Глава 11
Никаких стрельб Рожественский не назначал. И "Ослябю" ночью конечно никуда не посылал.
Да и не случилось бы "попугать" "англичанина" — командир "Бервика", как стемнело, предусмотрительно предпочёл отойти на четыре мили к "норду".
Всё так же дул северный ветер, нёсший минусовую температуру. Короткая ночь прошла незаметно. А утром утюжный нос "Суворова" на прежнем курсе подбрасывал тучи брызг, оседающих на баке тонкой ледяной коркой.
— По Цельсию всего минус семь, а как пробирает, — комментировал адмирал с вопросом в контексте "в это время всегда так?".
— Кабы не "норд", были бы приемлемые плюс десять и даже выше, — лишь пожимал плечами Коломейцев.
Солнце обманчиво слепило, но не грело. Во #769;ды Баренца недовольно раскачивало в сером цвете и лишь гребни волн отсвечивали зелёным.
Однажды попался целый парад небольших айсбергов, но полюбоваться на их белые, искрящиеся на солнце грани и оплывы особо охочих не было — мороз с пронизывающим ветром делал пребывание на верхних палубах и открытых мостиках весьма сомнительным удовольствием.
Сигнальщиков разодели в тулупы, валенки и тёплые меховые шапки.
Тем более не задерживался наверху командующий, решивший осмотреть, что успели сделать заводские рабочие. В частности более детально оценить, как установили 75-мм пушки, вместо малокалиберных. Ещё в Александровске он ворчливо отметил, что замену произвели "как всегда — не до…, и полу…! Не до конца и полумерой!". Тем не менее, понимая, что наспех, без больших переделок на штатные места скорострельных 47-мм пушек их не поставишь.
Всего шесть трёхдюймовок, снятых с батарейной палубы.
Сейчас, закончив с боевой рубкой, матросы гремели молотками по котельному железу, прилаживая к ним защиту от осколков.
Хуже обстояло дело на "Александре". Там перенесли лишь четыре пушки.
На "Ослябе" и того не было сделано.
"Придём во Владивосток, прикажу поснимать, переустановить всё к чёртовой матери", — больше раздражённый на холод, чем на российское головотяпство, Рожественский потеснил флаг-офицера, мешающего пройти в сходную рубку, буркнув:
— На батарейную.
Спустились вниз.
Осмотрел лишь с одного борта, сделав для себя зарубочку:
"Перед линейной баталией всё задраить наглухо. И в бой идти максимально облегчённым. Впрочем, как получится. Сейчас перегруз необходим. А там неизвестно какой по Северу расход будет. И если небольшой, то хоть сгружай обратно".
Гораздо больше Рожественскому нравилось рассматривать карты. Карты, которые напечатали по калькам предоставленными пришельцами. Очень подробные и точные до мелочей.
Зиновий Петрович изучал предстоящий маршрут, не без интереса рассеиваясь на ещё не начертанные в этом столетии земли, берега и морские пути. С удивлением подмечая, как просыпается, выходя из глубин памяти, давно забытая юношеская романтика дальних странствий. Вот только….
"Не время…. И не место", — охолонял себя, целенаправленно выбирая картографию ожидаемого театра военных действий. ТВД — сухим военным языком.
И конечно перечитывал хронику (с разбором) морских сражений уже произошедших с японцами… и сценарии будущих. Именно "сценарии", потому как верил, что теперь-то всё пойдёт по-другому.
"Теперь-то я не допущу"!
Бил ли себя при этом в грудь (фразеологически конечно)? Нет! Потому что непременно брался за злополучное "Цусимское". Со скрипучим недовольством — кому ж понравиться, когда тебя тыкают в собственные ошибки и недочёты. Хотя уже и не так болезненно — привык, начитался. Заметив странность, что очевидность некоторых недостатков в оснащении кораблей, в их подготовке (и экипажей) к боевым действиям в должной мере оценивалась только сейчас.
"Как будто надо было трижды…, четырежды подвести к наглядным фактам, чтобы глаза посмотрели на это всё по-другому, с пониманием. Старею?
Отмерянное нам время мы потратили на споры и обсуждения, вместо того чтобы брать и делать".
— Ваше высокопревосходительство. Разрешите? — С картами и документами командующий обосновался в кабинете командира корабля — в дверях обозначился флаг-офицер.
— Прошу…, - почти не удостоив внимания.
Шагнув через порог, офицер доложил:
— По расчёту штурмана, к месту погрузки угля, близ пролива, мы прибудем уже затемно….
— Так и рассчитывалось… согласно милям и времени.
— Прикажете производить погрузку угля ночью?
— Да, — адмирал снова рассматривал на карте начерченную им линию курса и пометки ключевых точек.
Почувствовав, что адъютант мнётся, поднял неожиданно цепкий взгляд:
— Что-то ещё?
— Среди экипажа… нижние чины…. Волнения!
Адмирал выжидающе глядел.
— …ропщут, что на погибель их в стужу и льды непроходимые ведём….
От Рожественского не укрылась вопросительная интонация офицера, как будто он сам сомневался.
— Смутьянов выявить и в карцер, — сверля глазами, выцедил адмирал, — кто смеет и дальше засомневаться — в карцер.
