Личный документалист Живого Будды

До Далай-ламы через его брата тоже доходили слухи о наших занятиях. К сожалению, каток был расположен так, что с крыши Поталы его не было видно. А мальчику так хотелось хоть одним глазком посмотреть на новый веселый спорт на льду. И однажды он прислал мне свою кинокамеру с поручением запечатлеть наши занятия.

Со времен Далай-ламы XIII, который дружил с сэром Чарльзом Беллом и перенял от него многие прогрессивные идеи, в Потале сохранился полный комплект фотографического оборудования. А позже британское представительство подарило юному Далай-ламе самый современный проектор, а четверо путешественников привезли ему еще и новейшую кинокамеру.

Так как мне самому прежде никогда не приходилось снимать кино, я попросил дать мне все соответствующие проспекты и материалы и самым внимательным образом изучил их, прежде чем приниматься за дело. Потом я отснял пленку, послал ее проявлять в Индию через посредство Министерства иностранных дел и британского представительства, а спустя два месяца смог передать Далай-ламе. Фильм получился очень хороший.

Благодаря этому заданию я впервые вступил в личный контакт с юным правителем Тибета. Занятно, что именно это изобретение двадцатого века стало отправной точкой для нашей дружбы, которая впоследствии связывала нас все теснее и теснее вопреки всем условностям.

Вскоре от Лобсана Самтэна я узнал, что Далай-лама желает получить фотоснимки различных церемоний и торжеств. На этой основе и стало развиваться наше общение. Я мог только удивляться тому, как интенсивно, несмотря на усердную учебу, он занимался фотографией: он снова и снова посылал мне подробнейшие инструкции. Я их получал то в письменной форме, то мне их устно передавал Лобсан Самтэн. Далай-лама указывал, с какой стороны, по его мнению, лучше всего будет падать свет, сообщал точное время начала церемонии. Я тогда тоже смог обращаться к нему с просьбами – например, во время церемонии подольше смотреть в ту сторону, где я, согласно договоренности, должен был стоять с камерой.

Естественно, я старался во время церемоний как можно меньше привлекать внимание к себе и своему аппарату. Видимо, юный правитель тоже об этом постоянно думал, потому что часто в записках, которые мне приходили, он просил меня размещаться поодаль и лучше отказываться от съемки, чем привлекать внимание. Конечно, сделать так, чтобы меня совсем не видели, было невозможно, но скоро всем стало известно, что я фотографирую и делаю киносъемки по поручению Далай-ламы, и люди начали меня поддерживать. Даже монахи-солдаты, которых все опасались, часто плетками оттесняли в сторону толпу, загораживавшую мне перспективу, и вели себя как агнцы, когда я просил их позировать мне. Таким образом, заранее тщательно продумав, какую позицию занять, я смог запечатлеть многие религиозные праздники, что еще никому не удавалось сделать. И конечно, я всегда носил с собой свою «лейку» и иногда, хотя и довольно редко, снимал для себя. Но чаще всего мне приходилось отказываться от съемки самых красивых сцен, чтобы соблюсти интересы моего заказчика. Особенно мне было жаль, что запечатлеть оракула в трансе удалось только пару раз.

Главный храм Лхасы

Я сделал несколько прекрасных снимков главного храма города Цуглакхана, построенного в VII веке, где находилась самая ценная статуя Будды в Тибете. История возникновения этого храма связана с именем знаменитого тибетского царя Сонцена Гампо.

В супругах у него были две принцессы, обе принадлежавшие к буддийскому вероисповеданию. Одна из них родом была из Непала, она основала второй по величине храм Лхасы, Рамоче. Вторая была китаянка, которая со своей родины привезла чудесную золотую статую Будды. Этим двум женщинам удалось обратить в буддизм царя, который прежде придерживался старинной религии бон. Позже он сделал буддизм государственной религией и приказал построить храм, куда можно было бы поместить золотую статую. К сожалению, у этого здания тот же недостаток, что и у Поталы. Снаружи это прекрасное, глубоко впечатляющее строение, а внутри там сумрачно, неуютно, множество темных закоулков. В храме хранятся несметные сокровища, которые ежедневно умножаются за счет новых приношений. Так, например, каждый министр при вступлении в должность обязан дарить храму новые шелковые и парчовые одеяния для всех статуй святых и чашу для масла из чистого золота. Масло безостановочно и в огромных количествах жгут в светильниках, поэтому его кисловатый, тяжелый запах наполняет воздух и зимой и летом. Единственные, кому щедрые приношения действительно идут на пользу, – это мыши. Тысячи зверьков ползают вверх и вниз по складкам тяжелых шелковых одеяний статуй и устраивают пиры вокруг жертвенных чаш, полных цампы и масла. В храме темно, ни один луч света не проникает извне, только масляные светильники на алтарях освещают помещение своим мерцающим светом. Вход в святая святых обычно закрывает тяжелая железная занавесь из цепей, которую поднимают лишь в установленные часы.

