Глава тридцать четвертая

Я бродила одна по главной улице, не торопясь, глазея на состязания и игры, сравнивая с тем, как проходили они в Сивике. Некоторые забавы в Терравине были неповторимы – например, ловля живых рыбок голыми руками в фонтане на площади – но и здесь, как в Сивике, все они имели происхождение от древних Выживших. Хотя дева Морриган после долгих скитаний привела их в новую землю изобилия, путь был труден. Многие умерли, и только самые выносливые, ловкие и изобретательные все преодолели, так что в играх отражены были те самые способности, что позволили им выжить – например, умение поймать рыбу, если под рукой нет лески и крючка.

Я подошла к большой огороженной канатами площадке, на которой были расставлены препятствия, сооруженные из бревен и пары телег. Это состязание было посвящено эпизоду из Писания, в котором дева Морриган вслепую проводит Выживших через полное опасностей ущелье, и им помогает вера в ее дар. Участникам завязывали глаза, раскручивали и предлагали пройти из одного конца поля до другого. Давным-давно в Сивике, когда я еще была совсем девчонкой, это испытание было моим самым любимым. Я неизменно выигрывала у братьев, приводя в умиление зрителей – кроме разве что нашей матери. Заинтересовавшись, я стала пробираться к канатам, как вдруг кто-то вырос прямо у меня на пути, так что я ткнулась ему в грудь.

– Кого я вижу! Разрази меня гром, если это не дерзкая девчонка из таверны.

От неожиданности я попятилась и только потом подняла глаза. Перед мной стоял гвардеец, которого я отчитала несколько недель назад в таверне. Похоже, его до сих пор мучила жгучая обида. Он шагнул ко мне, готовый отомстить. А меня снова охватило негодование. Это же солдат армии моего собственного отца! В первый раз с тех пор, как я покинула Сивику, мне захотелось признаться, кто я такая. Смело заявить об этом во всеуслышание и посмотреть, как бледнеет и трясется этот негодяй. Воспользоваться своим положением, чтобы раз и навсегда поставить его на место – но у меня больше не было этого положения. Да и жертвовать новой жизнью из-за такого, как он, я не желала.

Он подошел еще ближе.

– Если вы хотите меня запугать, – хладнокровно заговорила я, – хочу сразу сказать, что ползучие твари мне не страшны.

– Ах ты, грязная маленькая…

Он занес руку для удара, но я оказалась проворней. Он остановился, глядя на нож, появившийся в моей руке.

– Только посмей, тронь меня хоть пальцем. Боюсь, мы оба пожалеем. Это испортит праздник всем людям вокруг, потому что – предупреждаю – я отрежу первое, что попадется под руку, хотя бы даже кое-что совсем ничтожное.

Я выразительно посмотрела на его ширинку.

– Наша встреча может обернуться большой бедой.

Лицо солдафона исказила ярость. Это только раззадорило меня.

– Но не огорчайся, – я приподняла край куртки и вернула кинжал в ножны. – Обещаю, мы еще встретимся на узенькой дорожке, и уж я позабочусь о том, чтобы устранить различие между нами. Ходи с опаской: в следующий раз я застану тебя врасплох.

Мои слова были безрассудны и запальчивы, мною двигали отвращение и то, что среди сотен людей я чувствовала себя в безопасности. Но, безрассудные или нет, мои слова попали в точку и подействовали, как удар сапога под зад, заставив труса поджать хвост.

Злобная гримаса превратилась в натянутую улыбку.

– Что ж, тогда до новой встречи, – выдавил из себя гвардеец, потом кивнул и пошел своей дорогой.

Глядя ему вслед, я пальцем проверила кинжал под курткой. Теперь я легко могла его достать, даже если прижать мне руки к бокам, к тому же на бедре ножны были не так заметны, по крайней мере, под тонким летним платьем. Мой недруг скрылся в толпе. Оставалось только надеяться, что его срочно отзовут в полк или, если боги справедливы, лошадь разобьет ему голову копытом. Я не знала его имени, но твердо решила рассказать о нем Вальтеру. Может, брат сумеет как-то разыскать и приструнить подлеца.