Затем остановил деревянно ответившего "есть" офицера. Встал в свой немаленький рост, слегка нависая:
— Я такой же, как и все. И иду на острие. Во главе! Не прячась за спинами. И верю в нашу победу. И знаю! Так и передайте…. Ступайте!
Но пессимистическое настроение бродило не только среди нижних чинов. И в офицерских кают-компаниях велись разговоры о далеко не радужных перспективах. При этом у господ, как правило, не было проблем с разнообразием напитков, и они усиленно отдавали предпочтение алкогольным.
Узнав об этих брожениях умов, Рожественский в бешенстве запретил употребление спиртного.
После адмиральских репрессий, в той или иной мере прокатившихся по кораблям и судам эскадры, экипажи попритихли. С сомнением косились на буксируемый "Ермак". Бродили острожные слухи с надеждой о "большом американском ледоколе".
* * *
К месту, где на карте командующий размашисто и неразборчиво поставил пометку "конеч. бункр. HAPAG" эскадра прибыла засветло. *
Произошёл сеанс связи по "искровой" с "Ямалом" — пока всё шло по плану, с учётом присутствия британского соглядатая.
*(HAPAG — Hamburg-Amerikanische Packetfahrt-Actien-Gesellschaft.Точное название немецкой компании обеспечивающей доставку угля.
От автора: Что означат "конеч. бункр" не знаю — почерк у Рожественского неразборчив. Предполагаю, что "конечная бункеровка".)
В Карском море, по воле ветра, лежащее севернее поле льда-однолетки (не более полуметра толщиной) спустилось к югу. "Откусывая" он него куски льда и мелкие фрагменты, ветер, гнал их через пролив из Карского моря в Баренцево. Большинство этих обломков сносило к материку. Но в проливе — близость берегов и талых вод рек способствовали тому, что вся эта снежная каша и битый лёд смёрзлись в неоднородную массу, перекрыв Карские ворота сплошным покровом.
У южной оконечности архипелага Новая земля, где высокие скалы отсекали воздушные потоки, образовав зону затишья, вода была чистая, покрытая лишь рябью.
— Вот здесь станем на якорную стоянку под бункеровку. Гряда закроет нас от ветра и волны. И глубины, как видите там приемлемые.
Рожественский собрал на флагмане походный штаб. Стоял у стола, склонившись над картой, указывая на точку с юго-западной стороны архипелага, вблизи мыса, отмеченного как Кусов Нос.
Пока офицеры изучали место и обсуждали меж собой обстановку, адмирал повёл карандашом последующий путь эскадры, отметив для себя (в который раз) наличие двух банок в проливе.
"Ледокол пришельцев стоит тут, за островом Вайгач, — Зиновий Петрович вспомнил пояснения Коломейцева о происхождении его названия — от ненецкого "Вай Хабць", что переводилось, как "остров страшной гибели", — надеюсь, сие не символично.
Времени у нас на уголь — вся ночная вахта. Достаточно. Учитывая, что следует всего лишь дозагрузиться. За тёмное время суток "Ямал" пробьёт канал, удалившись за пределы видимости.
Следом, с рассветом пойдём и мы. Будем надеяться, что у английского капитана хватит здравого смысла".
Немцам о решении дислокации якорной стоянки "отбили" флажками. Но те, видимо остерегаясь подводных скал вблизи берега, двинулись только после того как русские пароходы заняли свои места.
Броненосцы стали чуть мористее, грома #769; дясь серыми тушами в линию, отдав носовые и кормовые якоря.
Уголь перегружали борт в борт, пользуясь стрелами для подъёма гребных судов — на "немцах" мешки укладывали в сетки, краном поднимали и переносили на соседнюю палубу. Но и привычным методом мудохались, перевозя на катерах от судна к судну.
Матросы, разгорячённые от работы, нет-нет, да и косились на заснеженные скалы островов архипелага — с одной стороны суша, с другой безрадостный нелюдимый пейзаж. Однако тяжёлая работа не оставляла времени для долгих раздумий и мрачных мыслей.
День тем временем медленно угасал, уступая время короткой ночи. На кораблях врубали освещение, прожектора.
За всей это иллюминацией наблюдали с британского крейсера, подобравшегося на 20 кабельтовых.
"Целеустремлённо и основательно, — оценивал движение русских кэптен Айзек Эванс, — как будто не в диких нехоженых северных далях, а у себя на рейде в Кронштадте. Всё под лучами прожекторов, на виду. Перемаргиваются огнями ратьеров, трещат кодом Морзе. Придерживаясь, правда, шифрования. Так и хочется сказать: "ну-ну". Хм…, не сказал….
Но ведь подумал…".
* * *
Закончили оперативно. Раньше срока. "Немцы" облегчились и неторопливо отвалили в сторону, оставаясь в пределах тихой заводи.
Русские выстраивались оговоренным порядком, начиная движение к проливу.
"Ермак" наконец избавился от своего унизительного положения "буксируемого", занял место в голове.
Походную колону по настоянию Коломейцева немного перестроили.
При всём желании, чередовать бронированные корабли с тонкобортными пароходами, по причине отсутствия "Ямала", не получилось… и за "Ермаком" шёл "Суворов". Замыкал строй "Ослябя".
— Обратите внимание, — заметил Игнациус, отняв взгляд от бинокля, косясь на командующего, — немцы не спешат уходить…. Хотят поглядеть на представление.
