Колени у Кейт подогнулись. Ей пришлось ухватиться за спинку скамейки, чтобы не упасть.

Она не отрывала глаз от лица старика, его высоких скул, изгиба рта, знакомых отцовских черт в линии подбородка. Внезапно она перестала его бояться. Она осознала, что он говорит правду.

— Как? Как так вышло, что вы — его брат? — Она удивленно потрясла головой.

— Кейт… сядь. — Меркадо протянул к ней руку, она села.

— Почему именно сейчас? После всех этих лет?

— Наш старик недавно умер, Кейт, — сказал он. — В Колумбии, в местечке, о котором ты уже знаешь, в Карменесе. Я говорю о нашем отце, Кейт. Твоем дедушке.

— Неправда. — Кейт снова покачала головой. — Мой дед умер давно, много лет назад. В Испании.

— Нет, отец твоего отца все это время был жив, Кейт, — сказал Меркадо. — И последние двадцать лет он был моим защитником.

Кейт моргнула, не понимая, что он имеет в виду.

— Вашим защитником?

— Я тебе расскажу, — сказал Меркадо, снова осторожно беря ее за руку. — Теперь ты поняла, что тебе не нужно меня бояться. От тебя очень многое скрывали. Когда старик ушел, все изменилось. Все эти годы он сдерживал тех, кто хотел бы разделаться со мной. Но сейчас все старые обязательства недействительны.

— Какие обязательства? О чем вы толкуете?

— Ты когда-нибудь слышала о Fraternidad?

Кейт осторожно кивнула.

— Я понимаю, это слово вызывает у тебя страх, но для нас это дело чести. Это обязательство, которое сильнее любви, Кейт. Ты можешь это понять? Сильнее, чем любовь, которую отец испытывает к своей дочери.

Ее взгляд сверлил его. Что такое он ей говорит?

— Нет, не могу.

Меркадо облизнул губы.

— Твой отец долгие годы занимался деньгами нашего братства. Это была его работа, Кейт. Его обязанность. Su deber. Но был счет, по которому он должен был заплатить, и для него это было важнее, чем комфортная жизнь, которую он для себя создал. Даже через двадцать лет. Даже важнее, чем ты, Кейт, Эмили и Джастин. Я все это понимаю. На его месте я поступил бы так же. Тут речь идет о крови. Она сильнее любви. А счет у него был ко мне.

— К вам?

— Я пошел против них, Кейт. Он готов сделать все, чтобы рассчитаться за это.

— Вы хотите сказать… что он жив? — заикаясь спросила Кейт. — Что он был частью этого братства, этой семьи?

— Он живехонек, Кейт. И вполне вероятно, что он сейчас наблюдает за нами.

Она машинально огляделась. Внезапная мысль, что он жив, не умер и наблюдает за ними, привела ее в ужас. Если он жив, то почему не попытается с ней связаться? Шарон умерла. Кейт сама ранена. Он нужен Эмили и Джастину. Принять все это было невозможно. Она была его дочерью. Каким бы большим ни был долг, какой бы клятвой он ни был связан, никакие узы крови не должны были позволить ему забыть или быть жестоким.

— Вы лжете. — Она снова встала. — Вы пользуетесь мною, чтобы выманить его. Моя мать умерла. Ваши люди ее убили. Вы расстреляли наш дом. Я там была, видела все своими глазами. Теперь вы рассказываете мне об этом дурацком братстве и уверяете меня, что вся моя жизнь служила своего рода прикрытием. Ложь от начала и до конца!

— Ты же сама все знаешь, Кейт, — мягко сказал он. — Ты ведь видела фотографию.

Ей не хотелось верить ему, но его глаза были ясными и честными, и она видела в них человека, который стоял у ворот, обняв за плечи ее отца. Его брата.

— Этого недостаточно, — сказала она. — Я знаю своего отца. Я знаю, что чувствую. Вы сказали, что можете доказать, показать. Как?

— Надеюсь, с помощью вот этого. — Старик полез в карман своей мятой куртки, вытащил что-то и протянул ей на ладони, завернутое в салфетку.

Когда она ее развернула, мир снова качнулся. Теперь она знала, что он говорит правду. Она знала, что он знает о ней все. Она стояла, смотрела на него и внезапно разрыдалась.

Это была вторая половинка сломанного солнца, которое дала ей мать.