– Чего вы хотите? – спросил он, не отрывая взгляда от книги на столе и ставя чашку на блюдце. Утро пятницы; двое мужчин в штатском наблюдают, как Эрхард пьет кофе. Один из них – суперинтендент полиции нравов Берналь.

Берналь положил на книгу Эрхарда лист бумаги. Это газетная вырезка. Откуда она – невозможно сказать; почти все слова неразборчивы, чернила размазались, бумага вытерлась. И все же Эрхард различил слова pengepungen и bankpakke. Странные слова, которые он не сразу узнает.

– Что здесь написано? – спросил Берналь. – Это по-датски?

– Да, наверное. – Чтобы понять, о чем статья, ему нужен весь текст, но всей статьи нет. И все-таки похоже на датский. – Откуда она? – поинтересовался Эрхард, почему-то опасаясь, что вырезка имеет какое-то отношение к Раулю.

– Сейчас это не имеет значения, – ответил коллега Берналя, коротышка с узкими глазами и неухоженными усами.

Он оглянулся по сторонам; кроме них, в кафе всего один посетитель, растрепанный молодой человек с зачесанными назад волосами и красными глазами. Похоже, он развлекался всю ночь.

– Нам нужен человек, который понимает датский.

– Так найдите гида-переводчика. Их тут масса.

– Не так много, как раньше. Пойдемте с нами, Йоргенсен.

– Объясните, в чем дело, и тогда я, может быть, вам помогу.

– Вы мой должник еще с прошлого раза! Я ведь мог бы притащить вас в участок!

– Объясните, в чем дело! – потребовал Эрхард, заметив, что Берналь вдруг как-то сник. Может, он пьет… или у ребенка осложнения после кори.

– Ну его, Берналь! – сказал коротышка. Это решительный тип, который скорее выкрутит руку, чем протянет ее. – Иностранец не может нам помочь. У него слишком много плохих воспоминаний, – продолжил он, одним глотком допивая свой эспрессо.

Ему не терпелось уйти. Очевидно, до того как они приехали сюда, Берналь рассказал ему об Эрхарде. О деле Федерико Молино, чей чемодан нашли возле Лахареса. С его паспортом, носками, воском для волос, тюбиком смазки, которую полицейским так ловко удалось включить в список важных вещественных доказательств. Им бы радоваться показаниям Эрхарда, но они, похоже, решили, что ему известно больше, чем он им рассказал. Многие полицейские злились на него. И только Берналь понимал, что Эрхард ценит свои отношения с жителями острова. Он не обманывал их, хотя и не сказал всего. Он не назвал ни Рауля Палабраса, ни бывшего губернатора Эмеральдо, ни Суареса. После того дела прошло уже больше восьми лет.

– Нет, спасибо, я не пойду, если только вы не собираетесь меня арестовать, – сказал Эрхард.

Берналь посмотрел на него так, словно надеялся, что Эрхард передумает.

– Передайте привет молодому Палабрасу, – бросил он.

Полицейские ушли.

Владелец кафе неподвижно стоял за стойкой, наблюдая за ними в настенное зеркало. Наверное, у него нет лицензии на торговлю пивом. Как и во многих городских кафе. Потом он вскинул голову и рявкнул на молодого человека у дальней стены:

– Черт побери, Песке, не мети стол своими патлами! Ступай домой и ложись спать!

Когда Эрхард подошел к своей машине, припаркованной в конце очереди на Главной улице, он увидел двоих полицейских, которые стояли на углу, возле «Пасео Атлантико». Он сел в машину и продолжил читать «Красное и черное» Стендаля. Книга громоздкая и странно бессвязная.

Он посмотрел в зеркала. Рядом никого не было, тогда он достал пакет из кармана, вынул палец и попытался снять с него кольцо. Но кольцо не снималось. Палец был похож на сучок, замаринованный в масле. Он приложил его к пустому месту рядом с собственным безымянным пальцем. Палец слишком большой, к тому же не с той руки, но напоминает мизинец. С пальцем на том месте, где ему положено быть, рука снова стала похожа на руку. Эрхард спрятал палец в пакетик и поглубже запихнул его в карман.