Несмотря на его зловещую улыбку, намекающую на неприятный для меня исход следующей встречи, я ощущала душевный подъем. Есть вещи, которые обязательно нужно говорить. Я прыснула, вспомнив собственную вспышку, а потом отправилась попытать счастья с повязкой на глазах и не такими опасными препятствиями.

Колокол Сакристы ударил один раз, отмечая середину часа. Скоро могли вернуться Рейф и Каден, но мне нужно было еще кое-куда заглянуть, и сегодня, пожалуй, случай для этого был самый подходящий.

Я поднялась по ступеням к двери святилища. Между каменными колоннами дети играли в догонялки, а их матери ждали в тени портика, но внутри почти никого не было, ведь вчерашний день был полностью посвящен молитвам – на это я и надеялась. Войдя, я села на скамью в заднем ряду, подождала, пока глаза привыкнут к тусклому свету, и огляделась. На первом ряду сидел какой-то старик. Две старушки сидели рядышком в середине, а в алтаре певчий, преклонив колени, громко возносил благодарственные молитвы богам. Кроме них не было ни души. Даже жрецы, по всей вероятности, отдавали должное праздничным угощениям в городе.

Осенив себя положенными знаками поминовения, я тихонько отошла назад и незаметно проскользнула на темную лестницу. При всех Сакристах имелись архивы, где хранились различные тексты Морригана и других королевств. Жрецы были не только служителями богов, но и учеными книжниками. Однако, по закону королевства, другим людям разрешалось знакомиться с иностранными текстами не раньше, чем они будут одобрены гильдией книжников Сивики, которые удостоверяли их подлинность и оценивали значимость. За всем этим надзирал королевский книжник, стоявший во главе гильдии.

Лестница была узкой и крутой. Я поднималась по ступеням, одной рукой касаясь каменной кладки, и прислушивалась. Когда, наконец, я оказалась в длинном коридоре, там было так тихо, что я окончательно убедилась: Сакриста пуста. Передо мной были дверные проемы, занавешенные тяжелой тканью. За шторами открывались пустые комнатушки, но в конце была широкая двустворчатая дверь.

Здесь. Я вошла.

Большая, но тесно заставленная комната. Библиотека была не такой внушительной, как у книжника в Сивике, но все же достаточно обширной, так что поиски потребовали бы времени. Здесь не было ни мягких ковров, ни роскошных бархатных драпировок, которые поглощали бы звуки, потому я старалась тихо передвигать стулья, на которые забиралась, чтобы дотянуться до верхних полок. Я уже успела просмотреть почти все, не обнаружив ничего любопытного, но под конец наткнулась на небольшой томик размером с мужскую ладонь. «Венданский разговорник и описание обычаев». Что это – уж не руководство ли для жрецов по предсмертным напутствиям для варваров?

Я сдвинула соседние книги на верней полке так, чтобы зазор между ними не бросался в глаза, и полистала книжонку. Она определенно пригодится мне для расшифровки венданской книги, которую я стянула у книжника, но изучение безопаснее продолжить в другом месте. Я расстегнула куртку и засунула книжку за пазуху, под платье – это был самый безопасный, хотя и малоприятный способ вынести ее из Сакристы. Одернув и поправив одежду, я собралась уходить.

– Я и сам дал бы ее вам, Арабелла. Не стоило воровать.

Я так и застыла, спиной к неожиданному собеседнику, не зная, что предпринять. Стоя на стуле, я медленно обернулась и увидела в дверном проеме жреца – того самого, что так внимательно рассматривал меня вчера.

– Теряю хватку, – заметила я. – Раньше я могла пробраться в комнату, взять что захочу и удалиться так, чтобы никто не хватился.

Жрец закивал.

– Да, когда мы не используем свои дары, они нас покидают.

Слово дары тяжело прогрохотало в ушах, мне ясно было, что вкладывает в него жрец. Я упрямо вздернула голову.

– Некоторые дары мне не были даны, а нельзя потерять то, чего не имеешь.

– Тогда вы призваны применять те, которые имеете.

– Вы меня знаете?

Он улыбнулся.