— Дадим им разик из "салютной"? — Предложил неизвестно чему радующийся Коломейцев.
— Им ответить один чёрт нечем….
— А прикажите, — неожиданно согласился Рожественский, впившись с блуждающей улыбкой надежды в бинокль. Потом опустил его и кивнув в сторону "Роланда" с угольщиками, — но не для них. Для поднятия духа наших….
Не договорил. Но все поняли.
Командир "Суворова" отдал приказ, и через несколько минут троекратно бахнули пушки.
Немцы в ответ чего-то выбросили флажное, но следом докатился новый звук далёкого выстрела.
— А вон он! — Игнациус указал рукой на три румба левее.
— Вот каналья, — настроение адмирала сразу опустилось, — салютует! А я думал он ушёл.
Британский крейсер видимо лежал в дрейфе, почти не дымя, кабельтовых в семидесяти, потому сразу был не замечен.
* * *
"Ермак" довольно смело на малом ходу шагнул в смёрзшуюся кашу. Затем льды уплотнились, но по-прежнему были лёгкими, и за кормой ледокола лишь оставалось покачивающееся густым "киселём" битое крошево.
На "Ермаке" выбросили, продублировав сигнал "G" из свода правил ледокольной проводки судов — "иду вперёд, следуйте за мной".
Эскадренный броненосец "Князь Суворов" величаво направился в проторенный канал. Следом тянулись остальные.
— Итак, господа. С сего момента можете смело называть себя полярниками, — негромко известил Коломейцев, стоящим подле офицерам. Удостоверившись, что командующий его не слышит, отвлёкшись на чей-то рапорт, тихо добавил, — если бы не сухой закон по эскадре, можно было бы отметить сей факт бокалом чего-нибудь эдакого.
Однако собравшиеся в рубке "Суворова" оптимизма капитана 2-го ранга не разделяли, с кислыми лицами разглядывая открывшийся пейзаж: слева угрюмые скалы архипелага, справа на пределе видимости темнеет остров Вайгач. Что скорей всего было неправдой, а видели границу припая или застрявший в нём крупный айсберг.
Впереди до самого горизонта пятнистая равнина льда и снега.
Вахта одета в бушлаты. Офицеры тоже утеплились. В "ходовой" холодно, туда-сюда снуют штабные, вестовые, сигнальщики. Необходимость выверенной дистанции до впередиидущего, при расчётной скорости хода вынуждают старшего помощника командира, а в основном самого Коломейцева постоянно выходить на крыло мостика, оценивая ледовую обстановку.
В проливе, едва вышли из-за "тени" скал архипелага, "засквозило". Усилившийся ветер засвистал, проносясь над скованной льдами поверхностью, набросившись на "новеньких". — Вот так бывает в арктической практике, — рассказывал Коломейцев, — погода штормовая, а мы от волн за льдами прячемся. И не колыхнёт. Но… тут другие напасти-опасности.
Наверное, общее настроение передаётся. И даже Рожественский, будучи уверенным, точнее сказать самоуверенным, глядя на раскинувшееся по курсу стылое однообразие, немного поёживался — впереди лежал длинный путь в неизвестность.
Однако волнение унялось быстро, как только стала заметна оставленная "Ямалом" темнеющая водная артерия, уходящая вдаль. Прихваченная коркой свежего….
"Как там его…? Из словечек, которыми сыпет Коломейцев — "нилас", склянка", "снежура"…, - припоминал адмирал. И на всякий случай успокоил себя, — всё по плану. Всё будет ладно".
Потомки даже немного перестраховались, оставив маркеры — две крашенные красным бочки, успевшие вмёрзнуть в лёд, обозначившие начало пролома. В этот створ уверенно устремился "Ермак".
— Ваше высокопревосходительство! Немцы уходят! — Доложил старший сигнальщиков.
— А "британец"?
— Задымил….
— Неужели тоже?
— Пока непонятно….
Однако "Бервик" лишь сократил расстояние, подойдя к границе льда. За это время караван осторожно прошёл всего две мили.
— Что я говорил! — С довольным видом вымолвил, наконец, адмирал, — не пойдёт англичанин в лёд.
Не все, а точнее лишь Коломейцев полностью знал о всех тайнах "большого ледокола". Поэтому офицеры переглянулись, не помня, чтобы командующий что-то им говорил по поводу намерений "британца".
Следующий час Рожественский если и "оглядывался назад", то только чтобы убедиться что на вверенных ему кораблях и судах обеспечения всё в порядке, все держат строй и дистанцию, дымя на пяти узлах.
Британский крейсер остался в прошлых переживаниях.
* * *
Льды, сковавшие Карское море и массивом-то толком нельзя было назвать — смёрзшиеся ледяные дрейфующие поля, крупнобитые куски спаянные перемычками, местами хаотично наваленными друг на друга заторошенными краями.
Всё это образование имело определённую сопротивляемость настойчивому давлению ветра. И инертность при дрейфе.
На "Ямале" сплоченность оценивали на семь баллов при средней толщине ледяного покрова до полуметра — податливое "масло" для улыбчиво-оскаленного форштевня атомного ледокола. *(Сплоченностью 7–8 баллов — лёд в котором отдельные льдины соприкасаются между собой образуя перемычки)
Шли неторопливо, практически ползли, понимая, что эскадре их нагонять уйму времени, ожидая появления каравана за кормой в пределах видимости в лучшем случае часа через три-четыре. И то по дымам.
