Я отмечаю Рождество

До Рождества оставалось уже не так много времени, и я задумал устроить по этому случаю праздник для своих друзей, отметить Рождество как полагается – с елкой и подарками. Меня самого так часто приглашали в гости и так тепло принимали, что я решил тоже порадовать друзей. Нужно было основательно подготовиться. Мой друг Третон, сын одного покойного министра, отдал свой дом в мое распоряжение на пару дней. Я нанял опытных слуг и поваров, достал посуду и купил гостям небольшие подарки: карманные фонарики, перочинные ножи, наборы для пинг-понга и разные настольные игры. А для Царона и его семьи, в доме которых я жил, я придумал особые подарки. Главным аттракционом, конечно, должна была стать «елка». Жена Царона одолжила мне можжевеловое дерево в красивой кадке, и я украсил его свечами, яблоками, орехами и сластями. Получилась настоящая рождественская елка.

Праздник начался в первой половине дня, как это здесь принято. Вандю-ла помогал мне в качестве «церемониймейстера» – я все еще боялся как-нибудь нарушить этикет. Начали приходить сгоравшие от любопытства гости. Они со всех сторон разглядывали «елку», внимательно рассматривали разложенные под ней сверточки. Все были заинтригованы и с нетерпением ожидали праздника, совсем как дети на Рождество. День прошел за вкусной едой, напитками и играми, а когда стемнело, я пригласил всех перейти в другую комнату. Вандю-ла надел свой тулуп мехом наружу – я попросил его исполнить роль Санта-Клауса. Я зажег свечу и поставил на граммофоне пластинку с песней «Stille Nacht, heilige Nacht». Дверь открылась, мои гости с восторженными лицами окружили «елку». Мистер Лю стал подпевать записи, еще кое-кто из окончивших английские школы знал эту мелодию и тоже подхватил ее. Странная это была картина: такая пестрая компания в сердце Азии и вдруг – поет нашу родную рождественскую песню! До этого момента я держал себя в руках, но тут на глаза навернулись слезы. Меня охватила страшная тоска по родине.

Но нельзя поддаваться этому чувству, если обстоятельства заставляют жить вдали от дома. Здесь, конечно, все другое – и страна, и люди. Нужно перестроиться и стараться радоваться местным традициям и обычаям.

Веселье гостей, то, как они радовались подаркам, и немножко алкоголя помогли мне справиться с приступом тоски. Уходя, гости в один голос уверяли меня, что им очень понравился наш «немецкий Новый год».

Год назад две черствые булочки на пустынных просторах Чантана казались нам удивительным рождественским подарком. А сегодня мы сидели за богатым столом в компании добрых знакомых, – в общем-то, на судьбу жаловаться не приходилось.

Насыщенный работой период

Без особых торжеств мы вступили в 1947 год. Ауфшнайтер к тому времени уже закончил строительство оросительного канала и получил новое важное задание. В Лхасе имелась старая электростанция, построенная двадцать лет назад одним из четверых человек, обучавшихся в Рагби. Теперь она была в запущенном состоянии и практически не давала электричества. В будние дни его едва хватало на обеспечение машин монетного двора, а частные дома, дома министров освещались столь желанным ярким светом только по субботам, когда работы там не велись.

Надо сказать, что Тибет печатал собственные бумажные деньги и чеканил монеты. Денежная единица называлась сан, его десятая часть – шо, десятая часть шо – карма́. Банкноты делались на прочной бумаге местного производства, на них были разноцветные печати и водяные знаки. Номера ловко рисовались вручную, так что все попытки подделки денежных знаков до сих пор не увенчивались успехом. Банкноты выглядели очень внушительно. Монеты чеканили из золота, серебра и меди, на них изображались горы и львы – символ Тибета. Этот же символ на фоне восходящего солнца можно видеть на флаге страны и почтовых марках.

