Глава 12
Пятнадцатикилограммовый беспилотник по весу и размаху крыльев был чуть больше крупного кондора… которые в Арктике не водились.
Двигатель летательного аппарата, питаемый водородной смесью, с высоты 5 тысяч метров услышать при всём желании было невозможно. Разглядеть ползущую по небу машину (машинку) — если только целенаправленно блуждать по небу хорошей оптикой.
В этот раз оператор перебрался с юта в малый конференц-зал, где собрался штаб, а капитан, поглядывая то в планшет, то на большой экран, где дублировалась трансляция видеоизображения, мог напрямую давать команды куда направлять "птичку".
С пяти километров камера представляла широкий обзор.
Первое, что бросалось в глаза — раскинувшиеся берега и возвышенности Новой земли. Пустынные, покрытые снегом и по своему величественные, уходящие, теряющиеся в стороне "норда".
Следом внимание на цепочку кораблей эскадры Рожественского — тёмный штрих-пунктир на светлом фоне. Изображение чуть поплыло, приближаясь, показывая уже выраженные обводы бортов, тёмные угловатые убелённые инеем очертания надстроек.
Умеренный трубный дым, сносит, веет в сторону. Как будто караван стал "на перекур". Пройдя, кстати, едва ли чуть больше половины длинны пролива.
Оператор потянулся за подробностями — снова засучил джойстиком сужая фокус, но Черто #769;в отрицательно мотнул головой:
— На обратном пути. Покажи сначала мне "британца", затем повиси — прикинем диспозицию.
Через минуту в поле зрения показалась чистая вода, контрастирующая с кромкой льдов и нередкими вкраплениями отколовшихся, дрейфующих кусков.
Справа оттеняло базальтом островов Новой земли.
И совсем недалеко от береговой черты (так казалось с высоты) стоял крейсер. Его серый силуэт можно было бы принять за один из скальных огрызков, если бы не всё тот же демаскирующий дым из труб.
— А ведь он просто прикрывается от айсбергов сушей…, - догадался старпом, — особо не рискует, чтоб и на рифы не налететь. Но очень удобная позиция.
— Да чё там…, - предположил начбезопасности, — дальномеры имеет, где Рожественский шёл засёк, вот и держится в пределах. И в лёд не лезет.
— Он вообще, очень осторожный…, это английский капитан, — задумчиво согласился Черто #769;в.
— Так я чём и говорю! Почему бы нам прагматичностью сакса не воспользоваться! — Тут же стал аргументировать в своём ключе Шпаковский, — парой-тройкой бочек напалма мы его естественно не утопим. Но серьёзный пожар даст понять, что "пора и честь знать" и валить на Альбион подобру-поздорову. А что "вертушкой" нашумим, так больше её, даже при ледовой разведке, и не использовать. Вон беспилотники навороченные какие….
Капитан промычал что-то нечленораздельное, сверяя картинку "с неба" с разложенной тут же штурманской картой. Постучал пальцем по точке на экране, затем показал то же самое место на топографии, мэкнув ещё раз, поднимая глаза на подчинённых. Заговорил медленно, с расстановкой:
— Мда, вот тут — остров Логинов! Сюда вертолом доставить бочки. Только не напалма вашего, а чтоб зажечь и коптило конкретно. Тут нашим химикам несложно будет….
К сожалению, всё-таки от заманчивой версии, когда сам англичанин известит, что эскадра застряла, придётся отказаться. Сиречь — выводим караван ночью. Край — поэтапно.
Объясняю! Если мы будем не успевать, северный ветер с коптильни на острове как раз дымом закроет наш отход. Для запала ребят подберите …, наверное, из морпехов. Команда на поджиг по рации.
И ещё! Подумайте о вероятности, что крейсер может и всандалить по острову из чего-нибудь. Он-то гад рядышком будет. Так что…. чтоб горючка и наши за скалами сидели! Прятались. Дыму всё ровно откуда клубиться.
И не надо на меня смотреть такими кислыми лицами! Тоже мне "радикальный блок непримиримых".
Всё! Не обсуждается. Только, блин, тёрок нам с Рожественским…, с царём… и в довершении с Англией не хватало!
Шпаковский лишь прожужжал едва слышно, что-то типа: "пожалел англичашек. Они бы с нами не церемонились" и быстро переключился, теперь цепляясь упрямством за новые обстоятельства:
— А если они с "Бервика" э-э-э, десант малый на шлюпках до припая, потом по льду пёхом…? Застукают наших….
— Ну, чего ты начинаешь? — Спокойно возразил капитан, — сам же говорил — не резкий этот англичанин. Пальнуть из пушкаря это еще, куда ни шло. И то притянуто мной за уши. А переться по полыньям…. Не станут.
— Андрей Анатольевич! Товарищ капитан! — "Умники" из "Сокола" так и не определились с субординацией… жутко смущались…, и как подозревал начбезопасности, регулярно где-то изыскивали пойло. От этого их "застенчивость" выглядела весьма характерно.
— Что? — Почти в два голоса спросили кэп и помощник.
— Гляньте…, - соловел глазами спец, кивая тыковками на экран.
"Моторчик" уже возвращался на базу, проходя над эскадрой, исправно транслируя….
— Не понял…, стреляют что ль?
Замыкающий броненосец вспыхивал белыми пороховыми бутонами … и что самое поразительное — били рядом! Около корабля взбивались характерные… не султаны взрывов, как в воде, а взметалось ледовое пылекрошево с дымом от детонации.
— Спасение утопающих — дело самих…. Они чего это — решили лёд вокруг обколоть пушками и сами выбираться?
— Ерунда какая, — в голосе капитана озадаченность и недоумение.
Джойстик вывел на максимальное приближение и стали заметны чёрные точки на льду — люди. Людское движение было заметно и на палубе броненосца.
— Запросите Рожественского! Что это у них происходит?