Когда от носа с протяжным хрустом вперёд побежала длинная извилистая трещина, вторпом, стоящий на рулях, предположил, что началась подвижка льда, лишь сделав пометку в журнале.
Неладное заметил кто-то из подвахтенных, выйдя на "свежий воздух перекурить" — пробитый путь за кормой ледокола оставался ещё широким, но уже в полумиле ледяные поля медленно сходились, а ещё дальше наползали друг на друга, образуя торосистые нагромождения.
Опять же, привыкнув к атомной мощи, дрожащей под ногами, на то чтобы сопоставить силу старичка "Ермака", для которого дорожка пробитая "Ямалом" теперь замкнётся, потребовалась одна медленно "высмаленная до фильтра".
Потом неспешное путешествие с юта в "ходовую", где не найдя капитана, уже обсудив с вахтенным, с выходом на мостик и изучением "колеи" в бинокль, наконец растревожили руководство.
Ещё какое-то время отнял "въезд" в ситуацию кэпа.
Затем составление сообщения, чтоб на том конце правильно поняли…, так как лёд и по меркам "Ермака" был довольно лёгок, и не хотелось нагонять излишнюю панику.
Следом зашифровывание, помня о британских "ушах" в виде "Бервика".
И уж потом радист взялся за ключ-раритет, отстучав нужное "морзянкой".
Однако уже было поздно.
* * *
Подвижка льда началась не внезапно. Сначала сквозь завывания ветра прокатился утробный стон, потом басовито затрещало, переходя во что-то более тонкое.
Капитан "Ермака" Рудольф Карлович Фельман ранее не сталкивался с такими масштабами и поначалу признаться испугался, глядя в бинокль, как доселе удобный пролом стал медленно сжиматься, а вдалеке так и просто схлопываться, с тем самым протяжным тонким треском. Хребет горбатящихся друг на друга льдины, спорадически выбрасывая снежную взвесь, неумолимо приближаясь к каравану.
Под рукой капитана лежал журнал с условными сигналами, хотя он уже успел его изучить наизусть. Дав команду по каравану "Р" — уменьшить ход, он уже хотел срочно сигналить "Лима" и распорядиться переложить машинный телеграф на "стоп ход", но "Ермак" весьма легко раздвинул сжавшиеся льды и шёл дальше, разбивая носом образовавшиеся складки.
— Да что вы так переживаете, Рудольф Карлович, — помощник с улыбкой поддержал капитана, хотя сам вмиг покрылся на лбу испариной, — наш красавец и три аршина осилит, не чета этим пару футам. А торосы не смёрзшиеся. Чего их опасаться. Пробьёмся.
Фельман лишь покосился на недавно назначенного старпома. Капитан-то знал, что весь ремонт перед отправлением на Север наверняка был, по сути "латанием дыр", и при больших нагрузках проблемы снова вскроются.
А разница по мере следования дальше, конечно ощущалась — корпус заметно дрожал и те три узла, до которых они снизили ход, были актуальны. Подвижка льда продолжалась, создавая впереди серьёзные препятствия.
— Нам проще и лучше уйти от торосов, бить свою дорогу, — высказал верную мысль помощник.
— В таком случае надо обязательно известить командующего, — согласился капитан, и без того забирая чуть вправо от непролазных нагромождений, положив руку на штурвал, поправляя рулевого.
Рожественский категорически отказал сходить с проложенного курса, опираясь на свой чёткий план. И не принял никаких доводов. Более того потребовал увеличить ход до прежних пяти узлов.
И случилось то, что должно было случиться — на ледоколе повылазили "старые болячки". Спустя полчаса карабканья через заторошености, наверх поступил доклад, что начали греться валы в дейдвудной части. Левый и кормовой.
Сообщения на флагман о назревающих проблемах были проигнорированы.
Пройдя ещё полумилю, на "Ермаке" "без предупреждения" стала кормовая машина, как и сам ледокол!
Теперь Фельман дал уже весть экстренный набор: "Стоп! Я застрял во льду". "Дайте обратный ход машинам", в совершенно естественном порыве оглянувшись назад на накатывающуюся сзади бронированную тушу "Суворова".
И на эскадре испытали все "прелести" хождения во льдах друг за дружкой. Благо ход на тот момент держался в пределах четырёх узлов.
Все успели застопорить и отыграть реверс.
Но на замыкающем "Ослябе" не вовремя распознал сигнал и чуть не "наехали" на "Смоленск". И только отработав "полный назад", избежали столкновения, от усердия откатившись почти на целый корпус. Перекрестившись людьми в "ходовой", что они "концевые" и за ними никого не было.
Броненосец на малом ходу весьма неуклюжая махина. Водяной поток, отбрасываемый на перо руля, слаб и, маневрируя, больше полагаются на работу правым-левым винтами.
На левую машину некорректно дали больше оборотов и корму занесло, наваливая на кромку канала. "Ослябя" дрогнул, но удар был слабым, лёд уступил, проламываясь. А командир корабля капитан 1-го ранга Владимир Иосифович Бэр с ужасом ожидал, что вот….
Вот сейчас винты врубятся в лёд, погнутся. А следом пойдут в разнос валы….