Поскольку монетный двор не мог функционировать без электроэнергии, Ауфшнайтера попросили улучшить и расширить старую станцию. Но ему удалось убедить власти, что простая починка почти ничего не даст и что гораздо разумнее поставить новую станцию на реке Кьичу – старая использовала воды ее слабого притока. Ему поначалу стали возражать, что такое неуважение к водам священной реки разгневает божеств и на город обрушатся несчастья. Огромная заслуга Ауфшнайтера состояла в том, что он смог переубедить правительство, после чего сразу приступил к замерам. Чтобы он не тратил каждый день время на дорогу, его поселили в садовом доме близлежащего имения.

Теперь мы виделись гораздо реже. Преподавание держало меня в городе, кроме того, я тренировал нескольких человек, пытаясь сделать из них приличных теннисистов. Мои ученики, большие и маленькие, в общем, делали успехи, но, к сожалению, упорство – довольно редкое среди тибетцев качество. Поначалу их все воодушевляет и они с радостью берутся за новое, но энтузиазма хватает ненадолго. Поэтому ученики часто менялись, что, конечно, не очень меня устраивало. Дети из знатных семей, с которыми я занимался, были все умные и смекалистые, соображали они ничуть не хуже наших детей. В индийских школах тибетцы не уступают европейским ученикам, а ведь им прежде всего нужно выучить язык, на котором ведется преподавание! И, несмотря на это, они нередко учатся лучше всех в классе. В колледже Св. Джозефа в Даржилинге мальчик из Лхасы был не только первым учеником в школе, но и капитаном всех спортивных команд учебного заведения.

Помимо уроков, я видел еще множество возможных источников дополнительного заработка. Деньги в Лхасе буквально валяются на улице! Нужно всего-то немного инициативы. Я бы мог, например, завести небольшую молочную ферму и продавать свежее молоко и масло или заказать из Индии машину для производства мороженого и торговать им. Большим спросом пользовались услуги часовщиков, сапожников и садовников. Очень перспективна была сфера торговли, особенно при наличии достаточных познаний в английском языке и возможности поддерживать связи с Индией. Множество людей жили просто тем, что закупали товары на индийских базарах и продавали их в Лхасе! Никакой лицензии для этого не нужно, про патенты и дипломы здесь и слыхом не слыхивали, а налоги невысоки. Во многих сферах не было даже конкуренции, и, соответственно, купцы выставляли цены просто по собственному разумению.

Но мы с Ауфшнайтером не собирались зарабатывать на жизнь торговлей, а искали такие занятия, которые приносили бы нам удовлетворение. Прежде всего, нам хотелось принести пользу стране, чтобы отплатить за оказанное гостеприимство. Поэтому мы были очень рады тому, что люди обращались к нам со многими вопросами и считали нас эдакими мастерами на все руки. Мы всегда старались помочь и выразить таким образом свою благодарность. Но все-таки иногда нас просили о вещах, в которых мы почти ничего не понимали, – наша эрудиция простиралась все же не так далеко, как казалось добрым тибетцам.

Например, однажды нас попросили заново позолотить статуи божеств в одном храме. К счастью, мы нашли в одной из книг в библиотеке Царона описание того, как из золотого песка можно приготовить подходящую для этих целей краску. Необходимые химикаты пришлось заказывать из Индии, потому что непальцы, считавшиеся большими мастерами по золочению и серебрению, строго охраняли свои секреты.

В Тибете в разных частях страны имеются месторождения золота, но нигде его не добывают современными методами. С древних времен в Чантане раскапывают землю рогами газелей, самым примитивным способом. Как-то один англичанин при мне заметил, что, скорее всего, даже обработка отвалов современными способами принесла бы прибыль. Некоторые провинции до сих пор платят подати самородным золотом. Но добывают золота не больше чем необходимо, потому что люди боятся побеспокоить духов земли и навлечь на себя их гнев. Собственно, этот страх и не позволяет использовать какие-либо более прогрессивные методы добычи.

Многие крупные реки Азии берут начало в Тибете и уносят в своих водах золото со здешних гор. Но добывают его в основном в соседних странах, а в самом Тибете моют золото только в нескольких местах, где это особенно выгодно. В некоторых реках Восточного Тибета есть ваннообразные вымоины, в которых золотой песок скапливается сам собой, его нужно только время от времени вынимать оттуда. Обычно такие природные золотые прииски находятся под охраной местных губернаторов.

