70

Автомобиль Лине стоял у дома. Настроение Вистинга улучшилось. Он думал, что вернется в пустой дом.

Он взял с собой папку с бумагами из следственного изолятора и вошел внутрь. Услышал, что в душе течет вода.

– Ау? – крикнула она, когда он закрыл за собой дверь.

– Это я, – ответил он и вошел на кухню.

Вода в душе выключилась.

– Кофе? – крикнул он.

Она что-то ответила, он не услышал, но все равно сделал две чашки.

В полицейском участке у него был конверт с негативами, он лежал в огнеупорном сейфе. Это были копии незаменимых фотографий из семейных альбомов, которые собрала Ингрид. У него дома не было надежных мест для хранения, поэтому он стоял с папкой в руках и оглядывался. В конце концов он открыл кухонный ящик и сунул папку туда.

Лине вышла из душа. На ней были джинсы, бюстгальтер и полотенце, обернутое вокруг головы.

– Я тебе тоже кофе сделал.

– Отлично. Он мне нужен. У меня впереди несколько часов езды.

– Ты снова уезжаешь?

– Собираюсь в Швецию, – сообщила Лине.

– В Швецию? Я думал, вы следите за Хаглунном.

– Следим. Он сейчас в «Золотом покое».

На лице Вистинга возникла гримаса, смесь удивления и беспокойства.

– Что он там делает?

– Просто сидит, – сказала Лине. – Сидит и смотрит на людей.

– Почему ты не с остальными?

Лине рассказала о том, как он ее узнал.

– Я думаю, что он помнит меня по Фредрикстаду, – закончила она. – Не он ли на меня напал? Не он ли убил Юнаса Равнеберга?

Вистинг взглянул на нее из-за чашки кофе.

– Это скорее ощущение, догадка, – продолжила она. – И я не вижу, какой тут может быть мотив – но это должно быть как-то связано с делом Сесилии. Оно-то их связывает. Они знали друг друга, когда она была убита, и сейчас что-то всплывает на поверхность.

Лине взяла свою чашку. Вистинг смотрел на нее. Она умела соединять друг с другом фрагменты информации и видеть закономерности. Такое чутье он наблюдал у очень способных следователей. В начале расследования фантазия может быть важнее знаний. Хорошее воображение может навести на новый след.

– Что ты думаешь? – спросила она, подсаживаясь к нему. – Какой тут может быть мотив?

– Мне всегода казалось, что мотивов существует всего восемь, – ответил Вистинг.

– Восемь?

Он кивнул и стал перечислять: ревность, месть, выгода, похоть, острые ощущения, разборки и фанатизм. Убийства на почве ревности или мести раскрыть проще всего; то же с выгодой. Острые ощущения встречаются редко. Обычно этот мотив серийных убийц, вот они убивают ради острых ощущений; к счастью, их не так уж много.

– Сесилии Линде была убита из-за похоти?

– Думаю, да, хотя мы и не нашли следов сексуального насилия.

– Что ты понимаешь под разборками? Что это значит?

– Чаще всего это происходит в экстремистских организациях. В радикальных религиозных или политических группах, в мото-бандах, в преступных группировках.

– А фанатизм?

– Мы еще называем эти случаи убийствами чести. Когда честь и стыд – главные мотивы.

Лине обхватила руками теплую чашку. Казалось, она задумалась – какой мотив лучше всего подходит убийству Юнаса Равнеберга. Вистинга интересовало то, что он мог бы увидеть в себе – ревность, месть, похоть; к счастью, нужны были другие факторы, чтобы превратить их в желание убить другого человека. Убийцы, которых он встречал, были довольно равнодушными и эгоцентричными и зачастую лишенные способности сопереживать. Как Рудольф Хаглунн.

– Это семь, – сказала Лине. – А восьмой мотив?

– Наверное, самый сложный, – ответил Вистинг. – Когда убийство совершают, чтобы скрыть другое преступление.

Он увидел, как дочь задумалась. Вообще-то он не сказал ей ничего нового, но понял, что навел ее на мысль.

Потом она отвлеклась:

– Как у тебя сегодня прошло? Что Хаглунн хотел тебе сказать?

Вистинг помедлил, прежде чем пересказать версию Хаглунна, но не стал говорить, что уже знает имя. Он сообщил, какие вопросы задали ему на допросе в спецотделе и что он ушел с допроса.

– Разумно ли это было? – спросила Лине.

– Наверное, не очень, – признался он и подошел к холодильнику. Там почти ничего не было. Вистинг взял масло, сыр и банку варенья, нашел упаковку хлебцев.

– Что ты, кстати, собралась делать в Швеции? – спросил он и поставил еду на стол.

– Собралась оказать тебе услугу, – ответила Лине, посмотрев на часы.

– Какую услугу?

– Заберу для тебя конверт.

Вистинг мазал хлебец маслом и, повернувшись к дочери, приподнял бровь, чтобы та продолжала.

– Я говорила с бывшей Юнаса Равнеберга. Она живет в Истаде. Равнеберг отправил ей бандероль с письмом, в котором было сказано, что содержимое должно быть передано тебе, если с ним что-нибудь случится.

Вистинг отложил нож и почувствовал, как наполняется удивлением. Он никогда не имел дел с Юнасом Равнебергом. Они никогда не встречались. Единственным связующим звеном между ними был Рудольф Хаглунн.

– Мне? – переспросил он.

Лине кивнула. Вистинг посмотрел на нее, удивленный и ошарашенный. Восхищенный тем, что она сумела это выяснить. Потом начал думать прагматически, как следователь.

– Нам нужно предупредить полицию Фредрикстада.

– Зачем?

– Конверт с неизвестным содержимым, который нужно передать мне, если с Равнебергом что-то случится? – сказал Вистинг. – Он наверняка имеет отношение к убийству. Они могут попросить местную полицию забрать конверт и посмотреть содержимое.

– Ты думаешь, так будет быстрее, чем если я поеду и заберу его?

Вистинг знал, насколько бюрократизированы международные уголовно-правовые процессы, и должен был признать, что дочь права.

– Я поеду туда вечером. На обратном пути заеду в полицию Фредрикстада и передам конверт.

Вистинг жевал хлебец и выразил согласие коротким кивком.

– Или тоже хочешь поехать? – спросила Лине. – На конверте твое имя.

Его грызло любопытство, но прагматичный полицейский снова победил.

– Мне нужно сделать еще пару дел, – сказал он и посмотрел на ящик, в котором лежала папка с записями о посещениях изолятора.