– Я никогда вас не забуду. Я тогда был моложе – один из двенадцати жрецов, которые проводили обряд вашего посвящения. Вы визжали как резаный поросенок.

– Видимо, уже в младенчестве я знала, куда заведет меня посвящение.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Вы знали.

Я посмотрела на него. Черные волосы на висках уже побелила седина, но бодр и активен, по жреческим меркам он был совсем еще молодым. На нем было традиционное черное облачение с белым капюшоном, и все же он совсем не был похож на жреца. Он предложил мне сойти на пол, чтобы продолжить беседу, и направился к двум креслам у круглого витражного окна.

Мы сели, и проникающий из окна розовый с синим свет окрасил нам плечи.

– Какую же книгу вы выбрали? – спросил жрец.

– Отвернитесь.

Он так и сделал, и я извлекла из-под платья томик.

– Вот эту, – сказала я, протягивая книгу ему.

Жрец повернулся.

– Венданская?

– Мне интересен язык. Вам он знаком?

– Всего несколько слов. Я никогда не встречал варваров, но иногда солдаты привозили необычные сувениры: слова, которые нельзя повторить в Сакристе. – Жрец взял из моих рук книгу, перевернул несколько страниц. – Гм. Я и не знал о ней. Видимо, в ней приведены только расхожие фразы – это не учебник венданского языка.

– А другие ваши жрецы – есть среди них кто-то, кто говорит по-вендански?

Он отрицательно покачал головой. Меня это не удивило. Варварский язык был в Морригане чем-то столь же далеким и чуждым, как луна, а внимания ему уделялось и того меньше. Варвары редко попадали в плен, а если это случалось, хранили молчание. Однажды взвод Регана вез на заставу такого пленника, и по словам брата тот за всю дорогу не произнес ни слова. Он был убит при попытке к бегству, и только перед смертью пробормотал что-то непонятное. Слова застряли у Регана в памяти, хоть он и не понимал, что значит эта тарабарщина – Kevgor ena to deos paviam. Реган рассказал, что пленник потряс его тем, что после нескольких дней молчания повторял эту фразу снова и снова, пока, наконец, не затих навсегда.

Жрец протягивал мне книгу.

– Зачем вам потребовалось знать язык далекой страны?

Я положила томик на колени, провела пальцами по тисненой кожаной обложке. Верни то, что украла.

– Давайте просто назовем это разносторонними интересами.

– Вам что-то известно?

– Мне? Мне совсем ничего не известно. Как вы знаете от Паулины, я теперь простая беглянка. У меня не осталось никаких связей с королевской короной.

– Существует много видов знания.

Ну вот, опять он о том же. Я тряхнула головой.

– Я не…

– Поверьте в свои дары, Арабелла, какими бы они ни были. Иногда дар требует великой жертвы, и все же невозможно бесконечно отворачиваться от него – как невозможно заставить свое сердце не биться.

Мое лицо окаменело. Я не позволю давить на себя.

Мой собеседник откинулся на спинку кресла, непринужденно закинул ногу на ногу – совсем не благочестивая жреческая поза.

– Вы знали, что гвардия выступила в поход по верхней дороге? – спросил он. – Двухтысячное войско движется к южным границам.

– Сегодня? – я не смогла скрыть удивления. – Во время святых дней?

Он кивнул.

– Сегодня.

Я отвернулась и стала водить пальцем по завитку на резном подлокотнике. Это не простая ротация войск. Переброска такого количества военных, тем более в дни торжеств, не требовалась, если только речь не шла о реальной угрозе. Я припомнила, что говорил мне Вальтер. Налетчики творят настоящий разбой на границах. Но он сказал и другое. Мы их сдержим. Как всегда.

Вальтер был полон уверенности. Разумеется, переброска войск не более чем превентивная мера. Не более чем демонстрация силы, как называл это Вальтер. Количество и время были необычными, но учитывая, что отцу важно не уронить достоинства перед Дальбреком, он мог решиться на то, чтобы погрозить всем своей мощью, как кулаком. Две тысячи воинов – это убедительный кулак.

Я встала.

– Итак, я могу взять книгу?

– Да, – ответил жрец с улыбкой.