Не случилось….
Просевшие ниже ватерлинии все корабли и суда эскадры намеренно нагружали на корму, чтобы винты и рули оказались как можно ниже во избежание контакта с обломками льда.
А в частности у "Осляби" было снято погонное шестидюймовое орудие, а это 15 тонн весу. Эти тонны, правда, намеревались компенсировать специальным поясом для защиты весьма слабого "носа" броненосца, как раз для хождения во льдах….
И этого не случилось….
Как это у заводских звучит обычно:
"Не успели… не смогли… не вовремя…". Не срослось в итоге… и "Ослябя", как и "бородинцы" ушёл в поход с недоделками.
Носом "неуклюжий" ЭБР тоже вмазался и возможно стал бы совсем поперек, если бы не ограничение ширины канала.
Впрочем, вмятины, что на корме, что в носу были незначительными.
"Отделались лёгким испугом", — резюмировал Бэр, восстанавливая невозмутимость и положение корабля в строю. Удивляясь, почему до сих пор не последовала взбучка с флагмана.
Командующий просто не видел раскорячившегося "Ослябю".
И "настучать"-доложить покуда не успели.
Вся ненависть Рожественского пока была направлена на застрявший впереди "Ермак".
* * *
"Идут медленно, но коптят при этом сильно…. Пары явно держат на непредвиденные манёвры. В таком случае, ещё четыре, а если быть более педантичным, пять часов и можно смело уходить домой! Миссия выполнена, но ожидаемого в Лондоне результата не принесла. Русские просто уйдут за черту видимости".
Опустив на минутку (руки устали) и снова подняв бинокль, кэптен Эванс нейтрально, скорей уныло, поддаваясь, в том числе серому однообразию ледяной пустыни, уже вслух вымолвил:
— Медленно, но верно….
Бинокль ничего нового не приблизил… не показал — почти створенный строй эскадры неизменен. Показалось ли ему, что концевой броненосец слегка обрисовал свой профиль?
"Да вряд ли. Скорей настройка сбилась".
И подкрутил колёсики бинокля, начиная вспоминать все, что узнал из справочника (и не только) об ушедших вперёд кораблях:
"Замыкающим у них идёт трёхтрубный четырнадцатитонник со странным славянским названием "Ослябя". Сомнительных достоинств корабль, учитывая, что русские переделали свой проект с "Шарлемань" "лягушатников", — Эванс усмехнулся, исторически относясь ко всему французскому с лёгким небрежением, если не с презрением, — два других… однотипны и более достойны. Но тоже из-под французов". *
Тяжесть бинокля снова накопилась, и он с видимым облечением опустил руки.
"Чтобы там не говорили эстеты от искусств, современный броненосец, включающий в себя самые высокие технические достижения, это пик достижений человеческой цивилизации. И, по сути, вершина могущества государства.
О да! Русские, строя корабли на своих верфях, используют достижения европейской науки, в том числе и английской.
Но сам факт… возможности осилить в строительстве и содержать столь дорогие морские игрушки…. Не всякому государству дано.
Это легко принимается, когда глядишь на карту России, раскинувшейся от западных границ Европы до Тихого океана, от пыльной жёлтой Азии до этих северных морей — русские владеют гигантской территорией. Страна до неприличия огромна.
Но воочию…. Что мы видим наглядно? Вот они далёкие северные границы. И что? Безлюдье, не пригодное для комфортного жилья. И ни какого-либо сносного, в экономическом плане, промышленного производства. Вот такая она и есть… Россия, с медведями на улицах…".
**(Английский капитан ошибается. При проектировании броненосцев типа "Пересвет" ("Ослябя" именно этого проекта) оглядка на Chalemagne была сделана только при расположении орудий среднего калибра. Прообразом же послужил как раз таки британский броненосец типа "Центурион"."Бородинцы", те да — переработанный проект "Цесаревича" французской постройки.),
— Сэр! Дальномерный пост докладывает. Русские уже с получасу не двигаются!
Голос старшего офицера заставил его снова поднять бинокль, но подробностей оптика не привнесла.
Следующий час… два… три… пять показали, что эскадра русских стоит на месте. По-прежнему вея дымом по ветру, ведя переговоры по беспроводному телеграфу. Сигнальщики осторожно (почти уверенно) говорили, что наблюдали спешившихся на лёд людей.
"Чёрт меня подери! Неужели русские застряли? — Кэптен Эванс позабыл о положенном ему отдыхе, и теперь всё время находился в "ходовой", изредка поднимаясь на мостик и спускаясь на обеды-перекусы, — вот это новость! Достойная сенсация для газет! Не говоря уж о серьёзных адресантах".
* * *
Полярная крачка — птичка с размахом крыльев 80 см, длиною от красного клюва до хвоста не более 43 см. Своего рода рекордсмен, способная перелететь из Арктики в Антарктику. В течении одного года легко пропускающая под своими крыльями до 22000 миль!
Перелёт птичьей стайки с одного гнездовья до другого в период летней миграции неожиданно оторвал бедолагу от собратьев, закружив в вихрях холодного северного ветра.
Острый птичий глаз заметил на бескрайней распростёршейся внизу ледяной равнине спасительный клочок суши, где наверняка найдётся и пища и убежище.
