Глава 47
Пока Пендергаст вел машину, д'Агоста через мобильную связь вышел в Интернет и запустил поиск по Чарлзу Ф. Понсонби-младшему. Уже через несколько минут информации набралось даже больше, чем нужно. Начать хотя бы с того, что профессор Понсонби, оказывается, вел курс истории искусств в Принстоне и одновременно состоял в Союзе обеспокоенных ученых.
– Где-то я о нем слышал, – нахмурился Пендергаст. – Понсонби, кажется, специалист по итальянскому Возрождению. Наверняка он успел добиться звания заслуженного профессора и, к счастью, до сих преподает. Винсент, не поищете ли его резюме?
«Роллс» въехал на главную магистраль Нью-Джерси и, плавно повысив скорость, вписался в послеполуденное движение. Тем временем д'Агоста зачитывал список назначений, наград и публикаций. Перечислять пришлось долго; больше всего д'Агосту злило, что Пендергаст требовал читать вслух – слово в слово.
Д'Агоста закончил. Поблагодарив напарника, Пендергаст достал сотовый и позвонил в справочную. Получив нужный номер, набрал его и коротко переговорил.
– Понсонби примет нас, – сказал он, убирая телефон в карман. – Правда, без особого желания... Мы уже близко, Винсент. Фотография доказывает, что все четверо встречались. Теперь надо точно узнать, где они встретились и – самое главное – что же произошло во время той судьбоносной встречи, что связало их на всю жизнь.
Пендергаст поддал газу. Д'Агоста украдкой глянул на него – в азарте товарищ выглядел словно гончая, взявшая след.
Через девятнадцать минут «роллс» уже катил по Нассо-стрит. Слева проплывали старомодные магазинчики, а справа посреди ухоженных лужаек возвышались готические здания студенческих общежитий. Пендергаст аккуратно припарковался и, скормив счетчику монетку, кивнул толпе студентов, выпучивших глаза на «силвер-рейт» 59-го.
Со стоянки Пендергаст и д'Агоста направились к массивным железным воротам, через которые вышли к гигантскому фасаду Файерстоунской библиотеки, самой большой в мире библиотеки с открытыми стеллажами.
У стеклянных дверей их дожидался маленький человечек с сальной седой шевелюрой. Именно таким д'Агоста и представлял себе профессора Понсонби: суетливым, старомодно одетым педантом. Не хватало только вересковой курительной трубки.
– Профессор Понсонби? – обратился Пендергаст.
– А вы агент ФБР? – прогнусавил ученый, демонстративно взглянув на часы.
«Опоздали-то на три минуты», – подумал д'Агоста.
– Да. – Пендергаст пожал Понсонби руку.
– Вы не сказали, что с вами придет полицейский.
Д'Агосте очень не понравилось, как профессор произнес последнее слово.
– Разрешите представить: мой напарник, сержант Винсент д'Агоста.
Профессор с видимой неохотой пожал д'Агосте руку.
– Должен сразу предупредить, агент Пендергаст, мне не очень-то по душе эта встреча. Не пытайтесь меня запугать и выспрашивать о бывших студентах.
– Не стану. Где нам можно поговорить, профессор?
– Вон там, на скамейке. Я бы не хотел видеть агента ФБР и полицейского у себя в кабинете. Не возражаете?
– Не возражаем.
Твердым шагом профессор направился к скамейке и там, усевшись, закинул ногу на ногу. Пендергаст присел рядом, и для д'Агосты не осталось места, так что он встал напротив них, скрестив руки на груди.
Понсонби достал из кармана вересковую трубку, вытряхнул остатки табака и стал набивать ее заново.
«Вот теперь, – подумал д'Агоста, – он настоящий профессор».
– Вы, – начал Пендергаст, – случайно, не тот Чарлз Понсонби, который выиграл медаль Беренсона в области истории искусств?
– Он самый. – Профессор достал коробок спичек и прикурил, едва слышно зашипев табаком.
