26

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 17 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Фарста-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 4 (часть 2)

Запись беседы

М: Весной 2006 года Максиму с его парнями пришлось поработать всерьез. Мы с Микаэлой называли его смурфоводом.

ЙС: Смурфоводом?

М: Ну да… знаете, синие человечки такие из бельгийских мультиков. Смурфики. Максим – правая рука Себбе, он же отвечал за вербовку смурфов, то есть подставных лиц, тех, кто числится во главе липовых фирм, получает кэш… ну и тому подобное. И он к тому же следил, чтобы они особенно не брыкались. Боюсь, что методы его по части профилактики брыкания были не особенно ласковы…

Прежде всего «индивиды» Педера – он их так называл. Индивиды. Но и старых клиентов было немало. Я, собственно, почти ничего не знал о Педере. Он даже звонил мне со скрытого номера. А если посылал мейл, так всегда с какого-то причудливого, ничего не говорящего адреса. В адвокатуре мы больше не встречались, но раз в неделю назначали свидание в каких-нибудь кафе. Всегда в разных. Он приносил существенные бумаги. Номера счетов, контактные данные. То какая-то управляющая компания на Багамах, то адвокатское бюро в Лихтенштейне…

Как-то я сидел на работе – на моей, так сказать, официальной работе – и ко мне подошел Никлас.

– Матс, – сказал он. – Меня беспокоит одна штука… Можем поговорить завтра после ланча?

– Разумеется. А что за штука?

– Несколько фактур не сходятся. Расскажешь мне, чем занимаешься.

У меня екнуло сердце. Деньги, которые я переводил Себбе. Деньги наших клиентов. Я знал, что когда-то такой момент настанет, но гнал от себя эту мысль.

У меня тогда было по горло разных проектов. И проклюнулась мысль… идея, которая помогла бы мне вытащить мою семью из дерьма. Вытащить навсегда.

Для ее осуществления нужно выполнить два условия.

Первое: так называемые опционы. Звучит сложновато, но на самом деле довольно просто. Финансовые производные. Вы платите некоторую сумму и получаете право (право, а не обязанность) в определенный временной период в будущем купить те или иные акции по заранее оговоренной цене. Все строится на математических формулах, а уж их-то я знаю. Блэк-Шоулз и так далее. Вот, к примеру, Буссе взлетел на своих «СинтерКаст»-акциях. Но с покупательским опционом все выглядело бы еще краше. Если бы он купил не сами акции по пятьдесят крон за штуку, а опцион за, скажем, тридцать тысяч крон! Опцион на право купить сорок тысяч акций по действительной в то время цене, то есть по пятьдесят крон. И раз уж акции выросли на сто процентов, как в его случае, он покупает сорок тысяч стокроновых акций по пятьдесят крон, то есть зарабатывает не двести тысяч, а два миллиона. А риск был бы не двести тысяч, которые он вложил, а тридцать! Купил такое право и сиди жди, когда акции взлетят.

Математика не обманывает: опционы. Выигрыш больше, а риск меньше. И инвестиции меньше.

В те годы торговля опционами в Швеции нарастала, как лавина. И мне это подходило как нельзя лучше.

Второе условие: информация. Мне нужна информация. Я быстро понял: биржа – это не ломберный столик, где можно блефовать и выигрывать на пустой сдаче. Рынок покерной физиономией не обманешь. Если у тебя нет доступа к потоку новостей – пустая затея. А с информацией – другое дело. Это как изящный блеф в покере – если тебе известно то, что другим пока не известно, – ты можешь опередить рынок. Это, как бы вам сказать… некая инверсия покерной психологии. Я прекрасно понимал, чего мне не хватает, чтобы делать крупные ставки. Или даже сыграть all in.

Когда кто-то покупает предприятие, нужна целая куча консультантов. Инвесторы требуют анализа, банки ищут оптимальные схемы финансирования, финансируют покупку, экономисты… я уж не говорю о своре адвокатов, аудиторов и прочих… Другими словами, армия специалистов, умеющих прогнозировать, что может случиться. Причем до того, как это уже случилось. Сотни людей владеют информацией, которая дает им неоценимые преимущества на рынке. Моя, так сказать, деловая идея заключалась в том, что далеко не все умеют держать рот на замке. Надо уметь слушать.

И я начал слушать. Слушать и делать выводы.

Но проблема с шефом и его вопросами оставалась. Вопросы малоприятные – о сфабрикованных мной фактурах.

Я жил как на бомбе, которая может в любой момент взорваться.

Мы сидели с Сесилией на кухне. Лиллан уже спала. Беньямин то ли читал, то ли играл в какую-то компьютерную игру у себя в комнате. Я прикрутил свет, зажег свечи и накрыл стол – бри, шевре и крекеры. Сесилия немного удивилась но, судя по всему, обрадовалась. По ней всегда видно, когда она рада.

– У меня проблемы, – сказал я как можно спокойнее.

