными косами, свисавшими ниже пояса. Приглядевшись, она заковыляла к вновь приехавшим.

Подъехали и мы с Каденом. Все взгляды обратились в нашу сторону, но как только увидели меня, улыбки исчезли с лиц, будто их стерли.

– Слезай, – тихо сказал мне Каден. – Опасайся седой старухи.

Опасаться старушки? Мне, которая путешествует в компании головорезов? Он, должно быть, пошутил.

Я соскочила с лошади и подошла к Гризу и Малику.

– Привет, – сказала я. – Я Лия. Принцесса Арабелла Селестина Идрис Джезелия, первая дочь дома Морриган, выражаясь точнее. Меня похитили, так что я здесь не по своей воле. Но все это сейчас неважно и может потерпеть. Скажите, не найдется ли у вас ломтика козьего сыра и кусочка мыла?

Они смотрели на меня с отвалившимися челюстями, но тут старуха с серебряными косами протиснулась вперед, расталкивая собравшихся.

– Вы же слышали, что она сказала, – нетерпеливо и раздраженно проговорила женщина с сильным акцентом. – Дайте же девушке козьего сыра. До мыла очередь дойдет позже.

Кочевники заулыбались, повторяя мои слова. Они посмеивались с таким видом, будто я все это придумала, пошутила. Я почувствовала руки у себя на локте, на спине, какой-то ребенок, обхватив, тянул меня за ногу – все вместе они подталкивали меня к большому отдельно стоящему шатру. Это кочевой народ, напомнила я себе, это не венданцы. Они не присягали на верность ни одному из королевств. И все же, с варварами они держались очень приветливо. Они хорошо знали друг друга, и я не была уверена, что мне вообще поверили. Может, они и улыбаются, но я же не придумала неловкую настороженную паузу, повисшую сначала. Однако на время я решила забыть обо всем, как и обещала. Сначала вкусная еда. Настоящая еда. Боги мои, у них и правда есть козий сыр. Я поцеловала пальцы и в благодарном жесте воздела руку к небесам.

Изнутри шатер выглядел примерно так же, как и снаружи. Пол и стены представляли собой мозаику из ковров и цветистых тканей, а по периметру были навалены подушки разного размера. Все они различались по цвету и форме. С шестов, на которых держалась крыша, свисало несколько стеклянных светильников, и среди них тоже не было двух одинаковых. Стены были увешаны разномастными гирляндами и прочими украшениями. Меня усадили на мягкую подушку из розового шелка, и я чуть не застонала от удовольствия – я и забыла о том, что на свете есть уют и удобства. Со вздохом я прикрыла глаза, позволив себе полностью отдаться этим ощущениям…

Кто-то приподнял мои волосы, и я мгновенно открыла глаза. Рядом стояли две женщины, они перебирали мои пряди и сочувственно качали головами.

– Neu, neu, neu, – заговорила одна огорченно, будто сожалея о допущенной ужасной несправедливости.

– Cha lou útor li pair au entrie noivoix, – обратилась другая ко мне.

Язык был не венданский и, разумеется, не морриганский. Я уловила в нем какие-то отголоски обоих, а также других наречий, но это не удивило меня – ведь они скитальцы и с удовольствием подхватывают все, что плохо лежит, если судить по шатру. Это могло сказаться и на языке. Похоже, его они собирали точно так же, таская крохи отовсюду и собирая их воедино.

– Простите, – я развела руками, – я не понимаю вас.

Женщины тут же перешли на мой язык, не замешкавшись ни на миг.

– С твоими волосами придется много повозиться.

Я тоже взяла одну прядь и почувствовала в волосах колтун. Я не расчесывала волосы уже много дней. Это казалось неважным, необязательным. Я поморщилась при мысли, что выгляжу, должно быть, как дикий зверь. Как варвар.

Одна из них наклонилась и ласково обняла меня за плечи.

– Не нужно огорчаться. Мы этим займемся, позже, как сказала Дихара, – после того, как ты поешь.

– Дихара?

– Старуха.

Я кивнула, отметив про себя, что та не вошла в шатер вместе с остальными. Не было здесь и Кадена с остальными, а когда я поинтересовалась, где они, очаровательная полненькая женщина с большими жгуче-черными глазами ответила:

– А, мужчины, они первым делом должны воздать почести Богу Зерна. Боюсь, мы их не скоро увидим.

Остальные засмеялись. Мне было сложно себе представить, чтобы Гриз, Малик и Финч воздавали почести хоть кому-то. С другой стороны, Каден искусный лжец. Таким, как он, ничего не стоит сладкими речами восхвалять бога, обдумывая при этом, как бы выкрасть у его идола глаза из драгоценных камней.