– И именно вы составили новый каталог работ Понторно с комментариями?
– Верно.
– Великолепная книга.
– Благодарю.
– Никогда не забуду «Кару Божью» в маленькой церкви, в Карминьяно. История искусств не знала отчета совершеннее. В вашей книге...
– Мистер Пендергаст, может, все-таки перейдем к сути дела?
Повисла пауза. Впервые обаяние Пендергаста потерпело неудачу. Понсонби явно не собирался обсуждать учебные дисциплины с ищейками.
– У вас некогда учился Ренье Бекманн...
– Вы упоминали об этом по телефону. Бекманн писал у меня дипломную работу.
– Тогда разрешите задать несколько вопросов?
– Почему бы вам не спросить самого Ренье Бекманна? Я не желаю становиться информатором ФБР.
Некоторые люди всеми фибрами души ненавидят государственный аппарат. Здесь даже лесть не поможет. Каждое их слово профессор будет парировать цитатой из законов о праве на частную жизнь и прочей ерундой.
– О, так вы не знали? – медовым голосом вкрадчиво произнес Пендергаст. – Мистер Бекманн скончался. Трагически.
Молчание.
– Нет, не знал... Как?
Сейчас бы закрыться Пендергасту, но вместо этого он подбросил еще один лакомый кусочек:
– Я только что с эксгумации... Впрочем, это не самая подходящая тема для беседы, особенно если учесть, что вы с Бекманном не были особенно близки.
– Кто бы ни сказал вам такое, он располагал неверными сведениями. Ренье был одним из моих лучших студентов.
– Как же получилось, что вы не знали о его смерти?
– Мы, – профессор поерзал, – потеряли связь, когда он вышел из стен университета.
– Жаль. Значит, вы не в состоянии нам помочь. – И Пендергаст сделал вид, что собирается встать.
– Он был блестящим студентом, одним из лучших. И... и очень разочаровал меня, сказав, что не хочет поступать в магистратуру. Его тянуло в Европу, в собственный образовательный тур – нечто вроде странствий, не имеющих под собой академической почвы. Я этого не одобрил. – Понсонби помолчал. – Могу я спросить, от чего он умер и зачем понадобилась эксгумация?
– Увы, эта информация доступна лишь семье мистера Бекманна или его друзьям.
– Поверьте, мы были очень близки, а когда расставались, я подарил ему книгу. За сорок лет преподавания я удостоил такой чести лишь пятерых или шестерых студентов.
– Это было в тысяча девятьсот семьдесят шестом году?
– Нет, в тысяча девятьсот семьдесят четвертом. – Довольный, что смог поправить, профессор вдруг посмотрел на Пендергаста, и взгляд его резко переменился. – Только не говорите, что его убили... Ведь его не убили?
– Профессор, получите разрешение от семьи и... Ведь вы наверняка кого-то знаете?
– Нет, – опустил голову Понсонби. – Никого.
Пендергаст удивленно выгнул бровь.
– Он отдалился от семьи, – пояснил профессор. – При мне он даже не упоминал о ней.
– Какая жалость. Значит, говорите, Бекманн уехал в Европу в тысяча девятьсот семьдесят четвертом, сразу после выпуска? И вы о нем больше не слышали?
– Нет. В конце августа того же года я получил известие от Ренье из Шотландии. Он покидал какое-то сообщество фермеров и направлялся в Италию. Очевидно, наступил некий этап в его жизни, который нужно было пройти. Сказать по правде, все эти годы я надеялся увидеть имя моего студента в журнале или услышать об открытии его собственной выставки. Я часто думал о нем. Мистер Пендергаст, я правда буду очень признателен, если вы расскажете о Ренье.
– Придется, – выдержав паузу, сказал Пендергаст, – очень сильно нарушить закон...
Д'Агоста улыбнулся. Лесть не сработала, и Пендергаст сменил направление. Теперь им не нужно просить – профессор умолял сам.