Продолжали смотреть на экран. Надстройка корабля снова обелился пороховым дымом, но заметить, куда стреляли, не удалось. Затем внизу всё прекратилось — выстрелов больше не наблюдалось. Исчезли со льда и человечишки.
Тренькнул телефон. Кэп поднял трубку — звонили с радиорубки, сухо отчитавшись:
— На флагмане подтвердили приём.
— Ага, — Андрей Анатольевич понимал, что на "Суворове" цепочка от телеграфистов, с дешифровкой, и вестовым к командующему займёт какое-то время.
"Опять же с нормальной реакцией Зиновия. Наш адмирал кажется, злонамеренно порой не реагирует на телеграммы. Либо отвечает с нарочитым запозданием".
Естественно не стал суетить, что "как только придёт ответ, так сразу…" — это само собой. А вспомнил ещё о более неприятных непонятках со связью — передатчик, отосланный в Петербург молчал. А так же два дня не удавалось связаться со "Скуратовым". До этого Престин как минимум раз в сутки производил контрольный радиообмен.
И об этом Андрей Анатольевич тоже не стал спрашивать, зная, что было бы что, немедленно известили.
* * *
Именно в этот час вице-адмирал Дубасов составлял подробный отчёт о чрезвычайном и трагическом происшествии для отправки курьером фельдъегерского корпуса.
Вслед за срочной и короткой телеграммой. В столицу. Лично императору.
Регулярные посещения высокими чинами парохода "Скуратов" естественно не остались незамеченными. Первыми индикаторами были писаки всех мастей, крутившиеся вокруг да около. Тот инцидент с участием матроса и британских подданных закончился ничем (в плане дознания) — у иностранцев оказались влиятельные покровители в Петербурге и дипломатическое прикрытие. Так что жандармский ротмистр, хоть и имел особые полномочия, не смог (не успел) даже провести пристрастный допрос.
Потом весь видимый интерес к "Скуратову" подугас, перекинувшись на более весомые "персонажи".
Но после ухода эскадры Рожественского негласная охрана "объекта" стала докладывать о новых подозрительных и просто не в меру любопытных личностях.
Посовещавшись, Дубасов и ротмистр пришли к мнению, что выставлять наглядный вооружённый караул или ещё как-то усилить охрану — явно привлечь излишнее внимание.
Вице-адмирал в свою очередь предложил Престину снять пока радиостанцию пришельцев и поместить в более защищённом месте на берегу. Константин Иванович пообещал проконсультироваться по этому поводу с потомками, сославшись на возможные сложности с демонтажём. Как и на необходимость ежесуточной поддержки связи, пока не стабилизируется ситуация у Карских ворот.
Разговор этот произошёл ещё до того, как эскадра Рожественского застряла.
Ночью Дубасова разбудили, сообщив, что в порту пожар — горит "Скуратов".
Как не спешил, но на пристань вице-адмирал прибыл уже, когда огонь удалось погасить.
Здесь распоряжался жандармский ротмистр. По предварительному расследованию, удалось установить, что на пароход проникло двое посторонних. Почему на борту в это время оказался Престин, ещё предстояло выяснить, так как люди ротмистра осуществляли постоянное сопровождение капитана, в том числе и по городу, а так же приглядывали за членами экипажа. Но видимо проморгали.
Огонь вспыхнул именно в каюте, где находилась секретная аппаратура. При осмотре Дубасов обратил внимание, что она не только обгорела, но и была характерно изъедена кислотой. Что дало адмиралу повод предположить, что Престин ввиду угрозы секретности, успел вылить на неё содержимое бутылки со специальной жидкостью оставленной потомками как раз для подобной ситуации.
Это же подтверждали (по словам доктора осмотревшего раненого бессознательного капитана), следы на одежде и руках Престина.
"Скорей всего, Константин Иванович, не успевая, просто разбил бутылку об приборы, руками прикрывшись от брызг. И почему-то случился пожар. И если бы не пожар, шпионы, вероятно, что-то смогли бы унести и скрыться. А так — среагировала охрана, — адмирал пробежался взглядом по закопченной каюте, посчитав почерневшие, оплавленные блоки, — всё вроде бы на месте".
— Один убит. Одного удалось пленить, — ротмистр зыркал глазами, с подозрительным интересом оглядывая место происшествия, — при быстром допросе назвался поляком, но его пшеканье уж явно с английским акцентом. Опять британцы. Что ж им так тут намазано, а?
Адмирал словно и не услышал последнего вопроса жандарма, коротко указав на обгоревшие конструкции и провода:
— Это всё надо перевезти в другое место, предварительно заколотив от посторонних взглядов в ящики.
Вытирая смоченным платком никак не очищающиеся от копоти руки, Фёдор Васильевич мрачно смотрел, как жандармы выносили обёрнутые в парусину предметы палубу, где два плотника по-быстрому сколачивали тару. Далее всё сносили на берег и грузили в бричку.
Расстраиваться естественно было от чего. Адмирал уже мысленно составлял рапорт императору.
"А предварительно, с утра, надлежит отослать телеграмму. Связь с ледоколом (а через него и с эскадрой Рожественского) теперь только через радиостанцию, которая уехала в Петербург с царским поездом".
Фёдору Васильевичу хотелось держать руку на пульсе, а потому он посчитал, что, пожалуй, и ему лучше будет вернуться в столицу.
"Как бы повилять и убедить государя не слушать этих проклятых любителей всего английского, коих в его окружении предостаточно, включая ближайшую родню? Слыханное ли дело — беспардонность британских шпионов переходит всякие границы. И требует адекватного ответа, а не дипломатических протестов".
И только потом пришло осмысленное сожалении о жертвах этой шпионской войны:
"Убит один матрос, второй доставлен в больницу с ножевым ранением. И Престин…. Доктор на вопрос о его состоянии трагически покачал головой, констатируя: "помимо ожогов, пулевое ранение. Пулю удалось извлечь, но вряд ли он протянет долго".