Видит, как полицейские прощаются друг с другом. Потом Берналь вернулся к его такси. Сел.

– Пуэрто, – сказал он.

Эрхард посмотрел на него:

– И раз уж мы едем в ту сторону, вы попросите меня зайти в полицейское управление?

– Может быть, – ответил Берналь.

– Сейчас не моя очередь. Видите, сколько машин передо мной?

– Езжайте.

Эрхард выехал из очереди; Луис – водитель из «Таксинарии» – громко обругал его. Луис всегда ругается. Как собака, которая лает, но не кусается. Они поехали по Главной улице, по городу, затем выехали на автостраду FV-1. Оба молчали.

– Ваше дело имеет какое-то отношение к Биллу Хаджи? – спросил Эрхард. – Я уже рассказал вам все, что знаю.

Полицейский широко улыбнулся:

– То дело закрыто. Оно уже история. Сестра покойного была недовольна, и это еще мягко сказано.

– Дело имеет какое-то отношение к Палабрасам?

– Вовсе нет. – Берналь сидел, закинув ногу на ногу, и покачивал носком сапога в такт старой песне Джона Колтрейна – его кассета у Эрхарда уже больше двадцати лет. – Вы же были вчера на Котильо. Разве не слышали новости?

Эрхард уже несколько дней не читал газет. Он покачал головой.

– Вы вообще что-нибудь читаете, кроме старых книг? Может быть, слушаете новости по радио?

– Вообще-то нет.

– Короче говоря, возле Котильо нашли брошенную машину. Мы не знаем, почему ее бросили. Она должна была быть в Лиссабоне, но непонятно как очутилась здесь. Кто-то угнал ее и доставил сюда. Мы не знаем, кто сидел за рулем. Поскольку машина стояла на пляже во время прилива, вода попала внутрь, и завести ее невозможно. Единственная любопытная зацепка – разорванная газета.

– Так чего же вы хотите от меня?

– Пожалуйста, осмотрите обрывки, которые у нас есть, и скажите, что там написано. Возможно, и ничего. Возможно, это просто случайные обрывки и никакого смысла в них нет. Сейчас я стараюсь понять, что случилось. Между нами, в этом деле начальство не оказывает мне всей возможной поддержки. И при чем тут газета, я не понимаю.

Они доехали до первого перекрестка с круговым движением, который ведет прочь из города. Солнце застряло между двумя тучами, похожее на подбитый глаз.

– Повторите, пожалуйста, почему вы позавчера оказались на пляже, – попросил Берналь.

– Друзья пригласили меня посмотреть на молнии.

– Друзья? Рауль Палабрас и его подружка?

– Да.

Берналь внимательно посмотрел на Эрхарда, но Эрхард смотрел вперед, на дорогу.

– Я уже много лет не читал датских газет, – признался Эрхард.

– Посмотрите на обрывки и скажите, что там написано. Больше я ни о чем не прошу.

И полицейские, и островитяне называли полицейское управление в Пуэрто «Дворцом», потому что оно разместилось на развалинах дворца, построенного для короля Испании в начале двадцатого века. Однако, если не считать внушительных внешних стен и красивых арок между гладкими колоннами, от королевского величия мало что осталось. Кабинеты, в которых за компьютерами сидят, обливаясь потом, по шесть-семь сотрудников, напоминают помещения в каком-нибудь здании в сонном пригороде Копенгагена шестидесятых годов двадцатого века.

Они прошли металлодетекторы у входа. Эрхард опасался, что его будут обыскивать и найдут в кармане пакет с пальцем, но все обошлось, и он беспрепятственно проследовал в здание за Берналем. Пройдя по коридору, они попали в большой зал, похожий на склад или гараж. Берналь закрыл за ними дверь, порылся на большой полке и вернулся с большой светло-коричневой коробкой, надел резиновые перчатки.