В одном темном узком коридоре я обнаружил висящий под потолком колокол. Каково же было мое удивление, когда удалось разобрать сделанную на нем аккуратную рельефную надпись: «Те Deum laudamus». Видимо, этот колокол – единственное, что осталось от той капеллы, которую много столетий назад построили в Лхасе католические миссионеры. Им не удалось закрепиться в этих местах и пришлось покинуть страну. И благодаря глубокому уважению, с которым в Тибете относятся к любой религии, этот колокол сохранился и был помещен в храме. Я бы с удовольствием побольше разузнал о той капелле, созданной капуцинами и иезуитами, но других ее следов мне обнаружить не удалось.

Вечером Цуглакхан наполняется верующими, к святая святых храма выстраивается длинная очередь: подходя к статуе Будды, каждый смиренно прикасается к ней лбом и оставляет небольшое подношение. Потом складывает ладони лодочкой, и монах наливает в них святую воду, слегка подкрашенную шафраном. Половину этой воды полагалось выпить, а другой – окропить себе голову.

Многие монахи проводят в храме долгое время, потому что они обязаны заботиться о тамошних сокровищах под руководством высокопоставленного чиновника и наполнять маслом светильники.

Однажды предпринималась попытка провести в храм электричество, чтобы лучше осветить темные коридоры и святилища. Но из-за короткого замыкания произошел небольшой пожар, после которого уволили всех, кто участвовал в этих работах, а об искусственном освещении и слышать больше не хотели.

Перед входом в храм лежат каменные плиты. Они истерты до зеркального блеска и имеют множество небольших углублений. Уже тысячу лет верующие падают тут ниц, выражая свое почтение божествам. Видя эти углубления в камне и преданность на лицах людей, легко понять, почему христианские миссионеры не смогли пустить здесь корни. Вполне можно себе представить, как какому-нибудь ламе из Дрепуна, который пытался бы обратить в буддизм католиков, также с сознанием собственного бессилия пришлось бы покинуть Ватикан – ведь основа обеих этих религий – блаженство после смерти. У них много общего: они проповедуют смирение в этой жизни, и как буддист падает наземь перед изображениями божества, так и католик поднимается по ступеням Святой лестницы в Риме непременно на коленях. Но есть и огромное отличие: здесь цивилизация не заставляет людей суетиться с утра до ночи, здесь есть время на то, чтобы спокойно размышлять на религиозные темы, погрузиться в себя. Церковь занимает огромное место в жизни каждого человека, как это было и у нас несколько столетий назад.

Как и у нас, площадка перед дверями храма облюбована нищими. Здесь они тоже прекрасно понимают, что перед лицом бога человек становится особенно задумчив и сострадателен. Но, как и везде, попрошайничество обезображивает людей. Когда я строил дамбу, правительство предприняло попытку привлечь к работам здоровых представителей бездельничающей братии. Из более чем тысячи лхасских попрошаек было выбрано семьсот работоспособных человек. Их попытались заставить трудиться, обеспечив питанием и зарплатой. На следующий день на стройку явилась только половина новоиспеченных рабочих, а еще через пару дней они испарились все. Так что эта затея с треском провалилась. Вовсе не отсутствие возможности заработать на жизнь и нужда заставляют этих людей побираться, и в большинстве случаев даже не физическая немощь, а лень. Тем более что в Тибете можно неплохо жить на подаяние. Попрошаек никто не гонит с порога. И даже если побирушке подадут только немного цампы и мелкую медную монетку, то за пару часов все равно удастся обеспечить себе дневное пропитание – а большего ведь им и не требуется. Собрав свою дневную норму, они садятся под стену, преспокойно дремлют на солнышке и наслаждаются жизнью. Под вечер играют в кости, а ближе к ночи выбирают себе закрытый от ветра уголок какого-нибудь двора или укромное местечко на улице и заворачиваются в овчинные тулупы.

Многие из попрошаек имеют какие-нибудь отвратительные болезни или увечья, которые вызывают сочувствие, из чего стараются извлечь выгоду. Действительные и мнимые болячки выставляют напоказ, чтобы получать более щедрое подаяние.

На подъездных дорогах к городу тоже толпами бродят попрошайки. Здесь дело у них идет совсем не плохо, потому что движение на этих дорогах оживленное и почти каждый паломник, торговец или аристократ, направляется он в город или из него, бросает беднякам пару монет. Не раз мне самому, когда я встречал друзей из Индии или провожал их в путь, приходилось наблюдать сцены, которые разыгрываются при этом между нищими.