Да-а, бедный Константин Иванович"!
Дубасов повернулся к подошедшему, откашлявшемуся, чтобы обратить на себя внимание, ротмистру.
— Ваше высокопревосходительство…, - начал тот и неожиданно заговорил более доверительно, — Фёдор Васильевич. Этот мнимый "поляк" при задержании был немного помят…, скажем так — ранен. Я вот подумал и хотел бы попросить — не упоминать его в рапорте. Или же доложить о двух убитых в перестрелке иностранных шпионах. Иначе мне опять ничего не дадут вызнать….
Адмирал чуть нахмурился:
"А ежели жандарм выпытает у этого головореза чего-то такого чего ему знать не положено"?
Однако быстро отбросил сомнения:
— "Чёрт побери, если уж англичанам что-то известно, чего уж от своих-то скрывать…".
Поэтому без какой-либо снисходительности, а с полным пониманием, кивнул, ожидающему ответа ротмистру:
— Да, конечно. Поддерживаю.
Неподслушанный разговор… разговоры.
Вертолётный ангар….
— А что, соляру на Логинов повезём в железных бочках? — Неодобрительно спросил Шабанов, глядя как "химики" чего-то доливали и смешивали.
— Нет, конечно. Потом перецедят.
В ангар заглянул Волков и, увидев стоящих в сторонке пилота с начальником безопасности, подошёл.
— А! А вот ещё один из "блока радикально-непримиримых", — скалясь, поприветствовал Шпаковский, — чего ты такой загадочный?
Морпех взглянул действительно немного заговорщически, и хоть в замкнутом помещении было довольно шумно, тихо предложил:
— А может на борт "Миля" пару бочек напалма всё ж прихватить…, в довесок?
Да попотчевать вражину ненароком?
— Э-э-э, лейтенант! Где твоя воинская дисциплина? — Однако в интонациях Шпаковского осуждения почти не слышалось. Скорей усмешка — он украдкой переглянулся с Шабановым, — скажу честно такая мысль в голове тоже проблудилась. Но если уж мы (!) начнём чудить с дисциплиной, то, чего ж ждать от остального экипажа…? Так что выкинь дурь из головы.
И где-то в районе второй палубы….
Возбуждённо и таясь:
— Есть тема, айда в курилку!
С сомнением и лёгкой досадой:
— Что-то дельное? По нашему… разговору?
— Да! — Добавил бы на радостях "чёрт возьми", но сдержался.
— Пошли, покурим на палубу…, - принимая с недовольством.
Наверху сходу трепыхнул картой на ветру:
— Смотри! Собираются сюда вертолом отправить пару че #769; лов, запалить дымовуху….
И пришлось разжевать смысл и цель, пока товарищ по устремлениям врубится:
— Я как узнал, сразу нас добровольцами, мляха, записал! Сечёшь! Остров Логинов, припай — всего ничего. А рядом английский крейсер. Дыма мы исправно замутим, хай подавятся. А на британца сигнал фонариком маякнём (ты ж в "морзянке" шаришь) — просвещённые… хы, причапают, нас заберут и вуаля — западная жизнь!
— Схарчат нас твои просвещённые….
— А мы языком трепать не станем, — в возбуждении даже не просёк безысходный (или уверенный) пессимизм собеседника, — всего не расскажем. Америкосы мы, и всё тут! Хорошая версия!
— Не прокатит, — попытка говорить на языке оппонента (уже оппонента) давалась с трудом, потому что аргументы выходили неубедительными, — дело заигралось слишком далеко и сложно. Да и чем тебе вариант кэпа плох. Перспективы….
А тот чутьём понял другой настрой напарника. Вспылил:
— Да меня бесит, когда за меня кто-то принимает решения! У меня это в крови….
— А чё, не так всегда было?
— Но не в этом случае! Системы нет! И мы на великом перепутье. Неужели ты не понимаешь?! Мои предки когда-то сбежали от шляхтичей, чтобы обрести вольницу. Их едва не охолопили москали. Они осели на Дону.
— Ты ж вроде в Кубани….
— Это потом…. В казаках….
— И чего ты тогда несёшь? Твои предки шашками да нагайками гоняли за царя-батюшку. А ты так и вовсе… кубаноид.
— Так ты чего, против? — Как и не заметив обидное словцо, — сдашь меня? Не забывай, у меня есть кое-что на тебя.
— Вот потому и не сдам. Не ссы. Но и дёргаться нам пока с ледокола, считаю неумно. Погоди время, освоимся, устаканится и решим.
Последнее произнёс умиротворяющее, что бы успокоить разгорячившегося собеседника. Зрачки у того сузились хищно и зло…. И рука странно замерла в кармане….
И определённо утвердился во мнении:
"Я имею дело с глупцом".
Рекою времени, как щепка плыть….
А они всё более натягивались, где тонко звеня в предвкушении, где лопаясь оборванными жизнями-надеждами… те самые надуманные "незримые нити" причин и следствий, что соединяли людские интересы и чаяния… группировок и отдельностоящих…, в логике необходимости и в глупых предрассудках, в традициях-инструкциях и в риске честолюбия.
Люди всегда умудрялись совмещать трезвый расчёт, с личным упрямством, явным и скрытым… с которым, даже понимая его неправильность не в состоянии совладать, вынашивая свои ошибки-бастарды.
* * *
Забросив беспилотник мыслей на высоту "взгляда со стороны", обозреваешь холст закрутившейся истории, как непростую, но узнаваемую карту, испещрённую линиями и пунктирами на материковых изгибах и оттенках состояния воды. С условными метками кораблей, людей, идей…, дней.
"Ямал" неторопливо возвращался, "пережёвывая" десятку миль, непринуждённо кроша полуметровую толщину покрова. Необходимости спешить не было. А при желании "ледовая ходкость" полагала всего лишь час времени для появления эскадры Рожественского в доступности невооружённого глаза. *
*(Ледовая ходкость — способность судна двигаться во льдах, при имеемой толщине ледового покрова, развивая некоторую "достижимую" скорость.)