И это все? Просто «да»? Он подозрительно сговорчив. Ничто не дается нам даром. Я подняла бровь.

– Так на чем мы остановимся?

Тонкая усмешка исчезла с его губ. Он встал, посмотрел мне в глаза.

– Если вы о том, намерен ли я доложить о вашем присутствии, я отвечу отрицательно.

– Почему? Вас могут обвинить в измене.

– То, в чем призналась мне Паулина, не подлежит разглашению – тайна исповеди. Вы же ни в чем не признались кроме того, что зашли за книгой. А я видел принцессу Арабеллу лишь много лет назад, крикливым младенцем. Должен заметить, с тех пор вы несколько изменились, разве что голос такой же звонкий. Никто не поверит, что я мог бы вас узнать.

Я осторожно улыбнулась, все еще пытаясь разгадать его.

– Но почему так?

Усмехнувшись в ответ, жрец сморщил лоб.

– Семнадцать лет назад я держал в руках плачущего младенца, девочку. Я поднял ее, молясь богам о том, чтобы они защищали и хранили ее, и поклялся, что буду делать то же. Я не глуп. Я держу слово, данное богам, а не людям.

В нерешительности я смотрела на него, не зная, что сказать. Истинный святой, преданный богам?

Положив мне руку на плечо, он повел меня к двери, предложил обращаться к нему, если мне захочется посмотреть другие книги. Уже в коридоре он шепнул мне на ухо: «Я ничего не расскажу об этом другим жрецам. У нас с ними могут разойтись представления о том, что такое верность. Вы меня понимаете?»

– Безусловно.

Колокол Сакристы прозвонил снова, возвещая на этот раз о наступлении полудня. У меня урчало в желудке. Стоя в глубокой тени северного портика, я просматривала книжку.

Kencha tor ena shiamay? Как твое имя?

Bedage nict. Выходи.

Sevende. Скорее.

Adwa bas. Садись.

Mi nay bogeve. Не двигайся.

Это больше всего походило на список команд, которые солдаты отдают пленным, но позже я еще посмотрю подробнее. Возможно, это поможет мне разобраться в другой маленькой книжечке из Венды. Я захлопнула томик, спрятала его под одеждой и, выйдя на свет, осмотрелась. В толпе гуляющих я заметила отливающую золотом голову Паулины в венчике из розовых цветов. Я уже хотела ее окликнуть, как вдруг над ухом раздался чуть слышный шепот.

– Наконец-то.

Кожу обдало теплом. Рейф вплотную прижался сзади к моей спине и провел пальцем по плечу и руке.

– Я уж думал, нам никогда не удастся остаться одним.

Его губы заскользили по моей щеке. Я прикрыла глаза, пытаясь унять дрожь.

– Мы и сейчас не одни. Разве не видишь, прямо перед нами люди, весь город!

Он обнял меня за талию одной рукой, большой палец поглаживал мне бок.

– Нет, я не вижу никого и ничего, только это… – он поцеловал меня в плечо, а потом провел губами вверх, пока не уткнулся в ухо, – …и это… и еще это.

Я обернулась, и наши губы встретились. От Рейфа пахло мылом и свежей хлопковой тканью.

– Нас могут увидеть, – задыхаясь от поцелуев, выговорила я.

– Так что же?

Меня это тоже не слишком беспокоило, но все же я потянула его поглубже в тень, хотя среди белого дня и это местечко трудно было назвать укромным.

Уголок его рта вздернулся в усмешке.

– Вот незадача, никак нам не уединиться. Всего минутка вдвоем, зато целый город глазеет на нас.

– Сегодня вечером будет угощение и танцы, и много укромных мест, где можно от всех затеряться. И уж тогда мы друг друга не упустим.

Рейф серьезно, даже торжественно посмотрел на меня, обхватив за талию обеими руками.

– Лия, я… – и резко остановился на полуслове.

Я не знала, что подумать. Мне казалось, возможность встретиться вечером должна была его обрадовать.

– В чем дело?

Но на его лицо уже вернулась прежняя улыбка, и он кивнул.

– Так значит вечером.

