Воскресенье, 25 мая
Хелена. 09.00
Как в кино. Или точно так, как по телевизору.
Хелена медленно провела рукой по ярко-красному дивану, переводя взгляд с одного телеэкрана на другой. В гримерке повсюду висели телеэкраны. Совершенно невероятно, но скоро она будет сидеть в студии и беседовать с Тильде де Паулой.
Темой воскресного «Утра новостей» был День матери. В студии Лейла пекла нежные торты для всех замечательных мам страны, за все то, что каждая из них сделала для своих детей в течение года. Торты со сливками для образцовых мам, никогда не теряющих терпение и всегда готовых служить своим детям, независимо от того, как они сами себя чувствуют. Для тех, кто всегда поступается своими интересами ради блага своих детей. Для тех, кто никогда не пропускает чистку их зубов, не забывает дать витамин D и каждый день делает со своими детьми уроки. Для тех, кто никогда не кричит и не теряет своих детей.
Хелена, медленно дыша, перевела взгляд на стоящий в помещении стол с накрытым завтраком. Несмотря на то что она почти не ела с прошлой пятницы, ее ничего не привлекло, хотя здесь было все – от клубники до круассанов и всего того, что ей обычно нравилось.
Стены в комнате отдыха были выкрашены в черный цвет. Тут совсем не так гламурно, как по ее представлениям должно быть на телеканале. «Примерно как иметь детей, – подумала она, – только никто об этом не говорит». Рождение ребенка – синоним счастья, любви и эйфории. Для всех. Для всех, кроме нее. «Ожидания формируют несуществующую действительность», – попыталась утешить себя Хелена.
Пробегавший мимо мужчина в наушниках, явно пребывающий в стрессе, резко остановился перед одним из экранов в дальнем конце комнаты.
– Давай, Лейла, теперь оближи указательный пальчик и улыбнись так сладко, как только ты умеешь, – сказал он, ударив кулаком о ладонь.
Хелена посмотрела на ближайший к ней экран и встретилась взглядом со щенячьими глазами телевизионной поварихи.
На столе перед ней лежали свежие газеты. Черные заголовки взывали о Люкке, а на первой полосе одной из вечерних газет поместили большую фотографию девочки. Хелена перевернула газету последней страницей вверх.
Она уже прочла газеты, хотя на самом деле ей этого не хотелось, но другого способа получать информацию у нее не было. Полиция не спешила сообщать ей новости.
У нее все зачесалось. Она попыталась не обращать на это внимание.
Этот Уве из полиции сказал ей, что в Сети обсуждают ее отстраненное поведение на вчерашней пресс-конференции, и посоветовал ей принять участие в сегодняшнем «Утре новостей», чтобы мнение о ней изменилось.
«Какое они имеют право судить?» – подумала она, почувствовав, как вся горит от злости.
Как все несправедливо. Тревога и печаль. Они ведут себя, как хотят, и управлять ими совершенно невозможно. Хелена не могла ни вызвать у себя эти чувства, ни сдержать их. Но в первую очередь у нее не было ни малейшего желания делиться своими переживаниями. Ни с кем. Что на самом деле знают о ней эти блогеры? Ничего. Если она мама, значит, от нее все ждут, что она сломается? Или будет не в состоянии себя контролировать?
С Харальдом наоборот. Его хвалили после вчерашней пресс-конференции. Он ведь папа, и с ним явно связывали совсем другие ожидания.
«А мне действительно стоит это делать?» – подумала она. «Правильно ли я поступаю?»
Ей опять захотелось в туалет, хотя за последние полчаса она уже была там два раза. Она взяла себя в руки. Положила в рот никотиновую жвачку.
На диване напротив нее сидел пожилой господин с большим попугаем на плече. Он коротко поздоровался, а потом начал беседовать со своей птицей.
Словно она попала в какую-то страну чудес.
Мимо промчался Пеппе Энг, прихватив со стола круассан. Он не обратил никакого внимания на птицу в комнате. Будто так и надо.
Им, наверное, кажется странным ее присутствие здесь.
Хелена взглянула на часы. Она больше не могла терпеть и встала, чтобы пойти в туалет.