Переносимся на этот "час с копейками" в сторону Карских ворот — застывшие во льдах корабли не несут в себе никакого изящества или грозной суровости… если говорить о броненесущих и вооружённых. Скорей унылое стадо, тоже "пережёвывающее", только свою "угольную жвачку". Нет ничего хуже этого беспомощного ожидания непонятно чего.
Роптали на всех кораблях, судах, но злополучно не ладилось всё на том же "Ослябе"….
Впрочем, об этом чуть позже.
Всего в четырёх милях дальше на выход к Баренцеву морю отирался "Бервик". Не у самой кромки льдов… и мог бы сократить дистанцию до русских, но их и так было прекрасно видно. А зайти глубже в пролив, тогда бы борта крейсера действительно бы постоянно отирались о ледяные "клёцки", что дробились от ледяного поля.
И ещё дальше, уже с большим замахом… побежим-полетим мильной зеленью моря Баренца, возвращаясь в Александровск, где:
…ждал ответа из Петербурга вице-адмирал Дубасов….
…вытряхивал крупицы информации из "польского" исполнителя жандармский ротмистр, в то время как координатор иностранной разведки, укрывшись на шхуне, приписанной к порту Тромсё, "сидел на иголках", ожидая когда, наконец, неторопливый норвежский капитан соизволит вывезти его из-под юрисдикции российских властей.
…а в палате местной больницы Константин Иванович Престин, цепляясь за свои уходящие жизненные силы, выцарапывал из беспамятства нестройные жаждущие мысли: "Как! Как же так? Мне потомки говорили (этот капитан… всё ж с немного бесовской фамилией), что я буду командовать "Скуратовым" вплоть до девятьсот девятого года!
А значит…! А значит, со мной всё будет в порядке"!
Наверное, в дурмане обезболивающего морфия, не учитывая, что история пошла по-другому, как и его судьба.
Однако, забегая вперёд, обмолвимся — именно эта уверенность, что "всё будет хорошо", и вытащила его из когтей "костлявой".
Порадуемся за человека.
Тем не менее, последуем далее. И уже от Муромских берегов повернём по компасу практически на "зюйд", опустившись на шестьсот с лишним миль.
Хотя для суши морские единицы немного неуместны…, так что на 1040 километров, а коль уж вовсе придерживаться реалий старинных русских мер — 970 вёрст.
И вот он — Санкт-Петербург.
Кого возьмём для начала? Например, новоприбывшую в столицу империи Богданову Наталью Владимировну.
Там где мужчины брутально напрягаются в незнакомой обстановке, иные девицы умело пользуются своей женской слабостью и непосредственностью. А где и куснуть могут… по обстоятельствам. Им, прекрасным, сие прощают!
Для женского романтизму царская Россия с благородными князьями, графьями наверное имеет свой очаровательный флёр, и уж какая "сопливая с косичками" ещё с детства не мечтала стать прынцессой.
У Богдановой же ко всему были ещё и профессиональные обязанности. Эксклюзивные.
И останавливаться лишь на пригляде за наследником трона она не собиралась.
При её знаниях и хватке эмансипированного поколения она весьма скоро и вполне могла стать мировым светилом в медицине. Если конечно не ударится в основную женскую мечту — выйти замуж ("выйти замуж удачно!!!").
Так что её легализация и карьерные амбиции развивались постепенно и параллельно. Пока, для конспирации прикрываясь именем Пирогова. Не без содействия и одобрения императора. Ну, а как иначе?
А монарх тут являлся центральной фигурой, своеобразным и прямым центром притяжения интересов и сил.
После посещения Севера и не однозначного общения с потомками, а главное ознакомление с информацией, содержащей факты от которой волосы вставали дыбом Романов по иному взглянул на некоторые вещи. И на некоторых личностей. Как из ближнего своего окружения, так и не очень.
Сказать, что императора словно подменили после поездки?
Ответ — нет.
Появилась не свойственная обходительному Николаю резкость, если не сказать ожесточённость.
Спровоцированное потомками (когда в исторических хрониках его правление выставлялось как не совсем удачное, и это ещё мягко сказано) царское раздражение в первую очередь отзеркалило на самих пришельцев. Тут Романов и сам не смог сказать, что на него нашло, собираясь подумать об этом позже. Но потом столько всего навалилось, что стало не до самокопания.
А по приезде в Петербург, скверное настроение самодержца неожиданно трансформировалось и перекинулось на окружающих. В первую очередь с полной критичностью досталось министрам и прочему чиновничьему аппарату. Неудачно подвернулись под руку кое-кто из великих князей.
Сразу были отданы приказы, в том числе о поиске и задержании неких личностей с характеристиками, говорящими об их иудейском происхождении.
На рассмотрении оказались новые законы. Романов помнил… помнил все фамилии…, и кто верховодил в развернувшейся революционной и постреволюционной вакханалии.
И теперь, как бы не клеймили заинтересованные лица российский "ценз осёдлости", по всем выкладкам для евреев в России наступали тяжёлые времена.
Кто-то может предположить, что государь, наконец, обзавёлся неким стержнем?
Но на самом деле человеком двигал страх. За свою жизнь и главное за жизнь своих близких.
Страусиное "лучше бы я об этом не ведал, не знал" осталось там, позади, на следующий похмельный и трезвеющий день в вагоне, в поезде, на перегоне от Вологды.
Как кстати и трусливое "бросить всё…, отречься…, уехать…, тихо и незаметно дожить где-нибудь". Потому что понимал, что не получится "тихо и незаметно", а главное "дожить".
Изменилось ли его отношение к супруге?
С виду можно сказать, что нет.
В первую очередь именно ей, осторожно, поэтапно и с глубокой горечью он поведал о ближайшем (возможном) будущем. Кстати, так полностью и не решившись описать трагедию "дома Ипатьева".
