Мои последние дни в Тибете

Сам я тоже поселился в Чумби; меня принял в качестве гостя один приятель, правительственный чиновник. Никаких дел в этой стране у меня больше не было, и поэтому теперь я часто скучал. Но распрощаться с людьми, с которыми я так сблизился за последние годы, я еще пока не был готов. Самому себе я казался зрителем некой драмы, который уже предчувствует ужасную развязку действа и с радостью предотвратил бы ее, но, словно парализованный, ждет окончания последнего акта. Чтобы хоть как-то унять тревогу, я каждый день ходил в горы и делал наброски местности.

У меня сохранилась одна из прежних обязанностей: я продолжал ежедневно слушать новости по своему переносному радиоприемнику и информировать министра иностранных дел о текущих событиях. Китайцы остановили наступление и теперь требовали, чтобы представители тибетской стороны явились для переговоров в Пекин. Далай-лама вместе с правительством в конце концов почли за лучшее уступить этим требованиям и отправили в китайскую столицу полномочную делегацию. Поскольку всякое сопротивление было уже бесполезно, правительство приняло решение воспользоваться в качестве козыря фигурой Далай-ламы: власти понимали, что китайцам очень важно, чтобы он возвратился в Лхасу. В Чумби постоянно приходили группы челобитчиков из самых разных слоев населения, чтобы умолять правителя вернуться. Вся страна пребывала в глубоком унынии. Только тогда я действительно понял, насколько тесна связь этого народа со своим монархом. Без него процветание и благополучие Тибета были немыслимы.

Покровителю страны, Ченрези, воплощенному в Далай-ламе, в конце концов не осталось ничего другого, как принять условия китайцев и возвратиться в Лхасу.

После долгих переговоров в Пекине был составлен и подписан договор, согласно которому внутреннее управление страной оставалось в руках Далай-ламы, а также гарантировалась свобода исповедания местной религии. В обмен красный Китай требовал предоставить ему право представлять Тибет на международной арене и брал на себя оборону его территорий. Это был самый важный пункт: китайцы получили право направлять в Тибет столько солдат, сколько им заблагорассудится, что, соответственно, давало им прекрасную возможность выдвигать дальнейшие требования, не опасаясь ни малейшего сопротивления.

Так как дом губернатора располагался в особенно узкой и холодной части долины, куда не попадало ни луча солнца, скоро Далай-лама перебрался в романтического вида монастырь Дункар. Там он жил уединенно в окружении монахов и личных слуг, и случаев побеседовать нам с ним, как раньше в Лхасе, больше почти не представлялось. Мой друг Лобсан Самтэн тоже поселился в этом монастыре, и я иногда навещал его. Мы принимали участие в длинных прогулках Далай-ламы, который часто вместе с сопровождающими посещал близлежащие монастыри. Он уже прославился своей быстрой ходьбой – угнаться за ним не мог никто. Впервые юноше выпала возможность заниматься физическими упражнениями. Исполнилось его давнишнее желание, о котором мы много говорили еще в Лхасе. Его свите жизнь в этих краях тоже шла на пользу. Чтобы не отставать от монарха, им приходилось быть воздержаннее. Монахи перестали нюхать табак, а солдаты бросили пить и курить. Хотя настроение часто бывало очень подавленное, все религиозные праздники обязательно отмечали, причем старались делать церемонии как можно более красочными. Но все равно они получались лишь тусклым отблеском тех роскошных торжеств, которые обычно проводились в Лхасе, – здесь для таких зрелищ не было ни средств, ни возможностей. Приятное разнообразие в наши будни внес визит нескольких индийских ученых, которые привезли юному монарху реликвию Будды в золотой урне. Во время передачи этого сокровища мне удалось сфотографировать Далай-ламу – так я сделал свои последние и лучшие снимки Далай-ламы.

Чем дольше знатные чиновники жили в долине Чумби, тем меньше роскоши их окружало. Ходили они теперь в основном пешком, лошадьми, за редким исключением, больше не пользовались. Их продолжали окружать слуги, и самим аристократам практически ничего не приходилось делать, но теперь у них не было ни привычного комфорта, ни похожих на дворцы домов, ни приемов и развлечений. Постоянно плелись мелкие интриги. Ходили какие-то непонятные слухи. В общем, эпоха их власти прошла, теперь они не могли самостоятельно принимать решения, а должны были всегда поддерживать мнение Далай-ламы. Было неизвестно, смогут ли они вернуть себе имущество после возвращения, не отберут ли его китайцы, даже если они и обещали этого не делать! Феодализму пришел конец, и они это чувствовали.

Я оставался в долине Чумби до марта 1951 года, а потом решился двинуться дальше, в Индию. Уже несколько недель меня мучило беспокойство, поскольку я знал, что не смогу вернуться в Лхасу. Но я все еще официально находился на службе у тибетского правительства и поэтому должен был испросить отпуск, прежде чем куда-либо ехать. Впрочем, на мой запрос тут же ответили согласием. Паспорт, который мне выписали в Кабинете министров, действовал в течение шести месяцев и содержал пункт с просьбой к индийским властям содействовать моему возвращению в Тибет. Прочитав это, я грустно улыбнулся: было понятно, что такая помощь мне уже не потребуется. Через полгода Далай-лама наверняка вернется в Лхасу, где ему, воплощению Ченрези, позволят находиться китайцы, но правителем свободного народа моему другу уже не бывать.

Я долго ломал голову в поисках разумного выхода из сложившейся ситуации. По трезвом размышлении единственным возможным вариантом все же была Индия. С Ауфшнайтером мы вели переписку. Он все никак не мог расстаться с Тибетом. Один раз мы ненадолго пересеклись в Гьянце, и тогда он сказал, что собирается оставаться в стране так долго, как это будет возможно, а потом тоже поедет в Индию. Прощаясь тогда, мы не знали, что встретимся снова только через несколько лет. Я довез его багаж до Калимпонга, где оставил его на хранение. Потом я целый год ничего не слышал об Ауфшнайтере, он пропал. До меня доходили самые ужасные слухи, и многие считали моего друга мертвым. И только возвратившись в Европу, я узнал, что Ауфшнайтер скрылся в сказочной деревеньке Кьирон, где жил до тех пор, пока и туда не пришли китайцы. Он оставался в Тибете буквально до последней минуты – ему расстаться с этой страной оказалось еще тяжелее, чем мне. Я был очень рад тому, что исчезновение Ауфшнайтера нашло такое объяснение, и тем более – получить от него весточку из столицы Непала.

Моего друга до сих пор не отпускает Дальний Восток, он никак не может удовлетворить свою страсть к исследованию этой части света. В мире очень мало найдется людей, которые знают Гималаи и «запретную страну» так глубоко, как он. Сколько всего ему придется рассказать, когда он вернется на родину после стольких лет отсутствия! Ведь хотя мы вместе прожили в Азии тринадцать лет, каждый человек воспринимает жизнь по-своему.