– Никуда не уходи, куда ты собралась? Через несколько минут начнутся новости, а потом будет твой выход, – остановил ее мужчина с наушниками.
– Мне надо надеть на тебя жучок. – Он достал маленький микрофон и коробочку, которую прикрепил сзади к ее брюкам.
– Но…
– Никаких но, здесь это не работает. Ничего, если я буду к тебе прикасаться, иначе мне не приладить микрофон?
Не дождавшись ответа, он приподнял ее блузку.
Она не посмела возразить. Судя по запаху изо рта, он выпил слишком много кофе. Она попыталась дышать ртом, чтобы ей не стало еще хуже. Не дай бог ее вырвет.
На заднем плане пошли новости. Она увидела фотографию Люкке. Закрыла глаза.
– Вот так, иди за мной.
Сначала они поднялись по одной лестнице, а затем спустились по другой. Она никак не могла сориентироваться.
Мужчина остановился перед большой дверью, похожей на гаражные ворота. Сверху горела красная лампа. Эфир.
– Тихо, – сказал он Хелене и осторожно открыл дверь.
Они вошли в помещение, похожее на темный ангар. Стены завешены черной тканью, на полу лежат спутанные провода. Только бы не наступить на них. Впереди, как мираж, светится студия.
Мужчина приостановил ее рукой. Она услышала голос Тильде:
– Сейчас мы будем говорить о Люкке, которая пропала с теннисного корта в минувшую пятницу. Скоро будет двое суток, как она бесследно исчезла и…
Хелена пожалела, что не успела сходить в туалет.
– К нам присоединится мама Люкке Хелена, которая расскажет об этих ужасных днях. А потом мы поговорим с беременной Каролиной Гюннинг о кормлении и еще кое о чем. Мы скоро вернемся.
– Реклама, – объявил помощник режиссера и помахал ей рукой, чтобы она подошла.
«Дышать», – подумала она, пригладив волосы.
– Вот так, входи и садись за стол напротив Тильде. – Мужчина указал Хелене на пустой стул.
Тильде встала и поздоровалась. У Хелены дрожали руки, но она старалась не показывать этого.
Тильде смотрела на нее с приветливой улыбкой. Кто-то стал вести обратный счет. Хелена не видела, кто это, поскольку ее ослепил сильный свет софитов.
– Три, два, один.
Тильде заговорила в камеру:
– Два дня назад случилось немыслимое. Люкке бесследно исчезла с урока тенниса здесь, в центре Стокгольма. Ее мама Хелена Энгстрём пришла сегодня к нам, чтобы рассказать об этих ужасных днях и о поисках своей дочери. Это страшно, и мы очень переживаем за Люкке вместе с ее семьей и близкими. Будучи матерью, я беспокоюсь по поводу того, что творится вокруг. Мы попросили нашего репортера Эллен Тамм провести уличный опрос родителей – жителей нашего города.
Хелена посмотрела на висевший рядом маленький экран. Она узнала репортера, которая говорила о ее дочери. Люди на улице говорят о ее дочери. Посторонние.
Она отпила глоток воды из стоявшего перед ней стакана и увидела на экране, как на ее лицо навели камеру. Она замерла.
– Добро пожаловать. Хелена, мама Люкке.
Куда ей смотреть? На Тильде или в камеру?
– Как ты себя чувствуешь? – продолжила Тильде, когда Хелена села.
Хелена сделала глубокий вдох и сосредоточилась.
– Что тут скажешь? Это были ужасные сутки. Худшему врагу не пожелаю пережить такое.
Тильде кивнула, словно поняла. Но как она может понять? Никто не может.
Хелена продолжила:
– Нам остается только искать, но где? Каждая минута кажется часом, и хочется спросить: когда закончится этот кошмар? И вместе с тем боишься, что кошмар закончится, и может стать еще хуже.
Она поправила рукава на блузе, и в ту же секунду у нее все зачесалось.
– Где-то есть человек, который знает, где моя Люкке, и я прошу его вернуть ее нам. Пожалуйста.
Произнося эти слова, она смотрела в камеру. Получилось вполне естественно. А как остальные реплики? Не звучали ли они заученно?