Но выдал полный расклад о её наследственном "подарке", по деликатности своей ни даже намёком не посмев выразить претензии или ещё чем обидеть.
Более того, к Аликс он стал относиться ещё более трепетно, однако и сам не замечая, что полярность его чувств всё больше смещалась к жалости.
Да, он её жалел, справедливо считая, что "она же не виновата".
Но заложенные с воспитанием династические установки, когда супруга является не только любимым человеком, но и несёт своё бремя и ответственность за продолжение рода (царского рода!), тихо подъедали его прежнюю искренность. Наследственная болезнь, которую несла в себе урожденная принцесса Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадская делала ее словно бы… испорченной.
Она и сама это, кстати, понимала, чутко следя, прислушиваясь, всё тем же женским сердцем — не изменилось ли к ней отношение царя и супруга.
Но жалость такое скользкое чувство, эмоция-хамелеон, коварная подмена, которую по-своему несчастная (теперь) императрица отследить не смогла.
И, наверное, это хорошо. А то мало ли, что может натворить обиженная женщина, в осознании, что её разлюбили. Так и "мухой" стать недолго… "гессенской". И "гадить" начать. Поскольку знает она много, можно сказать — всё… по одной "большой, невероятной тайне".
И без того секретность при дворе оставляла желать лучшего, при вхожести туда многих из многочисленной романовской родни. И сования носа в дела государственные, политические…, а уж в денежные, так и того подавно.
* * *
Столица встретила солнечно, ночной дождь умыл улицы, сбил пыль. Принимающий вокзал был торжественен, несмотря на пожелание царя. Всё это так контрастировало с его настроениями. "Шустовский" хоть и качественный, но количество пересилило это самое качество — голова болела. Подали автомобиль — пыхтящая, тарахтящая, воняющая повозка… после опробованной великолепной машины "оттуда".
И после "оттуда" какими-то другими показались лица встречающих.
Запутались приоритеты искренности.
Те "там" — такие независимые и циничные, глядящие с высоты опыта и знаний на сто лет вперёд.
И эти "тут" — привычные и узнаваемые…, на виду улыбки, верноподданничество, благообразие…, а на самом деле?
Вытянулся, болванчиком кивающий начальник вокзала….
Церемонно посторонился городской голова….
Пузатый Алексей Александрович — великий князь пыхтел самомнением и осторожным маслом в глазах: "что же напутешествовал племянник по местам северным?". И что-то там побулькал даже, вопрошая….
Да мимо ушей пропустил, не расслышал за гудком паровозным.
Самодовольством выставился князь Николай Николаевич, тоже "великий", нависший своим высоким ростом, чем всегда раздражал, наклонившийся в доверительном полушёпоте, заговоривший что-то о "пришельцах".
"В Аничков…, в Аничков…, - бормотали мысли в голове расстроенного самодержца.
И уже трясясь по мостовой, подумал… вспомнил, — а чего это вдруг Николай Николаевич заговорил со мной об этом? Откуда ему знать? И Алексей Александрович…, что-то по поводу странно заметил…".
* * *
Ни в одном из новопоявившихся документов пришельцы из будущего не фигурировали как "пришельцы", нигде тем более не упоминалось, откуда (из когда) они прибыли.
Официально они проходили под грифом "американцы", и в главную тайну были посвящены лишь немногие…, почти бы единицы. Однако в самом начале, не осознавая всей важности, о секретности не так радели. Того же Авелана можно было ограничить лишь понятием "выходцы из русской Аляски". Но что сделано, то сделано.
И вот теперь выясняется, что каким-то образом, встречавшие на вокзале самодержца великие князья, неожиданно оказались "в курсе и в теме", говоря языком потомков.
Вопрос: "на сколько в курсе" и "каким образом в теме"?
Уже пришла телеграмма о пожаре на "Скуратове", где снова выявился британский след — слишком уж целенаправленным был интерес английской разведки.
И наконец, сам царь внял, что имеется утечка информации и следует срочно принимать меры.
Примитивно вызывать на откровенную беседу этих двух подозреваемых Николай не стал, скорей всего не желая ложно обвинить, понимая, что в деле могли фигурировать и другие личности.
Озадаченный на разбирательство Ширинкин внутренне напрягался — дело не шуточное, если окажется, что лица #769; царской крови, столь близко стоящее к трону, действуют в пользу иностранной державы. (Тут Евгений Никифорович мысленно применил иную формулировку: "работают на иностранную разведку", здраво придерживая язык).
Далее.
Ширинкину не составило труда выяснить, что великий князь Николай Николаевич попросту воспользовался отсутствием государя — "продавил" своим авторитетом (и нахрапом) все (почти все) "кордоны секретности".
Алексей Александрович действовал более мягко и исподволь, опираясь на "важные дела" морского ведомства, где являлся главным начальником.
Теперь следовало выявить — "кто из…", конечно не сбрасывая со счетов и тех предполагаемых… не выявленных.
Ещё в июне британский посол в России Ч. Гардинг с прискорбием сообщил в свой МИД, что начальник его канцелярии продал копию одного из дипломатических шифров. *
*(Реальный факт… продал за огромную на то время сумму — 1000 фунтов.)
Созданный в МВД России специальный секретный отдел "с целью получения доступа к иностранным миссиям в Санкт-Петербурге" продолжал "рыть" и теперь уже секретарь Гардинга обескуражено докладывал:
"Сэр! Из посольства исчезают бумаги! Курьеры и другие лица, задействованные в работе нашего представительства, находятся на содержании российского департамента полиции. А так же получают вознаграждение за доставку бумаг". **
Но бумаги шли…, в том числе и куда им там, британцам, надо.
*(В известной истории "специальный отдел" был создан спустя три месяца. Бумаги из посольства в реале тоже, кстати, "уходили".)
Что ж, проследим за ними, оставив пока Петербург.