Спикировав к привлекательной цели, глупыш, наверное, разочаровался, потому что это оказалась совсем не суша. Однако влекомая инстинктами в надежде переждать непогоду птица забилась в какой-то закуток в надстройке "Ямала".
— О! — Увидев птаху Шпаковский только головой тряхнул удивлённо, — погода какая нелётная, а оно, поди ж ты, носится…. Жалко дурочку.
— Я сейчас жалею, что мы заранее не перекинули на эскадру коротковолновик, хотя бы на флагман, — хмуро заговорил о насущных проблемах Черто #769;в, — разве можно понять из этих коротких "морзянок", что у них там произошло….
— Чё-то с "Ермаком"…. Сказал же Зиновий — "сами справятся"….
— С момента телеграммы уже три часа прошло. И ничего пока, — выразил свои сомнения капитан, но не стал усугублять, — ладно! Подождём.
Ждали.
"Ямал", замерев чужеродным, неестественно красным….
На белом заснеженном….
На сизом кристаллизованном….
Под голубым немного облачным….
Под полярным совсем негреющим….
Получив телеграмму от Рожественского о "временной приостановке эскадры", Черто #769;в тут же приказал застопорить ход.
Ледокол и так ушёл вперёд, пожалуй, излишне далеко — на пятнадцать миль. Оправдание этому — издержки нечастых сеансов связи и соответственно слабого взаимодействия между "большим ледоколом" и караваном.
* * *
880 тысяч километров площади и 98 тысяч кубов в тех же кэмэ объёма Карского моря имеют свой запас времени на раскачку или же на тягучую инерцию какого-либо процесса. Будь то штормовой ветер или ледовый дрейф.
Там, в высотах, атмосферная неистовость стал постепенно стихать, а ледовое поле всё продолжало сползать к югу. Основная его масса билась о припай, выедала береговую гальку острова Белый (до которого, кстати, ещё идти все полновесные 500 кэмэ).
Выше, если следовать по предполагаемому курсу каравана, в шестидесяти (примерно) милях от материковой линии лежат острова: Вилькицкого, Свердрупа….
И архипелаги, получившие в советское время сомнительные названия: острова Арктического института и Известий Ц.И.К….
…выступающие в роли эдакого стопора для дрейфующего массива.
В связи с чем, вдоль всего побережья Таймырского полуострова (от Обской губы, мимо Енисейского залива и легендарного Диксона, плоть до пролива к морю Лаптевых) образовалась обширная закраина. *
За редким исключением прорвавшихся отдельных льдин — идеальная полоса чистой воды для провода каравана.
На "Ямале" об этом (лёгком пути) пока не знали, может кто-то лишь предполагал, опираясь на многолетний опыт и чутьё.
Штаб на ледоколе собрали по иному поводу.
Сутки готовились к сумеркам, когда Рожественский, наконец, известил, признаваясь что "Ермак" не способен вести эскадру.
— У нас всего три-четыре часа, — штурман быстро провёл незамысловатый расчёт с учётом времени от заката до восхода солнца, расстояния, лёдопроходимости, — допустим мы подгадаем и за час (плюс-минус двадцать) к наступлению темноты добегаем до эскадры….
— Прошу учесть, — влез Черто #769;в, — что эти "плюс-минус" минут скорее будет именно в "плюс". Для перестраховки.
— Далее, — продолжил штурман, — вода там преснее, следовательно, корабли постепенно вмерзают. Как быстро мы их сможем обколоть? В каком состоянии там лёд?
— И "Ермак", — снова встрял кэп, — его либо бросать, либо тратить время и выводить на открытую воду — пусть чапает домой.
— На открытую воду, где кстати "дежурит" британский крейсер! — Заметил Шпаковский, — а бросить "старичка" — не жалко легенду?
— Но и тащить "хромого" "Ермака" за "усы" весь Севморпуть откровенно глупо. **
Нам ещё выводить караван. Его ж не оставишь, отбежав за горизонт. Потому что подвижка льда по-прежнему наблюдается. А как затрёт их?
Так что времени у нас впритирочку. Чуть прозевали — выползет солнце и с потрохами "заложит" нас, выставив нашу "красную башку" под бинокли "Бервика".
Но, так или иначе, эту ночь мы уже прое… пропустили. Так что ждать ещё сутки. За которые всяко может случиться.
— Что, "англичанин" уйдёт? — Как будто подначил Шпаковский.
— Ночь удлинится, — огрызнулся капитан.
— Погода изменится, — добавил более существенное штурман.
*(Закраины — полосы открытой воды вдоль берегов, образующиеся в результате таяния снегов и повышения уровня воды.)
**("Взять за усы" — судно вплотную швартуется носом к специальной выемке в корме ледокола крепким тросом — усами.)
А барометр уже намекал своими показаниями….
И вон птаха полетел по своим пернатым делам через море, не побоялась….
И закат окрасился по-другому….
И у местных стариков-самоедов (где-то по берегам) закрутило "на погоду" ноги:
— Дух неба переменчив, однако….
Ветер уж и действительно выдохся. С ним и температура приостановила своё не совсем характерное для этого времени года падение.
Покажет ли при этом гигрометр на 80… 100 процентов влажности? И как следствие — на образование маскирующего тумана? Возможно. Но не с вероятностью даже "пятьдесят на пятьдесят". Обманщики туманы они такие — прийти могут, но только лишь утром, и только лишь вечером. А упрямый день назло вполне себе отстоит свою суточную вахту на "ясно".