Я все удивлялся: почему никому не приходит в голову отправлять эти богатства в собственный карман? Если нырнуть под воду практически в любом из ручьев в окрестностях Лхасы, можно увидеть, как на дне блестит золотой песок, – удивительное зрелище! Но все эти сокровища так и остаются лежать невостребованными – как и во многих других областях страны. Отчасти так происходит потому, что тибетцам эта сравнительно легкая работа кажется слишком трудной. Но с другой стороны, в Тибете этот металл почитают больше, чем у нас, но не из-за его реальной стоимости, а в качестве символа роскоши и великолепия. Из золота изготавливают чудесные украшения, а в храмах собирают бессчетные сокровища. Ведь тибетцы полагают, что золота много не бывает. Нередко можно увидеть метровые масляные лампы из чистого золота, множество статуй божеств высотой с многоэтажный дом покрывают этим металлом, им щедро украшают надгробные памятники, что, с одной стороны, свидетельствует о непреодолимой тяге к роскоши, а с другой – о готовности жертвовать. Бедняки часто снимают с пальца единственное кольцо и жертвуют его в храме – не только чтобы умилостивить божеств, но и для того, чтобы внести свою лепту в необъятную сокровищницу, которая так много для них значит.

С добычей других полезных ископаемых дело в стране обстоит сходным образом. Слюду, железо, медь, серебро и другие минералы ежегодно доставляют в Лхасу в качестве податей, установленных с давних времен. Но никто не помышляет о том, чтобы заняться регулярной разработкой месторождений и использовать полезные ископаемые для собственных нужд.

Люди не хотят тревожить духов земли, боясь, что те накажут землетрясениями. Поэтому медные пластины для монетного двора доставляют из Индии, тратя на их перевозку через горы по нескольку недель, и часто покупают старые рессоры от железнодорожных вагонов, чтобы ковать из них сабли. Вместо того чтобы добывать уголь из-под земли, сушат ячий и лошадиный помет и используют его для растопки. Даже драгоценная каменная соль остается нетронутой, потому что бессточные озера Чантана дают достаточно соли: ежегодно тысячи тюков с ней перевозят в Бутан, Непал и Индию, где обменивают на рис. Нефть кое-где образует озерца на поверхности земли, и ею люди наполняют свои коптящие лампадки. Может быть, есть в этой стране предприимчивые люди, которые мечтают о том, как разбогатеть на добыче природных богатств, но никто не отваживается начать это дело. Видно, они инстинктивно чувствуют, что с их спокойной жизнью будет покончено, стоит только дать повод для зависти большим могущественным соседям. Так что тибетцы от греха подальше вкладывают деньги в торговлю менее волнующими мир вещами.

Незадолго до празднования нашего второго Нового года в Лхасе мы получили первые письма из дома. Мы три года ждали этого момента! Письма целый год провели в пути, на одном из конвертов был даже почтовый штемпель Рейкьявика, – в общем, наша корреспонденция где только не побывала! Какое же это непередаваемое чувство – наконец узнать, что связь с родиной все-таки есть, что какая-то ниточка все-таки соединяет «крышу мира» с нашим далеким, но незабытым домом! Правда, ниточка эта была очень тонкая – почтовое сообщение за все эти годы лучше не стало. Но на это повлиять мы никак не могли. Новости из Европы не особенно воодушевляли. Они только укрепили нас и в прежде возникавшем желании остаться здесь, поселиться в Лхасе навсегда. Нас обоих мало что связывало с родиной. Годы, проведенные в этом последнем мирном уголке земного шара, изменили нас, мы научились понимать образ мыслей здешних людей, а местный язык сделался настолько нам привычен, что перестал быть просто средством коммуникации, теперь мы свободно беседовали на нем, используя все принятые формулы вежливости. Связь с остальным миром обеспечивал маленький радиоприемник. Нам подарил его один министр с просьбой держать его в курсе всех политических событий, особенно касающихся Центральной Азии. Было так странно, что из этого ящичка можно четко и ясно слышать голоса разных народов со всех концов света. Звук всегда был очень чистый, потому что на «крыше мира» нет ни стоматологов с бормашинами, ни трамваев, ни парикмахеров с жужжащими фенами, то есть ничего, что могло бы создать помехи при приеме сигнала.