Информация таки лилась руслом британской диппочты, шифротелеграфным перестуком, самотёком личной переписки.
Потянемся вместе с шпионско-политическим циклоном в сторону запада, минуя Европу, имперскую разведку Австро-Венгрии, кайзеровский заинтригованный прищур, картавое заигрывание с "русскими" французской секретной полиции….*
В общем, теми ещё жуками….
*(Несмотря на то, что Франция (будучи на тот момент союзницей России) открещивалась от военной помощи на Дальнем востоке, французской секретной полиции Surete generale удалось получить значительное количество документов и шифров японской миссии в Париже, переданной русским. Так же французской стороной оказывались услуги по дешифровке японской переписки.)
Перепрыгнем через Ламанш, ступая на берега Темзы дождливой столицы острова и империи, в слогане которой "не заходящее солнце"….
…к отороченному ползучим зелёным мхом особняку, каменная память которого могла бы рассказать о временах Кромвеля….
…за окна, за шторы, где в полумраке тлеющего камина — лорды… может и пэры….
Короче — сэры….
…и снобы, в витающих "броуном" летучих фракциях бренди и дорогого табака …. *
…где мысли-флегматики, что тот мох, ползущие по глобусу, куда простираются британские интересы….
…и неспешное обсуждение в теме последнего пакета от сэра Чарльза Гардинга.
— …из "загадочной Московии", — пошутил кто-то из….
Но было не до шуток.
Если посол в Петербурге не имел никаких сомнений, собирая любую информацию, вплоть до женских сплетен, то присутствующие господа испытывали неловкость друг перед другом — брать ли на веру…? Какую давать оценку…? Воспринимать ли всерьёз очередные сказки и мифы (хватало из жемчужины-Индии) уже от "белых варваров"?
Вот теперь появилось нечто новое в термине — "пришельцы".
— Марсиане? — Продолжал острить снова не поддержанный…, - или ошибка перевода?
*("броуном" — имеется в виду броуновское движение молекул.)
Но действовали на опережение. Потому что были и факты. И не только косвенные, а и существенные. И знали — "американский ледокол" существует. Пока не обладая большей информацией, ни о его водоизмещении, ни о мощности машин. Не "вычислив", не смотря на все усилия, страну и верфь, со стапеля которой вышел этот "подозреваемый".
А потому и шпионы-агенты на Север. И подкупы. И масло лести для дураков при императорском дворе и около. И целый крейсер — проследить за безумным походом (безумным ли?).
А в свой черёд, пока диппочта доползла от Невы до Темзы, её догнал телеграф из Норвегии, из Вадсё — вернулся "Бервик". Добрал угля и поспешил к берегам метрополии.
И что-то там с ним было не всё в порядке. В коротком шифрованном рапорте (отправленном почему-то от имени старшего артиллерийского офицера) сообщалось о пожаре на крейсере, возникшем при странных обстоятельствах…. без подробностей…, если не сказать, невразумительно. Но вероятно телеграфом всего не сообщишь.
Однако все неприятности с "Бервиком" (с которыми естественно станут разбираться по его прибытии в Скапа Флоу) затмевало сенсационное известие — русская эскадра, по всей видимости, застряла во льдах!
Об этом уже кричали заголовки норвежских печатных изданий.
Об этом уже настойчиво запрашивали из японской миссии в Лондоне: "так ли это? Насколько выводы командира "Бервика" достоверны"?
Этой новостью уже упивались все европейские газеты, не скрывали злорадства недруги, не преминули поерничать даже союзники-французы. И лишь германцы были по-деловому сдержаны.
Официальная российская сторона притихла. Словно чего-то выжидая, в то время как газеты Петербурга и других серьёзных изданий задавались вопросами, словно бы и адресованными царю: "неужели!?", "как же так?", "что же дальше?".
Одинокое возвращение "Ермака", который доковылял на одной машине до Александровска, развеяло все надежды, что "британец" навёл напраслину, и повергло общественность в уныние. Даже мальчишки-газетчики голосили без прежнего задора, раздавая на площадях пахнущую свежей типографской краской провальную весть.
Не обошлось без нагнетания страшилок: поговаривали, что одно судно затёрло льдами, и оно затонуло, что "Ослябя" потерял винты, а взбунтовавшаяся команда перебила офицеров. Усугублялось это тем, что "Ермак", ставший в Екатерининской гавани под бункеровку, взяли под охрану — никого на борт не впускали, никого (из экипажа) не выпускали. Фактически — арест.
Предполагали, что будет организованна немедленная спасательная экспедиция, однако "Ермак" требовал ремонта. Других столь мощных ледоколов Россия не имела.
Что докладывал капитан ледокола Рудольф Карлович Фельман адмиралу Дубасову, было неизвестно. Но вскоре "Ермак" отправился (кто-то разнюхал) на Балтийские заводские верфи. А если и задались вопросом: "зачем так далеко, не проще ли (и быстрее) провести ремонт у тех же англичан", то это всего лишь так… разговоры-разговоры.
Дубасов же, после беседы с Фельманом поспешил в Архангельск. И оттуда уже железной дорогой собирался везти отчёт государю лично.
* * *
Свой "арест" в Скапа Флоу получил и "Бервик" — его отвели на обособленную стоянку. Допрашивали экипаж. Изучали следы пожара.
Практически все офицеры той ночной вахты, когда случилось происшествие, погибли от ожогов. Что уже было странно (что ж за огонь-то такой?).
Удалось установить, что некоторые из людей отравились продуктами горения и умерли уже по пути домой. В том числе и командир.
Сигнальщики с юта, где в наименьшей степени распространился пожар, утверждали…, в общем по-разному.
Перед воспламенением многие слышали страшный ни на что не похожий звук, который шёл со всех сторон и даже сверху. А один из сигнальщиков упёрся: "что именно так — исключительно сверху". А так же заявлял, что видел "что-то большое, похожее на стрекозу-дракона".