* * *
При дурном воображении и определённой паранойе это выглядело, как будто эскадру завели в западню.
Снова встал вопрос дисциплины.
Рожественский медленно закипал, но был вынужден провести совещание среди офицеров, заверив, что скоро подойдёт "большой ледокол" и они продолжат путь.
Информация по цепочке спустилась до нижних чинов, успокоив самых нетерпимых и неспокойных. На некоторое время.
Всегда найдутся дурни, которые готовы "хлопать дверьми", призывая "двигать пёхом домой". Но даже самые глупые понимали, что хоть земля и близко, туда ещё добраться надо. По льду, в ветер и мороз. А внутри кораблей тепло и кормят.
Телеграфисты… тоже люди, и факт частых переговоров командующего по "искровой" с кем-то извне (с "большим ледоколом", да хоть с сами царём-батюшкой), при всём сохранении секретности, слухами медленно расползался по флагману…. И с корабля на корабль, дав ту маленькую, но важную надежду.
* * *
— Капитана не видел? — Начальник безопасности поймал куда-то бегущего камбузника с тормозком — явно кому-то харч нёс, — у вас там его не было?
— Так он это…. На мостике. Я вот ему, — матрос взвесил в руке пакет, показывая, — попросил….
— Точно?
— Точно….
— Давай сюда, я сам отнесу.
Время ожидания — время безделья. И размышлений. И иногда весьма полезных.
Капитан, находясь на мостике, как обычно сидел в правом крыле.
Ледокол по-прежнему стоял на месте, точнее медленно дрейфовал, сцепившись со льдами. И вахта велась без напряг — просто дежурили.
Задумчиво подперев кулаком подбородок, Андрей Анатольевич что-то небрежно выводил-зачёркивал карандашом на лежащем перед ним листке.
Наконец обвёл "жирным" очередной вывод, пробормотав:
— Какая интересная конфигурация вырисовывается…, если всё по уму сделать. Как там оно планировалось….
Откинулся в кресле, припоминая:
"Вся волокита (почти в прямом смысле слова) с "Ермаком" — с буксировкой его от самой Балтики и затевалась лишь для отвлечения и маленькой дезинформации — он по любому должен был вернуться в Архангельск. А капитан Фельман громогласно заявить, что "эскадра Рожественского застряла во льдах!".
Как он объяснит, что один вернулся? Да хоть как!
Лёд расстреляли из пушек пробив ему дорогу — он и вырвался "кишки надорвав", коль уж его ремонт оказался полной фикцией. А остальные (броненосцы, угольщики) вмёрзли… потеряли винты… и ещё наплести с три короба.
При этом всё по серьёзу — поднять шумиху в прессе. Петербург отреагирует — слать спасательную экспедицию, вплоть до закупки ледоколов… у тех же американцев.
Зарядить, как там его, Абазу "по заграницам"…. Только закрутить ему гайки так, чтобы он ничего втридорога не купил. А если и сторгует чего по приемлемой цене, то лишний ледокол России не помешает. *(Вице-адмирал А.М. Абаза. Засветился с неудачной попыткой перекупить броненосные крейсера в Латинской Америке.)
И тут сука-"Бервик" спутал карты…! И "Ермаку" пришлось тащиться во льды, где он прогнозируемо сдох.(Ну, как "прогнозируемо" — заявляли, что "провели ремонт"…). Итогом — эскадра Зиновия застряла, но…!
Теперь на виду у "англичанина", чёрт меня подери!
И если теперь сам "бритт" (а это заинтересованный свидетель) принесёт эту сенсационную весть, ему-то больше поверят!
Теперь только надо…".
Размышления капитана прервали.
— Что ты тут? — Спросил, бесцеремонно плюхнувшийся рядом Шпаковский.
— Да вот — разложил пасьянс своих соображений, — Черто #769;в показал на принтеровском распечатке карты Северного пути линии курса и какие-то надписи.
— Нифига я тут в твоих каракулях не понимаю, — помощник даже не стал всматриваться, — я вот что подумал! Ведь оно ж нам само в руки ложится…. А?
Шпаковский стал немного путано доводить свои мысли, но капитан его прервал:
— Так и я том же! — Снова подтолкнул свои схемы, — одно дело "Ермак" придёт в порт и пустит слух, что эскадра застряла где-то во льдах, а другое — сам "англичанин".
Это ж какая идеальная деза и шикарная провокация для То #769;го (тот который адмирал).
— А на сколько хватит терпения у "бритта"? Сколько он у пролива торчать будет?
— Хорошо бы даже не терпения, а банально угля… не хватило бы….
— А Рожественский? Он и так уже ноет, типа "где вы?", словно ему похер, увидят нас англичане, не увидят….
— Рожественского мы убедим подождать. В конце концов, поигнорируем немного.
— Ой…, говна не оберёмся с уст весельчака и душки адмирала.
— Х-х, — злорадно хмыкнул Черто #769;в, — ключом да морзянкой особо не поорёшь.
* * *
И сорвался бы на крик, была бы голосовая связь. Приказывать им он естественно не мог, но вот потребовать выполнения своих договорных обязательств, это — да!