Сердце бешено билось и страшно чесались руки.
– Сильно сказано, – сказала Тильде. – Ищите в Твиттере записи по теме #случайлюкке. Комментируйте, сообщайте информацию и так далее… Ты просишь вернуть ее назад. А почему ты считаешь, что ее кто-то забрал? За вами кто-то следил? Вы чувствовали угрозу?
Хелена выдохлась. Почему она пошла на это? Ей хотелось только одного – убежать отсюда. Поехать домой. Запереть дверь. Но вместо этого она продолжала. Как машина.
– Это полиция считает, что речь идет о похищении и о том, что нам что-то угрожало? Странно, что они так думают. Полиция уже задавала этот вопрос. Сама мысль о похищении и угрозах приводит меня в ужас, но я не могу вспомнить ни того, ни другого. Если бы мы знали, что существует хоть малейший риск, мы бы никогда не оставили ее на корте, но ведь даже представить было невозможно, что случится нечто подобное.
– Люкке жила на той неделе у своего папы, потому что вы в разводе и оба являетесь ее опекунами, – заметила Тильде.
– Совершенно верно.
– Папа Люкке тоже не замечал ничего подозрительного?
– Насколько я знаю, нет. Думаю, такое могло случиться с кем угодно. Просто Люкке не повезло, и она оказалась не в том месте и не в то время.
– Ты думаешь, она еще жива?
Этот вопрос дался ей тяжело. Хелена глубоко вздохнула.
– На самом деле я не знаю, а на домыслы у меня нет сил. Но я понимаю, что время не на нашей стороне.
Тильде украдкой заглянула в сценарий и сказала:
– Но надежда умирает последней, не так ли?
– Я могу надеяться только на одно: тот, у кого она сейчас, заботится о ней… – Хелена вытерла глаза. – Вот о чем… – она запнулась, – может беспокоиться мама.
– Да, я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. Думаю, что многие мамы, особенно в такой день, действительно переживают вместе с тобой и разделяют твое волнение. Люкке исчезла в пятницу, как прошли эти дни?
«Никто не поймет», – подумала Хелена, и, сделав глоток воды, ответила:
– Ужасно. Я даже не могу описать, до какой степени. И этот ужас продолжается. Но меня не отпускает мысль о том, что может стать еще хуже. Как я это переживу? Сколько способен пережить человек? Это словно кошмар, от которого ты не можешь очнуться. – Она провела ладонью по щеке.
На экране появилась фотография Люкке. Хелена расслабилась и, пользуясь моментом, вытерла слезы и поправила блузку.
– Ты не могла бы немного рассказать о Люкке? – попросила Тильде.
– Она была… точнее… она есть… чудесная маленькая девочка. Хорошенькая, самая хорошенькая девочка на свете, вы сами видите на фото. День, когда Люкке родилась, был самым счастливым в моей жизни. Я мечтала об этом долгие годы, фактически всю жизнь. Это и есть смысл жизни. Быть матерью.
– Ты вкладываешь в свой рассказ столько чувств, что мне трудно сдержать слезы. И все же тебя раскритиковали за холодность.
Хелена вздохнула.
– Я уже прочла об этом. Но какой мне надо быть? Как ты выглядишь, когда волнуешься и не спишь? Каким представляется такой человек? Я не знаю, как комментировать эту критику. Кто имеет право решать, как мне реагировать на случившееся? Речь идет о моей дочери, которую я люблю больше всего на свете.
Тильде кивнула.
– Что теперь будет?
– Мы продолжаем искать. Надеемся, что люди, знающие о пропаже Люкке, помогут нам в этом.
– Да, – сказала Тильде, посмотрев в камеру. – Если вы что-то увидите или услышите, звоните на нашу горячую линию. Спасибо за то, что ты нашла в себе силы прийти сюда и поделиться своим горем, Хелена.
Тильде улыбнулась и затем опять посмотрела в камеру.
– А теперь перейдем к другой теме. Суперженщина, писательница, художница, кинозвезда, модель, список можно продолжать до бесконечности, я по-настоящему завидую…
Это был конец. Конец. Хелена чувствовала себя совершенно опустошенной.