– Мне тоже их надеть?

– Не важно, – отмахнулся Берналь, покосившись на отсутствующий палец Эрхарда. Он вынул из коробки обрывки газеты. – Подонки оставили нам на заднем сиденье маленький сюрприз.

– Подонки… – повторил Эрхард. Дело происходило ночью, и единственным источником света был все время гаснущий полицейский прожектор, но он узнал коробку – она стояла на заднем сиденье.

– Мы не знаем, как сложить куски, связаны ли они между собой и вообще стоит ли сидеть здесь и складывать головоломку. Вы что-нибудь можете прочитать?

Эрхард разглядывал обрывки. Фотографии, подписи, какие-то слова… Многое размокло и нечитаемо. Страницы слиплись.

– Да, – с горечью продолжал Берналь. – В том-то и трудность. Мы не знаем, имеет ли газета какой-то смысл. Может, в ней зашифровано какое-то послание?

– Что же мне делать?

– Читать заголовки, то, что набрано жирным шрифтом. Сумеете что-нибудь разобрать? Вот тут, например, – он показал на большой обрывок с заголовком и подзаголовком. Эрхарду странно было видеть датские слова; много датских слов вместе. – Что здесь написано?

– «Если нынешняя зима будет такой же суровой, как прошлая, в Копенгагене умрет больше бездомных. Один человек уже замерз до смерти».

– И что это значит?

– Не знаю. Наверное, трудно быть бездомным в холодной стране?

Берналь жестом показал:

– Продолжайте. А здесь что?

Следующий фрагмент побольше, но обрывок слипся с соседним.

– «Апелляция отцов была отклонена».

– И что это значит?

– Не знаю. Здесь так написано.

– Ладно, почитайте обрывки, – попросил Берналь с самым несчастным видом. – И скажите, если что-нибудь покажется вам необычным.

Эрхард порылся в обрывках, стал читать и складывать прочитанное в стопку. Ничто – совершенно ничто – не привлекло его внимания. Самые обычные, не особенно интересные, статьи о датчанах, финансах, детях, учреждениях, разводах и телепередачах. Довольно много из того, что он просмотрел, было посвящено «Ангелам ада». Прошло уже много лет с тех пор, как он в последний раз читал датскую газету, но ему не показалось, что за прошедшее время газеты сильно изменились. Несколько имен были ему незнакомы, а в остальном – все как всегда.

– Не знаю, есть ли здесь что-нибудь, но ведь я не знаю, что я ищу.

Берналь встал.

– Я и сам не знаю. Поганое дело! – Последние слова он почти прошептал. Потом собрал обрывки газеты большими пригоршнями и запихнул в коробку. По комнате поплыл запах мочи. В соседней комнате, за полками, икал или хныкал, Эрхард не понял, маленький ребенок. Берналь как будто этого не замечал.

– Я не могу вам помочь, пока вы хотя бы не намекнете, что я должен искать. Мне нужно больше знать.

Берналь надолго задумался. Эрхард догадался, что тот взвешивает все за и против. Что он имеет право сказать, а что – нет.

– Пойдемте, – наконец сказал он. – Вот сюда.

Они обошли полку и оказались в темном углу. Берналь остановился и придержал Эрхарда, который шел за ним по пятам. В темноте было видно только половину лица Берналя.

– Слабым желудком не страдаете?

Эрхард покачал головой.

– Помните ту девочку, Мадлен?

– Вы нашли ее?

Берналь раздосадованно повторил вопрос:

– Вы ее помните?

Эрхард кивнул.

– Хорошо. Так вот, нам здесь такие дела не нужны. Совсем не нужны. Мы сделали все, что можно, учтите! Мы не можем работать себе во вред. То, что случилось в Португалии, полностью уничтожило туристическую индустрию в Прайе-да-Лус, а полицейских еще долго полоскали в прессе, называли бездарными, тупыми Дюпонами и Дюпонами – знаете комикс? Разница в том, что у нас никто не заявлял о пропаже ребенка. Никаких рыдающих матерей, отцов или умненьких братьев-сестер, которые тоскуют по маленькому братику.