Мы догнали Паулину, а чуть позже и Каден присоединился к нам. Схваток в грязи больше не было, но соперничество молодых людей было очевидно во всем, от ловли рыбы до разжигания костра и метания топоров в цель. Каждый раз Паулина выразительно закатывала глаза, как бы говоря: «Ну вот, опять». Я в ответ только разводила руками. Я с детства привыкла к соперничеству братьев, да и сама любила помериться с ними силами, но у Рейфа и Кадена это, кажется, зашло слишком далеко. Наконец, голод оказался сильнее, и оба парня отправились на поиски копченой оленины, которая умопомрачительно благоухала на всю ярмарку. Мы же с Паулиной, набрав полные руки сладостей, продолжали прогулку. Увидев площадку для состязаний в метании ножа, я протянула Паулине свою булочку в апельсиновой глазури, которую она тут же надкусила. К ней вернулся прежний аппетит.

– Хочу попытать себя в этом, – сказала я подруге и направилась к входу.

Ждать не пришлось, я сразу заняла место рядом с тремя другими участниками – я была единственной девушкой. Перед нами в пятнадцати футах были установлены мишени – большие, размеченные краской древесные спилы. Такие неподвижные мишени я любила особенно. Перед каждым из нас на столах лежало по пять ножей. Я осмотрела их, взвесила на руке, оценивая вес. Все они были тяжелее моего кинжальчика и, конечно же, не так идеально сбалансированы. Ведущий объяснил, что мы все должны метать ножи одновременно, по его команде, пока не будут исчерпаны все пять попыток.

– Возьмите оружие. Приготовьтесь…

Он смотрит.

От этих слов меня словно окатили холодной водой. Я начала вглядываться в толпу за канатами. За мной следили. Я не знала, кто, но это неважно. За мной следили не сотни зевак, окруживших площадку, а только один.

– Бросок!

Я промедлила, но сделала бросок. Мой нож ударился о край мишени и упал на землю. Ножи всех остальных участников вонзились в деревянные круги: один в кору с самого края, второй в наружное белое кольцо, третий в синее. В центральный красный круг не попал никто. Мы едва успели схватить по ножу, как прозвучала команда: «Бросок!»

Мой нож с громким дзынь наискось полоснул по внешнему белому кольцу, но не упал и остался в мишени. Уже лучше, но ножи оказались грубыми и ужасающе тупыми.

Он смотрит. От этих слов по шее побежали мурашки.

– Бросок!

Мой нож пролетел мимо цели, плюхнувшись в грязь позади мишеней. Мое недовольство собой росло. Отвлекли? Это меня не извиняет! Вальтер столько раз говорил мне об этом. Надо учиться противостоять тому, что отвлекает, это только вопрос тренировок. В реальной жизни, если придется метать нож, враг не станет вежливо ждать второй попытки – а попытается тебя разоружить.

Смотрит… смотрит.

Я встала в стойку, зафиксировала плечо и расслабила руку.

– Бросок!

На этот раз нож воткнулся в границу между синим и белым. Оставался последний нож. Я снова посмотрела на толпу. Смотрит. Я чувствовала издевку, насмешливый взгляд, потешающийся над моими жалкими попытками поразить мишень – но не могла разглядеть лицо, то лицо.

Смотришь? Так смотри, подумала я, чувствуя, что закипаю.

Я приподняла подол.

– Бросок!

Мой кинжал рассек воздух так стремительно и чисто, что его путь трудно было проследить. Он вонзился в красный круг, в самый центр. Из двадцати бросков четырех участников это было единственное попадание в красную зону. Озадаченный ведущий еще раз осмотрел мишень и объявил, что дисквалифицирует меня. Но дело того стоило. Я обежала глазами зрителей, стоящих за ограждением, и заметила, как один из них торопливо выбирается из толпы. Тот самый солдат? Или кто-то другой?

С последним броском мне просто повезло. Я это знала, но не знал тот, кто смотрел.

Я подошла к мишени, вытянула из нее свой кинжал с рукоятью, украшенной драгоценностями, и вернула его на место в ножны. Начну тренироваться, как обещала Вальтеру. Больше никаких бросков наудачу.