Состояние матроса было весьма специфично — он был крайне возбуждён, издёрган, бредил. Вскоре врачи констатировали у него помешательство.
Особых улик на палубе собрать не удалось. Установили, что крейсер не обстреливали артиллерией, не было следов торпедной атаки. Принявший командование старший артиллерийский офицер, не желая показывать потрепанный вид корабля, приказал привести его в порядок пока они шли к Норвегии. "Бервик" и выдраили так, что найдены были лишь следы нефтяного происхождения, которые вместе с остатками сажи отдали на анализ.
Впрочем, не особо надеясь на какие-то откровения.
— Итак, джентльмены. Что мы имеем?
Эскадра Рожественского останавливается во льдах. Предполагаем, что она встряла. Иначе, какой смысл им не следовать дальше.
Между "Бервиком" и концевым кораблём русских четыре мили. Кстати, смешная дистанция для артиллерии, а русские, если заметили, в конфигурации, сравнительно с нашим кораблём, в совершенно невыгодном положении.
Но речь не об этом….
Между ними ледяное поле и открытая вода. Ночью происходит нечто, после чего на нашем крейсере случается сильное возгорание. Пожар потушили только к утру, есть жертвы. Погиб, в том числе и командир. Принявший командование офицер утверждает, что русская эскадра утром продолжала оставаться на своём месте, и клялся, что не увидел каких либо для неё возможностей произвести атаку. Само же происшествие послужило веским доводом возвращаться домой. Тем более он знал, что и командир собирался уходить максимум через трое суток.
То, что Рожественский застрял, подтверждает вернувшийся "Ермак", единственный вырвавшийся из ледового плена, получивший в ходе экспедиции неисправности.
Звучит с натяжкой, но приемлемо.
Тем не менее, я думаю, что нас хотят одурачить. Иначе куда во всю эту историю всунуть таинственный "американский ледокол"? Который, как мы знаем, существует.
По все моим умозаключениям, именно сейчас на сцене, там, он и должен появиться, дождавшись, когда наш слегка поджаренный "Бервик" уйдёт восвояси.
Соглашусь, есть все основания полагать, что пожар на "Бервике" не случаен.
Но даже если это русская диверсия мы ничего не можем предъявить.
Не предъявим, даже если бы русские открыли по нему огонь из орудий — потому что тут "слово против слова", и иных свидетелей в той глухомани нет. А война с русскими нам не нужна. *
*(Англичане, желая поражения российской империи в русско-японской войне, не собирались идти на открытый конфликт с Россией, предполагая использовать её против Германии. Именно Германию (уже тогда) британцы считали для себя главной угрозой. Об этом говорят рассекреченные документы и мемуары британских политиков.)
Так что, джентльмены, мало ли где, в каких далёких морях друг друга обстреляли какие-то корабли.
Но лучше бы обстреляли, чёрт меня подери. А так ещё одна загадка.
Какими историями потчевали наших моряков норвежские рыбаки, это конечно занимательно и интересно. И пусть RegNews** прекрасно стреляют из луков, могут бесшумно, незаметно появиться и напасть на чужаков, охраняя свои языческие идолы…, и землю…, как там её? Остров Вай Хатс — "земля смерти"!
* * *
Но я реалист. И прагматик.
Предположу лишь, что в темноте, в тумане головорезы Рожественского смогли подойти на катере (или катерах), с применением отвлекающих сирен (а в неоднородной плотности тумана звук может распространяться весьма специфически). И сумев не попасть под лучи прожекторов, метнули на борт зажигательные заряды. Что-то типа "греческого огня".
Конечно, можно озадачить прессу — пусть бы подняли русофобский вой….
Но, во-первых, повторюсь, открытая конфронтация с Россией нам не выгодна, во-вторых, на "Бервике" как могли, удалили все следы инцидента. А в-третьих, пусть русские думают, что мы проглотили их лживую пилюлю и строят свой сценарий.
А мы пока подготовим достойный ответ.
К сожалению, теперь, в плане информации, вся надежда на нашего посла в Петербурге. Только Гардинг сейчас может вызнать, что же там, на севере происходит…, как и замыслы русского царя.
(RegNews — общее название многих северных народов.
Англичанин видимо имеет в виду остов Вайгач, где были установлено до пятисот языческих идолов. Населяющие остров племена ревностно защищали эти святые места. Среди самодийцев даже была группа воинов-хранителей святилищ, изгоняющих или убивающих чужаков, что породило среди европейцев нездоровые слухи.)
* * *
На следующий день после приезда вице-адмирала Дубасова в Петергофе состоялось Особое совещание.
Председательствовал Николай II.
Также присутствовали великие князья: генерал-адмирал Алексей Александрович, контр-адмирал Александр Михайлович (Сандро) и генерал-адъютант от кавалерии Николай Николаевич. Был приглашён министр иностранных дел Ламсдорф и конечно управляющий морским министерством вице-адмирал Авелан.
В своём праве подле царя сидел начальник охраны Ширинкин.
Дубасов зачитывал доклад Рожественского…, претерпевший некоторую редакцию, так как великие князья по-прежнему пребывали в ограниченной информированности.
И если Алексей Александрович и Сандро в силу занимаемых должностей во флоте уже имели какое-то представление к движениям на Севере, то Николай Николаевич тут был, так сказать, новеньким, а по сути, посторонним.
"Великий князь — посторонний на "банкете" у императора", — мысленно покрутил фразу Дубасов, который испытывал к Николай Николаевичу скрытую неприязнь. Впрочем, и остальные князья симпатии у вице-адмирала не вызывали. Особенно после ознакомлениями с некоторыми фактами их биографии, предоставленной потомками.
И, кстати, царь Николай, подчитав о делишках своей родни, по определению негативно относящийся ко всякому "тёмному денежному шельмовству", вообще хотел исключить общение…, с тем же Алексей Александровичем. Но Ширинкин посоветовал "показать ма #769; лое, чтобы нос в бо #769; льшее не совали, тем самым не навредив ненароком. Никаких потомков из будущего! Лишь американцы с Аляски".