– О пропаже ребенка?!

Берналь включил две настенные лампы и подошел к белой доске.

– Мальчик, – сказал он, указывая на фотографию.

Это была большая черно-белая фотография, возможно, когда-то она была цветной; смотреть на нее трудно. Но сейчас цвета нет, только градации черного, может быть, с коричневыми или зеленоватыми оттенками. Посередине большой черный квадрат, помеченный четырьмя светло-серыми кубиками, которые придают квадрату глубину. В центре квадрата, словно окруженное невидимой скорлупой, лежит крошечное человеческое существо. Одна рука поднята к голове, как будто он хочет почесаться, а другая, почти невероятным образом, обернута вокруг спины. Ребенок был укрыт светло-серыми обрывками газеты.

Эрхард невольно отвернулся. Глаза его скользнули к белой доске, там еще фотографии с той же ужасной сценой. Увеличенное изображение рта мальчика, его глаз – они закрыты, ввалились, обведены черными кругами. Он увидел фотографии салона машины, заднего сиденья. Коробка стояла между ремнями безопасности, похоже, ее пытались пристегнуть.

– Сколько ему?… – У Эрхарда так пересохло во рту, что язык почти не ворочался. – Сколько ему?

– Три месяца. Около трех.

– Должно быть, кто-то объявил его в розыск.

– К сожалению, нет. Всякий раз, когда всплывает такое дело, с младенцами хуже всего. У них нет друзей. Как правило, у них еще нет ни нянь, ни товарищей. Они не оставляют коллег, бывших подружек или пустые квартиры, за которые не заплатили. Если родителям все равно, о младенце никто не беспокоится.

– Но кто-то должен был объявить ребенка в розыск, на островах или в Испании…

Словно не слыша его, Берналь продолжал:

– По-моему, мамаша утопилась в море, как трусливая собака. Никто так не бросает ребенка – разве что у нее не все дома.

– А если с его родителями что-то случилось? Что, если они пошли погулять по пляжу, упали и…

– А если они трахались в какой-нибудь пещере? Трудность в том, что мы все обыскали. С собаками. С вертолетами. Ничего. Все как с проклятым кольцом Билла Хаджи. Они бесследно исчезли!

– Кто-то должен был видеть, как приехала машина. Как насчет того парня на пляже – серфера?

– Мы допрашивали его дважды. Он приехал в Котильо уже после того, как там появилась машина. Никто ничего не знает. А машина зарегистрирована на одну импортную фирму, которая находится в окрестностях Лиссабона. На место назначения она не попала, владелец фирмы счел, что она находится в каком-нибудь контейнере в Амстердаме.

– Может быть, ее угнали с ребенком внутри?

– Где? В Амстердаме?

Эрхард не знал, что ответить.

– Но самое странное – одометр. На нем всего пятьдесят километров. Пятьдесят!

– А отпечатки пальцев?

– Ни на руле, ни на рычаге переключения передач, ни на переднем сиденье. Найти отпечатки не так просто, как думают некоторые. А может, мамаша была в перчатках? А может, кто-то нарочно стер все следы? Мы нашли отпечатки на коробке, но в нашей базе их нет, откуда мы можем знать, кто трогал ту коробку до того, как внутрь положили мальчика? Во всяком случае, тот, кто поставил коробку в машину, надежно закрепил ее ремнем безопасности. Похоже, ее немного потрясло – может быть, когда они столкнули машину с утеса возле парковки. Машина стояла на пляже во время прилива, но внутрь вода не попала. Никто в Котильо не видел, как туда приехала машина. Если бы только у нас были собаки! Собаки есть на Тенерифе, но, чтобы доставить их сюда, нужно полтора дня, а к тому времени будет уже поздно.