В углах глаз веселые морщинки… всегда кажется, что она готова засмеяться. И в этот момент у нее не было никаких поводов для беспокойства. Мы славно слетали в Лондон. Экономически все более или менее держалось – благодаря ежемесячному пособию Себбе, помните, двадцать тысяч в пакете? И скоро я вообще сорву безлимитный куш. Сесилия теперь не только пела в церкви, но и ходила туда на какие-то семинары… в общем, ее социальная жизнь как-то утряслась. Мать ее всегда была верующей, думаю, корни ее внезапного увлечения именно в этом… но она стала заметно спокойнее.

– Завтра я встречаюсь с Никласом по работе. Он считает, что я делаю что-то не то.

– Что ты можешь делать «не то»?

Я знал, что она задаст этот вопрос, но разумный ответ не придумал.

– Не знаю… думаю, речь пойдет об ошибке, которую я допустил почти год назад.

Она пошевелила пальцами и посмотрела на свое обручальное кольцо. При свечах оно и впрямь выглядело интересно: загадочно поблескивало, то и дело меняя оттенки, как остывающая мечта.

– И что это значит? Серьезная ошибка?

– Завтра узнаю.

– Но что-то ты наверняка знаешь, правда? Матс, иногда мне кажется, что ты медленно тонешь в своей работе и скоро утонешь совсем. Ты столько работаешь… я сплошь и рядом не могу тебя дождаться по вечерам. И скажи мне… твои вечерние отсутствия – это только работа?

– Только работа. Клянусь. Но не только в KPMG. Есть и еще кое-что…

– Что?

– У меня есть идея… деловая идея.

– Что ж здесь плохого? Я тебя не обвиняю, но… у нас же совсем нет времени поговорить друг с другом.

– Разве плохо было в Лондоне?

– В Лондоне было замечательно. Я имею в виду не Лондон. Я имею в виду – здесь, дома, каждый день. Мы должны разговаривать.

– Я не знаю, что на это сказать, Сесилия. Разве мы не разговариваем?

– Разговариваем, конечно… не молчим. Кто отведет детей в школу, что надо купить… Но это совсем не то… скажем, как мы разговариваем на встречах в Санкт-Йоране.

– Ты имеешь в виду церковные семинары?

– Это называется «экзистенциальные беседы». Мы обсуждаем очень серьезные и интересные вещи. Тебе тоже неплохо хоть раз туда сходить.

– М-м-м…

– И еще: возьми настоящий отпуск. В виде исключения. Разве это невозможно?

Вот! Понимаете, именно в этот момент я должен был решиться. Отпуск! Отпуск в KPMG, отпуск от Себбе, Максима и Микаэлы. Пойти с женой на экзистенциальную беседу. Но – не решился. Никаких экзистенциальных бесед. Я выбрал другой путь. О дьявол…

ЙС: Вы раскаиваетесь?

М: Еще бы! Все было бы по-другому, и как бы плохо ни было, все равно было бы лучше. Для всех, и прежде всего для моей семьи. Но что-то есть такое у меня в характере… должен идти вперед. И каждый раз не туда.

ЙС: Понимаю… Рассказывайте дальше.

М: Мы встречались раз в неделю. Остальное время Себбе общался со мной шифрованными мейлами. Для встреч он почему-то выбирал фитнес-клуб. Он там качался. «ДжимМакс» – знаете такое место на Реерингсгатан? Работает круглосуточно.

– Класс, – сказал Себбе, – настоящий тренинг, без этих педрильных выкрутас. Вес выбираешь сам. Тренер только по виску постучит – ну, смотри…

Темные очки. Он никогда не снимал очки даже в помещении.

На стене – шестидесятидюймовый телевизор. «Евроспорт» – без звука. А звук – «Евротехно», из всех динамиков. Уши болят. Древние афиши – Арнольд Шварценеггер и Уве Рюттер тужатся, показывают мускулы на чемпионате мира по бодибилдингу. И люди… иногда мне казалось, что все, кто туда ходит, – вариации самого Себбе.

Максим стоял рядом, изготовившись, как для прыжка, – подхватить штангу, помочь, если Себбе ее не осилит.

Татуировки на теле Себбе двигались в такт – то вытягивались, то сжимались.

Он обратил внимание, что я не могу оторвать взгляд от его украшений.

– Первую я сделал в Амстердаме. Шестнадцать лет мне было… о, черт, как я люблю Амстердам! – на лбу блестели крупные капли пота.

– А вторую – в Гоа, через два года, – он показал на длинную вязь, змеившуюся по бицепсу. Вздутые вены на его накачанных мышцах шевелились как черви.

– Третья и четвертая – Христиания в Копенгагене. Там шикарная студия. И много еще чего.

Вычислить общий знаменатель перечисленных мест не составляло труда.

– А ты подумал, как твои татуировки будут выглядеть, когда ты состаришься? – спросил я и усмехнулся, глядя ему в глаза. – На сморщенной коже?