– Расскажите хотя бы, как Ренье умер.
Трубка погасла, и Пендергаст подождал, пока профессор раскурит ее заново.
– Бекманн спился и умер в ночлежке, в Йонкерсе.
– Боже правый. – Профессор выронил спичку, его лицо застыло. – Я и представить не мог...
– Да, прискорбно.
Пытаясь скрыть потрясение, Понсонби рылся в коробке: руки тряслись, и спички рассыпались по скамейке. Профессор дрожащими пальцами стал по одной складывать их в коробок.
Ученый отложил погасшую трубку, и д'Агоста удивился, заметив, что глаза старика подернулись влагой.
– Такой прекрасный студент... – пробормотал Понсонби, обращаясь больше к себе самому.
Дав тишине сгуститься, Пендергаст достал из кармана «Жизнь художников», экземпляр Бекманна, и передал его Понсонби.
Какое-то время профессор просто смотрел на книгу, затем вдруг выхватил ее.
– Где вы нашли это?
– Среди вещей мистера Бекманна.
– Эту книгу подарил ему я. – Понсонби открыл «Жизнь художников» на форзаце, и из нее выпала фотография. – Вот он, – сказал профессор, указав на фото. – Таким я помню Ренье. Должно быть, снимок сделан во Флоренции, осенью.
– Почему именно во Флоренции? – спросил Пендергаст.
– Я узнаю фонтан. Это на площади Санто-Спирито, там гуляют студенты. А позади виден главный вход в палаццо Гуаданьи, старенькое студенческое общежитие. А осенью, потому что они так одеты. Хотя, возможно, это весна.
Пендергаст забрал фотографию и небрежно спросил:
– Остальные студенты на фотографии тоже из Принстона?
– Их я вижу впервые. Должно быть, Ренье познакомился с ними в Италии. Я уже говорил, среди студентов принято собираться на площади Санто-Спирито.
Понсонби закрыл книгу. Он выглядел очень усталым.
– Ренье... – голос его надломился. – Ренье подавал такие надежды.
– На всех нас от рождения возлагают надежды, профессор. – Пендергаст поднялся и, чуть подумав, добавил: – Если хотите, можете оставить книгу себе.
Понсонби, казалось, не слышал. Ссутулившись, он трясущейся рукой нежно поглаживал корешок.
* * *
По дороге в Нью-Йорк д'Агоста беспокойно ерзал на переднем пассажирском сиденье.
– Диву даюсь, как вы вытянули информацию из профессора, а он даже не догадался. – Это действительно было изумительно, хоть и немного грустно: даже после тридцати лет разлуки известие о смерти Бекманна сразило профессора Понсонби.
Пендергаст кивнул.
– Есть правило, Винсент: чем тщательнее человек оберегает информацию, тем легче он ее когда-нибудь выдаст. Сведения доктора Понсонби весьма и весьма занимательны. – Глаза фэбээровца блестели в темноте.
– Похоже, та встреча произошла во Флоренции в семьдесят четвертом.
– Точно. И там случилось нечто... нечто экстраординарное, что через тридцать лет привело по меньшей мере к двум убийствам. – Пендергаст повернулся к д'Агосте. – Знаете такое выражение, Винсент: «Все дороги ведут в Рим»?
– Шекспир?
– Очень хорошо. В нашем случае все дороги ведут во Флоренцию. Туда ведет и наша дорога.
– Во Флоренцию?
– Именно. Уверен, туда же направляется Баллард, если он еще не там.
– Рад, что мы не спорим, еду я с вами или нет.
– Я бы и не стал спорить. Ваши инстинкты полицейского первоклассны, искусство стрельбы поражает. И я знаю, что могу доверять вам в любой переделке, а наши шансы попасть в переделку, боюсь, очень велики. Если вас не затруднит, включите лэптоп еще раз: закажем билеты немедленно. Первым классом, если не возражаете, в оба конца.
– Когда вылетаем?
– Завтра утром.