Зато Рожественский в полной мере "спускал собак" на подчинённых.
Сухая телеграмма с "Ямала" объясняющая целесообразность потери времени в выжидании, с видом на уход "британца", была адекватным объяснением неторопливости потомков.
Всё он понимал, Зиновий Петрович, не глупее других. Тем более что был в теме.
И сама задумка — чертовски заманчивая попытка ввести в заблуждение противника. Которая реализуется на важном и узком участке, когда они будут уже в Беринговом проливе, на выходе в Тихий океан.
Но попробуй что-то втолкуй экипажу. Приказ приказом, мат и стуки по столу это одно, а, поднимающийся с низов недовольный ропот, медленно накатывающийся пессимизм в глазах офицеров — это другое. Это уже сейчас. Вот оно. Особенно когда на черноморских пароходах трюмным начало мерещиться потрескивание корпуса. Которое действительно имело место быть. Эскадра хоть и вмёрзла в лёд, но подвижка льда продолжалась (как установил Коломейцев). Он же и успокаивал, заверяя, что пока никакой опасности нет.
Этот подозрительный скрип было слышно даже в трюме "Суворова"! Коломейцев объяснял, что это трещит лёд, но ни как не толстая броня корабля. Но пойди, достучись до разума неразумных.
В общем прошло всего двое суток, а ситуация накалялась по экспоненте. Признаться же потомкам, что на его эскадре так сложно с дисциплиной, и кто-то осмеливается выражать неповиновение, Зиновий Петровичу почему было стеснительно.
А английский крейсер по-прежнему маячил в чистых водах и упования на то, что ограниченный запаса угля заставить его убраться раньше, сомнительны. Ещё по выходу из Александровске стало известно, что "Бервик" делал визит в норвежский Вадсё, где произвёл погрузку угля.
* * *
А проблемы с топливом потихоньку давили на капитана 1-го ранга Эванса.
Загруженный в Вадсё уголь был откровенно дрянным и годился лишь на отопление и поддержание пара. Да и взяли его, спеша, немного.
А крейсеру практически постоянно приходилось совершать эволюции.
Нынче ветер в проливе как в трубу выносил обломки льдин, среди которых попадались весьма крупные и опасные.
Днём "Бервик" легко уклонялся от них. Но ночью приходилось отходить мили на 3–4.
В общем, бункеры пустели, а добрый английский кардиф неизбежно сгорал в топках.
"Будет ли нас ждать у норвежцев обеспечитель? Неизвестно. А значит, — решил кэптен, — ещё трое суток и уходим".
* * *
Следующее утро чуть помутило туманом и снова раскинулось пронзительным горизонтом.
С утра Черто #769;ва уже ждала телеграмма от Рожественского — адмирал начинал выходить из себя. Это читалось между строк.
Вторпом отчитался за отсутствие происшествий.
Опоздав на завтрак (начальству можно) капитан подметил, как при его появлении слегка притих разговор, но обсуждали естественно и понятно что — нынешнюю ситуацию.
Быстро доклевав с тарелки, Андрей Анатольевич объявил совещание штаба через два часа и удалился.
Начальник безопасности постучался в каюту буквально вслед.
Получив кивок "садись-говори", плюхнул на стол распечатку карты:
— Вот ещё показания с РЛС. Дистанции в основном.
— И чего?
— Мы дрейфуем в сторону пролива. А дистанция с эскадрой Рожественского не уменьшилась. Мало того, что они из Карских ворот и не вышли, так их ещё и обратно выносит. А вот метки "Бервика", - Шпаковский значительно посмотрел на капитана, — это днём, вот эта ночью. Я к тому, что "британец" уходить не намерен. Ночью он лишь отползает мили на четыре. А то и вовсе теряется за островами. Утром возвращается.
А туман возжеланный, блин, так и не концентрируется. Утренний бриз выносит его вмиг. Стоит ли ещё ждать?
Андрей Анатольевич, не понимая, упрямо возразил:
— Но не будем же мы светить "Ямал" англосаксам? Так что пока не уйдёт….
— А давай…, - Шпаковский склонился ближе, — а давай его "попросим". Настоятельно.
— А-а-а! — Догадался капитан, — так вот о чём вы с утра всё шушукаетесь!
— Ну, да. Тем более, — Шпаковский был на взводе и даже стал эффектно загибать пальцы на руке, — вертолёт теперь на дальняк не гонять! Наши химики-алхимики две бочки напалма до идеальной кондиции довели — кто не сгорит, траванётся продуктами горения. К тому же обвязку бочек и сброс теперь отладили так, что никаких улик при бомбометании.
— Так уж и никаких?
— Да будет пара железяк из сцепки, но они такие… элементарные. Хер докопаешься, — и извлёк чертёж, подсунув кэпу, — гляди.
Чертов склонился над рисунком не столько разглядеть, сколько для паузы, чтоб подумать. Потом шумно выдохнул и с иронией взглянул на помощника:
— Сколько у нас до вечера? Времени ещё вагон. Надо обмозговать. И обсудить…..
— Да все уже "за"!
— Ага! А ты, старина Пью, пришёл к Билли Бонсу с "чёрной меткой"….
Шпаковский осклабился.
— Нет, родной, — капитан покачал головой, — давай-ка собирай штаб. Будем вешать "за" и "против".