Себбе бросил штангу и резко встал.

– Ну-ка подойди.

Максим сжал кулаки.

Он железной хваткой сжал мне запястья и подтащил к себе. Его потная рожа была в дециметре от моего лица.

– Слушай сюда, – прошипел он. – Ты работаешь на меня, я тебе плачу. Но заруби себе на носу: никогда не хами. Никогда. Со мной не стоит собачиться.

Себбе это Себбе – он реагировал мгновенно и круто.

ЙС: Наверное… этот тип личности нам известен. Но вы еще не рассказали, как прошла встреча с шефом.

М: С Никласом? Да-да… извините, отвлекся. Мы зашли в его кабинет. Забавно – единственный кабинет во всем заведении. Все остальное – так называемый открытый офисный ландшафт. Мне всегда нравился шеф. Думаю, и он мне симпатизировал, хотя я и работал в последнее время на полставки. Но в этот раз… я изо всех сил старался унять дрожь. Противный холодок в животе, спина вспотела. Я понимал – речь пойдет именно о тех фактурах.

Никлас ждал меня – сидел, сцепив руки. Он начал говорить, не дождавшись, пока я сяду. Прошла внутренняя проверка – наугад взяли несколько фирм наших клиентов, и среди них те, с которыми работал я. И наткнулись на эти выплаты. Связались с экономическими отделами трех фирм, которые якобы выставляли фактуры, – те категорически утверждали, что никаких подобных фактур в глаза не видели.

– Все эти переводы оформлял ты, Матс, – сказал Никлас. – И самое странное: разные фактуры имеют один и тот же номер счета, и мы не можем установить, чей это счет.

Я уже сказал – я был готов, что речь пойдет именно об этом. Наверное, я выглядел как идиот – сидел напротив своего шефа и изо всех сил старался скрыть, как мне страшно.

– Как ты можешь это объяснить, Матс? – спросил Никлас. – Ты помнишь эти переводы?

Я только покачал головой – не имею, мол, ни малейшего представления. Пытаюсь вспомнить… ясное дело, тут какая-то ошибка. Но хоть убей, не могу припомнить…

Он, очевидно, прочитал что-то в моих глазах.

– Ну как же так, Матс… Надо вспомнить.

И опять… я осознал себя насекомым, кафкианским жуком, балансирующим на краю геенны. Ничтожество, которому осталось несколько секунд жизни, пока его не раздавит непомерная, холодная тяжесть действительности. В последнее время мне кое-как удавалось избегать вопросов, но они уже скопились у дверей, отталкивая друг друга. Почему у меня такие длинные перерывы на ланч? Зачем эти бесконечные байки о плохом самочувствии? Почему перешел на полставки?

С этим до поры до времени мирились. Коллеги кивали – мы, дескать, понимаем, клиенты тоже не жаловались – я делал то, что от меня требовалось. И даже с избытком.

– Мне придется дать ход этим данным. Возможно, даже заявить в полицию, в отдел экономических преступлений. Ты понимаешь, Матс? Это мой долг! Поэтому я должен услышать разумное объяснение.

Карточный домик закачался. Вот-вот рухнет. Бомба, о которой я говорил, никогда еще не была так близка к взрыву.

ЙС: А может, стоило рассказать все начистоту? Вы сказали, он хороший шеф и хороший человек, ваш Никлас. Может, он придумал бы, как вам выкарабкаться из этой ловушки?

М: Возможно, вы правы. Никлас и в самом деле хороший шеф, хороший человек и все такое. Сейчас бы я, может, так и сделал. Но тогда… у меня был совсем иной ход мыслей. Я, если можно так сказать, думал по-другому. А главное – был перепуган до потери сознания. Вы понимаете? Этот проклятый номер счета, один на всех, фигурировал и потом, в более поздних транзакциях.

Я не пошел домой – заночевал в «Кларе». «Заночевал» – это, так сказать, фигура речи. Даже не думал спать. Перелопатил все бумаги, проглядел всю нашу тайную бухгалтерию, пытался понять, как можно установить мою связь с этим проклятым тайным банковским счетом. И, как вы уже поняли, – не стал просить Никласа о помощи. Вместо этого я попросил о помощи своего другого шефа. Себбе. Ему-то я рассказал, что произошло.

ЙС: Тяжелая история…

М: Йоаким… я должен сказать одну вещь. Я рассказываю вам все это сейчас, и мне легче.

ЙС: Приятно слышать. Но как же решился вопрос с Никласом?

М: Себбе разрулил ситуацию по-своему. Они с Максимом съездили в три фирмы, которые не узнали «свои собственные» фактуры. И объяснил, что, если там мечтают сохранить в целости свои коленные чашечки, если не хотят, чтобы их виллы сгорели, а им в задние проходы засунули по оглобле, – пусть признают, что ошиблись. Конечно, это их фактуры, и ничьи больше.

Продолжение представлено в отдельном документе.

Отправить