– Что если мамаша с папашей удрали за границу?

– Мы изучили списки пассажиров на всех рейсах. Никто не приехал сюда с ребенком и не уехал без ребенка. Но самое страшное – результаты вскрытия… – Берналь подошел к фотографии мальчика и указал на черные пятна вокруг запавших глаз. – Судя по предварительному отчету Лоренцо, ребенок умер от голода за два-три дня до того, как машина попала на пляж. До того, как… его бросили в картонной коробке. Кроме того, в отчете о вскрытии установлено, что ему было около двенадцати недель. Когда мы его увидели, приняли за новорожденного, потому что он был такой крошечный и худенький. Мы обзвонили все родильные отделения, всех врачей на острове и всех молодых матерей с мальчиками от месяца до пяти. Всего сто восемьдесят семь матерей. Всех младенцев пересчитали. Поговорили и с отцами. У нас есть несколько зацепок, но пока ничего определенного.

Эрхард больше не мог смотреть на фотографию.

– Как можно бросить ребенка? – спросил он.

Берналь устало вздохнул.

– В конце концов нам пришлось его похоронить. Вчера утром. К востоку от Морро-Хабле, Плайя-дель-Маторраль. Вырыли яму размером с микроволновку… Все проделали быстро, чтобы не привлекать внимания прессы. Мы боялись, что журналисты увидят крошечный гробик. Знаете, как это страшно? Я все время думал о своем трехлетнем сынишке. Неправильно, нельзя хоронить таких малышей!

– Вы по-прежнему ведете дело?

Берналь как-то странно посмотрел на Эрхарда.

– Только потому, что о нем начали писать в прессе. Журналисты пронюхали, что в машине находился мертвый ребенок. Больше им ничего не известно. Начальству не нужна еще одна Мадлен. Твердят только одно: преступления не способствуют притоку туристов, которых и так все меньше и меньше. Не имею я права много рассказывать, но так уж и быть, вам скажу. Есть у нас кое-кто на примете. Из местных.

– Что это значит?

Отвечая, Берналь повернулся к Эрхарду спиной.

– Мы подозреваем кое-кого из местных, понимаете?

Эрхард покачал головой:

– Раз вы уже раскрыли дело, зачем я здесь? Зачем вы напрасно тратите мое время?

– Не напрасно. Мы обязаны были отработать все версии. Теперь мы чуть больше уверены, что коробка нас никуда не приведет. – Берналь пожал Эрхарду руку. Рука у него теплая, мягкая, сразу ясно, что он в основном сидит в кабинете. Потом он проводил Эрхарда. Они прошли по коридору и попали в темную приемную. В ней было прохладно благодаря мощной каменной кладке.

– Дайте знать, если я еще чем-нибудь смогу помочь, – сказал Эрхард.

– Непременно. – Берналь остановился у тяжелых дубовых дверей, которые с трудом открываются. Через небольшое стекло в двери он в последний раз посмотрел на Эрхарда.

Эрхард шел к машине, чувствуя, как вечернее солнце настойчиво печет спину. Очень хотелось пить. У него было дурное предчувствие.

Одно дело слышать о странных методах работы полицейских, о кумовстве, коррупции, жестокости, насилии над задержанными, об алкоголизме в рядах стражей порядка – и совсем другое дело видеть все собственными глазами. Он встречал немало пьяных полицейских, случалось, отвозил их домой, к визжащим подружкам или плачущим женам. Но гораздо хуже, когда судьба дела решается на столе у следователя.

Он нашел в багажнике теплую бутылку с водой и довольно долго сидел на месте, не заводя мотор. Что за жизнь?! Ребенка бросили на произвол судьбы. Уморили голодом… Сначала его бросили родители, потом система, и, наконец, его поглотила смерть – огромная черная дыра, которая засасывает в себя все. Эрхард с ужасом думал об исходе дела. Он с ужасом думал о том, что будет дальше.