Хлопнул полог, закрывавший вход в шатер, вошла девочка не старше Эбена, с большим подносом и села у моих ног. Я проглотила слюну. От одного взгляда на еду у меня до боли свело челюсти. На блюдах. Настоящих кованых блюдах. И вилки, точнее, чудеснейшие маленькие вилочки с цветочным узором, вьющимся вокруг рукояток. Эти люди бродяжничали с большими удобствами. Я не могла отвести глаз от блюда с козьим сыром, маленького, с наперсток, фарфорового кувшинчика с медом, корзинки с тремя румяными булочками, большой миски морковного супа и горки сушеных ломтиков картофеля, подсоленных и хрустящих. Я ждала, чтобы кто-то начал трапезу, но все женщины сидели не шевелясь и смотрели на меня – пока, наконец, я не осознала, что все это для меня одной.

Из уважения я торопливо произнесла поминовения и принялась за еду. Пока я ела, женщины переговаривались, то на своем языке, то на моем. Девочка, которая принесла мне поднос, сказала, что ее зовут Натия, и засыпала меня вопросами, а я отвечала ей с набитым ртом. Я изголодалась и, даже не пытаясь скрыть свой волчий аппетит, облизывала пальцы, тряслась над каждым вкусным кусочком. В какой-то момент я почувствовала, что могу заплакать от благодарности, но слезы помешали бы мне продолжать этот праздник.

Вопросы Натии были разнообразны – от моего возраста до того, какую еду я больше всего любила дома, но когда она спросила: «А ты правда принцесса?», разговоры в шатре вдруг стихли, и все выжидательно повернулись ко мне.

Что ответить?

Несколько недель назад я отреклась от своего титула, убежав из Сивики и строго-настрого запретив Паулине вспоминать про обращение «Ваше королевское высочество». Сейчас я уж точно не похожа на принцессу и вела себя не как особа королевской крови. И все же я только что, когда мне это было удобно, с легкостью вернула титул из ссылки. Я вспомнила слова Вальтера: Ты всегда останешься собой, Лия.

Я протянула руку, взяла Натию за подбородок и кивнула.

– Но ты не ниже меня – ведь ты принесла мне такое прекрасное угощение. Я очень тебе благодарна.

Девочка улыбнулась и смущенно опустила длинные черные ресницы. На щеках у нее появился румянец. В шатре снова зазвучали голоса, а я взяла с блюда последнюю булочку.

Накормив до отвала, меня повели в другой шатер и, как и обещали, занялись моими волосами. Над ними пришлось изрядно потрудиться, но женщины не теряли терпения, а их руки оставались нежными. Пока двое вычесывали каждую прядь, остальные готовили мне ванну, заполняя водой, согретой на костре, большое медное корыто. Я заметила, что время от времени они косились на меня. Я была для них диковинкой. Может даже, у них никогда прежде не было гостей женского пола. Когда ванна была наполнена, я поспешно разделась, не задумываясь о том, что кто-то может увидеть мою наготу. Окунувшись, я закрыла глаза, позволив женщинам втирать масла и травы в мою кожу и в волосы, и молила богов: если мне суждено умереть в этом путешествии, пусть это случится сейчас.

Конечно, моя кава привлекла внимание женщин, они назвали ее татуировкой – которой она, собственно говоря, и стала. Ничем она больше не напоминала временное украшение. Они рассматривали рисунок, трогали его пальцами, хвалили и называли удивительным. Я улыбалась. Мне было приятно, что кому-то он нравится.

– И краски, – сказала Натия. – Такие красивые.

Краски? Не было никаких красок. Только линии охристо-ржавого цвета – и я решила, что их и имеет в виду девочка.

Снаружи донесся чей-то крик, и я привстала. Женщина по имени Рина мягко толкнула меня обратно в воду.

– Ничего страшного, это всего лишь мужчины. Они вернулись с горячих источников, где возносили благодарения, и, скорее всего, еще всю ночь будут продолжать свои обряды в шатре.

Мужчины вели себя приличнее, чем я ожидала. Оживленные выкрики вскоре смолкли, и ничто больше не мешало мне наслаждаться ванной. Мне было не по себе при мысли, что придется натягивать на себя грязные лохмотья, но, когда я вытерлась, женщины стали наряжать меня в другие одежды, доставая и прикладывая разные юбки, шали, блузки и бусы – словно одевали ребенка. Когда они закончили, я снова почувствовала себя принцессой – принцессой кочевого племени. Рина повязала мне голову шелковым синим шарфом с изысканными серебряными бусинками по краю. Она так умело его наложила, что ниточка бус качалась у меня точно посреди лба.

Закончив, она отступила и, наклонив голову набок, оценивающе посмотрела на свое произведение.

– Теперь ты меньше похожа на волчицу, а больше – на девушку из Племени Годрель.

Племя Годрель? Я опустила взгляд вниз, на ковер с цветочным орнаментом. Годрель. Слово казалось таким знакомым, как будто чье-то имя, которое я произносила раньше. «Годрель», прошептала я вслух, пробуя слово на вкус – и вдруг вспомнила.

Ve Feray Daclara au Gaudrel.

Таким было название одной из книг, похищенных мной у королевского книжника.