Каждый день я начинал с новостей по радио и качал головой, удивляясь тому, что людям в мире казалось важным. Говорили то о какой-нибудь машине, мощность которой стала на несколько лошадиных сил больше, чем у моделей прежней серии, то о том, что в этом месяце океан пересекли на две минуты быстрее, чем в прошлом… Каким все это казалось несущественным! Восприятие подобных вещей меняется в зависимости от точки зрения наблюдателя. Здесь на протяжении тысяч лет существует единственная мера скорости – шаг яка! Не знаю, стали бы жители этой страны счастливее, если бы это переменилось. Даже одна-единственная автомобильная дорога, соединяющая Тибет с Индией, уже, без сомнений, сильно повысила бы местный стандарт жизни, но вместе с тем сюда проник бы «современный ритм», и от здешнего спокойствия и безмятежности не осталось бы и следа. Нельзя навязывать народу новшества, которые не соответствуют его уровню развития. В Тибете есть замечательная поговорка: «На пятый этаж Поталы не взойти, минуя первый».

Разве тибетская культура и образ жизни не уравновешивают отсутствия некоторых технических достижений? Где в западном мире можно встретить такую искреннюю вежливость? Здесь люди никогда не теряют лица, никогда не грубят. Даже политические враги общаются друг с другом уважительно и вежливо, дружески приветствуют друг друга, встретив на улице. Знатные женщины изысканны и элегантны, они подбирают себе наряды и украшения с безупречным вкусом и замечательно умеют принимать гостей. Наши знакомые не понимали, почему мы, два холостяка, не возьмем себе в дом одну или нескольких женщин, чтобы они занимались хозяйством. Друзья серьезно предлагали нам взять хотя бы одну жену на двоих. Иногда, сидя в одиночестве, я и сам подумывал о спутнице жизни. Но хотя вокруг было множество красивых девушек, я не мог представить себе, что свяжу свою судьбу с одной из них. Ни с кем из них я не чувствовал душевной близости, а она в моем понимании обязательна для совместной жизни. Я бы с огромной радостью вызвал сюда свою жену с родины… Но сначала у меня не было на это средств, а потом этому помешали политические события.

Так что я жил один, что оказалось большим преимуществом позже, когда я сблизился с Далай-ламой. Будь я женат, власть имущие монахи гораздо больше противились бы нашим встречам. Ведь монахи соблюдают строгий целибат и избегают всякого общения с женщинами. К сожалению, среди них распространен гомосексуализм, его даже одобряют как доказательство того, что женщины в их жизни не играют никакой роли. Иногда случается, что монахи влюбляются в девушек и просят тогда снять с них духовный сан, чтобы вступить в брак со свой избранницей. Этому не чинится никаких препятствий. После сложения с себя сана те, кто происходит из знатных семей, получают светскую должность того же ранга, а вот монахи из простых семей лишаются ранга и обычно начинают зарабатывать на жизнь торговлей. Тех монахов, которые вступают в связь с женщиной, не отказавшись при этом от сана, сурово наказывают.

Несмотря на мое добровольное одиночество, время пролетало очень быстро. Свободные от работы часы были заняты чтением и походами в гости. Мы с Ауфшнайтером регулярно навещали друг друга, после того как стали жить порознь. Нам обоим просто необходимо было обмениваться мыслями. Мы не были полностью удовлетворены своей деятельностью, и время от времени нас посещали сомнения, нельзя ли проводить время с большей пользой. Сколько всего заслуживало исследования в этой неизведанной стране! Время от времени мы думали, не покинуть ли нам Лхасу и не отправиться ли снова путешествовать, как бедные паломники, переходя от станции к станции, и изучить страну так глубоко, как не удавалось еще ни одному европейцу. Ауфшнайтер все мечтал провести год на берегах Намцо, этого огромного таинственного озера, и изучить все его течения, приливы и отливы.