"Прав Евгений Никифорович, — согласился Дубасов, взглянув на переговаривающихся меж собой князей, — трудно будет государю охолостить и приручить этих великих прихлебателей".
Короткая пауза закончилась, и Фёдор Васильевич продолжил, стараясь сохранить бесстрастность…, когда зачитывая непосредственно из доклада Рожественского, когда внося пояснения "от себя" для большей ясности:
— После ухода английского крейсера, в 18:00 к эскадре Рожественского подошёл американский ледокол….
— Какое у него водоизмещение? — Бесцеремонным авторитетом перебил генерал-адмирал.
Опустив голову к бумагам, чтобы скрыть гримасу раздражения, Дубасов быстро взял себя в руки:
— Точные характеристики у нас отсутствуют. Но заверяю, по возможностям, "Ермака" обойдёт вдвое. Позволите продолжить? — Быстрый взгляд в сторону императора, — так вот. Посчитав, что с такими неисправностями судно в дальнейшем будет лишь обузой, Зиновий Петрович приказал Фельману отправляться обратно.
"Американец" вывел "Ермак" на открытую воду. Затем вернулся, обколол лёд вокруг кораблей и судов. Стал во главе….
— Позвольте! — Снова пробасил Алексей Александрович, — упоминалось, что ночью там опускаются туманы. Не опасна ли проводка при условиях плохой видимости?
"Вот же привязался…, знаток севера…", — мысленно выругался Дубасов. Вслух же, деланно оглядел роскошный кабинет:
— Отсюда не могу судить. Они же, решают там по обстановке….
Думаю, что у Рожественского были причины торопиться. Американцы эти…, деньги умеют считать. Как только их ледокол взялся за проводку, плата по контракту — посуточная. И немаленькая плата. Однако тут вы угадали…, с туманом.
Дубасов намерено опустил в обращении титул князя. И понял, с чего такое пристрастие со стороны генерал-адмирала — тот хочет показаться обиженным, дескать "его вот только сейчас подключили к делу". И придирается…, и злится в довесок. И выпячивает перед государем свою компетентность, показывая "опыт и ум".
"Воно как! Только я сказал, что он "угадал", так сразу, словно индюк надулся, бороду распушил и на императора косится — заметил ли?! Знал бы ты всю подоплёку…, ваше высочество".
— Читайте дальше, Фёдор Васильевич, — подал голос, с виду совсем равнодушный император. Однако складки на лбу и брови, говорили что государь явно не в духе.
— Спустя три часа после захода солнца туман неожиданно уплотнился, до нулевой видимости. Прожекторы давали лишь белую засветку. Корма впередиидущего мателота едва угадывалась. Сигнальные огни буквально размывались в белой мути. Управлять караваном только по телеграфу было чревато столкновением, и Рожественский запросил ледокол приостановить движение. Приказал по эскадре застопорить ход.
Тут Зиновий Петрович отмечается, что "туман был словно белое марево, подсвеченное полярным сиянием, но видимость от этого была только хуже".
М-мда….
А спустя час с небольшим туман развеяло, однако ледокола впереди не оказалось. На ратьеры и попытки связаться по "беспроводному" он не отвечал.
— То есть как? — Возмущённо не утерпел генерал-адмирал.
— Рожественский пишет…, вот дословно — "исчез"! — Дубасов мрачно прокашлялся, снова отводя взгляд, — более того, с приходом рассвета "американца" в обозримом пространстве не обнаружилось. На запросы по радио он по-прежнему не отвечал. Благо "Ермак" оставался у Карских ворот и не вышел из зоны покрытия сигнала "искровой" связи с флагмана. Именно поэтому сейчас мы имеем возможность читать отчёт вице-адмирала Рожественского. Вот так вот, господа.
Повисла долгая тишина! В которою часто упоминают "пролетающую зудом муху". Но мухи не было — за чистотой и порядком во дворце следили добросовестно.
На самом деле она, тишина, немного шуршала бумагами — Дубасов, похрустывала костяшками пальцев — Авелан, скрипела стулом под массивным телом — генерал-адмирал.
Все ждали, что что-то скажет император, но тот молчал, хмурился, скорей даже как-то отстранённо. Немного сутулясь.
Пока почти едва ли не выкрикнул в своём образе князь Алексей Александрович:
— Но ведь это…. Это же происки врагов! Завели эскадру чёрту на кулички! И удрали. Бросив! Это преступно, неслыханно! Что же вы….
И замолчал, задохнувшись в негодовании, не находя слов.
А тишина упивалась… немой сценой.
* * *
История, история…. Хоженая, изъезженная, выстраданная, пережитая.
Примерно в 1616 по 1620 годы царь Михаил Фёдорович под страхом смертной казни запрещает торговым людям ходить морским путём из Архангельска до Мангазеи.*
Сделано это было, дабы оградить регион от проникновения голландских и английских купцов.*(Мангазея — первый русский заполярный город. Находился на территории нынешнего Ямало-Ненецкого автономного округа.)
В 1648 году Семён Дежнёв открывает пролив между Чукоткой и Аляской.
Первая Камчатская экспедиция, продлившаяся с декабря 1724 года по 1729, подтверждает наличие пролива между Азией и Америкой.
Затем, во второй четверти XVII века следует Великая Северная экспедиция — целая череда исследований вдоль арктического побережья Сибири, Северной Америки и Японии.
В 1874 и 1875 годах совершаются плавания от Норвегии до острова Диксон Енисейского залива, из Лондона в Тобольск через Карское море.
И только в 1914 — 1915 годах, за две навигации, на ледокольных пароходах "Таймыр" и "Вайгач" гидрографическая экспедиция под руководством Бориса Вилькицкого совершила первое сквозное плавание с востока на запад.
Назад: Глава 11
На главную: Предисловие
